Виктор Квашин
Сказки о Бохайском царстве
Глава 8. Сказка о справедливости
– Андар, ко мне! Андар, на, на! Даня, смотри, он понимает!
– «На» все понимают. Вот «Дай» не все научаются понимать.
– Как это?
– А так. Когда предлагают взять, мало кто откажется, а когда просят отдать что-нибудь, не каждый со своим захочет расстаться. Вот ты отдашь своего щенка?
– Нет! Ну, тебе отдам, если ты захочешь.
– Я знаю, ты добрый. Вот взял, щенку имя дал – и спас собачонка.
– Почему спас?
– Потому что, у кого имя есть, к тому другое отношение. Поэтому у врагов имя не спрашивают, чтобы убить можно было, не раздумывая.
– У лошадей есть имена, правда, даня?
– Конечно, лошадь – друг и помощник, как без имени? А у кого нет имени знаешь?
– У кур и уток. Ещё у овец. И свиньям никто имён не даёт.
– Вот я всегда говорила, что ты умный.
– Даня, а люди бывают, у которых имени нет?
– Есть такие. Имена почти всем дают – надо же как-то с ними разговаривать, если они у тебя работают. А вот рода у них нет. Так и называются – бесфамильные. Они на всех работают, всем подчиняются, а у самих ничего почти нет и даже рода своего не знают.
– Почему, даня?
– Так устроено. Одни имеют много, другие мало, одни всё, другие ничего.
– У Бохайского вана всё есть!
– Видишь, какое дело, Мангули, кто больше имеет, тому больше и терять. У великого вана Бохая всё было, а теперь и Бохая нет, и даже имя нашему правителю дали лошадиное.
– Как это? Великому вану – лошадиное имя? Даня, это сказка?
– Нет, дружок Мангули, это не сказка. Говорят, так случилось. Наш последний государь Да Иньчжуань, который правил страной целых двадцать лет, перед несметным войском киданьских злодеев вынужден был притвориться, что сдаётся. Киданьский ван, а его зовут Абаоцзи44, обрадовался, что так легко победил. А наш собрал верные войска и закрылся в Верхней столице. Рассвирепели кидани, кинулись на штурм не жалея себя, и не устояли наши – взяли кидани город и захватили Да Иньчжуаня в плен.
– Они его убили?
– Нет, они сделали хуже. Несчастного Да Иньчжуаня лишили имени! Да, представь, его вместе с женой заставили стать на колени, признать, что он больше не правитель великого Бохая, а потом этот киданьский Абаоцзи приказал ему и жене называться отныне и до конца жизни именами лошадей, на которых сидели Абаоцзи и его жена. Представляешь, какой позор и какое горе нашему правителю!
– Жалко этого Да Иньчжуаня. Все его теперь дразнить будут, будто он лошадь… Даня, я хочу стать ваном, чтобы киданей бить.
– Э-э, Мангули, не нужно такие слова говорить вслух, хорошо? Мы с тобой пока ещё многое имеем, чего нам терять не хочется.
– Чего мы тут имеем? Да ничего хорошего, даня. Мы едим даже не всегда досыта, а вкусное совсем редко едим. У тебя даже коровы нет, чтобы молоко пить, овец нет, чтобы баранины пожарить.
– Зато, друг мой Мангули, у нас с тобой есть имена и есть жизнь. А это, поверь мне, большое богатство, даже если ешь мало вкусного.
– Но у других же есть вкусности!
– Так устроено, пиктэрэн, так в мире заведено.
– Это несправедливо!
– Эге, справедливость – сложная штука! То, что одним справедливо, другим кажется совсем несправедливым.
– Ну что тут сложного? Это же совсем просто: нужно всем поступать по правилам и по-честному.
– Тебе надо бы в Управлении Справедливости служить.
– А разве есть такое управление?
– Есть. Вернее, было в нашем славном Бохайском государстве. А ещё были Управление Человеколюбия, Благоразумия и другие, которые жизнь народа приводили в соответствие с законами и правилами и следили за порядком. Вот хочешь, расскажу тебе об одном молодом чиновнике, который справедливость искал?
– Даня, откуда ты так много знаешь?
– А вот поживёшь как я, состаришься, тоже много знать будешь, ещё больше, чем я. Ну, слушай. Жил в Восточной столице юноша по имени Едун45. Был он высокородного происхождения – его отец принадлежал к одной из сорока девяти семей шести самых знатных родов после родственников Кэду.
– Кэду – это кто?
