Виктор Лебедев
Обратная сторона серебряной монеты
Глава 3. Миром правит порядок
Предрассветный час – самое тревожное время. Если вам довелось проснуться в этот момент, то зачастую вы не сразу сможете понять, где вы находитесь. Это очень тонкая грань, разделяющая тьму и свет. Мерзкое время, где схлестываются «еще не» и «уже не». Еще не утро, но уже не ночь. Мужчина в плаще был не последним посетителем на песчаном пляже Хвыри у того места, где река делала резкий поворот, и где совсем недавно неистовствовал страшный зверь, охотившийся на четверку друзей.
Некоторые люди любят говорить, что самое темное время – перед рассветом, имея в виду, конечно же, не сам факт полного отсутствия света – незадолго до рассвета не так уж и темно – а скорее состояние души. Если в глубокую ночь можно еще встретить на улице праздно шатающиеся парочки или возвращающихся с вечеринок или еще откуда гостей, то перед рассветом улицы настолько пустынны, насколько это возможно.
Возле одного из затухших факелов стоял джентльмен. Аккуратно зачесанные назад седые волосы, гладко выбритое морщинистое лицо, бесцветные глаза. Черный костюм с иголочки: идеально отутюженные брюки, пиджак на три пуговицы, черный тонкий галстук и накрахмаленный ворот белоснежной рубашки, лакированные черные туфли, на которые не попала ни одна песчинка. Он стоял и смотрел на разодранный автомобиль, который оказался тут по большой ошибке.
– Недосмотрел, – выдохнули губы в прохладу едва зарождающегося утра. – Упустил.
Пальцы сжались в кулак так сильно, что побелели костяшки пальцев. «Надо торопиться, времени не так много в запасе». Мужчина как никто другой знал, что весь хрупкий мир держится на балансе определенных сил. И чтобы этот баланс выровнять или удержать, порой требуются титанические усилия. Подчас нечеловеческие. И он неплохо справлялся с данной задачей. Но в последнее время нарушения границ стали все чаще, и это беспокоило стоящего на песке человека. Хотя беспокойство – не совсем верное слово. У людей не найдется такого выражения, точно характеризующего состояние души этого мужчины.
Мистер Контроль, а именно под таким именем он был известен посвященным, покачал головой. Он постарается все тут подчистить, насколько возможно. И вчерашний праздник лета в Чудесатой ему в этом немного поможет. «Может, пора обзавестись помощником?» – мелькнула шальная мысль. А следом совсем уж крамольная: «Или мне уже пора на покой?» Он взмахнул рукой, как бы отгоняя свои же бредовые предложения. Вряд ли найдется еще хоть один такой же на свете, равный Мистеру Контролю. «Не время рефлексировать. За работу!»
Внимание вдруг привлек какой-то небольшой предмет, плавающий в воде неподалеку от того места, где стоял Мистер Контроль. С виду обычная палочка, но своему шестому чувству мужчина привык доверять всегда. Палочка или кусочек ветки качалась на воде, зацепившись за пучок бурых водорослей и упорно сопротивлялась небольшим волнам и приливу, стремящимся к берегу.
Скрипя зубами, Мистер Контроль ступил в воду, поморщился, чувствуя, как прохладная вода реки заполняет его идеально начищенные ботинки. Злость росла с каждым шагом, по мере того, как сильнее намокали брюки. Наконец, когда вода достигла пояса, Мистер Контроль добрел до так взволновавшей его палочки. Рука вытащила из воды рукотворный, наспех выструганный из дерева свисток, отряхнула от водорослей. Пару минут мужчина изучал находку, затем зашвырнул ее обратно в реку. Теперь ему было ясно, что до него здесь побывал еще кое-кто, не принадлежащий этому миру. И он знал, кто это был.
Ладно, с этим вмешательством он тоже разберется со временем. А пока… Он снова направился к автомобилю с уродливыми ранами на его металлических, некогда отливающих изумрудом боках на берегу. Надо закончить с делом, более не терпящим отлагательств.
Когда Мистер Контроль закончил, на песке остались только обломки веток и разбросанные стебли камыша, да два одиноко торчащих из песка затухших факела. На востоке рдело небо, окрашивая все вокруг в алые тона. Величественно всплывало из-за горизонта солнце. Когда его первые лучи коснулись песчаного берега Хвыри, здесь опять было безлюдно.
