Виктор Поротников
Добрыня Никитич. За Землю Русскую!
Пролог
Открываю «Сборник русских былин» Кирши Данилова и читаю о подвигах былинных богатырей, среди которых особняком стоят Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Меня давно занимает героический образ Добрыни Никитича. Я обращаюсь к древнерусским летописям, пытаюсь отыскать там реальный исторический прототип былинного Добрыни. В летописных анналах я обнаружил двоих Добрынь. Первый доводился дядей Владимиру Святому, крестителю Руси. Второй был воеводой Владимира Мономаха. Первый жил на Руси в Х веке, второй жил в ХI веке. Оба Добрыни были выдающимися людьми для своего времени, на основе их славных деяний народная молва вполне могла измыслить сказочные былины, объединив двух этих мужей в образе одного богатыря-исполина. Неувязка состояла лишь в том, что по отчеству оба реальных Добрыни были не Никитичи. У первого Добрыни отца звали Микулой, у второго – Рагуилом. Былинный же Добрыня всюду значился Никитичем, и никак иначе.
Специалисты по древнерусскому фольклору и ономастике пришли к выводу, что отчество «Никитич» скорее всего преобразовалось из отчества «Микулович», так как в древней Руси имя Никита обычно произносилось как Микита или Микеша. Да и по деяниям своим Добрыня Микулович заметно превосходит Добрыню Рагуиловича. Будучи наперсником юного князя Владимира, Добрыня Микулович ходил в походы на печенегов, ятвягов, поляков, волжских булгар… Он ставил крепости на южных рубежах Руси, вел переговоры с правителями соседних государств, насаждал христианство среди кривичей и словен ильменских.
Работая над этой книгой, я взял за основу жизнь и реальные деяния Добрыни Микуловича, дяди Владимира Святого.
Часть I
Глава первая
Недобрые вести
Слух этот разнесли по торжищу греческие и варяжские купцы, прибывшие в Новгород из Киева по высокой весенней воде.
Юный новгородский князь Владимир побледнел и изменился в лице, когда чашник Рацлав, побывавший с утра на торгу, взволнованно поведал ему о том, что, по слухам, его сводные братья Ярополк и Олег, рассорившись, обнажили меч друг на друга.
– В сече дружина Ярополка порубила дружину Олега, – торопливо молвил Рацлав, прислуживая князю Владимиру за утренней трапезой. – Пал в той битве и князь Олег Святославич. Отныне Ярополк владеет не токмо Киевом, но и Древлянской землей.
Владимир резко отодвинул от себя блюдо с моченой брусникой и швырнул на стол деревянную ложку.
– Кликни ко мне Добрыню, – приказал он, схватив чашника за широкий рукав белой рубахи, – да поживее!
Рацлав отвесил князю поклон и торопливо удалился из трапезной.
Две молодые челядинки в длинных льняных платьях, с волосами, заплетенными в косы, растерянно замерли у бревенчатой стены в трех шагах от стола с яствами. Им надлежало подкладывать князю кушанья в тарелку, уносить объедки и подливать в его чашу сладкую медовую сыту. Поскольку Владимир не прикасался к еде, нервно расхаживая по скрипучим березовым половицам, обе служанки оказались как бы не у дел. Девушки молча переглядывались, не решаясь заговорить с князем-отроком, видя его хмурое, сосредоточенное лицо. Обычно Владимир был всегда весел и разговорчив.
Добрыня доводился Владимиру дядей, будучи родным братом его матери, которая ныне жила под Киевом, в селе Будутине.
Едва Добрыня переступил высокий порог трапезной, как Владимир устремился к нему с раздраженным возгласом:
– Ну, где тебя носит, дядюшка! Ведомо ли тебе, какие вести принес Рацлав с торжища?
– Ведомо, княже, – спокойно промолвил Добрыня, положив свою сильную руку племяннику на плечо. – Сядь, дружок. Не кручинься раньше времени. Все это лишь слухи. Купчишки всякое наплести могут. Вот прибудет гонец из Киева от друзей моих или от матери твоей, тогда и узнаем доподлинную правду, чем завершилась распря между братьями твоими.
