Виктор Мишин
Второй шанс: Начало. Снайпер. Счастливчик

В госпитале царил аврал. Собирали для эвакуации тяжелораненых. Да легких-то и не было. Те, кто хоть чуть-чуть поправился, отправлялись на фронт, сбегали, полностью не долечившись. Истомин тоже был весь на нервах. Ходил он, скрючившись, рана давала о себе знать. Ему вообще-то запретили ходить, да разве его удержишь. Он и в госпитале-то оставался, только из-за приказа Берии.

– Серег, чего там на фронте?

– Вам сводку вспомнить или сказать, что будет? – спросил я, когда мы остались одни.

– Конечно, второе, точно хватит сил?

– Точно. Берия сообщил, что каждые два-три часа, прибывают все новые части. Танков только маловато. И с самолетами не густо.

– Видишь ли, тут попадаются люди, причем с высокими званиями, говорят, что под Москвой совсем беда.

– Да, тяжело. Как и в моем времени, на фронте сейчас, кого только нет. И студенты, и курсанты, и старики и дети. Но устоим. Ничего нового немцы не придумали. А вот у меня появилась одна идейка… – Я хитро прищурил глаза. – Надо Берии рассказать.

– Слушай, после всех твоих идеек я уже бояться начинаю, когда вижу твою хитрую рожу!

– Не берите в голову, товарищ майор. Все вполне мирно. Вы сами-то как? Лаврентий Павлович, интересуется вашим здоровьем, кадров, говорит, не хватает.

– Да лучше уже, поправляюсь. Чего-то отрезали там, все нормально будет. Ты, я слышал, с приемщиками сцепился?

– Да с одним. А до вас-то как докатилось? А, не берите в голову.

– Учти, там местами все так прогнило, что гадят и не обращают внимания. Их еще перетряхнут всех, скоро. Дай только выйти отсюда, поплотнее займемся. Я перед самой войной работал в этом направлении. Там на одного рабочего десять дармоедов.

– Да хрен с ними со всеми. Лишь бы дело не губили.

– Ладно, через недельку, я думаю, встану. Дел по горло.

– Лучше выздоравливайте! Это важнее.

– Ты куда сейчас? – майор заинтересованно посмотрел на меня.

– Так опять на завод. Сами знаете, глаз да глаз нужен, а то Лаврентий Павлович меня не поймет.

– Да уж, он на тебя надеется. Не подводи. Я, кстати, вообще не ожидал, что тебе такую волю дадут.

– Я сам не ожидал. Честно? Думал, что законопатят куда-нибудь и забудут. Постараюсь не подвести, до встречи.

– Пока!

Я уходил, глядя, как грузят раненых, люди стонут, но просят оставить их здесь. Кричат, причитают. Врачи не обращают внимания на их потуги. Делают свою работу. Что поделать, эти люди должны уцелеть. Ведь им потом предстоит гнать немчуру назад. Опытные бойцы, знающие цену жизни и смерти. Именно они составят костяк армии-победительницы.

Глава 18

На заводе я долго не задержался. Мне предложили попробовать ПТР, сказали – переделка. Инженеры что-то намудрили с прикладом, якобы смягчили отдачу. Когда я произвел всего лишь один выстрел, еперный театр! Да как хоть из него можно стрелять, чтобы самому руки не оторвало? Вот это мощь! Но, блин, вранье, когда в кино показывают, как лихо из него шмаляют все кому не лень. Реально надо быть сильным человеком, чтобы терпеть такую отдачу и еще попадать куда нужно. Я сказал, что с меня хватит, а эти яйцеголовые, ехидно посмеиваясь, протягивают другую бандуру.

– Вот эту попробуй, Сергей.

– Не понял, вы чего мне, обычную подсунули?

– Ну, а как бы ты разницу ощутил?

Покачал головой и взял в руки новое ружье. Осмотрел внимательно приклад, внешне ничего нового. Дали патрон, зарядил. Прицелился в мишень. Бах! Не понял.

– Дайте еще патрон!

– Дай ему, Коля, еще. Понравилось, – обратился один из рабочих к мастеру.

– Держи, – сказал Коля-мастер, протягивая мне новый патрон.

Зарядил – бабах!