***
В помещении было тесновато. Столы стояли почти вплотную друг к другу, высились кипы бумаг, туда-сюда сновали фуражки, одетые в синие мундиры и неизменные черно-синие головные уборы, за которые и получили свои прозвища, ставшие официальными. Стоял привычный гомон, обсуждались дела и происшествия, а по воздуху плыл запах травяного чая и булочек. Ва уже бывал здесь. Когда пропали без вести отец и мать, он приходил сюда, отвечал на всякие вопросы, давал показания, больше для формальности.
Душно. Свежий теплый ветерок, проникающий через окна ситуацию спасал мало. Слишком много народу. Ва сидел на грубо сколоченной табуретке напротив фуражки и наблюдал, как тот заполнял какие-то протоколы наслюнявленным грифельным карандашом. Пыхтел, возился, закатывал глаза, выдумывая веские формулировки, шлепал печатью. Со стороны казалось, что он просто занимается бесполезным делом и перекладывает из одной стопки бумажек в другую, попутно черкая там что-то. Скучающая физиономия не выражала абсолютно ничего, но вместе с тем фуражка сидел важно, подбоченясь, не зря ведь пост занимает и ест булочки, запивая травяным чаем.
– Так, – фуражка оторвался, наконец, от кажущейся бессмысленной писанины. Потянул пальцы с хрустом. – Так-так!
Он хмыкнул, маленькие глазки на овальном лице впились в Ва, изучая каждый миллиметр.
– Значит, железная повозка с крышей, монстр, ага. Понятно!
Ва в очередной раз пожалел, что решил прийти к фуражкам и во всем сознаться. Его рассказ получился сумбурным, звучал со стороны нелепо, Ва торопился, запинался. В итоге история вышло дико фантастичной, и поверить в такое мог только яростный фанатик. Ну хорошо, что-то подсказывало, что монстр уже исчез и больше не появится, но ведь повозка, изодранная его когтями, дожидается у Хвыри!
Фуражка выцепил взглядом в толпе ему подобных коллегу помладше, окрикнул, поманил пальцем. Подбежал довольно юный сотрудник, еще не успевший оплыть от преимущественно сидячей работы. Похож на стажера. Даже головного убора, истинную гордость и отличительную особенность представителей закона, еще не выдали, только мундир висел на нем как мешок, будучи на пару размеров больше. Фуражка, сидящий за столом, шепнул ему на ухо несколько слов, указывая на Ва, вручил исписанный листик с показаниями парня.
– Одна нога тут, другая там, – бросил ему устало, и стажер исчез, словно сквозняком сдуло.
– Знаешь, сколько заявок за вчерашний день и сегодня за утро? – обратился фуражка к Ва. Жирный палец ткнул в стопку исписанных листиков. – Кого только не видели жители! Летающих громадных полуптиц-полуконей, драконов, падающие камни с неба.
У Ва округлились глаза:
– Неужели…
– Ага, – перебивая парня отозвался фуражка. – Спьяну чего только не померещится, а мне бегать по вызовам, потом этот бред записывать, потому что так положено, – зло сказал представитель закона.
Судя по фуражке, не особо куда-то он и бегал, скорее это делал за него стажер. Но Ва удержал колкость, готовую сорваться с языка. Практика показывает, что они плохо реагируют на шутки и сарказм.
– Но я не пил! – возмутился Ва. – Ничего не потреблял, – поспешил добавить он.
– Хорошо, кто-то еще видел вашего монстра и эту, как ее, повозку?
Ва представил, что над Морковкой также будут насмехаться и недружелюбно беседовать, а потом еще будет воспитательная беседа с ее родителями. Подставлять девушку расхотелось. Также и с остальными друзьями. Если они еще никому не рассказывали, может, на то были причины? Он отрицательно помотал головой.
– То есть один видел, темной ночью, так? – уточнил фуражка.
Все эти и подобные вопросы звучали уже раз десятый в той или иной форме. Показания уже были записаны-переписаны. Ва кивнул.
– Был трезв, так и записал. Ха. Что ж, патруль уже, наверное, на месте, прочесывает берег, – фуражка зевнул, даже не удосужившись для приличия прикрыть рот.
Затем он снова уточнил адрес, где проживал Ва, пометил себе что-то и отправил еще один исписанный листик в стопку таких же.