Во внешности четырнадцатилетнего Владимира и тридцатичетырехлетнего Добрыни было заметно явное сходство. И дядя и племянник имели темно-синие широко поставленные глаза, высокий открытый лоб, прямой нос, широкие скулы и крепкий выступающий вперед подбородок. Правда, у Добрыни волосы были темно-русые, а у Владимира светло-пепельные.
Добрыня мягко, по-отечески убедил Владимира сесть за стол и продолжить трапезу. Он сам тоже сел к столу и, очищая от скорлупы сваренное вкрутую куриное яйцо, завел с племянником речь о том, что какие бы события ни происходили на белом свете, а от вкушения пищи никакому человеку отказываться нельзя. Владимир, внимая дяде, нехотя взялся за ложку.
Уловив чутким ухом, как скрипнули ворота и под окнами трапезной протопали по деревянному настилу чьи-то тяжелые торопливые шаги, Добрыня поднялся со стула и направился к выходу.
– Как откушаешь, племяш, писанием букв займись, – со строгим назиданием обронил Добрыня. – Ты – князь, а посему обязан в письме и чтении быть смысленее бояр своих. Грамотей Силуян говорит, что ты от занятий отлыниваешь. Негоже так поступать, дружок. – Погрозив Владимиру пальцем, Добрыня скрылся за дубовой дверью.
Спеша встретить столь раннего гостя, Добрыня чуть не бегом устремился по полутемному переходу к сеням. Он чувствовал, что гость этот пожаловал явно неспроста. Выскочив из терема на высокое крыльцо, укрытое сверху тесовым навесом, Добрыня столкнулся лицом к лицу со своим тестем, боярином Туровидом. Тот счищал куском бересты жирную грязь, налипшую к его яловым сапогам.
– Здрав будь, отец мой, – вымолвил Добрыня. – Где это ты в эдакую грязищу влез? Ведь от твоего дома до наших ворот весь путь еловыми бревнышками выложен. Нету там ни луж, ни грязи.
– С торжища я к тебе пришел, зять, – ответил Туровид. – Дабы сократить дорогу, поспешал я сюда не прямыми улицами с деревянной мостовой, а грязными кривыми переулками. – Туровид поднял на Добрыню глаза, полные тревоги. – С плохими вестями я пожаловал к тебе, друже.
– Знаю, что ты хочешь мне поведать, – хмуро произнес Добрыня. – Мои челядинцы уже побывали на торгу, наслушались баек от киевских торговых гостей.
– Ну и что ты скажешь на это? – Плечистый бородатый Туровид пытливо заглянул зятю в глаза.
Добрыня оперся ладонями о высокие резные перила, ограждавшие широкую верхнюю площадку крыльца, и после краткой паузы промолвил:
– Не возьму я в толк, ежели честно, что могло довести Ярополка и Олега до кровавой распри, они же всегда друг за друга стояли горой. Владимира Ярополк недолюбливал, это верно, но к Олегу он относился с нежностью и дружелюбием. Олег всегда и во всем уступал Ярополку, как старшему брату. Не пойму, какая собака меж ними пробежала. – Добрыня озадаченно пожал плечами, отчего на его длинной свитке, расшитой золотыми нитями, засияли блестящие искры в лучах утреннего солнца.
– Чует мое сердце, нехорошая каша заваривается в Киеве, – сказал Туровид, понизив голос. – Как бы не пришлось нам со временем эту кашу расхлебывать. Сегодня Ярополку Олег чем-то помешал, завтра ему Владимир будет не угоден. Смекаешь, зять?
Добрыня понимающе кивнул, обменявшись взглядом с Туровидом.
– Ладно, я пойду. – Туровид нахлобучил на голову шапку с меховой опушкой, которую он держал в руке. – Как там дочь моя? Здорова ли?
– Может, зайдешь, батюшка. – Добрыня сделал гостеприимный жест в сторону двери. – Посидим, выпьем хмельного меду. Мечислава будет тебе рада, да и Владимир тоже.
– В другой раз, зять, – проговорил Туровид, грузно спускаясь по ступеням крыльца. – Дел у меня много с утра. Кланяйся от меня Владимиру и Мечиславе.
На княжеский двор было не так-то просто попасть, вокруг со всех четырех сторон возвышался высокий частокол, у ворот день и ночь дежурили княжеские гридни. Туровида княжеские дружинники пропускали беспрепятственно, ибо знали, что он доводится родней Добрыне.