– Блин, вот это дело! – И правда, бронебойка лягнулась, но чуть сильнее мосинки. – Да, с этой и я бы справился. Молодцы! Нечего сказать.

Из другого конца цеха кто-то кричал.

– Что там случилось, – спросил мастер у кого-то из рабочих.

– Не знаю, сейчас спрошу, – проговорил паренек, который просил для меня патрон, и убежал. Когда вернулся, сказал, что меня зовет начальник цеха. Я побрел мимо станков в кабинет. Встретивший меня начальник выглядел взволнованно.

– Сергей, зайди в кабинет.

– Что-то случилось? – спросил я заходя.

Тот только многозначительно поднял брови и показал на телефон. Трубка лежала на столе. Я взял ее.

– Новиков, слушаю.

– Ты должен быть у меня через час! – услышал я знакомый голос и даже представил, как сверкнули глаза за стеклами пенсне.

– Понял, Лаврентий Павлович! Выезжаю, – и положил трубку.

К Берии я примчался через сорок минут. Сказал Андрюхе, что надо побыстрее, ну он и расстарался. Но секретарь, Дима, попросил подождать.

– Лаврентий Павлович приказал передать, чтобы никуда не уходил.

– Понял, жду, – ответил я. Секретарь уткнулся в свои бумаги, а я присел на стул. Вынул пистолет. Положил на стол. Дима машинально подхватил его и спрятал к себе в стол. Даже глаза не поднял.

Минут через десять от Палыча вылетел какой-то майор гэбист. Не замечая меня, подлетел к секретарю. Тот, так же как и раньше со мной, не говоря ни слова, достал ТТэшник и положил перед майором, который судорожно запихнул его в кобуру и припустил как ветер. Зазвонил телефон, Дима снял трубку. Выслушав, коротко проговорил что-то. Я не прислушивался.

– Проходи.

Я подошел к двери и потянул ручку. Но остановился и посмотрел на секретаря. Вопросительно кивнул головой на дверь и поднял брови, но Дима, смотрящий мне вслед, показал большой палец. Войдя, остановился.

– Здравия желаю, Лаврентий Павлович.

– Здравствуйте, товарищ Новиков, – Берия опять был чем-то озадачен, но улыбался.

– Сергей, через час мы должны быть в Кремле, – произнес он наконец.

– Неужели к товарищу Сталину поедем?

– Точно. Приведи себя в порядок и выезжаем.

– Слушаюсь, – я осмотрел себя насколько мог.

– Почему награды не носишь? – нахмурил брови Лаврентий Павлович.

– Так вроде и повода особого не было? Все по цехам лазаю. Потерять боюсь.

– Вот тебе и повод. Товарищ Сталин оценит. Где у тебя награды?

– Дома, то есть у Алевтины Игоревны.

– Заедем по пути, прицепишь.

– Хорошо, как скажете.

Когда заехали домой, я еще и по форме щеткой пробежал, и сапоги протер.

Награды, награды. Сколько людей без единой, даже самой дохленькой медальки воюет, а я тут украшаться буду. Пришлось цеплять-таки и орден Красной Звезды, и медаль «За отвагу». Если честно, то мне было не по себе. Молодой еще, сижу в тылу. Где-то рядом люди в окопах, бьются с врагом, а мне тут медалями фасонить.

Берия заценил, сказал, что вот так я и должен ходить.

– Не нужно стесняться, наоборот, награждают не просто так. Люди должны видеть, что перед ними человек, служащий своему народу верой и правдой. Это, если хочешь, небольшая пропаганда. Люди сами будут стремиться лучше работать, лучше служить, когда будут знать, что их оценят.

– Я понял, Лаврентий Павлович. А как мне вести себя у товарища Сталина?

– Точно не так, как ведешь себя со мной!

– Виноват. Я перегибаю, да?

– Я-то ладно. Привык уже. Хотя иногда мне хочется указать тебе на твое место. Или просто по шапке тебе дать как следует, – засмеялся Берия. Блин, первый раз я его таким веселым вижу. Не к добру.

– Лаврентий Павлович, – я совсем поник, – я просто не знаю, как нужно себя вести. Ведь я родился и вырос совсем в другое время. Вы меня осаживайте почаще, можно в ухо. Я буду знать.

– Ты говори поменьше. Только по существу. Вот. С товарищем Сталиным нужно просто отвечать на вопросы, без лишней болтовни, ясно?