– Есть что-то еще, чего я не знаю? И мне следует знать? – судя по тону, фуражка очень желал отрицательного ответа.
Ва уже давно понял, что его принимают за идиота, который, наверное, испугался своей тени поздно ночью. Это в лучшем случае. Или напился и померещилось.
За тягучими расспросами, прерываемыми длительными паузами на очередные бумажки, пролетел не один час. Казалось, что все приключения на берегу были давно, в прошлой жизни. Мир сузился до крохотного помещения, в котором становилось все меньше кислорода. Была рутина, бюрократия, возня фуражек вокруг, и был Ва, жертва, подвернувшаяся так кстати этой машине, поглощающей все на своем пути. И эту машину не волновали мнения и переживания одной личности. Сожрет, перемелет и не подавится. Противное липкое ощущение между лопаток нарастало. Нет, были, конечно, разные блюстители порядка. Не все сидели в кабинетах, кто-то носился по вызовам, патрулировал улицы, пусть и скорее для проформы, так как давно не происходило ничего, что бы требовало от фуражек силового решения проблемы, кто-то поддерживал форму, чтобы не заработать себе болячки от сидящего образа жизни. А остальные жрали булочки, гоняли стажеров по поручениям и исписывали грифельными карандашами бумажки, а затем складывали их в стопки. Было и особое подразделение фуражек – на случай внешнего врага, но те были освобождены от внутренних расследований и бюрократии. Те парни были настоящими бойцами, отрядом специального реагирования.
Вбежал запыхавшийся стажер, Ва обратил внимание, что его ноги все в песке и тине. Ох, сейчас что будет! Ва даже на секунду зажмурился от волнения и предвкушения. «Наконец-то он заткнет рот этому напыщенному фуражке». Он уже мысленно представлял выражение его лица, как физиономия вытягивается от удивления, руки начинают дрожать, а голова лихорадочно соображать, что делать дальше и к кому идти с докладом чрезвычайной важности.
Фуражка слушал доклад стажера, слегка наклонив к нему голову. Как назло, за соседним столом что-то рьяно обсуждали, потому до Ва долетали только обрывки фраз. «Пусто…следов нет…подозрительного…не обнаружено…зафиксировано…факелы».
– Молодой человек, – в голосе фуражки послышалась едва прикрытая злость. – Наш доблестный патруль, – при этих словах щеки стажера зарделись, а сам он, вытянувшись по струнке, стал чуть ли не на голову выше ростом. – Все проверил. Попрошу вас впредь свои сказочные истории оставлять у порога нашего заведения. Ваша фантазия поистине заслуживает похвалы и одобрения, вам бы книжки писать. Но сюда вы обратились явно не по адресу. Советую настоятельно поступить в литературный кружок дядюшки Федора. Он проживает через квартал отсюда, к западу по прямой. А теперь попрошу меня извинить, но дел невпроворот, можешь быть свободен, – и представитель закона демонстративно зарылся лицом в очередные бумажки.
Ва даже не стал прощаться и поспешил на улицу.
– А мы тут тебя ждем, – из-под низко нависшей кроны дерева, растущего в стороне от пыльной дорожки, выглянули Морковка и Чу, когда Ва шествовал мимо. – Сказали тут болтливые люди, что видели, как ты в участок к фуражкам зашел. Решили тебя подождать.
На лицах друзей Ва прочитал невысказанный вслух вопрос и лишь покачал головой.
– Пойдемте, по пути поговорим.
Они шли вдоль разбросанных по долине домов, а Ва рассказывал о том приеме, который оказал ему фуражка, как он насмехался над его словами, но все-таки отправил стажера проверить.
– Вся соль в том, что, по его словам, он ничего не обнаружил на берегу. Ну с монстром, допустим, понятно. А повозка? Доложил, что пусто там, только факелы наши валяются.
– То есть как? – Чу удивился. – Кто ж такую махину упер с берега? Или спрятали?
– Не знаю. Но хочу проверить.
– Ты опять собрался туда? – Морковка вытаращила глаза.
– Да, но вас не заставляю. Я должен проверить.
– Я с тобой, даже не обсуждается, – девушка взмахнула рукой, заранее отбрасывая возможные возражения.
– И я, – подхватил Чу.
И Ва был им благодарен за поддержку.
