Виктор Тополянский
Доктор Захарьин. Pro et contra

Полная версия

Введение

Технический прогресс и философские концепции XVIII-XIX столетий основательно расшатали казавшиеся в прошлом незыблемыми устои традиционного врачевания. Одним из предвестников исподволь надвигавшегося кризиса медицины оказалось двоемыслие. Известный немецкий врач первой половины XIX века Гуфеланд однажды признался: «В больнице я обязан поступать, как велит мне совесть, а на кафедре я вынужден говорить то, чего все требуют».

На закате ХХ века в средствах массовой информации появилось несметное число удивительных объявлений: всевозможные народные целители уведомляли о своей готовности излечить любой недуг; дипломированные парапсихологи и члены Российской Академии оккультных наук сулили каждому больному полное восстановление здоровья за умеренную плату; потомственные колдуны и маги за небольшую мзду предлагали устранить «сглаз и порчу». Невиданный прежде расцвет знахарства и шарлатанства свидетельствовал о безусловной утрате престижа официальной медицины.

Поскольку такой кризис созревает обычно на протяжении многих лет, уместен вопрос: кто стоял у его истоков? Ответить на него позволяет в известной степени биография доктора Захарьина – знаменитого во второй половине XIX века профессора медицинского факультета Московского университета. В непрестанной погоне за призраком жизненного успеха доктор Захарьин стал одним из основоположников безудержной коммерциализации врачебной помощи, официально преобразованной в медицинские услуги, и непосредственно связанной с этим дегуманизации медицины.

I. На старте

Ваша страна – увы! – похожа на все страны в мире. Богатство и бедность, знатность и рабство, смерть и несчастья, разум и глупость, святость, преступления, совесть, бесстыдство – всё это перемешано так тесно, что просто ужасаешься.

Евгений Шварц. «Тень»

1.1. Доктор Г.А. Захарьин (1860).

Биография миллионера и нашумевшего в прошлом медицинского авторитета Григория Антоновича Захарьина напоминает старинную географическую карту, изобилующую белыми пятнами с надписью на них: “Terra incognita”. В перечне «загадок жизни и судьбы», как выражались порой советские историки медицины, дата его появления на свет обычно не упоминалась. Опираясь на информацию Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1894), исследователи дружно повторяли: Захарьин родился в 1829 году.¹ По утверждению профессора Гукасяна, автора монографии, посвящённой этому безусловно нестандартному человеку, Захарьин родился в Пензе 8 (20) февраля 1829 года, а встречающиеся в литературе иные числа следует считать ошибочными.² В итоге именно эту дату советские историки медицины признали установленной и сомнений не вызывающей.³

Между тем при жизни Захарьина в Российском медицинском списке неизменно фигурировала другая дата его рождения – 1830 год. В конце XIX века безымянный корреспондент газеты «Московские ведомости» напечатал «наиболее полные и точные сведения» по этому поводу: жизненный путь Захарьина начался в Пензе 8 февраля 1830 года.⁴ Тот же день и год называли потом историк Языков и преемник Захарьина в терапевтической факультетской клинике профессор Попов.⁵ Такое разногласие можно было бы рассматривать, наверное, как очередную, хотя и не замеченную ранее загадку жизни и судьбы именитого профессора, если бы в архивном «деле о принятии» Захарьина в число студентов Московского университета не отложилось представленное ниже его метрическое свидетельство:

По Указу Его Императорского Величества Пензенская Духовная Консистория слушала, во-первых: прошение штабс-ротмистра Антона Сергеева сына Захарьина о выдаче ему из метрических книг града Пензы Введенской церкви за 1830-й год, о времени рождения сына его Григория, свидетельства на предмет помещения его в учебное заведение; и, во-вторых, справку, по коей оказалось, что в метрических за тысяча восемьсот тридцатый год Пензенской Введенской церкви под номером девятнадцатым записано так: у штабс-ротмистра Антона Сергеева Захарьина сын Григорий рождён осьмого и крещён четырнадцатого числа февраля месяца. Приказали: как из справки видно, что у штабс-ротмистра Захарьина сын Григорий по метрическим книгам, записанным в числе родившихся, значится, то просимое свидетельство выдать. Каковое и выдано за подлежащим подписом и с приложением печати из Пензенской Духовной Консистории Декабря 11 дня 1837-го года.