– Все понял, буду стараться!

– То-то же, – Берия удовлетворенно кивнул, – если товарищ Сталин попросит что-то добавить от себя, тщательно обдумывай то, что хочешь сказать.

Когда перед нами открыли ворота в Кремль, я прилип к окну. Ни разу не видел ничего подобного. Вроде и знакомо, и в то же время… Как-то красивее, чем в двадцать первом веке, что ли?

– Что, в своем времени не приходилось Кремль видеть?

– Что вы, Лаврентий Павлович. Какой Кремль. Нет, экскурсии есть, но знаете, там и тут, две большие разницы. Да и не показывают ничего на экскурсии. Там все вылизано было, а здесь… Здесь – настоящее все! – во, подобрал подходящий эпитет.

– Что, ваши власти совсем от народа отодвинулись?

– У нас, сильные мира сего, к себе на пушечный выстрел не подпустят. Иногда показывают, по телевизору, как кто-нибудь из них в народ выходит, так видно не вооруженным взглядом, полк охраны с ними. Даже с простыми чиновниками.

– Это как надо издеваться над своим народом, чтобы прятаться от него? Да, у нас тоже есть меры предосторожности, но от народа-то не спрячешься.

– Когда гнобят и целенаправленно выжимают из людей последнее, приходится бояться. По крайней мере у нас так многие думают. Да и про ваше время многое говорили. Я вам рассказывал, но так, как сам не видел, то не возьмусь утверждать.

– Да, где-то и мы перегибаем, совершенства нет ни в чем. Но мы учтем твои предположения. Товарищ Сталин особенно этого требовал. Он говорит, что потомки должны говорить о предках только хорошо или никак!

– Так вроде про покойников говорят? Или хорошо, или никак.

– Ну, так нас же и нет в твоем времени, – Берия снял пенсне и потер переносицу.

Подъехав к какому-то крыльцу, автомобиль остановился. Водитель открыл Берии дверь, я выскочил сам. Дальше нас вели какими-то коридорами. В приемной я увидел легендарного секретаря Сталина. Поскребышев сидел за своим столом. Он поднял голову и увидел вошедшего первым Берию.

– Здравствуйте, Лаврентий Павлович. Иосиф Виссарионович ждет, – проговорил Поскребышев и, подойдя к двери в кабинет вождя, открыл ее.

Оружие я оставил в машине Берии и, наверное, из-за того, что и пришел с наркомом, меня никто не обыскивал.

Когда я оказался в кабинете, то из-за спины Берии не увидел никого. Когда же тот сделал шаг вперед и в сторону, я потерял дар речи. Настолько властное лицо и пронизывающий насквозь взгляд прищуренных глаз встречать мне не доводилось. Сталин стоял у стола, положив одну руку на спинку стула. Другая была занята папиросой.

– Входите, товарищ Новиков. Смелее, я не кусаюсь, – тихо проговорил вождь, заметив мою робость. Как-то ехидно хмыкнув, поглядев на Палыча. Тот только кивнул.

Сделав три шага вперед, я негромко произнес приветствие и вытянулся по стойке смирно.

– Садитесь, товарищи, разговор будет долгий.

Мы с Берией сели рядом и, как я видел в кино, стали крутить головой за прогуливающимся вокруг стола вождем. Я, осторожно осмотревшись, отметил и стол, обтянутый зеленым сукном, и стены, обшитые лакированной фанерой. Сталин, говорили, любил казенную, неброскую обстановку и не выносил роскоши.

Вопросы, надо отметить, он задавать умел! Ни слова лишнего, сухо, жестко и властно, но все по делу. Я старался отвечать кратко и сдержанно, как научил Берия. Только когда Иосиф Виссарионович спрашивал о моих мыслях на какую-либо тему, я давал подробную информацию. Конечно, в пределах собственных знаний.

А вопросы были сложными. Сталин спросил, покидал ли он Москву в моей истории. После моего ответа он как-то восторженно посмотрел на Палыча, а тот вновь кивнул. Я так подумал, что его уговаривали уехать, а он отказался и мой ответ как бы подтвердил его мнение. Было много вопросов по войне, Сталин, казалось, разбирался во всем. От пистолетов – до самолетов.