На берегу и правда ничего не было: ни следов от лап монстра, ни повозки на песке. Валялись только ветки, под которыми они прятали находку, и давно потухшие факелы. Обшарили все ближайшие кусты – единственное место, где можно было бы спрятать повозку. Но туда должны были бы вести следы, ведь не перелетела же она по воздуху. Следы от лап твари исчезли тоже самым загадочным образом.
– Знаете, это все очень и очень странно, – подытожил Чу.
– Если бы я видела все это одна, то я бы подумала, что спятила, – Морковка с досады пнула ветку, попавшуюся под ноги.
– Массовая галлюцинация или мираж? Помните, старейшины рассказывали, что такое иногда возможно.
– Я уже не знаю, во что верить, чувствую себя дураком, – Ва сел на землю, снял лапти. Ступни обжег нагретый солнцем песок. Продолжил:
– Совсем недавно меня посетила идея. Нет, так неправильно. Не идея. Мысль или предположение. Даже догадкой не назову.
Морковка и Чудик-Шмудик сели рядом, заинтригованные. А Ва продолжал:
– Что если наш мир не одинок?
– Как это?
– Я не знаю, у меня нет четкого объяснения, это скорее на грани ощущений. В общем, я не знаю, что приключилось с нами вчера тут на берегу ночью. Но давайте предположим, что это все же было. На минуту, хорошо? Так вот. В тот момент, когда мы забрались в повозку, я посмотрел через прозрачную перегородку впереди, и у меня было видение. Мираж. Я увидел что-то вроде иного мира, где эта повозка смотрелась вполне органично среди таких же ей подобных. И передвигалась она сама, своим ходом. То есть ей не нужна была лошадь, понимаете? Что-то внутри нее заставляло ее двигаться своим ходом и при этом довольно урчало. А снаружи ходили такие же люди, как мы, только одетые по-иному. И стояли странные… дома, что ли. Огромные, выше многих наших деревьев. И я подумал, уже позже, что если мы не одни?
– Ва, дружище, я думаю, что нам пора пересесть в тень, – хохотнул Чу. – Ты малость перегрелся.
– Может быть, – не стал спорить с другом Ва. – Все может быть.
А Морковка просто крепко сжала руку парню. Мол, все будет хорошо.
Друзья разошлись по домам через час, каждый со своими мыслями. От нечего делать и стараясь избежать лишних ненужных переживаний, Ва остаток дня провел во дворе дома. Дел нашлось немало. Сначала он поправил плетень, который просто вопил о том, что его пора починить, а то он рухнет на землю. Параллельно починил прохудившуюся крышу домика для курукуна. Пусть и противная птица, спать по утрам мешает, а все же заслуживает лучшего отношения к своей персоне. А потом Ва косил сорняки до самого захода солнца, так, что натер себе мозоли на руках. Скошенную траву он вынес за ограду и свалил в одну большую кучу.
Вечером после ужина, попивая свежезаваренный чай в плетеном кресле на крыльце, Ва снова вспомнил все события прошедших двух дней. Нельзя отпустить ситуацию, пока не поставишь точку в рассуждениях, не договоришься сам с собой. Вопросов было море, а ответы давать никто не торопился.
Парень не очень верил в одну из версий Чудика-Шмудика о массовой галлюцинации. Разве галлюцинация умеет издавать запах? А точнее нещадно вонять, перехватывая дыхание и вызывая слезы. Так что если монстр не был галлюцинацией, то и металлическая повозка тоже. Гипноз? Но эта версия также трещала по швам, не выдерживая никакой критики. Ва обнаружил повозку задолго до того, как показал ее друзьям. То есть сначала парня подвергли гипнозу, а друзей позже? Кроме того, их показания были идентичны, это надо еще постараться внушить каждому одно и то же. Вдобавок рядом не было никого, кто бы мог их загипнотизировать. Что же это за создание тогда, способное насылать гипноз на расстоянии? В подобное верилось слабо.
Повозка существовала – Ва даже не сомневался в обратном, а потом каким-то образом ее убрали с берега. Возможно, монстр охранял ее от посягательств четверки друзей, охранял ее тайну. Или это были два невзаимосвязанных события. Но кто-то, находящийся вне пределов видимости в тот вечер, отозвал монстра обратно – свист слышали все. В голове свербил и еще один вопрос: было ли случайностью, что именно Ва обнаружил находку? Но поразмыслив, парень все же решил, что это больше похоже на стечение обстоятельств. А что в нем такого? Громила сильнее, Чу умнее, Морковка…просто Морковка – красивая, обаятельная, верная и любопытная. А Ва так, всего по чуть-чуть. Разве что отличала его тяга ко всему необъяснимому. На все хотелось знать ответ.