Кафедральный протоиерей Фёдор Островидов

Секретарь Миловский.⁶

Отец будущей знаменитости Антон Сергеевич Захарьин принадлежал к обедневшему дворянскому роду и совместно с братьями владел 225 душами крестьян мужского пола в Сердобском уезде Саратовской губернии. В сентябре 1810 года в возрасте 19 лет он покинул свою усадьбу ради службы корнетом в лейб-гвардии Уланском полку. Через несколько месяцев его перевели в гусарский полк. за последующие три года ему довелось участвовать в войне с Турцией на территориях Молдавии и Валахии, неоднократно отличиться в боях и в партизанских действиях против наполеоновской армии, перенести пулевое ранение в подбородок и наконец в чине штабс-ротмистра вступить в Париж в составе войск антифранцузской коалиции.

В феврале 1816 года, выйдя в отставку (формально по болезни), он женился, вернулся в своё имение, занялся сельским хозяйством и за шесть лет стал отцом троих сыновей и одной дочери. Что-либо рассказать о его интересах, характере и мировоззрении, равно как о личностных особенностях его супруги, скупые архивы, естественно, не могли. Известно лишь, что спустя примерно четыре года после рождения четвёртого ребёнка отставной гусарский офицер сочетался повторным браком. Поскольку в те времена, тем более в глухой провинции, о разводах и не помышляли, тогда как родильная горячка и прочие женские напасти слыли страданиями весьма заурядными, надо полагать, что первая спутница его жизни скончалась после четвертых родов.

В рукописной грамоте о занесении его вместе с потомством во вторую часть дворянской родословной книги Саратовской губернии ничего не говорилось ни о судьбе его первой жены, ни о времени и месте заключения нового брачного союза. Там было сказано только одно: вторым браком Антон Сергеевич Захарьин сочетался с дочерью надворного советника Григория Геймана Людмилой Григорьевной, от коей к 1833 году имел троих детей – Елизавету 6 лет, Григория 3 лет и Сергея 2 лет.⁷

Отец второй супруги отставного штабс-ротмистра, Гейман (Heimann) Григорий (Hertz, Heinrich-Gregor) Ефимович (1771–1843), был уроженцем Германии и обладателем врачебного диплома одного из немецких университетов. После защиты докторской диссертации он принял предложение правительства Российской империи, приглашавшего европейских врачей для оказания медицинской помощи больным и раненым солдатам, и приехал в Вильно то ли на исходе XVIII века, то ли в самом начале 1802 года. Там он состоял врачом при Виленском почтамте и директором оспопрививательного института, был членом-учредителем Виленского медицинского общества, а в местном университете читал лекции по патологии, изданные потом под заглавием «Pathologiae Medicae Elementa» (Wilno i Warszawa, 1811).

Поскольку один из его сыновей, 1802 года рождения, в возрасте 15 лет поступил в Московский университет, можно полагать, что семья Геймана перебралась в Москву не позднее 1817 года. Где он проживал и в каком учреждении служил после переселения, неизвестно. Согласно его официальной биографии, он стал консультантом Мариинской больницы для бедных и удостоился в конце концов чина надворного советника (равнозначного армейскому рангу подполковника). Однако в списке сотрудников этой больницы со дня её основания в 1806 году его фамилия отсутствует.⁸ Наиболее вероятно, что занимался он преимущественно частной практикой; во всяком случае лекарства по его рецептам регулярно отпускали аптеки на Пречистенке и на Арбате.⁹ Вероисповедание доктора медицины Геймана не нашло отражения в его очень сжатой и неточной биографии; нельзя исключить, что он остался некрещёным. Скончался он в Москве в преклонном по тогдашним понятиям возрасте и был погребён на Иноверческом кладбище на Введенских горах.¹⁰

По утверждению советского историка медицины Лушникова, жена мелкопоместного дворянина Антона Захарьина и мать будущего профессора Московского университета Григория Захарьина «была внучкой известного учёного, профессора Фишера фон Вальдгейма, президента Московской медико-хирургической академии, друга Гёте и Шиллера».¹¹ Отсюда вытекает, что Григорий (Готгельф, Готхельф, Gotthelf) Иванович Фишер фон Вальдгейм (Fischer von Waldheim, 1771–1853) должен был оказаться отцом либо Геймана Григория Ефимовича, либо супруги последнего и, соответственно, дедом Захарьиной Людмилы Григорьевны, урождённой Гейман. Такое открытие советского историка следовало бы отнести, безусловно, к ещё одной загадке жизни и судьбы профессора Захарьина, ибо неясно, каким образом младенец 1771 года рождения сумел перевоплотиться в отца не то мальчика того же года рождения, не то его будущей жены.