– Сергей Сергеевич, как вам кажется, мы обгоним, известный вам ход истории? – задал он очередной вопрос.

– Думаю да, товарищ Сталин. Мы уже это делаем, – хоть разговор шел уже час, но меня еще колбасило.

– Вы следите за развитием техники, вас ведь туда определил товарищ Берия?

– Да, товарищ Сталин, пытаюсь по мере сил. Люди делают все возможное, чтобы помочь Родине.

– Возможно, но ведь вы уже сталкивались с людьми, которые не только не помогают, но еще и всячески мешают нашему общему делу?

– К сожалению, был такой случай, – видимо, Сталин решил спросить о том случае, с Алексеем Судаевым.

– А как вы думаете, такое еще где-то может произойти? – Сталин закурил папиросу.

– Слухи расходятся очень быстро, товарищ Сталин, я думаю, что теперь любой перестраховщик десять раз подумает, прежде чем сделать какую-либо глупость. Или хотя бы посоветуется с кем надо.

– Это хорошо. Я тоже на это надеюсь, тем более что я приказал публично осудить нескольких саботажников. Главная беда людей и в нашем, и в вашем времени в большей степени зависит от того, что люди не хотят выполнять свою работу как следует. Что ими руководит, не возьмусь судить, возможно, причины банальны, возможно, люди целенаправленно идут таким путем. Мы будем стараться, избегать ошибок, допущенных, с ваших слов, в вашем времени. Конечно, каждый эпизод будет серьезно проверяться, да и вы немногое рассказали. – Ага, так я и поверил, что он примет мои слова всерьез. Он, говорили, вообще никому не верил. – Чего-то вы и не можете знать, так как родились гораздо позднее, чего-то слышали в искаженном варианте, но работа ведется.

Дальше он спрашивал о будущем, про Хрущева, Брежнева, нынешних своих «прихлебателей». Я давал ответы по мере знаний и просто думая логически. Тот же Хрущев. Ведь все его потуги с сельским хозяйством, управлением страной или другими идеями происходили от отсутствия образования. Человек банально мало знал, залезая на трон. Они тогда думали только о власти, не подозревая, что страной управлять – это не кукурузу выращивать, а работать в поле – совсем не то же, что в кабинете сидеть и протоколы подписывать. И там, и там нужно думать головой.

– Товарищ Берия, – произнес Сталин, вскинув взгляд на Палыча, – а почему у нас товарищ Новиков имеет всего две, солдатские, незначительные награды?

– Товарищ Сталин, Сергей награжден в соответствии с заслугами.

– Но за последнюю его выходку, – Сталин хитро прищурил глаза, – его не стали награждать. Инициатива, кажется, исходила из вашего ведомства?

Я блин, готов был провалиться. Не стоило мне этого слышать.

– Разрешите, товарищ Сталин, – сказал я, увидев как Берия несколько потерялся.

– Говорите, товарищ Новиков.

– Дело в том, что я не заслуживаю большей награды, чем благожелательное отношение руководства, – произнес я, глядя на Берию, – я хотел бы просто служить народу. Меня и так, наградили, повысив в звании, я и его-то не заслужил. Поэтому считаю, что получил свое, и даже больше. Тем более что нарушил приказ своего непосредственного начальника.

– Слышали мы про ваше разгильдяйство. Но вы выполнили важную работу. Вы и майор Истомин пресекли работу вражеской диверсионной группы. Неизвестно, сколько они здесь натворили дел и еще могли натворить. Это должно быть оценено. Лаврентий, подготовь приказ о награждении.

Берия молча кивнул.

– Работайте, товарищ Новиков. И не надо стесняться своих заслуженных наград. Мы просто так не награждаем.

– Служу Советскому Союзу! – выговорил я.

– А вот вы указывали в ваших донесениях, что к сорок третьему году мы серьезно пересмотрели воинский устав. Ввели погоны, командиров снова стали звать – офицер, и многое другое. А кому не угодил ответ: Служу Советскому Союзу?

– Виноват, товарищ Сталин. Я не знаю.

– Просто, когда принимали устав, армия была рабоче-крестьянская и ответ должен был быть соответствующим. Служить надо не союзу, а – народу! Мы с товарищами подумаем, после того как отгоним немца от нашей столицы, может, и пересмотрим устав, частично. Но вот с погонами, думаю, торопиться не надо.

