Виктор Розов
Летят журавли
Действие второе
Картина четвертая
Комната Антонины Николаевны Монастырской. Антонина Николаевна и Варя сервируют стол.
Антонина Николаевна….Вот, Вавочка, как может перевернуться вся жизнь.
Варя. Вы не огорчайтесь, Антонина Николаевна. Получается прямо необыкновенно, как до войны.
Антонина Николаевна. Ты бы видела мои комнаты в Ленинграде! Какая мебель! Шкаф – клен «птичий глаз»! И представь, я его забила огромными гвоздями, там посуда. Хрусталь сложила в ванну. Неужели разворуют? А какие люди собирались у меня в этот день! Шум, смех… К концу вечера мы обязательно брали машину, и айда по городу… Из конца в конец! На Васильевский, на Кировские острова, по Петроградской стороне – всюду! Катание на машинах в эту ночь было традицией. А теперь… Какой ужас эта война! Она меня будто вышибла из той жизни одним махом, одним ударом… И знаешь, Вава, какая самая страшная мысль? А вдруг уж ничего не будет по-старому? Ничего, никогда!
Варя. Будет, Антонина Николаевна, будет. Я еще к вам в Ленинград в гости приеду.
Антонина Николаевна. Хорошо бы… Я тебе так признательна – ты мне дала приют у себя.
Варя. Ну, не надо этого, не надо! К нам в город столько понаехало – всех пристроили. Понимаем, чай, горе-то. А вы – ленинградка, самая пострадавшая. Посмотрите-ка лучше, как я селедочку разделала: огурчики соленые, лучок, яичком сверху покрошила, как вы советовали.
Антонина Николаевна. Спасибо тебе.
Варя. А кофточку вашу креп-жоржетовую я не продавала, прямо на это мясо выменяла. Кость была, я ее вырезала – завтра суп сварим.
Антонина Николаевна. А юбку шерстяную почему обратно принесла? Не берут?
Варя. Дают мало, а юбка хорошая, чего ее по дешевке пускать!
Антонина Николаевна. Хочешь, возьми себе, если нравится.
Варя. Что вы, не надо! Этакую красоту!
Антонина Николаевна. Бери! Бери! Я же тебе должна.
Варя. Вот что я вам скажу, Антонина Николаевна: порастрясете вы свое имущество, а дальше что? Война-то, она тянется и тянется… Пойду-ка я обратно на мыловаренный завод. Деньги будут, рабочая карточка… Зря вы меня тогда с толку сбили…
Антонина Николаевна. Нет-нет!.. Что ты!.. Я же погибну без тебя. А кто станет все делать – на базар ходить, стряпать? Потерпи, Вава. Я что-нибудь придумаю.
Варя. Вчера девчат с завода встретила: «Варвара, говорят, ты что, в домработницы переквалифицировалась?» Зубоскалят…
Антонина Николаевна. Завидуют. Чем они там, на заводе, заняты? Дохлых кошек на мыло переваривают?
Варя. Ну уж, Антонина Николаевна, никогда мы таким делом не занимались!.. Вы нашего производства не знаете.
Антонина Николаевна. У меня еще отрезы в чемодане есть, я тебе не показывала. Проживем припеваючи, увидишь. Ты такая добрая, отзывчивая… Не порти мне этот день такими разговорами, хорошо?
Варя. Хорошо.
Антонина Николаевна. Мне и так плакать хочется. Ну что это за жизнь, что за жизнь! (Плачет.)
Варя. Да не убивайтесь! Гости сегодня придут хорошие. Этот… Марк Александрович… как он на пианино играет!.. Просто душу выворачивает… Товарищ Чернов тоже мужчина примечательный… Нюра придет…
Антонина Николаевна. Ничего ты не понимаешь, Вава. Придет в гости хлеборезка Нюра. Ведь почему зову? Завишу от нее – хлеб носит. Да не только хлеб, помнишь, сыр приносила, колбасу, где-то даже паюсную икру достала.
Варя. У них в торговой сети связи хорошо налажены.
Антонина Николаевна. Она будет царицей бала! Я за ней должна ухаживать!.. Как противно!.. Как противно!..
Варя. Нехорошая эта Нюрка, верно. Рассказала бы я вам, откуда эта Нюрка хлеб берет, как она его вешает, да огорчать не хочется.
Антонина Николаевна. Не рассказывай, Вава, не хочу я знать этой грязи, этой мерзости.
Варя. Студент придет?
Антонина Николаевна. Миша? Да-да, обещал. И невесту свою приведет, я потребовала показать.
Варя. Он хороший, идейный.
Антонина Николаевна. Знаешь, когда он рассказывает о Вселенной, даже жутко становится. Без конца и без края, подумай… Только он не очень идейный. Знаешь, зачем он сюда ходит?
Варя. Зачем?