– Кэду – правитель Бохая! Ты не знал?
– Отец называл правителя Ваном.
– Отец твой прав, конечно, его Ваном называли, особенно в последние годы. Сам танский46 император даровал ему такой титул. Но по-нашему, по-мохэски47 правитель – Кэду. Я так привыкла. Это, кстати, тоже пример разной справедливости: как правильно называть правителя Бохая? Кто тут справедливее – танский император или бохайский народ? Ну, ладно, слушай дальше.
Послал отец Едуна учиться грамоте в столицу империи Тан – в сверкающий город Чанъань48. Старательно учился Едун, выучил грамоту, научился счета вести, стихи сочинять, красиво говорить, музыку играть, хорошим манерам научился, сдал экзамен, как полагается. Вернулся на родину в Восточную столицу. Отец определил его в Министерство Правой Руки, в Управление Верности. Чин у Едуна, правда, был небольшой, но служил он старательно и надеялся на повышение. К тому времени настала пора Едуну жениться. А поскольку грамоту он познал, а стрелять из лука умел с детства, то по закону жениться ему было можно. Ты же знаешь, что нельзя жениться, если грамоты не знаешь и стрелять не умеешь? Вот, тебе тоже грамоту учить надо.
– Я не хочу жениться! Я воевать буду.
– Жениться всем мужчинам надо, без этого какой ты мужчина?
– Нет, я девчонок не люблю, они противные. Расскажи лучше про справедливость, а то ты опять начнёшь про другое, а что обещала забудешь.
– Ладно. И вот отец подыскал Едуну невесту, тоже из знатного рода, юную красавицу Алагдигу49. И так она была красива, что Едун влюбился в неё сразу и уже ни о чём думать не мог, кроме своей будущей жены. Ну, свадьба не быстро готовится, тут много всего сделать и предусмотреть нужно. А Едун своей радостью со всеми делится, и все ему счастья желают и подарки к свадьбе готовят.
Только начальник Управления Верности не радуется за Едуна. Умерла у него недавно жена и остался он вдовцом. А как увидал Алагдигу, пожелал её себе в жёны. И решил отнять невесту у Едуна. Пообещал отцу Алагдиги дары великие, о которых тот и мечтать не мог. Отец Алагдиги уже почти согласен, только как же отказать родным Едуна, с которыми уже договорено? Однако начальник говорит: «Не беспокойся, дорогой тесть, я всё улажу» и при этом даёт дорогие подарки. Уговорил отца Алагдиги. Потом уговорил отца Едуна, потому что власть у него была нешуточная в том городе столичном Лунъюаньфу50 и, опять же, подарков дорогих не пожалел. Отец подумал: «Зачем ссориться с таким большим начальником? Лучше принять подарки и остаться с ним в хороших отношениях. А Едуну другую красавицу найдём». И всё бы хорошо, да не согласился с таким решением Едун. Алагдига тоже не согласилась, потому что полюбили они с Едуном друг друга и жить друг без дружки уже не могли. Тебе не скучно про любовь-то слушать?
– Рассказывай. Мне про справедливость интересно. Едун сейчас должен взять меч и убить этого начальника! Это будет справедливо!
– Тогда его посадят в яму как убийцу, а потом, как требует закон, казнят. И не будет у него ни невесты-красавицы, ни самой жизни. Какая же это справедливость? Нет, Едун недаром учился, он решил добиться справедливости по государственным законам.
И вот что он сделал: он написал прошение в Управление Обычаев. Ведь нарушались народные обычаи в отношении свадьбы. В Управлении Обычаев прошение приняли, и по правилам действительно нельзя было расторгать помолвку, если жених и невеста этого не желают. Но в этом управлении не хотели ссориться с важным начальником Управления Верности, и постановили, что Едун должен с этим вопросом обратиться в Управление Благоразумия.
Понёс Едун прошение в Управление Благоразумия. И правда, по законам благоразумия молодых не должны лишать счастья. Но в этом управлении благоразумно не пожелали обижать большого начальника и отослали жениха искать справедливость в Министерство Левой Руки, в Управление Человеколюбия. Конечно, Едун очень надеялся, что в этом управлении его вопрос решат справедливо. Но отказали Едуну на том основании, что если отдадут невесту ему, то нарушат правила человеколюбия в отношении его начальника, который тоже страстно желает эту же невесту.