Доктор Гейман сочетался законным браком в самом начале 1800 года; 28 декабря того же года родилась его старшая дочь Анна. Если предположить, что супруга доктора Геймана была намного моложе своего мужа, возникает вопрос: в каком году она родилась? Чтобы выйти замуж хотя бы в 16 лет, она должна была появиться на свет в 1784 году, когда Фишеру фон Вальдгейму было всего 13 лет. Надо сказать, однако, что в конце XVIII века гимназические и даже студенческие браки отнюдь не поощрялись. В действительности Фишер фон Вальдгейм вступил в свой первый и единственный брак 25 июля 1801 года, а его первенец Александр (будущий заслуженный ординарный профессор Московского университета) родился в городе Майнце в 1803 году.¹² Таким образом, стать прадедом Захарьина профессор Фишер фон Вальдгейм не мог ни при каких обстоятельствах.

1.2. Естествоиспытатель, почётный член Императорской Академии наук Г.И. Фишер фон Вальдгейм.

Тем не менее между Фишером фон Вальдгеймом и доктором Гейманом установились в последующем родственные отношения. Сын доктора Геймана Родион взял в жены дочь Фишера фон Вальдгейма Августу. К своему тестю, основателю Московского общества испытателей природы, Родион Гейман испытывал чувство глубокого уважения, считал его крупным учёным, называл «истинным христианином» и через два года после его смерти с волнением и печалью вспоминал о «той нежной внимательности», с которой Фишер фон Вальдгейм «в течение более чем двадцати лет услаждал страдания своей больной супруги».¹³

Старшая дочь доктора Геймана Анна Григорьевна в 1822 году вышла замуж за дворянина из Петербургской губернии, капитана Генерального штаба Патона (von Patton) Петра Ивановича (1796–1871) и через год родила сына Оскара. Eё муж отлично зарекомендовал себя в сражениях против наполеоновских войск (1812–1814), в войне с Турцией (1828) и в боевых действиях против горцев на Кавказской линии (1844–1845). Кавалер множества орденов, в том числе Святого Владимира 4-й степени с бантом (1829), Святого Владимира 3-й степени (1840) и Святого Владимира 2-й степени с мечами (1862), он стал в конечном счёте сенатором (1853) и генералом от инфантерии (1869).¹⁴ Двоюродный брат будущего профессора Захарьина со стороны матери, инженер, участник Крымской войны, надворный советник (чин, соответствовавший армейскому рангу подполковника) Оскар Петрович Патон (1823–?) в 1858 году приобрёл имение (3500 десятин земли, 268 ревизских душ мужского пола) в Бельском уезде Смоленской губернии, после чего покинул гражданскую службу в Петербурге и в дальнейшем занимал место российского консула сначала в Ницце, потом в Бреслау.¹⁵ Его сын Евгений Оскарович Патон (1870–1953) остался в истории как выдающийся специалист в области сварки и мостостроения, академик АН УССР (1929), вице-президент АН УССР (1945–1952) и Герой Социалистического Труда (1943).

Двое сыновей доктора Геймана получили медицинское образование. Старший из них, доктор медицины Венедикт (Бенедикт Соломон) Григорьевич Гейман (1801–1874) пользовался в Москве репутацией искусного целителя. не случайно поэтому высокое начальство, закрыв глаза на то, что он был некрещёным евреем, назначило его ординатором Московского военного госпиталя, а двоюродная сестра декабриста Якушкина, хозяйка литературного салона Левашова выбрала его в качестве персонального доктора для своей семьи и проживавшего во флигеле её дома на Новой Басманной улице Чаадаева. Впоследствии Чаадаев высказывался о своём личном враче Геймане так: «Ему воздвигнул памятник в своём сердце».¹⁶ По данным Российского медицинского списка, в 1854 году Венедикт Гейман стал кавалером ордена Святой Анны 3-й степени, а в 1856 году вышел в отставку в чине статского советника.