Антонина Николаевна. Досыта поесть. Живет плохо, бедствует. Ну и пусть ходит, а то от одной Нюрки задохнуться можно. Вава, ты оденься получше.
Варя. Я самое хорошее надела, Антонина Николаевна.
Антонина Николаевна. Надень мое, любое.
Варя. Велико будет.
Антонина Николаевна. Приладь.
Звонок. Варя открывает дверь. Входит Чернов.
Чернов. Поздравляю, Антонина Николаевна. (Передает ей несколько коробок конфет и еще маленькую коробочку.) Вавочка, здравствуйте.
Варя. Здравствуйте, Николай Николаевич. Вы раньше всех.
Антонина Николаевна. Ты примерь, Вава.
Варя. Попробую. (Уходит.)
Антонина Николаевна (раскрыв коробочку). О, как щедро!
Чернов. Я не могу остаться – дела в филармонии, отправляю бригады в район и в воинские части. Освобожусь к полуночи.
Антонина Николаевна. И ничего не потеряете – будет иллюзия праздника.
Чернов. Мне просто приятно бывать с вами, на остальных мне начихать.
Антонина Николаевна (смеется). Собственно, и мне тоже.
Чернов. А на Бороздина?
Антонина Николаевна. Вы будете мне припоминать его и тогда, когда я, допустим, стану вашей женой?
Чернов. Нет, только до тех пор, пока он бывает у вас. Я мог бы сделать так, чтобы он перестал появляться здесь, но я знаю женский характер! Если от вас отрывать мужчину насильно – это значит поднимать ему цену и увеличивать вашу привязанность к нему. Естественный ход событий наиболее верен.
Антонина Николаевна. Какой практицизм!
Чернов. Мне около пятидесяти, я не хочу казаться лучше или хуже.
Антонина Николаевна. Это скучно, но ценно. Вы написали жене в Ташкент?
Чернов. Пока… нет. Разумеется, я буду высылать ей алименты на младшего. Старший уже сам становится на ноги, он тоже обязан помогать матери. Там все будет нормально, по закону. Вы только скажите – да.
Антонина Николаевна молчит.
(Взглянув на часы.) За актерами придет машина из воинской части – задерживать нельзя. Потом нужно отправить автобус в район… Нагрузка большая, иногда даже чувствую усталость… (Улыбнувшись.) Ну, вот этого я не должен был вам говорить.
Антонина Николаевна. Вы освобождаетесь в двенадцать? Слушайте, поедемте кататься! Заезжайте за мной на машине!
Чернов. На легковой машине я отправил в колхоз артистов, приехавших из Москвы.
Антонина Николаевна. Ну, приезжайте на чем-нибудь, хоть на автобусе. А что? Будем ездить по городу на автобусе вдвоем, это даже необыкновенно!
Чернов. Автобус у нас один, он в девять уходит в район.
Антонина Николаевна. Ну достаньте какую-нибудь машину. Ну пожалуйста! Какую-нибудь – пожарную, санитарную… все равно… Достаньте!
Чернов. Это причуда, Антонина Николаевна!
Антонина Николаевна. Пусть!.. Ну… доставьте мне, пожалуйста, безумное удовольствие…
Чернов. Попробую… До свидания. (Пошел, но остановился.) Я люблю вас сильно. (Уходит.)
Входит Варя в платье Антонины Николаевны, она в нем выглядит смешно.
Варя. Я нарочно не выходила, нехорошо было бы, правда?
Антонина Николаевна. Умница.
Варя (оглядывая свой наряд). В каком-то журнале я такую видела…
Антонина Николаевна. В «Крокодиле»…
Варя. Да-да, точно.
Антонина Николаевна. Ничего не подобрала?
Варя. Ничего. Свое надену, лучше, правда?
Антонина Николаевна. Безусловно.
Варя. А что вам подарил Николай Никола-евич?
Антонина Николаевна. Вот. (Показывает коробки конфет.) И это. (Передает Варе коробочку.)
Варя (раскрыв коробочку). Литерная карточка на питание… И жиры не вырезаны!.. Неужели свою отдал? Вот добрый человек! Чего же он не остался?
Антонина Николаевна. Не может. Занят на работе.
Варя. Деловой, видно.
Звонок.
Откройте, Антонина Николаевна, я в таком виде гостей перепугаю. (Убегает.)
Антонина Николаевна открывает дверь. Входят Миша, он в «сильных» очках, и Танечка – худенькая девочка с остреньким личиком.
Антонина Николаевна (показывает на свой фартук). Гости аккуратны, а хозяева опаздывают.
Миша (передавая Антонине Николаевне сверток). Поздравляю.
Антонина Николаевна. Что это?
Миша (развертывая сверток). Фикус. В такой день полагается дарить цветы.
Антонина Николаевна. Чудак ты, Миша! Спасибо.
