Виктор Некрасов
Самодельное правосудие. Рабочие будни
Итак, Елена осознала, что на этой земле никто за неё не заступится, и взяла инициативу в свои руки.
Константин, видимо, считал создаваемый суд аугусты чем-то номинальным, почётным и титульным, типа «наместник бога на земле».
Все заботы по созданию учреждения взвалил на себя неутомимый Камилл. Елена сначала пыталась контролировать своего соратника, но потом поняла, что потребуется пять Елен, чтобы вникнуть в то, что делает один Камилл.
Здание суда тоже подбирал лично Камилл. Потом он через свои знакомства нашёл бригаду неразговорчивых строителей. Каждый день проверял, как идут работы, приносил им вино и закуску, подбадривал, рассказывал разные забавные истории о затвердевании цемента, типа «А другой импотент принимал цементные ванны для твёрдости своего орудия, да так и заснул в растворе»…
1.
Камилл был, несомненно, высокоодарённым человеком. Он разговаривал на равных с врачами, юристами, давал рекомендации морякам по выбору выгоднейшего пути в Ионическом море, учил христианских епископов вычислять дату Пасхи, переводил оды Вергилия на арамейский язык… Однако вся эта интеллектуальная мощь была направлена на достижение единственной цели – подчинить собеседника собственной воле, вытянуть из него нужную для себя информацию, заставить его поступать так, как нужно Камиллу.
Свой блистательный интеллект он направил на разработку нестандартных и неожиданных методов управления окружающими. Одним из его изобретений была деймократия. Дословно этот термин обозначает «власть ужаса» и содержит намёк на известное всем понятие «демократия», обыгранное схожестью греческих слов δήμος – «народ» и δείμος – «ужас».
Источник страха, учил он, должен быть непонятным, чтобы жертва не смогла сориентироваться и попытаться избежать опасности.
– Это чем-то похоже на экпиросис, про который мне когда-то втирал один деятель, – задумчиво произнесла Елена.
– Камилл, ты как-то определись – ты за деймократию или за высшую справедливость? – спрашивали сотрудники. – Ты за животное оцепенение страхом или за общество достойных граждан?
– Конечно за справедливость! И заметьте – одно вовсе не исключает другого. Деймократия – инструмент, справедливость – конечное изделие. Самую мягкую подушку шьют острой иглой, но ведь эта острота не передаётся подушке!
Все были увлечены красноречием Камилла, и только Гелиодор тихо сказал загадочные слова: «Инструмент важнее изделия, процесс важнее результата. Ужаса, мы, наверно, добьёмся, справедливости – вряд ли…».
– Камилл, – строго сказала Елена. – Передай Гелиодору своему иконному, что, если будет кассандрить, я его выгоню моментально и без сожаления! У меня это быстро делается!
– Какая ты смелая, местами даже отважная! – насмешливо восхитился Камилл, а потом сделался грустным. – Ты похожа на минойскую принцессу, которая возжелала, чтобы колёса её колесницы были сплетены из тонких золотых проволок. Ты сейчас гордишься своим непониманием сути процесса. А я простой механик, далёкий от эстетики и гламура, поэтому точно знаю: только спицы из потемневшего клёна и дубовый обод с железной оковкой, местами выщербленной и поржавевшей. Без Гелиодора мы не справимся. Сейчас пока поверь, а потом сама поймёшь.
Камилл поражал Елену своей доскональностью во всём, но она не показывала виду. Из педагогических соображений.
Для того, чтобы познать влекущий внутренний мир Камилла, Елена взяла в руки его сочинение под названием «Немезидия».
На титульной странице были изображены пять букв «эпсилон» – четыре по углам и одна в центре. Эта буква использовалась вместо цифры «пять», а пифагорейцы обозначали пятёркой богиню Немезиду.
Трактат предварял эпиграф «Народ должен сражаться за попираемый закон, как за стены своей крепости». Источник не был указан, но образованные люди знали, что это слова Гераклита из Эфеса.
В кратком предисловии излагалась суть пифагорейской теории симметричного возмездия «антипасхейн» и аналогичного римского принципа lex talionis.
Далее шёл довольно примитивный контурный рисунок колесницы, управляемой женщиной, отмеченной подписью «Фемида». Рядом с ней сидела ещё одна женщина, надпись рядом с ней указывала, что это Немезида. Смысл рисунка объяснялся следующими словами:
Правосудие – это способность следовать по прямому пути Справедливости вопреки посторонним влияниям, стремящимся повернуть его в свою сторону. Но если все-таки по каким-то причинам Фемида отклонилась в ту или иную сторону, глупо продолжать двигаться прямо – необходимо вначале повернуть в обратную сторону и вернуться на первоначальный путь. На этом участке Немезида оттесняет от руля нахалтурившую Фемиду.
Вот и судите сами, кто из этих двух дам более важен. Одна – исполнительный директор, другая – кризисный менеджер. Вот почему Месомед Критский называл Немезиду крылатой восстановительницей равновесия жизни.
За рисунком, отдавая дань традициям того времени, автор приводил орфический гимн богине возмездия: «Взываю к тебе, Немезида, Могучая властительница, разоблачающая деяния смертных, Вечная, досточтимая и всевидящая, Которая вмещает справедливость и правосудие!».