Наибольшую известность приобрёл, однако, второй сын доктора Геймана – заслуженный ординарный профессор Московского университета, действительный статский советник Родион (Rudolf) Григорьевич Гейман (von Heimann, 1802–1865). Хорошее домашнее воспитание в состоятельной еврейской семье и очень неплохие способности позволили ему с 13 до 15 лет обучаться на физико-математическом и медицинском факультетах в Вильне, до 18 лет слушать лекции по медицине в Москве, в 20 лет защитить докторскую диссертацию «О пользе химии в медицине» (« De utilitate chemiae in medicina») и с 21 года преподавать химию в Московском университете и в Медико-хирургической академии сначала в должности адъюнкта, а позднее (с 32 лет) – в звании ординарного профессора. Ему сразу же удалось разжечь интерес студентов к его предмету, так как лекции он читал увлекательно и чуть ли не каждую из них сопровождал различными химическими опытами, производившими неизгладимое впечатление на неискушённую аудиторию.

Задумав посвятить себя учёной деятельности в Московском университете, он принял христианство, после чего присущие ему упорство и находчивость, организаторский талант и особое умение угождать вышестоящим обеспечили молодому преподавателю неизменное благорасположение начальства и стабильный карьерный рост. В 1830 году, когда в городе разразилась эпидемия холеры, московский генерал-губернатор включил его в специально созданный медицинский совет, куда вошли и такие маститые врачи, как Гааз и Лодер, Мухин и Поль. По окончании эпидемии он был удостоен монаршего благоволения и ордена Святой Анны 3 степени «за особенные труды и усердие при исправлении должности главного медицинского инспектора Мясницкой части и временной холерной больницы». Поскольку холеру считали тогда несравненно опаснее чумы, Геймана наградили, в сущности, не столько за «особенные труды и усердие», сколько за проявленные им бесстрашие и верность врачебному долгу. В дальнейшем за ревностное исполнение своих обязанностей и распоряжений начальства его жаловали и бриллиантовым перстнем, и орденами Святого Станислава 3 степени и Святой Анны 2 степени, и знаками отличия беспорочной службы за 15, 20 и 30 лет.¹⁷

Ещё в бытность свою адъюнктом он снискал себе необычайную популярность в московских торговых кругах, постоянно участвуя в качестве эксперта в городских мануфактурных выставках. К 1836 году связи ординарного профессора химии с коммерческим миром настолько упрочились, что его назначили директором первого в Российской империи стеаринового завода, состоявшего под официальным покровительством графа Строганова – попечителя Московского учебного округа. С той поры граф оказывал ему «особенное доверие» в течение всего периода своего попечительства. Когда же Родион Гейман стал членом Московского отделения Мануфактурного Совета, Строганов признал в нем «умелого исполнителя своих забот о развитии московской промышленности».¹⁸

1.3. Попечитель Московского учебного округа граф С.Г. Строганов.

От столь добрых взаимоотношений графа с ординарным профессором университет только выиграл, ибо обзавёлся новой, «настоящим образом устроенной лабораторией», где занятия химией «были впервые поставлены более научно». Однако сугубо утилитарный склад мышления Родиона Геймана обусловил не строго научное, а преимущественно практическое направление преподавания на его кафедре, что, впрочем, целиком отвечало воззрениям попечителя Московского учебного округа. не остались внакладе и московские предприниматели, поскольку с 1836 года Родион Гейман, с превеликим, как всегда, старанием осуществляя поручение графа Строганова, читал ежегодные курсы публичных лекций по технической химии, привлекавшие до 300 слушателей.