Миша. Танечка, познакомься: это та самая Антонина Николаевна, с которой мы в Ленинграде жили в одном парадном. Там только издали кланялись, а здесь познакомились.
Танечка (Антонине Николаевне). Здравствуйте. Поздравляю вас.
Антонина Николаевна (здороваясь). Спасибо. Покажитесь, покажитесь, узнаем Мишин вкус. Он о вас столько рассказывал…
Танечка. Вы извините его. Я говорю: «Не надо фикус», а он говорит: «Почему, это смешно». Знаете, он своей хозяйке за него два кубометра дров напилил.
Миша. Разве называют цену подарка?
Антонина Николаевна. Вы очень славная. Миша, одобряю! (Тане.) Повеселимся сегодня. Можно будет потанцевать, спеть.
Миша. Танечка от нашего кружка самодеятельности даже в госпиталях выступает. Соло. Такой голос! Меццо.
Антонина Николаевна. Я уверена, у нее масса всяких достоинств.
Миша. И учится она совершенно блестяще…
Танечка. Миша, не преувеличивай.
Миша. Танечка, это же правда.
Танечка. Миша!
Антонина Николаевна. Простите, я вас оставлю на одну минутку. (Уходит.)
Танечка. Миша, ну зачем ты все время говоришь обо мне и обо мне… Так неудобно!
Миша. Но ты действительно исключительный человек.
Танечка. Мы недолго посидим здесь, хорошо?
Миша. Ты дашь знак.
Звонок. Пробегает Варя.
Варя. Здравствуйте, Миша. (Тане.) Здравствуйте. (Открывает дверь.)
Миша (Тане). Ее зовут Вава. Она немного странная – не работает и не учится.
Танечка. А что делает?
Миша. Обслуживает Антонину Николаевну.
Танечка. А Антонина Николаевна где работает?
Миша. Нигде. Они, знаешь, как-то взаимно друг друга обслуживают. Я Варе говорю…
Входит Марк. Одновременно входит Антонина Николаевна.
Антонина Николаевна. Марк Александрович!
Марк. Поздравляю вас. (Дает подарок.)
Антонина Николаевна. Спасибо. Познакомьтесь.
Танечка (здороваясь с Марком). Мы с Мишей вас на концертах слушали.
Миша. Вы по манере игры немножко напоминаете Софроницкого.
Марк. Принимаю как комплимент.
Антонина Николаевна (развернула сверток, увидев игрушку). Я помолодела на десять лет!
Танечка. Ой, какая чудесная игрушка!
Миша (Тане). Я тебе такую достану, из-под земли выкопаю! (Марку.) Где это вы ее купили?
Марк. На заказ сделана.
Миша. Где?
Марк. Из Москвы прислали.
Миша. А… досада.
Антонина Николаевна. Товарищи, потерпите еще несколько минут. Молодежь, занимайтесь подбором пластинок – есть Лещенко и Шаляпин. Вава, покажи.
Марк. Я, к сожалению, не молодежь.
Варя и Таня уходят.
Миша. Насчет Софроницкого – это я не комплимент сказал. Когда вы жили в Ленинграде…
Антонина Николаевна. Миша, тебя Танечка ждет.
Миша. Извините. (Уходит.)
Антонина Николаевна. Ты принес коробку конфет, которую купил у Чернова.
Марк. Что ты!
Антонина Николаевна. Не лги! Вон он притащил мне сколько! И главным образом затем, чтобы поставить тебя в неловкое положение. Ну, не смущайся. Люблю тебя за это, ребенок.
Марк. Страшный человек.
Антонина Николаевна. Я сама его боюсь.
Марк. Тоня, ты не спеши с ним… Я скоро оставлю жену…
Антонина Николаевна. Если из-за меня – пожалуйста, не надо. Я не хочу вносить разлад в ваш дом.
Марк. Разлада не будет. Я не люблю ее, она не любит меня. Она живет старыми воспоминаниями, ни слова не говорит, но я все вижу, все понимаю.
Антонина Николаевна. Ты ревнуешь!
Марк. Как же я могу ревновать к пустому месту? Брат убит, – это ясно. У них у всех не хватает мужества признаться себе в этом… Конечно, тяжело, но война!..
Антонина Николаевна. Я тоже буду с тобой откровенна, Марк. Да, сейчас война, она унесет много мужчин, а молоденьких девушек будет все больше и больше. Ну кто польстится на меня при таком выборе? Я не спешила замуж, но сейчас это надо сделать. И быстрее, иначе я рискую остаться на бобах. Будет ли это Чернов? Возможно. Он всегда с деньгами. А деньги, как ни говори, великая вещь.
Марк. Он в тюрьму скоро сядет… Его деньги краденые.