Мечислава, жена Добрыни, была на шестом месяце беременности, поэтому никуда не выходила из терема. Обо всем, что творится в Новгороде, Мечислава узнавала от своей пронырливой служанки Заряны и от своих подруг, навещавших ее.
Мечислава вышла замуж за Добрыню в шестнадцать лет, повинуясь воле родителей, которые желали возвыситься над новгородской знатью, породнившись с могущественным дядей юного князя Владимира. Ни для кого в Новгороде не было тайной, что всеми делами заправляет Добрыня, который отдает распоряжения от имени князя и по своему усмотрению пользуется княжеской печатью. Гридней в княжескую дружину и челядинцев в княжеский терем подбирал опять же Добрыня.
Ученых людей, владеющих славянской грамотой и повидавших чужедальние страны, опять-таки подыскал Добрыня для просвещения своего племянника.
Ныне Мечиславе исполнилось семнадцать лет, и она собиралась разродиться своим первенцем.
Расставшись с тестем, Добрыня заглянул в покои жены. Он застал Мечиславу шушукающейся о чем-то со своей любимой служанкой Заряной. По серьезным лицам Мечиславы и Заряны можно было понять, что слух о кровавой распре между Ярополком и Олегом уже дошел и до них.
Добрыня не успел рот открыть, чтобы осведомиться у Мечиславы об ее самочувствии, как та опередила его вопросом.
– Свет мой, слыхал ли ты про смерть Олега Святославича?
– Сие мне ведомо, милая, – нехотя ответил Добрыня.
– Что же теперь будет? – опять спросила Мечислава. – Неужто Ярополк не понесет никакой кары за убийство родного брата?
– А вот это уже не вашего ума дело, сороки! – раздраженно бросил Добрыня и, резко повернувшись, вышел из светлицы.
Сидевшие бок о бок на скамье Мечислава и Заряна недоумевающе переглянулись. Обычно Добрыня всегда был ласков со своей юной женой, приветлив он был и с Заряной, ценя ее за сметливый ум и умелые руки.
«Кто из бояр киевских осмелится осудить Ярополка за пролитие крови брата? Да никто! Наверняка кто-то из старшей дружины и подтолкнул Ярополка к этому злодеянию, – мысленно рассуждал Добрыня, удалившись в полутемные сени, пронизанные косыми потоками солнечного света, которые пробивались в помещение сквозь неплотно закрытые оконные ставни. – Туровид прав, в Киеве творится что-то неладное. Не мог Ярополк сам отважиться на убийство брата. За его спиной явно кто-то стоит!»
Терзаемый такими мыслями, Добрыня не находил себе места. Он понимал, что если кто-то внушил Ярополку мысль стать единовластцем на Руси, тогда угроза смерти в скором времени нависнет и над Владимиром. Убрав Владимира, Ярополк приберет к рукам Новгород, который по богатству не уступает Киеву. Добрыня сознавал, что дружина у Ярополка гораздо сильнее, чем у Владимира. К тому же очень многие из новгородцев не станут сражаться с Ярополком, если тот пойдет войной на Владимира или просто прикажет ему уйти прочь из Новгорода. Ведь Ярополк – верховный князь на Руси, его воля – закон. Ярополк рожден княгиней Предславой, законной супругой ныне покойного князя Святослава Игоревича, а Владимир является сыном княжеской наложницы. Ярополк унаследовал киевский стол по праву рождения, Владимир же возвысился лишь по воле случая. В свое время, когда новгородцы просили у Святослава Игоревича дать им в князья одного из его сыновей, ни Ярополк, ни Олег не пожелали ехать в Новгород. Тогда новгородцы по совету Добрыни убедили Святослава Игоревича дать им в князья восьмилетнего Владимира.
С той поры прошло шесть лет.
«Неосмотрительно поступил Святослав Игоревич, уходя в свой последний поход к Дунаю и оставив блюстителями Руси сыновей-отроков, – размышлял Добрыня. – Теперь вот грозный Святослав Игоревич покоится в царстве мертвых, а его сыновья обнажают меч друг на друга. Коль так и дальше пойдет, то неминуемо развалится славянская держава, созданная могучим в рати Святославом Игоревичем. Ярополку далеко до отцовской дерзости и отваги, ему не одолеть ни вятичей, ни радимичей, коль те выйдут из-под его власти, не говоря уже про печенегов. Степняки еще доставят Ярополку хлопот!»