С годами Родион Гейман, всё более поглощаемый всевозможными коммерческими и техническими хлопотами, всё менее ответственно относился к преподаванию и всё чаще пренебрегал чтением лекций, возлагая на своего лаборанта демонстрацию тех или иных опытов. В августе 1854 года его отправили в отставку «за выслугою срока», с мундиром, присвоенным должности, и с пенсией, достигшей полного оклада профессорского жалованья.¹⁹ Было ему в то время всего лишь 52 года. Он сохранял прежнюю бодрость и подвижность, но вместе с тем производил впечатление настолько солидное и внушительное, что университетские сторожа неизменно величали его «генералом».²⁰ Внезапное увольнение его весьма огорчило, однако заступиться за профессора было некому: давешний его покровитель граф Строганов ушёл с поста попечителя Московского учебного округа за семь лет до того. Родион Гейман скончался в возрасте 63 лет и был погребён на Иноверческом кладбище на Введенских горах вместе с первой своей супругой Августой, урождённой Фишер фон Вальдгейм. Там же предали земле вторую его жену Вильгемину (урождённую Мартос), пережившую мужа на четыре года. Рядом с ними похоронили его старшую сестру Анну Патон, урождённую Гейман.²¹

Крайне обрывочные сведения о младшей дочери надворного советника Геймана, родившейся в 1803 или 1804 году, в общем малосодержательны. Вполне вероятно, что в детстве она под руководством отца и совместно с братьями изучала дома историю и географию, немецкий и французский языки, но невозможно даже предположить, почему образованная московская барышня из зажиточной врачебной семьи согласилась обвенчаться с отставным гусарским офицером из поволжского захолустья, да ещё 35-летним вдовцом, обременённым выводком несовершеннолетних детей. Можно лишь допустить, что она просто засиделась в невостребованных невестах и её родители поспешили сбыть её замуж. Произошло это не позднее 1826 года (на следующий год она сама стала матерью).

Много лет спустя профессор Захарьин рассказывал коллегам, что его мать приняла христианство непосредственно перед вступлением в брак с его отцом.²² На исходе XX столетия в метрической книге Николаевской церкви города Пензы была обнаружена запись от 26 октября 1829 года: «Штабс-ротмистра Антона Захарьина жена лютеранского исповедания Людмила Григорьева миром помазана».²³ Приходится думать, что перед бракосочетанием, примерно в 1826 году, мать Захарьина избрала протестантское вероисповедание, а три года спустя и за три с лишним месяца до появления на свет старшего сына, названного в честь деда по материнской линии Григорием, перешла в православие.

Сам по себе факт рождения будущего медицинского авторитета в Пензе, а не где-нибудь в Саратовской губернии подтолкнул советского историка медицины Лушникова к очередному биографическому открытию, выраженному всего в одной фразе: «Отец Захарьина вскоре после рождения сына разошёлся с женой, и детство ребёнка прошло в имении отца в Саратовской губернии».²⁴ Детство ребёнка действительно прошло в Саратовской губернии, о чем никогда не забывал и сам Захарьин. «Я родился в Пензе и состою пензенским землевладельцем, – писал он, например, обер-прокурору Святейшего Синода Победоносцеву 6 марта 1896 года. – Отец мой был землевладельцем Саратовской губернии, где я и вырос».²⁵ Вот только «разойтись» с женой отцу Захарьина не довелось, и не потому, что разводы были тогда просто-напросто нереальны, а потому, что расставаться со своей супругой у отставного штабс-ротмистра никакого желания не было. Следующий сын четы Захарьиных, названный Сергеем в честь деда с отцовской стороны, родился 22 октября 1831 года в селе Трескине Сердобского уезда Саратовской губернии.²⁶

Дед будущего профессора Московского университета, надворный советник Сергей Наумович Захарьин скончался в 1819 году. После его смерти трое сыновей покойного произвели раздел оставшейся недвижимости. По решению Пензенской Гражданской палаты Антону Сергеевичу Захарьину достались село Трескино, расположенное недалеко от него сельцо Облизовка и более 70 душ крепостных крестьян и дворовых людей. не то в 1832-м, не то в 1833 году он продал село Трескино и семь или восемь лет вместе с женой и многочисленным потомством обитал в соседнем сельце Облизовке, где ему принадлежали 30 крепостных душ мужского пола.²⁷ Впоследствии профессор Захарьин предпочитал не вспоминать о своём деревенском детстве и в официальных бумагах аттестовал себя дворянином Саратовской губернии, лишь изредка добавляя к этому «Сердобского уезда», но никогда не называя сельцо Облизовку, доставшееся его отцу по наследству после раздела дедовских владений.