Антонина Николаевна. Что делать! К сожалению, жулики нередко богаче честных людей. Его дела не будут меня интересовать. Я с удовольствием вышла бы замуж за богатого честного человека, но где такой? Они не нашего поля ягоды. Ты не какой-нибудь Миша, ты должен все это понять. И мы останемся друзьями.
Звонок. Пробегает Варя.
Марк. Послушай меня, Тоня…
Входит Нюра. Когда она снимает пальто, на ней богатый, но чудовищно безвкусный наряд. В руках у Нюры сетка-авоська. Следом за ней возвращается Варя.
Нюра. Поздравляю, Антонина Николаевна, с днем вашего ангела! Тут консервы разные, муки три кило, баранки с маком – вы таких с довоенных времен не едали… Лярду взяла… Выгружай, Вавка, авоську отдашь. Марк Александрович, привет.
Варя унесла сетку с продуктами.
Марк. Здравствуй, Нюра.
Нюра (оглядывая стол). Порядок! И в графинчиках булькает. Вон икорка-то моя поглядывает, сберегли тебя на такой день, не скушали.
Марк. Нюра, молодежь в той комнате пластинки подбирает.
Нюра. Ну их к шуту. (Садится.) Да и вы свои разговоры бросайте. Мы с Петькой тоже как начнем ворковать – удержу нет. Хотела я его сюда прихватить, да не идет, кобенится. Он у меня стеснительный. Ждем, что ли, кого?
Антонина Николаевна. Нет, Нюра, ты – последняя.
Нюра. Не последняя, а крайняя…
Антонина Николаевна (зовет). Миша, Таня, идите к столу!
Входят Миша и Таня. Позднее – Варя.
Нюра. Я уже чуток выпила… ревизионная комиссия была. Устала. Прислали каких-то двух девчонок, чего они понимают, несмышленые? Под прилавок нос сунули, к бухгалтеру сбегали… Кругом ажур.
Антонина Николаевна. Миша, тебе, как самому ученому, первый тост.
Миша. С удовольствием.
Нюра (Антонине Николаевне). Какое колечко симпатичное! Продайте!
Антонина Николаевна. Потом, Нюра, потом.
Миша. Товарищи, Антонина Николаевна нас извинит, если мы первую рюмку выпьем не за нее.
Антонина Николаевна (смеется). За Танечку.
Миша. Даже не за Танечку. За скорейшее окончание войны. За победу!
Нюра. Э, если бы от выпитой водки война скорее окончилась, я бы одна ведро выпила. Однако не возражаю, авось поможет.
Все пьют.
Миша. Вы, Нюра, правы. Конечно, главное, чтобы каждый из нас сейчас трудился изо всех сил…
Нюра. Стараемся.
Миша. Только общими усилиями…
Таня. Миша, не надо…
Марк. Давайте забудем все, что творится кругом.
Варя. Да, забудь… Я на базар ходила – с вокзала опять раненых везли.
Миша. Много?
Варя. Угу.
Антонина Николаевна. Будет, будет, не надо мрачных разговоров!
Нюра. Выпьем вот за что: за хлеб наш насущный, который нас кормит.
Миша. Которым мы кормимся.
Нюра. Я об этом и говорю.
Марк. За Антонину Николаевну.
Все пьют.
Нюра. Что это мои наряды никто не хвалит?
Миша. Нюра, сногсшибательно!
Нюра. У меня еще панбархатное есть, длиннющее. Хотела надеть, да хвост из-под пальта торчит.
Варя. Сколько буханок дала?
Нюра. Ты по своей иждивенческой немного получаешь, тебе не сосчитать.
Антонина Николаевна. Товарищи, без ссоры. Танечка, спойте нам, Марк Александрович будет аккомпанировать.
Танечка. Мне не хочется.
Антонина Николаевна. Упрямиться нехорошо.
Танечка (с резкостью в голосе). Мне просто не хочется.
Марк. Антонина Николаевна, не торопите. Подождем минуты вдохновения.
Нюра (взяв белку). Все на свете ела, а золотых орехов не щелкала. Раздавлю парочку.
Антонина Николаевна. Разделим пополам. Кто хочет, может унести на память об этом вечере. (Делит орехи, находит на дне записку. Марку.) Что это – поздравление?
Марк пытается отнять записку у Антонины Николаевны.
Нюра, держи его!
Нюра (удерживая Марка). Не трепыхайся, не трепыхайся, это тебе не на пианине играть.
Антонина Николаевна (разворачивает записку, читает). «Моя единственная!»… Марк Александрович, единственной у вас должна быть только жена… «Поздравляю тебя с твоим счастливым, радостным днем рождения!»… Вы перепутали, Марк, я именинница… «В этот день ты появилась на земле. Какое счастье, жизнь моя… Уйти от тебя тяжело, но остаться нельзя…» Что-то таинственное… «Я не могу жить прежней жизнью, беспечно веселиться в часы, когда по нашей земле идет смерть. Ты поймешь это, моя родная Белочка. Бывают дни и минуты, когда наша частная жизнь, пусть очень счастливая, становится ничтожной перед жизнью всех нас, всего народа, всей страны. Люблю и верю в тебя. Твой Борис». (Пауза.) Что это? Чья это записка?