Ничего не оставалось несчастному жениху, как обратиться в Управление Справедливости. И представь себе, в этом министерстве признали справедливым право Едуна жениться на своей законной невесте красавице Алагдиге. Но сказали, что утвердить это решение может только Управление Правосудия.
У Едуна уже сил не было просить, доказывать, ждать решений, переживать. Но он упорный был, решил довести дело до справедливого конца. Будь что будет, понёс прошение в Управление Правосудия Министерства Левой Руки. И утвердили там его право на женитьбу! И сыграли свадьбу. Только гостей было мало – не все пришли, видать, побоялись гнева большого начальника.
И Едун побаивался сначала. Но нет, никак не выказал недовольства его высокий начальник. Даже поздравил с женитьбой, подарок подарил. А на работе хвалить стал за усердие.
И вот однажды случилась государственная необходимость послать на самую дальнюю восточную окраину толкового человека, чтобы крепость построил среди тайги, где одни медведи с вепрями и тиграми, да народ непослушный и нрава жёсткого. И начальник Управления Верности говорит: «Есть у меня в Управлении подходящий человек – грамотный, очень честный и умный, который любит законы, а больше всего уважает справедливость. Он несомненно сумеет приучить к послушанию дикое население восточных окраинных земель». И послали в далёкие горы, покрытые дремучей тайгой, Едуна с его молодой женой. И лишились они красивой столичной жизни, стали жить вдалеке от родных и друзей, стали питаться простой пищей, спать на твёрдой постели и ездить верхом, потому что не было в тех краях дорог для повозок. Вот такая справедливость. А разве нет?51
Эй, да ты спишь? А я ему распеваю, словно птица на ветке…
Глава 9. О большой рыбе и конопле
Гогсига заехал во двор, слез с лошади, привязал повод.
– Благополучия твоему дому, невестушка! Крепкого здоровья тебе, пиктэрэн.
– Рада тебе, Гогсига! Проходи, угощу чем-нибудь.
– Не старайся, Гобо, я проездом. Хочу внука взять, показать, как большую рыбу ловят. Заодно на обратном пути вам завезём свежей. Поехали, пиктэрэн! Иди сюда, вот так, – дед усадил Мангули впереди седла.
– Подожди, соберу чего-нибудь, он не ел ещё сегодня.
– Там поедим. Ехать на большую рыбу и еду брать?
Ехать было недалеко. На берегу основного русла реки стоял временный лагерь заготовителей: навесы с лежанками из травы, вешала для вяления рыбы, открытая печь из камней для готовки пищи. Русло было перегорожено по перекату плетёным из прутьев забором, у которого вода бурлила от рыбы.
– Ого! Мапа, смотри, сколько рыбы! А вон, смотри, огромная!
– Это, наверно, вожак рыбьего племени, проход ищет.
– У рыб тоже племена есть?
– А как же, конечно. И у каждого племени свой вожак, которого все слушают. Так и у людей. Если вожак хороший, выведет, не сумеет – погибнет племя. Так в мире сделано.
– А зачем сена накидали?
– Сено около изгороди плавает, чтобы рыба забор не перепрыгивала. Она высоко прыгать может. Пойдём, посмотрим, как ловить станут.
Между берегом и загородкой был проход шага в три, после него ниже выгородка в виде кармана. Рабочие приоткрыли небольшой проход из кармана, рыба пошла в эту дыру. Но проход был специально невелик, поэтому в карман набилось рыбы столько, что казалось, там и воды почти нет. Двое рабочих вооружились большими сачками и стали вычерпывать рыб и вываливать прямо в телегу с высокими бортами, стоящую вплотную к берегу.
Мангули забрался на край телеги, смотрел, как бьются серебряные рыбины.
– Пиктэрэн, пойдём есть!
– Погоди, мапа, я хочу увидеть того огромного вожака.
– Его здесь не будет. Какой же он вождь, если в ловушку попадёт? Он ждёт, когда люди откроют проход, а сами уйдут.
– Он такой умный?
– Пошли, посмотрим на него. Вот здесь в тени стой смирно. Сейчас, ещё немного, и телега наполнится. Так. Теперь смотри, сейчас откроют проход полностью и уйдут.
– Зачем? Вся рыба уплывёт же!
– Нельзя же вылавливать всю до единой. Тогда род её прекратится, и не будет больше рыбы в реке.
– Я понял: тогда людям есть будет нечего.
– Это полбеды, можно на другой реке поймать, только что ехать подальше. Беда, что истребим род рыбий, который в этой реке проживал веки вечные, и не станет этого рода совсем. Разве это хорошее дело? Вон, вон, смотри, вот он, видишь?