* * *
Прошло два дня, в течение которых Добрыня успел встретиться и поговорить со многими новгородскими купцами и боярами. Беспокойство, снедавшее Добрыню, одолевало и новгородскую знать, которая не желала быть в полной зависимости от Киева, но и страшилась войны с Ярополком. Выросший в Новгороде Владимир, Добрынин племянник, вполне устраивал имовитых новгородцев как местный князь. Владимир ни в чем не навязывал новгородцам свою волю, не вмешивался в их склоки и споры. Добрыню успокаивало то, что богатая верхушка Новгорода не желает менять Владимира на кого-то другого, и бояре новгородские были готовы прямо заявить об этом Ярополку, если у того вдруг возникнет намерение сместить Владимира с новгородского стола.
С тревогой в сердце Добрыня ожидал новых вестей из Киева. И вести эти вскоре пришли в Новгород вместе с очевидцами и участниками битвы, в которой Ярополк победил брата Олега. В Новгороде объявились уцелевшие в сече Олеговы дружинники, среди которых выделялись три мужа. Двое из них, Регнвальд и Харальд, доводились двоюродными братьями Ярополку и Владимиру. Третьего звали Добровуком, он был родом из сербов. Женившись на Тюре, сестре Харальда, Добровук вошел в круг киевской знати.
Эта троица, сойдя на пристани с корабля, сразу же предстала пред очами Добрыни.
Княжеские хоромы в Новгороде были разделены на две части; в одной располагался князь Владимир со своей челядью, в другой жил Добрыня с женой и слугами. Эта постройка, собственно, представляла собой два терема, пристроенные один к другому под прямым углом. Главный вход и красное крыльцо находились на половине князя Владимира. В тереме Добрыни тоже имелся отдельный вход, выходивший не к воротам, а к глухому частоколу и бревенчатой бане, поставленной в дальнем углу княжеского подворья. Княжеские хоромы были возведены из толстых сосновых бревен на фундаменте из камней и осиновых стволов. Терем был одноэтажный с маленькими слюдяными оконцами, с двускатной тесовой кровлей и высокими кирпичными трубами печей, выведенными наружу через чердак и крышу.
Добрыня уединился с Олеговыми гриднями в своих покоях, с нетерпеливой дотошностью выспрашивая у них о причинах и обстоятельствах, побудивших Ярополка исполчить свою дружину против Олега. Со слов Регнвальда выходило, что вражды между Ярополком и Олегом не было, а виновен во всем случившемся варяг Свенельд.
– Ты же знаешь, каким расположением пользовался Свенельд у Святослава и у его отца Игоря, – молвил Регнвальд Добрыне. – Свенельду были пожалованы земельные владения на Днестре и Припяти, а также в Подесенье. После гибели Святослава в битве с печенегами у днепровских порогов Свенельд, по сути дела, стал верховным правителем в Киеве, ведь Ярополку в ту пору было всего тринадцать лет. Дружинники Святослава, сумевшие пробиться в Киев, признавали главенство Свенельда, понимая, что Ярополк еще мальчик и мало смыслит в государственных делах. Олег же был еще моложе Ярополка, потому-то Свенельд и отрядил к нему в Искоростень часть Святославовой дружины. Меня, Харальда и Добровука бояре киевские определили в советники к Олегу.
Из дальнейшего рассказа Регнвальда перед Добрыней возникла полная картина роковых событий, приведших к гибели Олега.
Поскольку владения Свенельда в Древлянской земле соседствовали с землями князя Олега, то однажды Свенельдов сын Лют, охотясь на оленей, заехал со своей свитой на Олегову территорию.
– На беду Олег в тот день тоже выехал на охоту и наткнулся на Люта и его людей, которые гонялись за оленями в его лесных угодьях, – молвил Регнвальд. – Олег повелел Люту убираться прочь и оставить всю добытую дичь ему, как хозяину этого леса. Дерзкий на язык Лют ответил Олегу в оскорбительном тоне, мол, мальчишка не смеет приказывать ему, зрелому мужу. Я не присутствовал при этой перепалке между Олегом и Лютом. С Олегом были тогда Харальд и Добровук. – Регнвальд бросил взгляд в их сторону, как бы приглашая продолжить повествование от своего лица.
