Виктор Пахомов
Записки императорского адъютанта

Полная версия

ГЛАВА VIII

Итак, покончив с австрийцами, мы были готовы к встрече с русскими. Кутузов принял решение, и мы думали, что он настроен на борьбу. Мы уже поздравляли себя с этой новой возможностью укрепить нашу славу. Но это было всего лишь притворством Кутузова, – он покинул Инн, Траун и Эмс и исчез. Мы двигались к Вене – с невероятной скоростью, – никогда прежде мы не шли так быстро. Император забеспокоился, он опасался, что поспешность выдаст нас, и наш фланг окажется под угрозой атаки русских. «Мюрат, – сказал он мне, – летит словно слепой, он так рвется вперед, словно ему одному нужно срочно попасть в Вену. Его дорога чиста, но собрав все свои силы, враг может уничтожить Мортье. Прикажите Бертье остановить колонны». Прибыл Бертье. Маршал Сульт получил приказ отойти к Маутерну. Даву занял перекресток дорог в Лилиенфельдт и Нойштадт, а Бернадот расположился в Мельке. Но эти меры не уберегли Наполеона от того, чего он так опасался. Четыре тысячи французов были атакованы всей вражеской армией, но полководческий талант, мужество и жажда победы, возместили разницу в численном неравенстве: русские были отброшены назад. Весть об этой удивительной победе облетела всю армию: Император продолжал свой марш с еще большим рвением, чем прежде, прежде чем решил сделать небольшой привал. Он хотел немедленно разгромить австрийцев, а затем, молниеносно перейдя Дунай, разделить на части и уничтожить союзников до того, как они получат подкрепление. Он поспешно отдавал приказы, люди и лошади, – все одновременно пришли в движение. «Путь открыт, – сказал Наполеон, – Мюрат может полностью отдаться присущей ему стремительности, но он должен действовать шире и захватить мост». И он сразу же написал ему следующее:

«Самая главная задача сейчас – перейти Дунай, чтобы ударив русских в тыл, выгнать их из Кремса. Враг, вероятно, уничтожит Венский мост, но все же, если есть хоть какой шанс взять его неповрежденным, то им надо воспользоваться. Только это соображение может побудить императора вступить в Вену, и в таком случае вы должны ввести в город только часть своей кавалерии и гренадеров. Крайне необходимо знать, сколько в Вене сейчас войск. Император предполагает, что вы поставите несколько пушек, чтобы перекрыть место перехода через Дунай между Кремсом и Веной. На правом берегу реки должно быть несколько кавалерийских отрядов, но император не должен об этом знать. Его Величество считает необходимым знать только то, во что он хочет верить, так что если можно перекрыть Дунай ниже Вены, это нужно сделать. Дивизия генерала Суше останется с частью вашей кавалерии на главной дороге, ведущей из Вены в Букерсдорф, до тех пор, по крайней мере, пока вы либо не овладеете мостом через Дунай, либо в том случае, если он будет сожжен. В этом случае дивизия Суше отправится туда, чтобы перейти реку с вашей конницей и гренадерами и как можно быстрее разрушить все коммуникации русских. Я думаю, что по всей вероятности Император проведет весь день в Санкт-Пельтен.

Его Величество рекомендует вам, принц, почаще рассказывать ему о ваших продвижениях.

Будучи в Вене, обеспечьте себя лучшими картами, которые можно приобрести – окрестностей этого города и Нижней Австрии.

Если генерал граф Дьюлаи или любой другой человек захотят поговорить с Императором, со всей возможной быстротой направьте его сюда.

Гражданское ополчение Вены должно составлять не более пятисот человек.

Уже в Вене вам будет несложно узнать о прибытии других русских корпусов, а также о планах тех, кто обосновался в Кремсе.

Для того чтобы ударить русских с тыла и опрокинуть их, в вашем распоряжении будет и ваша кавалерия, и корпуса маршалов Ланна и Даву. Что же касается корпусов маршалов Бернадота и Сульта, их нельзя трогать до тех пор, пока мы окончательно не будем знать планы русских.