– Да! Огромный! Всё, прошёл! А за ним его родственники?
– Ну, конечно.
– А к нам тоже его родня попалась?
– Наверно. Это те, которые вождя не слушались, хотели первыми к нерестилищу прорваться, лучшие места захватить. Вот и будут теперь вялиться на лучших местах на солнышке. Пойдём, вон нам машут, настоящей ухи поедим.
– А это в телеге вся рыба нам?
– Отвезу к себе, там мои работники её разделают, повесят сушить. Это всем, и вам с Гобо зимой еда будет. Другие, вон, здесь сушат, видишь висит. У меня людей не хватает, чтобы здесь с нею возиться.
– А завтра мы тоже ловить приедем?
– Нет, завтра не наш день. Видишь, загородка какая большая? Это всем селом ставили, каждый работал или людей давал. В соответствии с трудом и количество дней для ловли.
– Так что же они завтра ловить станут, если ворота открыты?
– Это рыбье стадо пройдёт, ночью снова закроют. К утру новое стадо придёт, столько же рыбы будет прохода ждать. Всем хватит. И на расплод останется.
Объевшийся вкусной ухой Мангули обратную дорогу клевал носом, но спустившись с лошади самостоятельно донёс от телеги большую рыбину.
– Даня, смотри, мы с мапой добыли!
– Ай, молодцы – мужчины! Мы с тобой теперь два дня думать о еде не будем. Вечером сварю и пировать станем. А сейчас, дружок Мангули, помоги мне закончить с этой коноплёй. Устала я что-то на жаре, а там ещё много.
– Что делать-то? Я тоже устал, даня.
– Пойдём, покажу.
Пришли на поле.
– Смотри, вот такая трава, видишь, вот её вырывать нужно и складывать. А такую оставлять. Различаешь?
– Ну, да. А зачем?
– Из неё будем пряжу теребить, потом нитки вить, после сотку материю, а из неё нам с тобой одежду сошью.
– А та, другая, не конопля?
– Обе – конопля. Однако у конопли как у людей есть мужчины и женщины. Вот, которую вырывать сейчас – та мужчины.
– Почему так нечестно? Почему мужчин вырывать, а женщин оставлять?
– Так устроено, дружок. Мужчины не нужны уже на этом поле, они выше, видишь, свет женским коноплям закрывают, расти мешают.
– Тогда по справедливости всех надо вырвать и сделать из всех нитки.
– А что мы в следующем году сеять будем? Женские травки семена дают. Вот вызреют семена, тогда и этих соберём, обмолотим и сделаем из них нитки. Зато, скажу тебе интересную вещь: из мужских растений мягкая ткань получается, потому что молодыми их собираем, а из старых затвердевших женских растений и одежда жёсткая выходит. Вот так-то. Ну, давай, дёргай. Ты с этой стороны, а я с той.
– Даня, что-то у меня поясница болит…
– Ах, ты, у тебя поясница? Наверно ты перетрудился…
– Да. И руки болят.
– А, я поняла, у тебя такая же причина, как у Айоги.
– Кто это, Айога?
– А вот жила такая девочка у своих родителей. Очень себя любила. Мать ей говорит: «Айога, сходи за водой на речку». А она отвечает: «Я боюсь, в воду упаду, там берег крутой». «Там рядом ива растёт, держись за неё». «Я же руки о ветки исцарапаю». «Так рукавицы надень». «Они ведь порвутся». «Зашьёшь, если порвутся, я же тебя учила шить», – говорит мать. «Шить стану, иглу сломаю…»
– Даня, она что дура, эта Айога?
– Я не знаю, мне кажется, она задумала что-то. Тут, пока мать с дочерью так переговаривались, соседская девочка всё это слышала, наверно, подумала так же, как и ты, и говорит: «Давайте я схожу за водой». Взяла бадью и принесла с реки полную.
Мать тесто на той воде замесила, спекла лепёшки вкусные-превкусные. Запах от них!..
Айога говорит: «Ма, дай лепёшку». Мать отвечает: «Ой, что ты, дочечка, она горячая, ты ручки обожжёшь». «Не беда, я рукавицы надену», – говорит Айога. «Рукавицы мокрые», – отвечает мать. «Ну и что, я их на солнце высушу». «Они от сушки покоробятся». «Я их мялкой разомну». «Ой, дочка, у тебя ручки заболят. Зачем тебе трудиться, я лучше лепёшку соседской девочке отдам, которая своих рук не жалеет».