Марк. Я купил эту вещь на рынке.
Антонина Николаевна. Скверная манера – покупать подержанные вещи да еще дарить их! Может быть, она заразная!
Танечка (встает). Миша!
Миша встает и вместе с Танечкой идет к двери.
Антонина Николаевна. Вы куда?
Миша и Таня молча одеваются.
Уходишь, чистый человек? Дали команду?.. Наелся?
Миша. Что?
Антонина Николаевна. Наелся, говорю?
Танечка. Как вам не стыдно! Миша всю свою стипендию матери высылает и все, что подрабатывает… Она больная, вы знаете… Я ему говорила – не надо к вам ходить, а он всех считает хорошими… У нас в доме крошки в рот не берет, а все время недоедает, знаю… Мы поженимся скоро, он совсем у нас будет свой…
Миша. Танечка, ты не думай, что я…
Танечка. Здесь ничего не говори, не надо!
Сталкивается в дверях с Вероникой.
Видишь, здесь и без нас будет весело…
Уходят.
Марк. Что ты?! Зачем ты пришла?
Вероника. Где моя белка?
Марк. Ты понимаешь, что ты делаешь?
Вероника. Где она?
Марк. Что с тобой? (Подходит к Веронике.) Ну что с тобой?
Вероника. Не трогай меня!
Марк. Только не устраивай скандал. И ты, пожалуйста, ничего не думай…
Вероника (увидев белку). Возьми ее со стола.
Марк. Не делай глупости, Вероника.
Вероника. Заверни ее, на улице мокрый снег.
Марк. Ну хорошо-хорошо… Я иду с тобой. Я сижу в гостях, что особенного?
Вероника. Быстрее!
Марк (берет белку, собирает орехи). Антонина Николаевна, вы извините…
Антонина Николаевна (Веронике). Здесь еще вам записка от какого-то Бори…
Вероника (забыв все, бросается к записке). От Бори?!
Марк. Это старая, старая…
Вероника читает записку.
Марк (подходит к ней, берет ее за плечи). Ну что ты переполошилась, глупенькая?
Вероника смотрит на Марка и вдруг с размаху бьет его по лицу.
Что ты? Ты что?!
Вероника бьет еще раз, еще и еще. Идет к двери.
Я иду с тобой. (Всем.) Извините меня… Вы, конечно, понимаете… (Веронике.) Я иду.
Вероника ушла. Марк уходит за ней.
Нюра. Ревнивая ему досталась, от такой не убежит.
Антонина Николаевна. Какая отвратительная сцена. Я даже испугалась.
Нюра. Да нет, она добрая. Если бы я своего Петьку с какой бабой застала, тут бы на месте обоих и придушила.
Варя. Зачем это вы, Антонина Николаевна, Мишу обидели? Как нехорошо сказали – «наелся»! Меня прямо в краску бросило.
Антонина Николаевна. Оставь меня в покое… Еще тебя недостает.
Нюра. Да уж, и без тебя тут много гавкали.
Варя. Он всегда с вами так хорошо разговаривал…
Нюра. Отлипни, говорят!
Варя. Ты сама молчи. Знаю, как ты хлеб вешаешь да сколько черным ходом уносишь.
Нюра. Ну, мы эти разговоры не первый раз слушаем. Считай за счастье, что ты не в магазине перед прилавком. Тут интеллигентная женщина сидит. Я бы тебе ответила – умеем, насобачились.
Варя. Съехали бы вы от меня, Антонина Николаевна!
Антонина Николаевна. С ума ты сошла! Куда я уеду?
Варя. Я на завод пойду работать. Там меня Варей звали. А вы придумали – Вава. Все равно как собаки лают: ва-ва! Ваша жизнь, может быть, и интеллигентная, но вы уж ею сами живите, а я не могу, не получается.
Антонина Николаевна. Перестань, тебе говорят. Меня сюда райисполком вселил, по ордеру, и ты из себя хозяйку не изображай.
Варя. Ладно… в общежитие перееду к девчатам, они пустят… Папаня с братом с фронта пишут: «Варвара, как ты там одна?» А я их успокаиваю… Папаня-то, уезжая, говорил… (Плачет.)
Нюра. Ну, навела тоску на светлый день. (Подходит к Антонине Николаевне, берет ее за руку.) Я пойду. Расклеилась вечеруха. Не тот вы народ подбираете, я вам скажу. Не тот. Хлипкие очень. А сейчас война – крепких надо под рукой иметь, своих. Колечко-то как блестит!.. На что оно вам, вы и так красавица. Уступите, а?
