Виктор Светлов
Диалектика мифа и волшебной сказки
Диалектическая структура басни имеет следующий вид:
И(С, М) : Ж(М, С) И(М, С) : И2(С, С).
Полученная формула читается: ущерб, причиненный Муравью Стрекозой, ни в какое сравнение не идет с ущербом, нанесенным Стрекозой самой себе. И действительно, никто не смог нанести большего вреда Стрекозе, чем она сама. Это подтверждается спиралевидным характером разрешения противоречия: слепое пренебрежение к надвигающейся смене сезона привело Стрекозу к трагическому пренебрежению к самой себе.
Лиса и виноград (Басня И. А. Крылова)
Голодная кума Лиса залезла в сад;
В нем винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты, горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдет,
Хоть видит око,
Да зуб неймет.
Пробившись попусту час целый,
Пошла и говорит с досадою: «Ну что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен – ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьешь».
Анализ. Хотя на первый взгляд и кажется, что в данной басне, восходящей к Эзопу, всего лишь одна героиня – Лиса, однако это неверно. Если расшифровать метонимию басни, легко догадаться, что за виноградом скрывается умелый хозяин сада, который предвидя возможное воровство, поднял кисти винограда на недосягаемую для воришек высоту. Таким образом, в басне два героя – Лиса и Виноград (хозяин сада).
Герои басни действуют в прямо противоположных направлениях – Лиса стремится максимизировать ущерб хозяина сада, последний – его минимизировать. Противостояние обоих героев составляет содержание диалектического противоречия, символизируемого данной басней. Противоречие возникает тогда, когда Лиса проникает в чужой сад, чтобы утолить свой голод, и разрешается тогда, когда выясняется, что несмотря на все усилия она так и не смогла полакомиться виноградом. Результатом разрешения противоречия стал сильнейший когнитивный диссонанс, для преодоления которого (восстановления упавшей самооценки) Лиса была вынуждена вступить в противоречие со своими же наблюдениями и обвинить виноград в незрелости.
Пусть Л обозначает Лису, В – Виноград, У(Л, В) – отношение «Лиса причиняет ущерб Винограду», Ж(В, Л) – отношение «Виноград жертва Лисы», У(В, Л) – отношение «Виноград причиняет ущерб Лисе».
Начальная ситуация характеризуется пропорцией отношений У(Л, В): Ж(В, Л), конечная ситуация – пропорцией отношений У(В, Л) : У2(Л, Л). Отношение У2(Л, Л) появляется как результат композиции отношений У(Л, В) и У(В, Л) и буквально означает, что Лиса своими собственными действиями причинила себе больший вред, чем нанесла ущерб Винограду. В более широком контексте это означает, что тот, кто некритически относится к себе и не учится на собственных ошибках, становится жертвой им же самим порожденным и на себя направленным невежеством.
Диалектическая структура басни имеет следующий вид:
У(Л, В): Ж(В, Л) У(В, Л) : У2(Л, Л).
Полученная формула читается: ущерб, причиненный Винограду Лисой, значительно меньше (практически равен нулю) ущерба, нанесенного Лисой самой себе. Действительно, Лиса в результате непродуманных действий так и не смогла добраться до ягод винограда, осталась голодной и к тому же испытала сильнейший когнитивный диссонанс.
Ворона и лисица (Басня И. А. Крылова)
Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
Вороне где-то бог послал кусочек сыру;
На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
Да призадумалась, а сыр во рту держала.
На ту беду Лиса близехонько бежала;
Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит
И говорит так сладко, чуть дыша:
«Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перушки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
При красоте такой и петь ты мастерица,-
Ведь ты б у нас была царь-птица!»
Вещуньина с похвал вскружилась голова,
От радости в зобу дыханье сперло,-
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло:
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
Анализ. И, А, Крылов сам обозначил инструмент, с помощью которого Лиса отыскала в сердце Вороны «уголок» – лесть. Диалектическое противоречие между героями басни возникает в тот момент, когда Лиса решает отобрать сыр у Вороны. Первая противоположность – (пищевая) зависимость Лисы от Вороны, вторая – (пищевая) независимость Вороны от Лисы. Так как Лиса по условию басни не может физически отобрать сыр у Вороны, ей остается по-умному применить лесть. Лесть удалась. Противоречие разрешилось: Ворона из независимого контрагента превратилась в зависимого и тут же без всякой критической самооценки своих действий отдала сыр Лисе.