Взяла и отдала лепёшку соседской девчонке, которая воду принесла.
А та отломила половину и Айоге протягивает: «Бери, тебе же тоже хочется».
Рассердилась Айога, зашипела от обиды, замахала на соседку руками, словно крыльями, да в речку с высокого берега – бултых! И с головой. А вынырнула уже гусыней – шею вытягивает, крыльями хлопает и шипит от злости:
– Я гордая Айо-га-га-га! Не надо мне ни че-го-го-го! Вот такая история52.
А мы с тобой за разговорами уже почти до конца гряды дошли. Вот ещё немножко…
– Даня, ты иди уже домой, поставь рыбу варить и отдыхай. А я сам тут закончу. Правда, я сильный!
Глава 10. Игра в мяч на лошадях53
Пришёл ханец54 Энлэй, раб Гогсиги, привёл в поводу сёдланную лошадь.
– Госпожа, мой господин приглашает внука на игру в мяч на лошадях.
– Что это, старый Гогсига совсем с ума сошёл, ребёнка на игру в мяч!
– Нет, госпожа, мой хозяин не сошёл с ума, он приглашает смотреть игру в мяч на лошадях.
– Ах, ну если посмотреть… Пиктэрэн, поди сюда. Одевайся теплее, поедешь с дедом смотреть игру в мяч на лошадях. Он за тобой лошадь прислал.
– Ого! Я хочу! Я поеду!
– Оденься, я сказала! Там будешь на ветру полдня, простынешь. Только сегодня чтобы вернулся, ладно? Эй, как тебя, Энлэй, скажешь хозяину, чтобы вернул мне внука сегодня, понял?
– Да, госпожа. Скажу, чтобы вернул внука вечером.
Энлэй подержал стремя, чтобы Мангули поднялся в седло, пошёл рядом.
– Эй, садись на лошадь тоже, – пригласил Мангули.
– Нет, господин, мне нельзя.
– Садись, ты же не мой раб. Никто не видит тут в лесу. Чего тебе пешком топать?
– Нет.
– Ну и зря.
– Можно я вам скажу один секрет, молодой господин?
– Говори.
– Рабам нельзя показывать свою доброту.
– Почему? Тебе разве не хочется, чтобы хозяин был добрым?
– Всем хочется. Но обычно люди принимают доброту за слабость. Потом слушаться не станут совсем.
– Тех, кто не слушается, надо наказать!
– После доброты рабы воспринимают наказание как несправедливость, они считают, что хозяин всегда должен быть добрым. Я видел многих таких. Потом они убегают или даже убивают хозяина. Если вы добрый, не показывайте это.
– Почему так?
– Так люди устроены.
– А ты почему не убежишь? Я слышал, у моего деда все остальные убежали. Сейчас ловить некому, уйдёшь домой.
– Ай, господин, дома может быть ещё хуже, а может быть дома уже и нет.
– Почему?
– На моей родине, ещё хуже, чем у вас, всё время войны, восстания, императоры меняются, династии меняются, государство и то названия меняет.
– Ну и что, дома всё равно лучше.
– Если мой дом цел, меня заставят платить налоги. Придётся работать может больше, чем теперь. Да и привык я здесь, у меня жена. Работы не очень много, хозяин хороший. Мне нравится, чего не жить?
Гогсига уже поджидал внука.
– Хорошего здоровья, мапа!
– Тебе интересного дня, пиктэрэн! Ты утром поел? Тогда поехали, а то опоздаем. Все уже уехали.
– А кто все, мапа?
– Игроки. И болельщики – почти все жители нашего села. Из крепости тоже, говорят, поехали.
– Мапа, а кто эти, из крепости? Там же все дома сгорели, я сам видел.
– Слушай меня внимательно: никогда никому этого не говори! Понял? Никогда! Никто не должен знать, что ты жил в крепости!
– Я помню. Я же только тебе…
– Я и так знаю. Там теперь другие. Приехал новый гарнизон, будут строить снова.
– Они кидани?
– Нет, хуже. Они бохайцы.
– Почему хуже? Бохайцы же наши.
– Потому что их послали кидани, чтобы они управляли нами, и они согласились и приехали.
– Они – предатели?
– Да. Только не говори этого вслух.
– Ну почему всё нельзя, мапа?!
– Время ещё не пришло, пиктэрэн. Давай лучше о игре поговорим.