Антонина Николаевна. Господи, хоть бы Чернов скорее приехал… Спрятаться за него и утихнуть. Я так измучилась, Нюра, так устала… Извертелась, изломалась… Мне уж тишины хочется, покоя…
Нюра. Я сама по спокою соскучилась. Ведь на нервах живешь! Антонина Николаевна, на нервах! Несу хлеб, а сама оглядываюсь, будто воровка какая… Накоплю пятьсот тысяч и притихну. Вавка, не всхлипывай. Мы тишины хотим. Тишины, слышишь? Не всхлипывай!..
Картина пятая
Декорация третьей картины. В комнате – Федор Иванович и Володя. Они сидят за тем же столом и продолжают беседу.
Володя. Впереди кино, чистое кино: на горизонте деревни горят, лес тоже полыхает, и люди бегут. Кино. Немцы на наш бугор психической атакой идут… Мы в окопах притаились… Вверху бомбардировщики воют… Слева, около леса, танковый бой идет… Мины свистят… Все, знаете, вокруг гудит, грохочет.
Федор Иванович. Ты стихи пишешь?
Володя. А вы как догадались?
Федор Иванович. Проник.
Володя. Ну так вот…
Федор Иванович. Гляжу я на тебя – такие, как ты, и мне в руки попадались в очень плачевном виде. Эх, мать ты моя! Что ж это война наделала! Пойми, кончится она, а горе-то, оно, знаешь, и после войны сколько лет эхом по земле грохотать будет!..
Володя. Ну, после войны мы поживем!
Федор Иванович. Отвоюем – потанцуем. Вот что, герой, давай матери позвоним. Она после уроков имеет привычку идти домой пешком. А это – минут сорок. (Идет к телефону.)
Володя. Почему пешком?
Федор Иванович. Время быстрее идет.
Володя. А у матери лекции во сколько кончаются?
Федор Иванович. Когда как… (В трубку.) Техникум?.. Ковалеву Анну Михайловну… Ага! Ну, как уроки кончатся, скажите ей, чтобы домой сразу ехала. К ней сын вернулся… Да, Вольдемар. (Повесил трубку.)
Володя. Ну вот, все испортили. Она теперь знать будет.
Федор Иванович. А тебе хочется, чтобы она от твоего сюрприза вон там, у порога, без сознания свалилась? Секретарша и та взвизгнула… Скоро освободится. Последняя лекция идет. Потерпи, герой… У меня тут кое-какое обмундирование есть – наведи красоту, переоденься. Как-никак новорожденный. (Достает одежду Бориса.) Тебе пойдет. Мой разве в плечах пошире.
Володя. Вот вы со мной разговариваете, а все о нем думаете.
Федор Иванович. Обо всех.
Володя. О нем особенно.
Федор Иванович. Не философствуй, герой.
Володя. Не зовите меня так, не герой я.
Федор Иванович. Грудь под пулю подставил – этого, брат, достаточно.
Володя. Ну, там такие чудеса делают!..
Федор Иванович. Читал.
Володя. А я сам видел.
Федор Иванович. Галстук по вкусу выбирай. Ты, наверное, пижон был?
Володя. Слегка. (Переодевается, из кармана что-то падает на пол.)
Федор Иванович. У тебя из кармана что-то вылетело.
Володя поднимает фотографию, прячет в карман.
Ого, женщина. Понятно.
Володя. Совсем не то.
Федор Иванович. Скромничай! Все вы по этой части ходоки хорошие!
Володя. Честное слово, не то.
Федор Иванович. Заливай-заливай!
Володя. Вот по секрету говорю: совсем этого не было.
Федор Иванович. Почему по секрету?
Володя. Неудобно как-то.
Федор Иванович. Чудак, очень удобно. Из такой войны чистым выбраться нелегко.
Володя (показывает фото). Это мама.
Федор Иванович. В молодости.
Володя. Почему? В сорок первом году снималась.
Федор Иванович. Да что ты!
Володя. Разве не похожа?
Федор Иванович. Нет-нет, узнаю, узнаю.
Стук в дверь.
Можно.
Входит Чернов.
Чернов. Если не ошибаюсь, Федор Иванович?
Федор Иванович. Он самый.
Чернов (здороваясь). Я администратор филармонии, где служит ваш племянник, Марк Александрович. Моя фамилия Чернов Николай Николаевич.
Федор Иванович. Очень приятно.
Чернов. Мне вдвойне.
Федор Иванович (Володе). Переоденься в той комнате. (Тихо.) Начальство племянника – сам понимаешь, неудобно выставить.
Володя ушел.
Чернов. Столько слышал о чудесах, которые вы творите у себя в госпитале.
Федор Иванович. Садитесь, пожалуйста.
Чернов. Благодарю. (Сел.) Простите, но я к вам с просьбой. Даже неудобно – в первый день знакомства…
Федор Иванович. Ничего-ничего, пожалуйста.