Пусть Л обозначает Лису, В – Ворону, З(Л, В) – отношение «Лиса зависит от Вороны», Ж(В, Л) – отношение «Ворона жертва Лисы», НЗ(В, Л) – отношение «Ворона не зависит от Лисы», З2(Л, Л) – отношение «Лиса зависит только от самой себя, т.е. от способности использовать свой ум и хитрость».
Начальная ситуация басни характеризуется пропорцией отношений З(Л, В): НЗ(В, Л), конечная ситуация – пропорцией отношений З(В, Л) : З2(Л, Л). Отношение З2(Л, Л) появляется как результат композиции отношений З(Л, В) и З(В, Л) и буквально означает, что Лиса своей лестью добилась для себя большей выгоды, чем Ворона получила от льстивых восхвалений Лисы. В более широком контексте это означает, что тот, кто зависим от лести и не способен распознать ее пагубных последствий, всегда остается в проигрыше в сравнении со своим льстецом.
Диалектическая структура басни имеет следующий вид:
З(Л, В): НЗ(В, Л) З(В, Л) : З2(Л, Л).
Полученная формула читается: выгода, полученная Вороной от лести Лисы, значительно меньше выгоды, полученной Лисой. Спиралевидный характер развития сюжета басни очевиден: в начале басни Лиса без сыра, в конце басни она с сыром.
Толстый и тонкий (Рассказ А.П. Чехова)
Сюжет. Два старых приятеля детства – тонкий (Порфирий) и толстый (Миша) через много лет после окончания гимназии случайно встретились на вокзале Николаевской железной дороги. Начало встречи было волнительным и со слезами на глазах. Вскоре выяснилось, что тонкий дослужился до коллежского асессора (чиновника 8-го класса), толстый – до тайного советника (чиновника 3-го класса). Разрыв в табели о рангах так подействовал на тонкого, что его риторика после полученного известия из дружеской мгновенно изменилась на подобострастно-угодническую. Толстому стало так противно от произошедшей метаморфозы, что его стошнило и он поспешно распрощался со своим приятелем.
Анализ. Абсурдность проявления чиновничьего подобострастия в разнообразных житейских ситуациях, основанных на неформальных отношениях – любимая тема многих рассказов А. П. Чехова. Диалектическое противоречие между героями рассказа возникает в тот момент, когда тонкий узнает, что его школьный приятель занимает в табели о рангах значительно более высокое положение, чем его собственное, и резко меняет свое дружеское расположение на угодническое. Первой противоположностью выступает дружеское отношение толстого к тонкому, второй – угоднически-заискивающее отношение тонкого к толстому. Противоречие разрешается тогда, когда попытки толстого восстановить нарушенное равновесие былых дружеских отношений не увенчались успехом и он был вынужден быстро покинуть своего приятеля. Фактически это означает, что толстый был вынужден с отвращением, но согласиться с навязанным ему стилем общения, что и стало причиной их быстрого расставания. «Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку. Тонкий пожал три пальца…» Оба приятеля оказались субъектами симметричных отношений, хотя и с противоположными оценками их значимости для самих себя (толстого стошнило, тонкий испытал благоговение), а их школьная дружба навсегда канула в Лету.
Пусть П обозначает Порфирия (тонкого), М – Мишу (толстого), З(П, М) – отношение «Порфирий заискивает перед Мишей», Д(М, П) – отношение «Миша дружески относится к Порфирию», З(М, П) – отношение «Миша заискивает перед Порфирием», З2(П, П) – отношение «Порфирий по своей воле становится жертвой своего заискивания».
Начальная ситуация рассказа характеризуется пропорцией отношений З(П, М) : Д(М, П), конечная ситуация – пропорцией отношений З(М, П): З2(П, П). Отношение З2(П, П) появляется как результат композиции отношений З(П, М) и З(М, П) и буквально означает, что Порфирий своим заискиванием нанес себе значительно больший ущерб, чем Миша испытал от потери дружбы со школьным товарищем. В более широком контексте это означает, что тот, кто заискивает и угодничает, не может рассчитывать на настоящую дружбу.
Диалектическая структура рассказа имеет следующий вид:
З(П, М): Д(М, П) З(М, П) : З2(П, П).
Полученная формула читается: ущерб, причиненный Порфирием своему другу Мише, значительно превышает ущерб, причиненный Мишей Порфирию. Спиралевидный характер развития рассказа очевиден: в начале рассказа школьные товарищи проявляют искренние дружеские чувства, в конце рассказа от их дружбы не остается и следа.