После десяти часов утра отправляйтесь в Вену. Попытайтесь захватить мост внезапно, а если он будет уничтожен, как можно используйте иные способы – в данный момент это – важнейшая задача. Но если до десяти часов мсье де Дьюлаи предложит вам нечто, что может побудить вас приостановить свой марш, вы можете замедлить свое продвижение в Вене, но, тем не менее, все же обратите свое внимание на наилучшие места перехода через Дунай – у Клостербурга или в каком-нибудь другом удобном месте.

Император приказывает вам, чтобы между Сегарц-Кирхеном и Веной, каждые два французских лье вы установили кавалерийские посты, по десять человек каждый, чьи лошади будут служить в качестве сменных для тех офицеров, которых вы будете отправлять с отчетами о ваших действиях. Те же. Кто будет стоять на этих постах, будут доставлять депеши из Сегарц-Кирхена в Санкт-Пельтен. Маршал Бессьер будет руководить постами Императорской Гвардии.»

ГЛАВА IX

Мы были в Санкт-Пельтене. Наполеон ехал верхом по дороге в Вену, когда заметил открытую коляску, в которой сидели священник и плачущая дама. Как обычно, на Императоре был мундир полковника гвардейских егерей. Дама не узнала его. Он спросил ее, почему она плачет и куда направляется. «Мсье, – отвечала она, – примерно в двух лье отсюда меня ограбили солдаты, они убили моего садовника. Я хочу просить вашего Императора об охране. Он когда-то хорошо знал мою семью и многим обязан ей. «Ваше имя?» – спросил Наполеон. «Де Бюнни», – ответила дама, – я дочь де Марбефа, бывшего губернатора Корсики. «Я так рад встрече с вами, – с очаровательной сердечностью воскликнул Наполеон, – и иметь возможность послужить вам. Я – Император». Дама была поражена: Наполеон утешил ее и попросил подождать его в штабе. Он был очень заботлив и любезен с ней, выделил ей отряд собственных егерей и проводил ее счастливой и довольной.

Получив и прочитав депешу, Наполеон выглядел невероятно удовлетворенным. Я вошел в его кабинет. «Ну, Рапп, – сказал он, – знаете ли вы, что наши войска дошли до самого сердца Богемии?» «Да, Сир». – «А вы знаете, что наша кавалерия разбила улан, захватила их посты и склады?» – «Нет, Сир». – «Наша пехота оседлала тягловых лошадей!» – «Как это?» Он передал мне депешу. Один из наших проникших в Богемию отрядов внезапно оказался на открытом пространстве, драгун было лишь двадцать, они не хотели отступать, но и не осмеливались идти дальше. Оказавшись в такой затруднительной ситуации командир принял очень здравое решение. Собрав всех имевшихся ломовых лошадей, он усадил на них своих пеших и таким образом, провел их через густые леса окрестностей Эгры. Те немногие отряды вражеской конницы, которые выступили против них, получили отпор, мы захватили людей, лошадей и их экипировку, последняя была уничтожена огнем. Я вернул рапорт Императору. «Ну, – поинтересовался он, – что вы думаете об этом новом виде кавалерии?» «Это восхитительно, Сир». «Люди, в жилах которых течет французская кровь, – заметил он, – всегда знают, как посеять смерть во вражеских рядах».

Мы почти вплотную приблизились к арьергарду врага. Мы легко могли разгромить его, но не спешили сделать это. Мы хотели усыпить его бдительность, мы не приближались к нему близко и постоянно уверяли в своей миролюбивости. Мы позволили и войскам, и обозу, уйти от нас, потеря нескольких людей не имела большого значения, важнее было сохранить мосты. Если мост был разрушен, мы ремонтировали его – таково было принято решение. Австрия собрала новые силы, Пруссия сбросила маску, и Россия представила на поле битвы все свои средства для этих двух держав. Обладать мостами – означало победить, и просто невероятно, что именно им мы были обязаны победой. Стоявшим на дороге войскам было приказано быть начеку. Никто не мог войти в Вену, а когда все приготовления закончились, Великий Герцог овладел столицей и немедленно отправил Ланюсса и Бертрана к реке на рекогносцировку. С ними пошел 10-й гусарский. У въезда в предместье они обнаружили отряд австрийской кавалерии. За последние три дня не произошло ни одной стычки, словно перемирие заключили. Ланюсс и Бертран подъехали к австрийскому командиру, вступили в разговор с ним, держались к нему очень близко и старались не отпускать его. Добравшись до берегов реки, они все еще продолжали следовать за ним, несмотря на все его желание избавиться от них. Австриец начал терять терпение; французские генералы попросили разрешения на общение с генералом, командующим войсками, расположенными на левом берегу реки. Им позволили, но 10-му гусарскому нет, и посему им пришлось остановиться и ждать. Тем временем наши войска, возглавляемые Великим Герцогом и маршалом Ланном, шли вперед.