И за этими думами, сам не заметив, Ва тихонько уснул, сидя прямо в кресле.
***
Аксинья сидела на облепленном мхом камне прямо у кромки воды. Низкое темное небо изредка разрезали несмелые лучи солнца, но тьма снова и снова побеждала, пряча за чернотой яркий свет. В этой борьбе, длившейся уже много тысячелетий, одерживала верх то одна, то другая сторона. Черная и белая полоса. Две стороны воображаемой монеты. Подкинешь ее пару десятков раз, и получишь то реверс, то аверс. Орел или решку – кому как удобнее. Монета не будет ложиться всегда одной стороной кверху. Вода взбеленилась и накатывала яростно на берег, штурмуя камни и отступая, обнажая изрезанный песчаный берег с обточенной галькой. Шипела пена, и в этом потрескивании чудились приближающиеся раскаты грома.
По левую руку у камня дремало невообразимое животное, жуткое, мощное, неподвижное, но излучающее опасность. Мускулы перекатывались под мощной шеей и спиной, по всему позвоночнику росли наросты, а длинный хвост наполовину закопался в прибрежный песок. Внезапно его уши пришли в движение, навострились, глаза приоткрылись, тонкий раздвоенный язык попробовал воздух.
Аксинья посмотрела на своего питомца и тихонько усмехнулась. Поправила оранжевый шарф, немного съехавший набок, провела рукой по распущенным черным как смоль волосам.
– Ты успел вовремя, – казалось, что Аксинья говорит сама с собой. Но вдруг тень у ближайшего дерева пришла в движение, и через мгновение на свет вышел человек. Бессмысленные сейчас солнечные очки, шляпа, давно потерявшая форму, старенький кожаный плащ и неизменная сигарета.
Питомец у ног Аксиньи недовольно зарычал.
– Усмири свою собачку, я не собираюсь с ней играть, мне она порядком уже надоела, – Гор щелчком пальцев отправил окурок в воду, прикурил новую сигарету, глубоко затянулся.
– Ты не любишь домашних животных? – с притворным изумлением спросила Аксинья. – Они же братья наши меньшие.
– Я не люблю твое домашнее животное, – парировал Гор. – И, кстати, не зря некоторые говорят, что домашнее животное – это отражение его хозяина. Если поразмыслить, то в этом что-то есть.
– Когда-то и Пушистик был симпатичнее, годы берут свое, – рука с изумрудным перстнем на безымянном пальце нежно погладила питомца по голове, отчего тот снова принял прежнюю позу, намереваясь снова вздремнуть.
– Ты же понимаешь, я не про внешность. Так что это было? Проверка? Или ты решила убрать единственного, кому по силам…возможно, по силам, – поправил сам себя Гор, – спасти наши задницы?
Аксинья улыбнулась.
– Просто скучно стало. Да и моему милому Пушистику захотелось погулять, откуда же мне было знать, какое место для прогулок он выберет? – зеленые глаза женщины сверкнули недобро, но тут же потухли.
Питомца, по мнению Гора, можно было бы назвать милым только с большущей натяжкой, и то, если бы наблюдатель был близорук или знатно косил на оба глаза.
– Ну, конечно. Ведь ты тут совершенно не при чем. Я все же попрошу тебя воздержаться от подобных эксцессов. Уверен, без этих происшествий станет хоть ненамного, но проще. Или ты хочешь заранее выдать свои намерения? Некоторые особо ретивые блюстители порядка будут только рады. Один из них точно.
– Гор, любезный, разве ты не понимаешь, что все это игра? В конечном счете неважно, что будет со всеми нами. Где-то там будущее уже давно определено.
– Не могу с тобой согласиться. Просто, прошу, – голос Гора стал печальным, и в нем прозвучала забота, – будь осторожнее.
– Какие планы? Что собираешься делать дальше?
– К сожалению, я сейчас могу немногое. Но хотя бы не усложняю наш и его путь. И не играю в игры, – Гор снова покосился на мирно дремлющего сейчас Пушистика и напоследок сказал:
– Может, вернешь ему шерсть? Хоть не такой уродливый будет.