Затем шло изложение теории
Историю пишут победители, поэтому может сложиться впечатление, что правда всегда побеждает сама по себе. Это опасное заблуждение, которое усыпляет бдительность и порождает пассивность.
Любая несправедливость подобна смещению груза в трюме корабля – она вызывает крен, который чувствуется только вначале, а потом к нему привыкают. Когда крен достигает критической величины, корабль опрокидывается.
Обязанность каждого – исправлять несправедливость лично (другие могут её не видеть), дабы восстановить баланс и не допускать нарастания крена. Катиться в сторону общего наклона – легко, переносить груз в сторону поднявшегося борта – трудно. Люди, которые не противостоят несправедливости не нейтральны, они сползают в сторону крена и приближают гибель общества.
Следует различать окружающий мир, который вечен, и человеческое общество, цивилизацию, которая погибнет, как только корабль опрокинется. Опасность в том, что нас убаюкивает неизменность мира – море по-прежнему горизонтально, солнце продолжает всходить на востоке… Но посмотрите, что происходит с человечеством – палуба корабля наклонилась так, что стоять на ней уже невозможно, все ползают на четвереньках…
Но где же тот отвес, который позволит измерить угол крена нашего общества? Это принцип, утверждающий, что источник справедливости находится за пределами общества, это те самые неписанные божественные законы, о которых говорил Сократ. Это неуязвимый для человеческих пороков и всегда доступный эталон. Как солнце, одинаково освещает и консула, и раба, так каждый член общества равноценен для Юстиции.
Камилл читал свой труд прохожим с балкона недостроенного суда, и, конечно же, знакомил со своими идеями сотрудников суда.
– У меня вопрос к уважаемому лектору, – сказал Рант, подняв руку. – Ты говоришь, что историю пишут победители. И что с того? Ведь миллионы людей были свидетелями истинных событий! Куда девается их память?
Было заметно, что Камилл радостно возбуждался, когда кто-то не соглашался с ним.
– Любезный Рант! – ответил он с улыбкой. – Ты наверняка рос в семье, окружённый лаской и заботой, поэтому тебе простительно не знать законов общежития. Но ты попробуй представить, что я дал распоряжение, чтобы все говорили, что ты, Рант, горбатый. Сначала тебе забавно будет слушать эту ахинею, но потом начнёт напрягать. А потом сомнения начнут заползать в твою душу.
– Это вряд ли, – не сдавался юрисперит. – Есть же зеркала, наверняка найдутся честные люди, которые скажут правду.
– Зеркала снимем, честных людей уволим, – продолжал улыбаться Камилл. – Ты же не забывай, что это организовано для конкретной цели.
– Нет, Камилл, я верю в порядочность людей, которая не даст меня сделать горбатым, – улыбнулся в ответ Рант. – А иначе, для кого мы пытаемся улучшить этот мир? Для беспринципных и бесхребетных? Твоя картина слишком мрачная. А людям свойственно жить по правде, особенно на ответственных должностях. Им доверили писать историю, значит, они должны дорожить этим доверием.
– Мрачная, моя картина, – повторил Камилл с отрешённой улыбкой. – Слышал ли ты, Рант, о таком историке, как Евсевий Кесарийский? Он епископ, он духовное лицо, ему бы бояться небесной кары, а почитай, как угодливо он излагает историю, чтобы понравиться обладателям власти. Он не стесняется тех, кто видел истину своими глазами. Кто его будет разоблачать, ведь эти события ещё не стали историей, и каждый имеет право воспринимать их по-своему. А потом все очевидцы умрут, а его писанина останется. Останется единственным источником правды. Я не слишком омрачаю картину? Знаете, друзья, я считаю, что этого Евсевия надо повесить на той же виселице, что и Элия Руфина. Я, конечно, не поборник жестокости, но я буду ходатайствовать. А ещё я попрошу позволить мне произнести обвинительную речь. И вы увидите, как народ бросится помогать мне вешать Евсевия Кесарийского.
– А насчёт того, для кого мы стараемся, проникновенно ты сказал, друг Рант. Пронзительно и горько. Потому, что время, похоже, не на нашей стороне. С каждым днём становится всё меньше людей, которым нужны правда и справедливость. Потому-то и надо торопиться, поскорее повесить Евсевия, чтобы пробудить тех, кто ещё пока способен пробудиться.
У Елены тоже были вопросы к специалисту по справедливости.
– Камилл, литературный критик из меня, конечно, никудышный, но иллюстрации твоей книжки как-то не гармонируют с содержанием. Текст серьёзный, логически выверенный, а рисунки какие-то детские и наивные…
– Ты заметила! – обрадовался Камилл. – Это и есть практическая деймократия! Ты когда-нибудь видела магические знаки? Самые зловещие из них похожи на детские каляки-маляки! А Катоний, самый жуткий персонаж наших триллеров, разговаривает тонким детским голосом! Поняла задумку: забавное и трогательное превращается в жестокую, беспощадную и неизбежную кару!
– Понять-то можно, да принять трудно, – вздохнула Елена. – Мне с детства читали Библию, про всепрощение, и всё такое…
– Не то тебе читали! – возбуждённо воскликнул Камилл. – «Земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего ее»! Книга Чисел, глава 35, стих 33. Вот истинная Библия! Ты хочешь жить на чистой земле? Тогда забудь про всепрощение!