– Спасибо за доверие, товарищ Сталин, – бодро сказал я, – разрешите идти?

– Идите, Сергей Сергеевич, оправдывайте доверие народа, – произнес Сталин и хитро улыбнулся.

Я повернулся на каблуках и посмотрел на Берию.

– Подожди меня в машине, – сказал он.

Выйдя на улицу, удивился, ночь уже. Глянул на часы – ого. Разговор со Сталиным длился четыре часа. Увидев меня, парень, водитель Палыча, вылез из машины. Достал пачку папирос и предложил мне.

– Спасибо, у меня есть.

– Чего, подождать просили? – спросил он у меня.

– Ага. Только не знаю сколько.

Ждать пришлось около часа. Водитель Берии поделился бутербродами, сказал, что у него так часто бывает. Берия появился неожиданно. Открылась дверь, и он упал на сиденье.

– Проголодался, ну ничего, дома поешь, – Берия был доволен, глаза сверкали под пенсне, несмотря на темень.

– Так, Алевтина Игоревна спит, наверное, давно. Ночь на дворе.

– У нее и ночью найдешь, чем перекусить. Молодец, что не стал на меня ссылаться, когда про награды говорили. Иосиф Виссарионович и сам все прекрасно знает, просто хотел увидеть твою реакцию.

– И как, я не ляпнул лишнего?

– Ему понравилось, раз он приказал наградить. Вместе с Истоминым получишь. Заслужили.

– Ну, спасибо! Лаврентий Павлович, а как на фронте? Где сейчас фашисты?

– Недалеко. Все идет так, как ты и рассказывал. Даже в Туле все совпало. Но и отличия есть, в том, что мы сумели перебросить больше войск за то же время, немцы идут чуть медленнее и, думаю, потери у них больше, чем в твоем варианте. Мы дали шанс проявить себя командирам, которых ты указывал в своих отчетах. Они не преминули отличиться и сейчас задействованы на всех фронтах и воюют. Но и некоторые прежние остались, конечно. И хорошо воюют.

– Это радует. Вот и дом показался.

– Давай аккуратнее, в городе уже замечены начавшиеся беспорядки. Внимательней будь!

– Вас понял. Буду, – сказал я, вылезая из машины. Анатолий Круглов, мой охранник, уже стоял возле машины. – До свидания, Лаврентий Павлович.

– Завтра жду к двенадцати.

Я вылез, спросил у Толи, как дела.

– Да тихо все. Постреливали где-то час назад, Алевтина дергалась.

– Лаврентий Павлович говорил что-то о беспорядках.

– Во-во! Уроды, пользуются случаем. Милиция везде не успевает.

– Ну ничего, кого не пристрелят, те сами разбегутся. Пойдем, есть охота.

Глава 19

С утра дождь хреначил, что твой потоп, который всемирный. Да холодный-то какой, зараза. Да, уже ноябрь все-таки. Как же на фронте-то? Звиздец! После небольшого дождика в сентябре еле пролезали, а что сейчас?! Дорог-то нет вообще, даже направлений не видно.

С мрачным настроением, я завтракал. Зазвонил телефон.

– Опять у кого-то что-то не получается, – сказал я, ковыряясь в тарелке с яичницей. К телефону подошел Андрей. Он тоже здесь ночевал.

– Сергей, тебя! – крикнул он из прихожей.

– Да ладно, правда, что ли? – попытался пошутить я.

– С Лубянки звонят, – серьезно сказал он. Я быстро подошел к нему и взял трубку.

– Новиков.

– Сергей Сергеевич, Лаврентий Павлович приказал срочно прибыть в Мытищи.

– Понял, выезжаю, – я положил трубку. – По коням, пацаны!