Поскольку у Харальда рот был набит вяленой телятиной, роль рассказчика взял на себя длинноволосый бородатый Добровук.
– Лют вел себя очень заносчиво перед Олегом, он заявил ему, что тот носит княжескую шапку по милости его отца, Свенельда, – продолжил Добровук, опорожнив чашу с хмельным медом и утирая усы рукавом льняной рубахи. – Лют сказал еще, что стоит Свенельду захотеть, и князем над древлянами будет он, Лют. В общем, Лют не пожелал подчиниться Олегу, видя, что у того свита меньше, чем у него. И тогда Харальд бросил Люту, что ежели князь Олег пожелает, то голова Люта мигом слетит с плеч. – Добровук сделал паузу и посмотрел на Харальда.
– Ну, не сдержался я тогда, признаю, – виновато отозвался Харальд, прожевавший мясо. – А что оставалось делать? Смотреть, как Лют насмехается над Олегом, и молчать? Надо же было урезонить этого наглеца!
– Да уж, брат, ты неплохо урезонил Люта, срубив ему голову мечом, – усмехнулся Добровук.
– Олег пожелал, чтобы я убил Люта, – пожал плечами Харальд. – Я выполнил повеление своего князя.
– Дружинники Люта, конечно же, бросились на нас, – продолжил свой рассказ Добровук. – Нас хоть и было вдвое меньше, но мы защитили Олега и перебили почти всех Лютовых людей. Лишь четверым Лютовым гридням удалось ускользнуть, десятерых мы посекли насмерть. С нашей стороны убитых не было.
– Сколько же было вас, не считая Олега? – поинтересовался Добрыня.
– Я, Харальд и еще пятеро воинов, – ответил Добровук.
– Кабы я был тогда с вами, то не допустил бы до этого кровопролития, – хмуро заметил Регнвальд. – Вы защитили честь Олега, но одновременно приговорили его к смерти. Свенельд, схоронив Люта, принялся всячески настраивать Ярополка против Олега. Целый год Свенельд строил козни и ужом вился вокруг Ярополка, возбуждая в нем неприязнь к брату. Когда Олег потребовал отнять владения Свенельда у реки Припяти и передать ему, это дало повод Свенельду обвинить Олега в намерении выйти из-под власти старшего брата. Бояре киевские поддержали Свенельда и убедили Ярополка выйти с войском против Олега. – Регнвальд тяжело вздохнул и замолчал.
– В сече под Овручем киевляне разбили Олегову рать, – печально промолвил Добровук. – Рассеянные полки древлян искали спасения за стенами и валами Овруча. В давке и толкотне мы потеряли Олега из виду. Не всем Олеговым ратникам удалось укрыться в Овруче, многие из них были убиты стрелами, многие были потоптаны конницей, многие свалились в ров с моста, ведущего к крепостным воротам…
– Там же во рву было обнаружено и тело Олега, когда киевляне подсчитывали павших с обеих сторон, – продолжил Регнвальд. – Я был на крепостной башне и видел, как дружинники Ярополка доставали из рва убитых воинов и лошадей. На Олеге не было ран, он умер от тяжести свалившихся на него сверху трупов. Видел я и слезы Ярополка над телом брата, и торжествующего Свенельда, который предлагал древлянам сдать крепость в обмен на сохранение жизни. Древляне согласились с условиями Свенельда и сложили оружие, не видя проку в продолжении распри, ибо Олег был уже мертв.
Регнвальд, Харальд и Добровук ночью бежали в Искоростень, забрали оттуда своих жен и детей, после чего лесными дорогами устремились к Днепру. Вместе с ними ушли еще около тридцати Олеговых дружинников, опасающихся мести со стороны Свенельда. В городке Рогачеве, что во владениях дреговичей, беглецы купили ладью и речным путем за десять дней добрались до Новгорода.
После всего услышанного Добрыня немного успокоился. Если смерть Олега есть результат козней мстительного Свенельда, значит, Владимиру покуда нет никакой угрозы со стороны Ярополка.
Глава вторая
Бегство за море
Не прошло и недели, как в Новгороде объявились посланцы от Свенельда. Выступая перед новгородским посадником и старейшинами, киевские послы потребовали выдать беглых Олеговых дружинников Свенельду, который шел с войском к Новгороду. Более всего Свенельд хотел рассчитаться с Харальдом, на котором была кровь Люта.