Мост был в полном порядке, запалы и артиллеристы тоже, так что малейший намек на попытку прохождения по мосту силой, разрушил бы все намеченные планы. Пришлось прибегнуть к хитрости и сыграть на простодушии австрийцев. Оба маршала спешились, лишь небольшому отряду разрешили взойти на мост. Генерал Бельяр, заложив руки за спину, спокойным шагом, сопровождаемый двумя штабными офицерами, двинулся вперед, с несколькими другими к нему присоединился Ланн, они шли, беседовали и, наконец, подошли к австрийцам. Командующий постом офицер поначалу посылал их обратно, но, в конечном счете, согласился поговорить с ними. Маршалы повторили то, что уже заявил генерал Бертран, а именно – что переговоры идут полным ходом, что война подошла к концу и что ни стрельбы, ни крови больше не будет. «Почему, – спросил маршал, – ваши пушки направлены на нас? Вам что, крови не хватает? Вы хотите атаковать нас и продлить страдания, которые сильнее мучат вас, а не нас? Давайте обойдемся без провокаций, отверните пушки». Несколько успокоенный и отчасти убежденный, командир уступил. Пушки повернули в сторону австрийцев, а солдаты составили ружья в козлы. Пока шел весь этот разговор, медленно приблизился один из взводов нашего авангарда – замаскированные саперы и артиллеристы топили в реке все, что может гореть, заливали порох водой и портили запалы. Австрийский командир, недостаточно знающий французский язык и очень хотевший поговорить, заметил приближающиеся войска, а потому горячо попытался заставить нас понять, что он не может этого допустить. Маршал Ланн и генерал Бельяр старались успокоить его, холодно, мол, и наши люди ходят только для того, чтобы согреться. Но колонна не остановилась, по мосту уже прошло почти три четверти всех войск. Потеряв терпение, офицер приказал своим солдатам открыть огонь: они мгновенно расхватали ружья, а артиллеристы приготовили пушки. Мы попали в поистине ужасное положение: прояви мы хоть малейшее неблагоразумие, мост взлетел бы на воздух, наши солдаты погибли бы в реке, а кампания закончилась крахом. Но австриец имел дело с людьми, которых нелегко было напугать. Маршал Ланн схватил его за одну руку, а генерал Бельяр – за другую. Они трясли, бранили его и всячески мешали ему позвать на помощь. Тем временем, в сопровождении генерала Бертрана прибыл князь Хогсберг. Один из офицеров отправился доложить о состоянии дел Великому Герцогу, а по пути передать отряду приказ ускорить шаг и как можно быстрее прибыть на место. Выйдя навстречу князю, маршал, пожаловавшись на поведение командира поста, просил в качестве наказания убрать его из арьергарда, как помеху для переговоров. Хогсберг попал в ловушку: он обсуждал, утверждал, спорил и в этих бесполезных разговорах терял время. Но наши войска использовали его с максимальной выгодой – они прибыли, развернулись, таким образом, мост был взят. Немедленно во все стороны поскакали разведчики, а генерал Бельяр повел наши колонны в Штоккерау, где они и остановились. Хогсберг, опечаленный своей несдержанной болтливостью, поехал к Великому Герцогу, который после короткой беседы отправил его к Наполеону, а потом и сам пересек реку.

Австрийский пикет все еще охранял мост. Наши бивуаки стояли в полном беспорядке – и те войска, что находились у Штоккерау, и те, что у реки, полностью перемешались. Видя, что переход невозможен, Наполеон отправил улан в Вену, где они были разоружены.