Собрались быстро, блин, забыл награды отстегнуть. По фигу, ехать надо. Все равно под шинелью не видно. В Мытищи, значит, на полигон. Кубинка-то не доступна теперь. Под немчурой все. На полигон мы прибыли вовремя. Вся комиссия была в сборе. На КПП я показал удостоверение, и нас быстро пропустили. Вдалеке, примерно метрах в семистах, стоял танк. Тридцатьчетверка. Чего они задумали? На исходную, рыкнув мощным дизелем и выбросив в серое небо столбы черного дыма, выехала еще одна. Красавица. В зимнем камуфляже, а не привычного зеленого цвета. Замерла, вдруг – бах! Старая подопытная тридцатьчетверка, казалось, содрогнулась всем корпусом. Еще выстрел, еще. Пока танк обстреливал жертву, мы с парнями подошли ко всем присутствующим и смешались с толпой. В комиссии было человек семь, технари, какие-то гэбэшники и, видимо инженеры. Их интеллигентный вид бросался в глаза. Когда закончился обстрел подопытной, все пошли смотреть результат. Три попадания, все три борт насквозь. Я тоже посмотрел.

– А в лоб, как? – спросил я, когда вся толпа вернулась на рубеж. На меня обернулись.

– Давайте попробуем, – сказал один человек в кожаной куртке. – Васильев!

Танкист, сидевший на башне, кивнул и забрался внутрь. Снова рыкнул дизель. Машина сделала небольшой крюк и встала, нацелившись в лоб. Выстрел, слабо слышимый звон. Еще выстрел. Подойдя, увидели, один снаряд явно ушел в рикошет, второй попал под башню. И отколол кусок брони.

– Замечательно! – воскликнул кто-то. А чего тут замечательного? Я пока стоял не понимая.

– Товарищи, это была стрельба новыми видами снарядов, – произнес один из инженеров.

– Товарищ капитан, – обратился этот же человек к танкисту, – давайте последнюю новинку.

Капитаном назвали танкиста Васильева, тот кивнул и запрыгнул на броню. Прогрохотали ботинки, танкист скрылся в башне. Рыкнул мотор, лязгнули гусеницы.

– Вытаскивайте трофей! – приказал какой-то чин.

На поле выволокли трофейную тройку. Видимо, вытряхнули из нее мотор и все внутренности. Два тягача отцепили тросы и уехали в сторону. Тридцатьчетверка замерла метрах на шестистах. Выстрел – бабах! Ни хрена себе. У тройки башня упала метрах в трех. Видимо, боезапас не вытащили, вон как рвануло.

– Товарищи, это было действие нового снаряда. Пробивание на дистанции до семисот метров, сто двадцать миллиметров, гарантировано. С километра чуть меньше. Эффективность налицо.

Все кивали головами, трясли друг дружке руки. Что-то говорили.

– А калибр семьдесят шесть миллиметров? – спросил я.

Все опять уставились на меня, просто большинство из присутствующих не имело представления о том, кто я.

– А вы, простите, откуда будете? – спросил какой-то фрукт, одетый в кожаное пальто, с петлицами майора ГБ. Я достал удостоверение и протянул ему.

– Ясно. Товарищ Большаков, – обратился майор к человеку, делавшему доклад, – что там у вас с калибром?

– Совершенно верно. Пока экспериментально, только один. Затем будем расширять, – инженер развел руками.

– Отлично, а долго налаживать производство? – опять задал вопрос я.

– Да в принципе, уже выпускаем, просто сегодня наконец испытали, как следует. Если одобрят, то мы готовы.

– Одобрят, еще как, после таких-то результатов, – заявил я, намереваясь прямо сейчас ехать к Палычу. Хотя ему и без меня доложат. Но свои пять копеек вставлю.