Не позднее начала 1841 года отставной штабс-ротмистр продал оставшуюся часть унаследованного имения и семья Захарьиных переселилась в Саратов.²⁸ В 11 лет (27 сентября 1841 года) Григория Захарьина отдали в саратовскую гимназию; за время обучения он продемонстрировал отличное поведение и отличные успехи по всем предметам, за исключением рисования, черчения и чистописания.²⁹ Его своеобразный замкнутый характер, как уверяла неплохо информированная о судьбе Захарьина газета «Московские ведомости», в значительной степени сложился в тот период «под влиянием отца, под влиянием крепкого патриотического духа и блестящей литературы сороковых годов, под влиянием поэзии Пушкина, под влиянием строгого режима тогдашней гимназии».³⁰

Летом 1847 года он завершил семилетнее среднее образование, обретя право на чин 14 класса через год после начала гражданской службы, и уехал в Москву, где исправно служили родные братья его матери. Там он поселился в доме своего дяди, ординарного профессора химии Геймана, и поступил на медицинский факультет Московского университета. Через три года всё тот же профессор Гейман приютил в своём доме его младшего брата Сергея, тоже окончившего саратовскую гимназию и принятого на первый курс медицинского факультета Московского университета.³¹

Каких-либо документальных свидетельств того, как сложилась жизнь родителей двух братьев-студентов после 1850 года, когда младший из них объявился в Москве, не обнаружено. По легенде, запущенной в оборот через 90 лет, многолюдная семья Захарьина «сильно бедствовала» и его мать была вынуждена давать уроки музыки.³² Даже если она отличалась такой же музыкальной одарённостью, как её родной брат Родион Гейман, в семилетнем возрасте сочинивший опубликованные в Кёнигсберге вариации для фортепьяно, то кому же нужны были её уроки в сельце Облизовке? Можно допустить, впрочем, что, овдовев, Людмила Григорьевна перебралась в Пензу, где проживали родственники её почившего мужа и где её знание иностранных языков и умение музицировать пригодились ей в добывании хлеба насущного.

1.4. Посвящение Родиону Григорьевичу Гейману в докторской диссертации Г.А. Захарьина.

В этом отношении производят впечатление достоверности мемуары доктора Петра Филатова (младшего брата прославленного педиатра Филатова и отца советского академика офтальмолога Владимира Филатова). В 1867 году ученик 7 класса Пензенской гимназии Пётр Филатов начал брать ежедневные уроки французского языка у соседки по дому, где он снимал комнату, – больной, почти ослепшей и очень пожилой женщины, бывшей когда-то замужем за бедным помещиком Саратовской губернии. Её часто навещал сын, Пётр Антонович Захарьин, «человек непутёвый, без образования, служивший писарем в казённой палате», но вместе с тем хорошо известный в городе специалист по дрессировке легавых собак. Преподавательница неоднократно уверяла Филатова, будто другой её сын, видный московский профессор, занимает место директора клиники. Приблизительно через полтора года, увидев профессора Захарьина в Московском университете, Филатов с чувством крайнего удивления констатировал, что этот важный господин с черной бородой, в черном сюртуке и с тростью в руках представлял собою «вылитый портрет» одинокой и малоимущей женщины, учившей его французскому языку.³³

1.5. Офтальмолог и хирург П.Ф. Филатов.

Воспоминания доктора Филатова вызывали тем не менее какое-то недоумение. В самом деле, почему престарелая мать профессора Захарьина прозябала в постыдной нужде, в то время как её сын держал сотни тысяч рублей в акциях Рязанской железной дороги? не сохранились ли в необъятной памяти профессора какие-то неизжитые детские обиды? не чувствовал ли он себя ущемлённым, оттого что вырос не в родовом поместье, а в каком-то захудалом поселении с малопривлекательным названием? не стеснялся ли он своих незадачливых провинциальных родителей? Или не мог простить отцу распродажи наследственных владений, а матери – её еврейского происхождения. И если уж он не воздавал должное ни отцу, ни матери, то кого же из своих многочисленных родственников ценил и почитал безоговорочно? Вот на этот вопрос ответил сам Захарьин в 1853 году, написав в своей диссертации посвящение:

«Родиону Григорьевичу Гейману, Ординарному Профессору Химии, Члену Мануфактурного Совета, Действительному Статскому Советнику, Кавалеру и Члену разных учёных обществ русских и иностранных, высокоуважаемому дяде в знак искренней любви и истинной благодарности».