Мы подошли к Аустерлицу. Силы русских превосходили наши. Отразив наш авангард, они думали, что мы уже побеждены. Завязался бой, но вместо легкой победы, которую на которую они рассчитывали лишь с гвардией, они получили жесточайшее сопротивление. Битва продолжалась уже час, но весы никак не склонялись в их пользу. Они решили попробовать прорвать наш центр. Императорская Гвардия развернулась – пехота, кавалерия и артиллерия двинулись к мосту, но их маневр был рельефом земли скрыт от Наполеона. Вскоре послышались звуки ружейной перестрелки – это русские столкнулись с бригадой генерала Шиннера. Наполеон приказал мне взять мамлюков, две эскадрона егерей, один гвардейских гренадеров и отправиться на разведку, чтобы узнать что происходит. Я поскакал галопом, но только после того, как попал на место действия, понял, что дело плохо. Кавалеристы противника проникли в центр каре и саблями рубили наших солдат. Немного далее находился их пеший и конный резерв. Враг приостановил свою атаку и решил сразиться со мной. Четыре прибывшие пушки выстроились в батарею. Я шел прекрасно – слева от меня находился храбрый полковник Морлан, а справа – генерал Даллеман. «Видите, – сказал я своим солдатам, – враг растоптал наших друзей и братьев! Отомстите им, отомстите за наши знамена!» Мы ринулись на пушки и взяли их. Точно так же мы нанесли удар и ожидавшей нас кавалерии, и мы, как и убегающие враг, тоже пронеслись над телами разбитого ими каре. Все, кто сумел избежать ранения, сплотились вновь. Эскадрон конных гренадер подкрепил меня, и я смог атаковать резервы русской гвардии. Мы возобновили атаку, она была ужасна. Пехота не осмелилась стрелять, все смешалось, мы сражались врукопашную. В конечном счете, бесстрашие наших солдат восторжествовало над трудностями. Русские – в полном беспорядке разбежались в разные стороны. Александр и император Австрии видели этот разгром. Стоя на холме, недалеко от места сражения, они видели, как их гвардию, которая согласно их ожиданиям должна была принести им победу, на мелкие куски была изрублена лишь горсткой храбрецов. Мы захватили и их пушки, и обоз, а князь Репнин стал нашим пленником. К великому сожалению мы понесли большие потери. Полковник Морлан погиб, и я сам саблей был ранен в голову. Я отправился на доклад к Императору. Моя сломанная сабля, моя рана, моя кровь и та решительная победа, которую мы обрели, столь малыми силами одолев отборные войска противника, вдохновили Наполеона на идею картины, которую написал Жерар.

Русские, как я уже упоминал, надеялись победить нас только своей гвардией. Такая самонадеянность очень обидела Наполеона, он очень часто впоследствии вспоминал об этом.

После битвы при Аустерлице Наполеон сделал меня дивизионным генералом и отправил меня в замок Аустерлиц до полного выздоровления, но к счастью, рана оказалась не опасной. Император несколько раз навестил меня, а однажды, в тот самый день, который он посвятил беседе с австрийским императором. Он дал мне два перехваченных нашими аванпостами письма: одно – от эрцгерцога Карла, а другое – от князя Лихтенштейна. Их содержание было весьма важным, я перевел их. Вернувшись вечером, Наполеон прочитал эти письма. Он много рассказывал мне о Франце II, его жалобах и сожалениях, а так же о множестве имевших к нему отношение курьезах.

Мы отправились в Шенбрунн. Примерно через две недели после нашего прибытия туда, Наполеон послал за мной. «Вы можете путешествовать?» – спросил он. «Да, Сир». – «В таком случае, выезжайте и расскажите о битве при Аустерлице Мармону, чтобы немного позлить его за то, что он не пришел, и узнать о том, какое впечатление она произвела на итальянцев». Затем он дал мне следующие инструкции:

«Мсье генерал Рапп, вам надлежит отправиться в Грац, где вы останетесь до тех пор, пока не расскажете генералу Мармону обо всех подробностях битвы при Аустерлице. Сообщите ему, что переговоры начаты, но договора пока нет, посему он должен быть к любому ходу событий. Вам также следует ознакомиться с ситуацией генерала Мармона и выяснить, каково количество сил противника находится перед ним. Скажите ему, что я желаю, чтобы он отправил шпионов в Венгрию, пусть он передаст мне все сведения, которые он сможет раздобыть. Ваша следующая остановка – Лайбах, где вы увидите маршала Массена – командующего 8-м армейским корпусом, – и составите мне точный отчет о его положении. Скажите Массена, что если переговоры будут прерваны, что вполне вероятно, он будет вызван в Вену. Сообщите мне, каково количество противника противостоит ему и о точной дислокации каждого его подразделения. Далее, решительно призвав маршала Массена укрепить и обеспечить крепость Пальманова всем необходимым, вы отправитесь туда и составите мне отчет о ее состоянии. Далее вы направитесь в Венецию и проинспектируете все наши посты в ее окрестностях и состояние наших войск. Потом вы навестите армию генерала Сен-Сира, который собирается идти в Неаполь, узнайте о ее составе и количестве солдат. Возвращаетесь вы через Клагенфурт, где увидитесь с маршалом Неем, после чего вновь присоединитесь ко мне. Не забывайте писать мне из всех мест, где вы будете останавливаться. Отправляйте мне курьеров из Граца, Лайбаха, Пальмановы, Венеции и того места, где будет находиться армия Неаполя. Молюсь и верю, что Господь сохранит и позаботится о вас.

НАПОЛЕОН

Шеннбрунн,

25-е фримера, год XIV.»

Я присоединился к Наполеону в Мюнхене, куда он поехал на бракосочетание принца Евгения. Принц ехал из Италии, я сопровождал его. Во время моего отсутствия, в Вене был заключен мир. Император имел беседу с принцем Карлом: он намеревался подарить ему великолепную саблю, но оставшись недовольным эрцгерцогом, так ему ее и не вручил.

Мы отправились в Париж. Все радовались и восторженно приветствовали нас. Никогда прежде Наполеона не встречали с таким энтузиазмом.

ГЛАВА X

Пока мы были в Ульме, пруссаки внезапно вспомнили о своей древней и достойной защиты славе. Они восстали и взяли оружие. С вестью об этом внезапном воспоминании к нам выехал Хаугвиц. Но пока он ехал, произошла битва при Аустерлице. По своему прибытию он уже не думал ни о чем, кроме как о союзе и верности. Наполеон не был обманут этим дипломатическим преображением – он знал об интригах и рыцарских сценах, к которым прибегали для того, чтобы сагитировать народные массы. Еще до битвы он сказал: «Если я потерплю поражение, они промаршируют по моей спине, а если одержу победу, они скажут, что хотят присоединиться ко мне». Они не знали, что выбрать – мир или войну, – они просто наблюдали за ходом событий. Эта уклончивая политика не могла не возыметь эффекта – она стоила им Аншпаха, Байройта, части Великого герцогства Берг и владений в Вестфалии. И тогда они разозлились. Меня отправили в оставленный им Ганновер. Явной целью моего путешествия было освобождение крепости Гамельн, но настоящей – изучение мнения народа. Мне было поручено выяснить, как в общем рассуждают пруссаки, что они думают о войне, хочет ли ее их армия и, наконец, мне нужно было скупить в Гамбурге все направленные против Наполеона и Франции листовки и памфлеты, какие я мог достать.

Эта миссия не была для меня слишком сложной. Пруссаки были злы и дерзки, ганноверцы ненавидели их. Тем не менее, север Германии все же надеялся на Пруссию, власть которой не претерпела никаких изменений. Граф Шуленбург был губернатором нового приобретения короля Вильгельма – он оказал мне довольно холодный прием. Наши успехи при Ульме и Аустерлице впечатлили его, но он был равнодушен к ним. Последнее сражение, сказал он, было каким-то неубедительным. Он говорил, что оно похоже на битву под Цорндорфом, в которой Фридрих Великий сражался с русскими, и которую он видел собственными глазами. «И каковой же была его победа?» – осведомился Император, когда я пересказал ему этот разговор.

Из Ганновера я поехал в Гамбург, где встретился с Бурьенном. Я был встречен очень тепло и прекрасно знал причину этого.