Заключение
Длительные споры о сущности мифа и сказки привели к трем основным решениям, которые явным образом символизируют наличие в этой области анализа устойчивого диалектического тренда. Первое, самое распространенное, характеризует данные нарративы как нечто противоположное «логике здравого смысла», т.е. как область чудесного и воображаемого, в которой не существует никаких запретов и все возможно. Любой, кто принимает такое решение, рано или поздно сталкивается с необходимостью объяснения, почему мифы и сказки разных народов и созданные в разные исторические эпохи, тем не менее однотипны. Чтобы вразумительно ответить на этот вопрос, необходима некоторая концепция «логики чудесного». Но принцип «все возможно», положенный в основу данного решения, исключает всякое обращение к логике, запрещающей данный принцип. Получается, что все авторы, отстаивающее подобное решение, занимают противоречивую позицию. С одной стороны, они противопоставляют мифы и сказки логике, но с другой стороны, без обращения к логике не могут объяснить их однотипность.
Второе решение, развитое В. Я. Проппом для анализа волшебных сказок, основано на предположении, что все сказки подчиняются одной и той же последовательности функций, каждый член которой и она сама не зависят от того, кто именно является их субъектом и какими личными мотивами он руководствуется в своих действиях. «Морфология волшебной сказки» В. Я. Проппа обозначила существенный прорыв в анализе сказок и мифов. После этой работы стало совершенно очевидно, что мифы и сказки основаны на объективной логике, не вступающей в конфликт с «логикой здравого смысла». Не вина В. Я. Проппа, что выбранный им путь морфологического анализа позволил решить только часть поставленной задачи и не все функции, входящие в его знаменитую формулу волшебной сказки, оказались необходимыми. Самым большим ограничением формулы В. Я. Проппа следует считать, что она не выражает закона сказки в научном понимании – как инварианта, все элементы которого необходимы для символизации нарратива с любым сюжетом.
Третье решение связано с именем К. Леви-Строса и его самых талантливых последователей – П. Маранды и Кёнгас-Маранды. Значительно позднее В. Я. Проппа и независимо от него К. Леви-Строс предложил рассматривать миф как набор вставленных друг в друга структур преобразований, приблизительно соответствующих группе четырех Клейна. Эта группа интересна своими симметриями. Основное предположение К. Леви-Строса состояло в том, что любой миф развивается от некоторого неуравновешенного (начального) состояния к более уравновешенному (конечному) состоянию. Этот процесс имеет вид раскручивающейся спирали, но без финальной стадии завершения, и совершается как переход субъектов мифа от примирения оппозиций одной структуры к примирению оппозиций более общей структуры. Последователи К. Леви-Строса (П. Маранда и Кёнгас-Маранда) попытались придать его предположению конструктивный характер. Они отказались считать миф набором вложенных друг в друга структур, не имеющим своего завершения, и сосредоточились на выяснении отношений между двумя его главными структурами – начальной и конечной. Они были очень близки к открытию всех необходимых отношений между субъектами мифа и установлению между ними нужных симметрий, но не завершили этой работы.
Логическим завершением диалектического тренда в анализе мифов, сказок и иных нарративов служит формула (5). Эта формула основана на той концепции диалектического противоречия, которая развита в первой главе настоящей книги. В диалектической формуле мифа и сказки нет избыточных, повторяющихся или находящихся в отношении обобщения функций. Каждое из преобразований, которое она символизирует, необходимо. Все вместе они достаточны для формализации возникновения диалектического противоречия, его разрешения и вычисления конечного результата. Формула (5) не зависит от вида и конкретных особенностей нарратива. Мифы, сказки, басни, художественные рассказы – все эти разновидности рассказа о чудесном или о реальном без какого-либо исключения подчиняются формуле (5). Данный результат позволяет объяснить утверждение В. Я. Проппа об однотипности всех волшебных сказок и дать ответ на похожий вопрос К. Леви-Строса о том, почему вопреки случайному характеру содержания всех мифов они все похожи друг на друга следующим образом. Все мифы, сказки, басни и рассказы однотипны, потому что возникновение и разрешение диалектического противоречия – это их общий закон. Как и всякий закон, он не обязан совпадать с грамматической и риторической структурой нарратива. Его задача в другом – связать необходимым образом начало и конец рассказа, продемонстрировать, что асимметрия – причина и начало всех процессов предстоящих изменений, а симметрия – пусть и относительное, но их завершение.