Чернов. Вы главный хирург госпиталя… Вероятно, вам не откажут предоставить госпитальную машину на некоторый срок?
Федор Иванович. Если понадобится, думаю, не откажут.
Чернов. Будьте добры, достаньте ее для меня. Филармонические все в разъезде. Позарез надо.
Федор Иванович. Это сложно… Как-то неудобно… Машины сейчас на вес золота… Каждый литр горючего экономят…
Чернов. Горючее достану, верну. Это для меня несложно. Могу и вам достать недорого.
Федор Иванович. Нет, мне, собственно, не надо.
Чернов. Я именно к вам, Федор Иванович, по-товарищески. Знаю, что трудно – время дьявольское. Все дается с трудом. Я тогда для Марка Александровича тоже бегал, бегал… Ну, раз вы просили… Я уж, как говорится, в лепешку… Ваше имя!.. О… Вы даже, наверное, и не знаете, как в городе о вас хорошо говорят: и наверху, и в массе. Вот еще о чем я вас попрошу, Федор Иванович, посоветуйте Марку Александровичу больше заниматься. Он, извините, превращается в самого заурядного пианиста. Броня у него кончается через три месяца, а в армию сейчас берут и берут – подчистую вымахивают. (Доверительно.) Вы знаете, какие у нас потери? Не мне вам говорить. Даже у вас, говорят, в коридорах кладут. Сделать ему броню на этот раз будет ну просто невозможно. (Протягивает папиросы Федору Ивановичу.) Вы курите?
Федор Иванович молчит.
(Поднимает на него глаза.) Федор Иванович, что с вами? Федор Иванович… Вы не подумайте, об этом ни одна душа не знает… Я понимаю, ваше имя… (Смотрит на Федора Ивановича.) Неужели Марк Александрович обманывал меня и вас? Это непорядочно!.. Мне так трудно было… Да нет, он даже деньги от вас предлагал… Я, конечно, не взял… Собственно, даже не я броню устраивал… Вы извините… Я поговорю с Марком Александровичем… Это так нехорошо, так нехорошо… Будьте здоровы, Федор Иванович. (Исчез.)
Входит Володя.
Володя. Какие-нибудь неприятности? Да вы не волнуйтесь. Давайте выпьем для успокоения.
Федор Иванович. Герой! Ты свое ухарство бросай, а то прилипнет – балбесом сделаешься.
Володя (смущенно)…Я просто так…
Федор Иванович. То-то!
Володя уходит. Федор Иванович крупными шагами ходит по комнате. Входит Ирина.
Ирина. Ему легче. Он нервничает и возится. Укол сделала. Пусть спит, это лучше, верно? А где воин? (Зовет.) Володя!
Федор Иванович. Переодевается. Я ему Борисово дал, а то вид у него невзрачный.
Входит Володя.
Володя. Подошло.
Ирина. Ну-ка, повернись.
Володя поворачивается.
(Отцу, тихо.) Не надо было… Даже жутко.
Федор Иванович. Чепуха.
Ирина. Ты что злой?
Входят Вероника и Марк.
Марк. Дядя Федя, я просто прошу твоей помощи. Ты знаешь, что она сейчас выкинула?
Федор Иванович. Что?
Марк. Влетела к посторонним людям – я туда на минуту зашел, – кричала, как базарная торговка, даже драться полезла! Ты представляешь?
Федор Иванович. Не ударила?
Марк. Дядя Федя, сейчас не до шуток. Там были чужие люди… Теперь сплетни пойдут. Городишко паршивенький. Меня публика знает, тебя тоже.
Федор Иванович. Да, позорить себя я никому не позволю.
Марк (Веронике). Слышишь?
Федор Иванович. Дальше что?
Марк. Дядя Федя, я знаю, вы ее любите. Мне тоже ее жалко. Но мой брак – неудачный, мы все это видим, только как-то по-интеллигентски заминаем вопрос. Надо решать. Давайте снимем ей угол, может быть, найдем целую комнату, я готов оплачивать, помогать. В конце концов, она сама должна научиться зарабатывать. Сейчас война – все работают. Это неприятно, но надо решать. Видите, как получается. В свое время пожалеешь человека…
Ирина (Марку). Ты не смей о Веронике так говорить!
Марк. Тебе она до сих пор тоже была не по вкусу… Разве случилось что?
Ирина. Ничего не случилось, но я твои дела тоже знаю…
Марк. Здесь чужие люди…
Федор Иванович. Ничего, он дома.
Ирина. Это сын Анны Михайловны.
Марк. Может быть, он уйдет в свою комнату?
Володя хочет уйти.
Федор Иванович. Останься.
Марк. Что вы из-за нее на меня налетаете? Ну ошибся я… Она тоже не маленькая.