Обычай кровной мести в те далекие времена считался священным среди славян. По этому обычаю Свенельд имел полное право преследовать Харальда где угодно, на воде и на суше, чтобы отплатить ему кровью за кровь. Киевские послы предупредили новгородцев, что те из них, кто вступится за Харальда, станут личными врагами Свенельда.
Собравшись на вече, новгородцы спорили друг с другом до хрипоты, но так и не приняли никакого решения. Горячие головы требовали ответить Свенельду твердым отказом и для пущей острастки загородить ему дорогу в Новгород вооруженной ратью. Купцы, не желавшие войны с киевлянами, от которой может нарушиться торговля, настаивали на выдаче Олеговых дружинников Свенельду. Самые осторожные из бояр предлагали просто изгнать Олеговых гридней из Новгорода, тогда не будет и причины для раздора со Свенельдом. Идти же на поводу у Свенельда и страшиться его угроз новгородцам совсем не пристало.
Добрыня, узнав от своего тестя, что новгородцы еще раз собираются на вече, встретился с Регнвальдом, Харальдом и Добровуком, велев им спешно отправляться в путь.
– Новгородские толстосумы зря времени терять не станут, уже к завтрашнему дню они с помощью серебра перетянут на свою сторону всех колеблющихся, – сказал Добрыня. – Купеческие братчины страшатся войны с Киевом как огня, ведь тогда днепровский путь до Греческого моря будет закрыт. Купцы все едино вынудят вече сделать по-ихнему, то есть они откупятся от Свенельда вашими головами.
– Куда же нам податься? – в раздумье произнес Регнвальд. – К кривичам или в муромские леса?
– Свенельд и там до вас доберется, – промолвил Добрыня. – У Свенельда руки длинные. Вам за море податься надо, други мои.
– Искать прибежище у варягов? – подал голос Харальд, вопросительно взглянув на Добрыню. – Так, что ли?
– Вот именно, – кивнул Добрыня, – к варягам Свенельд не сунется, побоится. Варяги сильны на суше и на море, война и разбой для них – любимые занятия.
– Это верный совет, – вставил Добровук. – Нам нужно свести дружбу с каким-нибудь варяжским ярлом, вступить в его дружину. Благо нам есть чем прельстить варягов, мы же не с пустыми руками бежали из Искоростеня.
– Неужто и казну Олегову прихватили с собой? – усмехнулся Добрыня.
– Не Свенельду же ее было оставлять, – проворчал Регнвальд. – У этого злыдня седобородого и так разного добра хватает в его тереме киевском. Уж я-то знаю!
– Так вот, почто Свенельд с таким рвением гонится за вами. – Добрыня понимающе покачал головой. – Ему не столько нужна голова Харальда, сколько Олегова казна.
– Я думаю, Ярополк тоже желает завладеть Олеговой казной, – сказал Добровук. – Жадности в нем не меньше, чем в Свенельде. Ради злата-серебра Ярополк готов по головам идти. И в кого токмо уродился Ярополк, ведь отец его таким не был.
– В мать уродился, в Предславу, в кого же еще! – заметил Харальд. – Предславе и дыра в чужой мошне золотом кажется, алчностью полна ее душа, а руки у нее загребущие.
– Ладно, други, – промолвил Регнвальд, – время дорого. Пора в путь собираться. – Он поклонился Добрыне и добавил: – Благодарю тебя за добрый совет и за твое гостеприимство!
– Жаль мне с такими отчаянными молодцами расставаться, поэтому я с вами двинусь к варягам, – внезапно заявил Добрыня, похлопав Регнвальда по плечу. – Племянника своего я с собой возьму, ибо он как-никак сын самого Святослава Игоревича. Полагаю, варяги весьма наслышаны о Святославовых походах. Нечего Владимиру в тереме киснуть, пора ему испытать трудов походных, на заморские страны посмотреть. Не тяготеет Владимир к ратным делам, вот что меня печалит. Князю же без ратного умения никак нельзя.
– Подумай, друже, стоит ли тебе с нами судьбу связывать, – обратился Регнвальд к Добрыне. – Племянник твой столом княжеским владеет, а ты при нем советник и воевода. Новгородцы сами пригласили к себе Владимира. Ярополк к Владимиру не враждебен, поэтому незачем тебе менять покой и достаток на опасности и скитания.