Дорогой я размышлял, как же заработали-то хорошо. Ведь появляющиеся новинки превосходят все, что только могут. Э, так мы не только Гитлера и амеров догоним, мы еще и вперед убежим настолько, что устанут догонять. Ну и хорошо, в той истории мы только и делали, что пытались все время кого-то догнать. Здесь все будет по-другому. Ну и я приложу руку. Особенно на фронт скорей хочется. Скорее бы уже Истомин на ноги встал. Надоело мне в Москве сидеть, хотя вроде и делом занят, но на фронте все же лучше. Это, наверное, во мне говорит азарт. Мы, дети победившей демократии, привыкли жить, как хотим. В магазинах все есть, только деньги успевай зарабатывать. А здесь надо заслужить само право – жить! Здесь честность и порядочность значат многое. Может, я просто не осознаю, что на войне могут убить, что могу попасть в плен. Реально так и есть. Единственный раз было страшно, именно страшно, а не противно или еще что-нибудь, когда врач сказал, что есть подозрение на гангрену. Это когда я осколок словил. Но все обошлось, я на ногах, чуть прихрамываю, но это скорее по привычке, и вроде как и не было ничего. Ни ранения, ни госпиталя. Кто его знает, как это назвать. Пофигизм, дурость, легкомыслие? Не знаю. Даже когда меня «диверсы» взяли, все шло как-то на кураже, что ли? Как в кино, я действовал быстро, мозг работал как у робота. Может, кстати, оттого, что жил я во времена компьютеров, автомобилей и всяческой техники, здорово облегчающей саму жизнь, но в то же время заставляющей все делать быстро. Здесь и время как-то медленно идет. У себя, помню, все чего-то делаешь, торопишься, а времени все равно не хватает, здесь все как-то спокойнее. Я отсутствие сотового заметил только через неделю, наверное. Конечно, он здорово облегчил бы в некоторой степени общение, хотя в то же время я бы уже свихнулся, пытаясь успеть везде и всюду. Так меня отправляют в одно, два места в день, а если бы был телефон в кармане. Берия бы точно с ума сошел. Те дела, что требуют его внимания, увеличились бы в разы, а он и так зашивается.

Но на фронт хочется, хоть ты тресни. Там друзья, там ты реально видишь, что делаешь. Знаешь, что приносишь пользу. А здесь, воюешь с этими чинушами-бюрократами, которые за свое место глотки грызут. Ладно, чего-то совсем загнался. Но на фронт действительно хочу. Деда повидать, ротного, да и Лебедева тоже. Их уже пополнили, скоро отправят под Ленинград. Там, конечно, тяжело будет. Да и где сейчас легко? Войнища идет такая, что легче только уже погибшим. Здесь тоже, немцы рвутся в Москву. Бесноватый Алоизыч гонит войска как на пожар. Да и сами генералы вермахта, в сорок первом еще полны решимости и наглости. Но ничего, скоро Гудериану под Тулой прилетит, весной фон Бок свое получит, а дальше пойдет полегче. Если примут меры и не будут повторять ошибок, то не будет ни Барвенково, ни Севастополя с Керчью. Жукову не придется двести тысяч закопать в болотах на Ржевско-Вяземском выступе. Потому как надеюсь, что максимум к апрелю выпуск новой техники наладят, хоть и не много новинок, но они на самом деле получились на славу. Лишь бы смогли выпускать в нужных количествах. Кстати, Берия говорил, что со снабжением дело заметно улучшилось. Людей кормить стали как следует, а не через раз. Да и самих людей больше стало на фронте. Полки, дивизии начали комплектовать обученными войсками, хоть тоже недолго учат, но все же это уже бойцы, а не крестьяне.

Сибиряки молодцы, в бой рвутся всеми силами, только опыта у них пока маловато и поэтому убыль имеется большая. Но с задачами справляются.

Берия встретил меня, предложив рассказать об увиденном. Рассказал, что видел. Ему понравилось, может, и вправду еще не доложили.

– Люди отдают последние силы, чтобы помочь войскам. Будем надеяться, что начнем выравнивать ситуацию. Сергей, мы подготовили серьезную операцию. Не имея возможности поставлять в нужных количествах оружие и боеприпасы, мы решили переправить в Ленинград, наших изобретателей, – Палыч заговорил о деле.

– Майор Истомин что-то говорил о каком-то важном деле, – проговорил я.

– Да он пока всего не знает, – Берия ухмыльнулся. – И тебе знать не надо.

– Лаврентий Павлович, разрешите ехать с майором Истоминым? – с надеждой спросил я.

– Это еще зачем? – картинно удивился Берия. – У тебя своя работа.

– Лаврентий Павлович, товарищ Истомин говорил, что я ему нужен, – решил врать я. Надеюсь, Истомин подтвердит мои слова.

– А больше ему ничего не надо? – Берия начинал злиться. – Ему предстоит аккуратно провести расследование. Ты же не следователь, хотя и умеешь анализировать. Но там нужен его ум и опыт, это если хочешь и есть главная задача.

– Если не секрет, что случилось? – спросил я, впрочем, не надеясь на откровенность.

– Товарищ младший лейтенант, это не ваше дело. Вы забываетесь, – все, Палыч разозлился.

– Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, прошу прощения, но я действительно смогу помочь.

– Чем же, товарищ младший лейтенант? – а теперь ехидничает, вон глаза за пенсне блестят.

– Незамыленностью глаз, нетрадиционным подходом, – я нес такую чепуху, потому что не знал, как еще отвлечь Берию от гнева.

– Все чаще стали происходить утечки из штаба Ленинградского фронта, – Берия все же решил что-то рассказать, но взял приличную паузу.

– Лаврентий Павлович, опять диверсанты? – вставил я, решив сократить ее.

– Не совсем, хотя и без них никуда. Хуже то, что тут похоже свои. Все, данные, что идут из центра, тут же становятся известными Абверу, – Берия опять взял паузу, а я опять вставил:

– Стукачок завелся знатный.

– Более того. Стучит так, что мы не можем ничем помочь городу. Где бы ни планировали наладить проход для снабжения города, противник тут как тут – и ничего не получается. Короче, Сергей. Истомин тебе все объяснит.

– Так вы меня отпускаете? – воскликнул я удивленно. – И как майор мне что-то объяснит, он же в госпитале? Когда же предстоит операция? – из меня посыпались вопросы.

– Уже нет, говорит, что в порядке. Убедил врачей отпустить. Таким образом, нужно скорее это сделать. Если честно, нам на руку его активность, так как заменить его не кем. Все наши люди заняты, а он уже давно работает по этому делу. А с блокадой Ленинграда нужно кончать, мы не можем позволить себе такие жертвы. Хоть такое и было, в твоей истории, нам это абсолютно не надо. Плюс, нужно доставить в город военспецов, чтобы разворачивали нужные производства. Эвакуации заводов не было, соответственно мощностей хватает, дополнительные танки, пушки и стрелковое оружие позволят обеспечить наши войска. И самое главное, нужно срочно наладить поставку продовольствия. Ты такие ужасы рассказывал, что товарищ Сталин, после того как прочитал о жизни людей в осажденном городе, три ночи не спал. А он и так мало на сон время тратит, сил-то набираться надо, он ведь уже не молодой.

– Я все понял, Лаврентий Павлович. Можно вопрос?

– Да, конечно, – Берия смотрел на меня открытым взглядом, располагающим к беседе.

– Истомин говорил о том, что просил прислать ему мою бывшую группу разведчиков, дадут?

– Лебедев, комдив 235-й, если не помнишь, когда узнал, зубами в них вцепился. Когда ты их так успел натаскать, что они лучшими в дивизии стали? И даже в корпусе.

– Да ничего я не делал. Просто объяснил парням, простите, товарищ Берия, я вам приведу слова из мемуаров одного немецкого генерала. Если Германия могла бы себе позволить так транжирить жизни солдат, как это делают советские комиссары, она давно бы выиграла эту войну. Это о том, как в Германии ценят простых солдат. Если слушать политруков, то надо обязательно идти в последний и решительный с голой жопой на танки. Кому от этого польза будет? Хоть и пришлось объяснить, но я смог до них довести, что тихо, аккуратно, вдумчиво бить врагов гораздо полезнее. Ведь оставаясь в живых, убьешь врагов намного больше. Тем самым поможешь своим же близким. А сдохнуть во весь рост – большого ума не надо.

– Да, к сожалению, многие безграмотные представители партии, находящиеся на должностях политруков, не думают о ценности жизни простого солдата. Но это тоже сверху идет. Один сказал, другой пересказал и дополнил от себя, а до пятого дошел уже полностью перевранный приказ. Мы пытаемся это искоренить. Уже запрещено политрукам и особистам отменять приказы командира или приказывать что-то самим, не согласовав это с командиром подразделения. Делаем все, что можем. А разведчики вам будут! Лебедев, конечно, ворчал, но есть дела более важные.

Он еще пару минут говорил о сложности задания, о том, что не хочет меня пускать на фронт. Я продолжал настаивать на своем участии, поняв, что все уже решено: я – еду!

– Тебя один раз уже отправили на фронт, рассказать, что вышло? – Берия нервно кинул карандаш, который держал до этого в руках, на стол. – Слушай, Сергей, а ты выполнил поручение товарища Сталина? Это я про песню для парада 7 ноября, подготовил? – вдруг сменил тему нарком.