Федор Иванович. Не смей себя равнять с ней! Она совершила ошибку, так она сама же и казнит себя, еле живет… а ты делаешь пакости и хочешь чувствовать себя честным человеком. Только что я узнал новость о тебе.
Марк. Какую?
Федор Иванович. Очень приятную. Может быть, ты сам расскажешь о своем блестящем поступке?
Марк. Не понимаю, о чем ты…
Федор Иванович. Не по-ни-ма-ешь?
Ирина. Марк, не серди папу, говори!
Марк. Я не знаю, что ему наговорили.
Федор Иванович. Припомни!
Марк. Ты, может быть, о том, что я взял лекарства из твоей аптечки? Меня просили для больного… Что особенного?
Ирина. Зачем ты взял? Кому?
Марк. Болен администратор нашей филармонии Чернов.
Федор Иванович. Платишь?!
Марк. О чем ты?
Федор Иванович. Платишь, говорю! Ты просил от моего имени этого жулика устроить тебе броню, чтобы не идти в армию. И у тебя эта броня есть!
Ирина. Марк!
Вероника. Трус, трус, трус! А Боря… Боря – сам!
Ирина. Папа, этого не может быть! Тебе наговорили на него!
Федор Иванович (Марку). Ты что? Думаешь, это легкая шалость? Аллегро?.. Скерцо?.. Или… как у вас там?
Ирина. Тебе нельзя так волноваться…
Федор Иванович. Оставь, пожалуйста… Ничего со мной не будет! (Марку.) Как ты мог сделать это? Кто тебе повод дал в нашей семье для такого поступка – я, Ирина или, быть может, Борис?!
Ирина. Перестань сейчас же, слышишь! Сядь! (Насильно усаживает отца на стул. Марку.) Я тебе припомню за отца, увидишь!
Федор Иванович. Вот что, Марк…
Ирина. Молчи, я сказала!
Федор Иванович. Я тихо, Ирина. (Марку, показывая на Володю.) Вот этот птенец грудь под пули подставил… За меня, за них. (Показывает на Ирину и Веронику.) За всех… и за тебя в том числе… Живы останемся – в вечном долгу перед ними будем… в вечном… Не знаю, Марк, как и говорить с тобой… Если бы ты ушел в армию, мы бы тоже ждали тебя. Исступленно ждали… и верили… волновались, говорили бы о тебе ежедневно… Вон Ирина плакала бы по ночам… (Ирине.) Мне ведь слышно бывает… (Марку.) Ты думаешь, кому-нибудь на войну сына отправлять хочется?.. Надо!.. Ты что, считаешь, что за тебя, за твое благополучное существование кто-то должен терять руки, ноги, глаза, челюсти, жизнь?.. А ты – ни за кого и ничто!
Ирина. Папа!
Федор Иванович (тише, показывая на Володю). Ты смотри, смотри на этого ребенка… (Володе.) Извини, герой, я думал, ему особенно будет стыдно твоего присутствия… Скажи ему хоть два слова…
Володя. Ну зачем же…
Большая пауза. Все разошлись по комнате, молчат.
(Начинает говорить, желая прервать эту тяжелую паузу.) Вы напрасно трусите… Конечно страшно… Ну что же делать? Я не жалею, что повидал всякое. Думаю, поумнел. До войны я что знал? Дом да школа… Ну, стадион еще… В общем, маменькин сынок… А там, знаете, люди просто особенные. Меня один всё портянки учил накручивать – колхозник пожилой… терпение имел… научил… А когда в окружение попали, наше подразделение сибиряки отбивали… спасли, а то бы нас всех в кашу. Нет, не жалею… Да и когда ранило – вытащили. (Пауза.) И чудно так было… Мы в разведку ходили вдвоем… Да разошлись как-то… Обратно иду – поле кругом, снег выпал, видно… По мне стрелять начали… Ну, я, конечно, на землю плашмя. А холодно… Хочу встать – над самой головой: жжить, жжить! Опять лежу… долго… Чувствую, коченеть начинаю… Вижу, кто-то ко мне подползает, наш… «Лежи, говорит, башки не поднимай, тут, говорит, мертвая полоса…» Это значит, когда нельзя ни назад, ни вперед двигаться… Лежим оба… Дурацкое положение. Он крепче меня был, а я чувствую, что замерзаю. Лежать нужно было до темноты, в темноте легче, а ее еще и не видно было… Он мне начал лицо растирать снегом… Наверное, увидел, что нос побелел… А мне вдруг спать захотелось… Он знал, что это смерть… Расстегнул полушубок, прижал к себе… тепло от него… О девушке вдруг начал говорить: как она хороша, как любит его, как он вернется и женится на ней… Эта тема там популярная… Он совсем разгорячился, а мне тоже, знаете, тепло стало, он все называл ее – Белка… Потом рассказывал смешную историю, как он однажды…