– Ярополк – это кукла в руках у Свенельда, – недовольно обронил Добрыня. – Кто знает, с какими помыслами направляется Свенельд в Новгород? Может, Свенельд идет сюда с улыбкой на устах и со смертным приговором Владимиру в мыслях. Не доверяю я Свенельду. С ним лучше разговаривать, имея грозную силу за спиной. Дружина у Владимира невелика, а среди новгородцев единства нету. Я увезу Владимира за море, там он целее будет. Среди варягов я смогу набрать сильную дружину, которая станет надежным оплотом для Владимира.
– Что ж, воевода, резон в твоих словах, конечно, есть, – проговорил Регнвальд. – Теряя Новгород, ты сохранишь жизнь Владимиру. Во всяком случае, на нашу помощь ты можешь рассчитывать всегда. Мечи наши наточены, а копья заострены.
* * *
Намерение Добрыни уехать к варягам и увезти с собой Владимира пришлось не по душе многим новгородцам. Особенно негодовал боярин Туровид, который видел в этом поступке Добрыни трусость и недомыслие.
– Ладно бы, Свенельд пригрозил, что убьет Владимира, – молвил зятю Туровид, – а то ведь Свенельд еще и до Новгорода не добрался, а ты уже в бега собрался. Зачем тебе связываться с Олеговыми гриднями, ведь ты же знаешь, что Свенельд на них зуб точит. Не впутывай ты Владимира в эту склоку. Незачем Владимиру пороги обивать у варягов. Вече, может, еще и не впустит Свенельда в Новгород.
– От вашего веча, отец мой, всего можно ожидать, – огрызнулся Добрыня. – Может, вече и не впустит Свенельда в Новгород, а может, и в ноги ему поклонится. На ваших народных собраниях крику много, а толку мало!
Свою беременную жену Добрыня решил оставить в Новгороде на попечение отца с матерью. Он понимал, что Мечиславе в ее положении совсем не место на корабле, полном воинов.
Юному Владимиру вовсе не хотелось уезжать из Новгорода, да еще куда-то на север, к варягам. Подросток сначала слезно упрашивал Добрыню не брать его в этот далекий поход. Видя, что слезами дядю не пронять, Владимир притворился больным, но и эта его уловка не удалась. Добрыня окатил мнимого больного ушатом холодной воды, живо заставив племянника вскочить с мокрой постели. Дабы Владимир не удрал и не спрятался у кого-нибудь из своих друзей, боярских сыновей, Добрыня приставил к нему двух гридней.
Новгородцы громко возмущались и сочувствовали юному Владимиру, глядя на то, как его чуть ли не силой дружинники тащат по дощатым сходням на борт ладьи. Добрыня кричал толпе зевак, чтобы они не путались под ногами и не мешали его людям грузить все необходимое на корабли.
– Ступайте по домам, ротозеи, да приготовьте меха и серебро, а то ведь Свенельд не любит уходить из гостей с пустыми руками, – кричал Добрыня новгородцам. – Ныне вы горделиво красуетесь предо мной, мужи новгородские, но ничего, скоро Свенельд научит вас спину гнуть.
Острословы из толпы подначивали Добрыню, крича ему, что он из пустого страха лишает Владимира стола княжеского. Мол, Свенельд еще и за меч не взялся, а Добрыня уже с перепугу за море бежать собрался. И откуда в таком статном и мужественном на вид муже такая трусливая душа?
Не отвечая на насмешки новгородцев, Добрыня поднялся на палубу ладьи с высоко загнутым носом, украшенным головой дракона с разинутой пастью. Все было готово к отплытию. Воины ожидали от Добрыни приказа отваливать от бревенчатой стенки причала. Добрыня зычно отдал команду своим людям. В следующий миг трапы были убраны и отвязаны канаты, удерживающие суда возле пирса.
Красная головная ладья, на которой находились Добрыня с Владимиром, выкатилась на середину Волхова и, подгоняемая ударами весел, устремилась к речной излучине. Следом двигались вереницей еще четыре ладьи. На замыкающей ладье, окрашенной в черный цвет, дружно гребли веслами Олеговы дружинники во главе с Регнвальдом, Харальдом и Добровуком.