Затем я повернул в сторону Франции. По дороге у меня был Мюнстер, где жил генерал Блюхер, с которым несколько лет назад я встречался. Я посетил его. Он ненавидел французов, но меня принял очень любезно.

Восемь дней я провел у Ожеро во Франкфурте, чтобы увидеть и услышать все, что мне было доступно, – таковы были мои указания. Наполеон только что обложил этот город контрибуцией, и его жители боялись, что им придется заплатить еще больше.

Мы заняли Дармштадт. Маршал ****, имевший свой штаб в столице этого княжества, не был ни любимцем Двора, ни народа, а его штаб вообще никому не нравился. Великая Герцогиня прислала мне приглашение – посредством Ожеро, который, казалось, стал частью этой страны. Не имея никаких указаний на этот счет, я отклонил его, но попросил ее прислать мне свои претензии. Они были очень серьезны.

Я отбыл в Везель. Мне нужно было знать настроения и в этой части страны, где уже стояли наши войска.

По возвращении я без утайки рассказал Наполеону обо всем, что я видел и слышал. В частности, о бедной земле Дармштадта, но от письма Герцогини он был просто вне себя. В чудовищном письме королю Баварии она назвала мезальянсом союз ее племянницы Августы и принца Евгения. Среди других оскорбительных выражений она использовала такие слова: «Возмутительно! Это ужасный брак!» Император, который верил, что слава достигших огромных успехов стоит того, чтобы возвысить тех, кому похвалиться было нечем, не мог простить феодальных предрассудков Герцогини. Он хотел лишить ее всех ее земель, но Максимилиан ходатайствовал за нее, и она сбежала, в качестве наказания получив шестимесячную оккупацию нашими войсками, иными словами, ее народу пришлось искупать совершенное ее собственным тщеславием преступление.

Прошло две недели с того дня, когда я вернулся во Францию. Двор находился в Сен-Клу, Наполеон отдыхал в театре. Прямо посреди представления он получил депешу из Великого герцогства Берг. Он распечатал его. В рапорте говорилось о том, что некоторые прусские части напали на наших солдат. «Понимаю, – сказал он мне, – они хотят испытать нас. Берите лошадь и скачите в Нейи к Великому Герцогу». Мюрат уже знал о происшедшем, он прибыл немедленно. Молниеносно переговорив с ним, Наполеон поручил мне на следующий день возглавить дивизию Страсбурга, организовать несколько маршевых батальонов и эскадронов и поочередно отправить их в Майнц, и туда же послать как можно больше артиллерии. А пехоту, чтобы она прибыла раньше, отправили на судах по Рейну.

Я переписывался с Наполеоном напрямую. Я использовал почту, курьеров, – все самые быстрые способы для обмена письмами. Не сообщив ему, я не смел ни сотни солдат поднять, ни пушки передвинуть, ни даже прицелиться. Я два месяца занимался всеми этими приготовлениями, он же, прибыв в Майнц, написал мне, чтобы я воссоединился с ним в Вюрцбурге. Он послал мне письмо к великому герцогу Баденскому и поручил мне передать его лично ему собственноручно. Целью этого письма было убедить его направить своего внука, нынешнего великого герцога, в армию. Я встретился с этим почтенным старцем в его древнем баденском замке; он, поначалу, сильно расстроился из-за содержания письма, но потом все-таки решил отправить молодого принца и приказал подготовить его отъезд. Он оказал мне честь, весьма любезно представив меня своему внуку. Молодой герцог выехал двумя днями позже и присоединился к нам в Вюрцбурге. Король Вюртемберга уже был там. Он только что принял решение о браке своей дочери с Джеромом. Наполеон был в особенно хорошем настроении. Этот союз ему нравился. Но не менее он был доволен и Великим Герцогом, поскольку эту свадьбу устроил именно Мюрат. В письме, которое Мюрат направил к Императору несколько дней назад, он сообщает:

«Я получил письмо от великого герцога Вюрцбургского, и как новость, я сообщил ему о том, что договор, подтверждающий его членом Конфедерации, был подписан в Париже, и теперь ему не стоит беспокоиться (он очень боялся, что его не примут в Конфедерацию). Похоже, на него очень подействовали переданные мною добрые слова Вашего Величества. Он совершенно готов сделать все для пользы армии. Сегодня было объявлено о его приеме в Рейнскую Конфедерацию. Здесь все готово для встречи Вашего Величества, и кажется, не упущено ничего из того, что может сделать пребывание Вашего Величества в этом замке удобным и приятным.»

Мы еще не получили никакой достоверной информации о пруссаках – мы не знали, идут ли они в Магдебург, в Саксонию, или в Готу, и даже не знали каковы их силы. Но для кампании сил у нас было достаточно. По ту сторону Рейна людей хватало, но рапорты были настолько противоречивы, что прояснить этот вопрос было невозможно. Как-то раз сообщили, что авангард противника видели у Хоффа, что Кобург и Мемминген захвачены и что пруссаки, избегая мелких стычек, желают попытать счастья в сражении. Утверждалось, что Гогенлоэ идет в Шлейц, где Рюхель сформировал свои войска, что королева отправилась в Эрфурт и что главный штаб и место сбора войск уже не в Хоффе, а в Наумбурге. Такие маневры не соответствовали логике, это было непостижимо для нас. В равной степени мы не знали, как о численности солдат противника, так и о его планах. В самом разгаре всей этой неопределенности мы узнали, что Кронах занят. Великий Герцог прислал гонца с вестью о том, что эта цитадель сейчас обновляется и скоро будет готова к обороне. Наполеон был очень удивлен тем, что пруссаки не завладели ей. «Что же могло помешать им, – сказал он, – раз они так хотели войны? Неужели трудности попытки? Место довольно заброшенное, ни провизии, ни артиллерии, мужества у них хватает. Неужели они не считали эту крепость достаточно важной, чтобы попытаться сохранить ее? Этот форт контролирует три большие дороги, но эти господа мало заботятся о своих позициях, они берегут себя для больших боев, что ж, мы дадим им то, чего они просят».

Наполеон постоянно был информирован о действиях прусской армии. Рюхель, Блюхер и герцог Брауншвейгский рвались в бой, а и принц Людвиг и того более. Он постоянно настаивал на скорейшем начале войны, он боялся упустить такую возможность. Кроме всего прочего, он был талантливым и мужественным человеком, во всех донесениях упоминалось об этом. Однажды вечером, Наполеон, которому не нравилось подобное рвение, беседовал с нами о неприятельских генералах. Так случилось, что кто-то упомянул принца Людвига. «Что касается него, – сказал Император, – я предвижу, что он не переживет эту кампанию». Кто бы мог подумать, что его предсказание сбудется?

В конце концов, Пруссия разъяснила свои намерения. Она требовала от нас отказаться от всех наших завоеваний и угрожала нам своим неудовольствием, если мы откажемся вывести наши войска за Рейн. Очень скромное и достойное своих авторов требование. Не дочитав документа до конца, Наполеон с презрением отбросил его. «Он что, думает, что он в Шампани? И этот манифест – это его новые указания? Он полагает, что имеет право указывать нам, каким должен быть наш обратный путь? Да, мне жаль Пруссию и Вильгельма. Он даже не понимает, что он написал, это так смешно. Бертье, они хотят оказать нам честь 8-го, прекрасная королева станет свидетелем этой битвы. Приходите и примите нашу любезность. Пока мы не дойдем до Саксонии, мы не остановимся». Затем, обратившись к своему секретарю, он быстро продиктовал следующее обращение:

«СОЛДАТЫ!

Несколько дней назад был подписан приказ о вашем возвращении во Францию. Вы бы уже несколько дней находились на марше к своим домам, вас ожидали бы триумфальные празднества и столица тоже готовилась бы встретить вас, но пока мы, чувствуя себя чересчур уверенно, блаженствовали под сенью дружбы и альянса, ситуация изменилась. Из Берлина доносятся призывы к войне, и смелость, с которой нас провоцировали в течение последних двух месяцев, требует отмщения.

Та же самая злоба и интриги, тот же самый опьяняющий дух, который, благодаря нашим внутренним раздорам четырнадцать лет назад привел пруссаков на равнины Шампани, все еще царствует в их Советах. Но теперь это уже не Париж, который они когда-то желали разрушить и сжечь, теперь они похваляются своим намерением водрузить свои знамена над столицей наших союзников. Это Саксония, которую они хотят заставить заключить позорную сделку и отказаться от своей независимости, а потом сделать ее одной из своих провинций. Иными словами. Они хотят лишить вас заслуженной вами славы. Они ожидают, что мы, увидев их армию, сразу же покинем Германию. Какое безумие! Пусть они узнают, что в тысячу раз легче уничтожить великую столицу, чем запятнать честь детей великого народа и его союзников. В своей первой попытке планы наших врагов были расстроены: они обрели на равнинах Шампани стыд, поражение и смерть, но они забыли об этом горьком уроке и о том, что есть такие люди, в которых чувства ненависти и ревности никогда не умирают.

Солдаты, никто из вас не хочет возвращаться во Францию какому-либо иным путем, кроме пути славы. Мы вернемся, только промаршировав под Триумфальной аркой.

Воистину, да! Неужели мы, отважившиеся побороться с прихотями погоды, океаном и пустыней, мы – покорившие Европу, которая так часто объединялась против нас, мы – прославившие себя и на Востоке и на Западе, именно сейчас, словно дезертиры, бросив своих союзников, вернемся лишь для того, чтобы сказать, что французский орел испугался пруссаков!

Но они уже приблизились к нашим аванпостам. И мы пойдем на них, поскольку наше терпение никак не сможет остановить их увлеченности. Прусскую армию постигнет та же судьба, что и четырнадцать лет назад. Пусть они узнают, что если так легко получить новые земли и власть благодаря дружбе с великим народом, то их враждебность – порожденную лишь полным равнодушием к благоразумию, – намного страшнее океанского шторма.»

Наши солдаты желали только одного – сражаться. Пруссаки заняли Заальфельд и Шлейц; мы атаковали их, разгромили и взяли тысячу пленных. Это были две первые наши встречи с ними. Я покинул Мюрата, за которым мне было приказано следовать, и отправился рассказать о битве при Шлейце Наполеону, который учредил свой штаб в нескольких лье в тылу, в резиденции княгини Рейсс-Лобенштейн. По прибытии я встретил Наполеона у Бертье. Я доложил ему об успехах Великого Герцога и о поражении Тауэнцина. «О, Тауэнцин! – воскликнул Наполеон, – один из прусских фарисеев! Стоило так долго говорить о войне, чтобы так закончить». Он сказал мне, что я могу немного поспать, поскольку через несколько часов я получу новое задание. Куда я должен был отправиться, я понятия не имел. Около 5-ти часов меня вызвали. Император вручил мне письмо для короля Вильгельма, штаб которого в то время как я полагал, находился в Зондерсхаузене. «Как можно быстрее, – сказал он, – поезжайте к королю Пруссии и передайте ему это письмо от меня. Несмотря на стрельбу, я снова предлагаю ему мир. Вы должны попытаться убедить короля о небезопасности его положения и фатальных последствиях, которые могут возникнуть впоследствии. Затем сразу же возвращайтесь и привезите мне его ответ, я иду в Геру». Наши экипажи отставали, и ехать мне было не на чем, но позаимствовав одну из колясок княгини Рейсс-Лобенштейн, а также четырех хороших лошадей, около шести часов я отправился в путь. Но не успел я проехать и одного лье, как меня догнал ординарец Наполеона. Вернувшись, я прошел в его кабинет, где он работал всю ночь. Он попросил меня передать письмо Бертье. «Поразмыслив, – сказал он мне, – я решил, что не хочу с таким письмом отправлять кого-то из моих адъютантов. Такие люди как вы слишком важны для меня, чтобы быть подвергнутым риску столкнуться с плохим приемом». Через пару дней с этим письмом отправился мсье де Монтескье, я думаю, он выехал из Геры. О том, как с ним обошлись, общеизвестно: его остановил князь де Гогенлоэ – тогдашний главнокомандующий прусской армией, – который обязал его присутствовать при битве при Йене и который отправил письмо, как он подтвердил, только после окончания битвы.