– Меня отец обещал на игру взять, ему всегда некогда было, а потом на войну уехал, а потом… Мапа, ты не знаешь, когда они с матерью за мной приедут?
– Откуда же мне знать, Мангули? Наверно, дела у них. Как сделают, сразу вернутся.
– А они с киданями воюют, да? Не сердись, я знаю, что об этом нельзя…
– Ну вот, молодец. Скоро уже приедем. Во-он скачут, видишь, лошадей разогревают.
– Мапа, а из какой страны этот Энлэй?
– Он ханец, из Танской империи. Нет, вернее, из Поздней Лян55… тьфу, не успеешь за ними уследить, теперь она называется Поздняя Тан56, если ещё не сменили.
– Значит верно этот Энлэй сказал, что у него на родине всё время войны и всё время меняются императоры и династии.
– Э, сейчас везде такое безобразие. Людям жить некогда – то голод, то война, то мор, то налоги поднимут так, что жить нельзя, тогда восстание, потом снова голод.
– В нашем Бохае не так.
– В нашем Бохае, друг ты мой, ещё хуже: в нашем Бохае нет теперь Бохая! Но…
– Но об этом нельзя говорить, правда, мапа?
Всадники построились в два ряда напротив друг друга посреди обширного луга. У одних были синие повязки на головах, у других красные.
– Мапа, а наши какие, красные или синие?
– Они все наши. Просто поделились по жребию и будут биться друг с другом.
– А-а, понятно. А почему по семь конников в командах?
– Так люди решили. Раньше помногу было, теперь мало мужчин осталось, а среди них хорошо играющих ещё меньше. Давно ведь не играли.
– Из-за войны?
– Да. Смотри, вот, начинают.
Человек в красном халате бросил между шеренгами участников мяч. Всё вдруг смешалось! Лошади ринулись в кучу, всадники махали длинными палками с утолщениями на концах. Мяч вылетел, покатился, двое поскакали за ним, один ударил, другой подхватил, повёл, ему на перерез ринулись ещё несколько… Люди вокруг поля кричали, махали руками. Многие, как и игроки были на лошадях и скакали вдоль кромки большого поля, обозначенной вбитыми кольями с мешками сена на них.
– Мапа, а для чего те мешки?
– Не мешай! Давай, Киинчи57, давай, обходи справа!!! Какие мешки? А, это чтобы лошади рёбра не сломали, если налетят. Дава-ай! Э-эх!
– Мапа, а Киинчи наш?
– Давай, Киинчи, пошёл, пошёл! А-а-а-а! Закатил! Взял хотон58! Киинчи – воин! Киинчи – воин!
И многие из тех, кто наблюдал за игрой закричали так громко, что Мангули зажал уши ладонями:
– Хотон! Хотон! Киинчи – воин!!!
А человек в красном халате снова построил всадников в две шеренги и снова вбросил мяч.
И снова всё смешалось, всадники носились по полю за мячом, сшибались лошади, вдруг кто-то слетел с лошади и, прокатившись по земле тут же вскочил в седло, казалось, даже не вставая на ноги. И пошёл, пошёл с мячом к хотону соперников, и ударил с размаху. Мяч, подлетев, вкатился между двумя столбами, также обмотанными мешками с сеном.
– А-а-а! Закатил! Хотон! – кричали все вокруг.
– Киинчи – воин! – кричал Мангули, который уже тоже перемещался на лошади вдоль края поля и давно не оглядывался на своего деда. Рядом оказался всадник чуть постарше.
– Эй, ты кто? – спросил он Мангули, прижав его лошадь своей.
– А ты кто?
– Я тут живу!
– Я тоже тут живу! Может, ещё больше тебя живу.
– Я тебя не видел.
– Ну и что? Я тебя тоже не встречал, да не спрашиваю, кто ты, – Мангули ударил пятками лошадь и вырвался из прижима, ускакал в сторону играющих.
Продудели перерыв. Игроки спешились, осмотрели лошадей, в первую очередь ноги, морды, крупы. Один попросил замену – лошадь хромала. Вместо него выехал другой в такой же синей повязке. Тот, который упал, бурно жестикулировал в окружении товарищей.
Снова прогудели. Команды выстроились в средине, теперь они поменялись хотонами. Вброс мяча – и сразу яростная борьба!
Мангули уже не помнил себя, тоже носился и кричал. Ему так хотелось выскочить галопом на поле и ударить по мячу!
Борьба переместилась на противоположный край поля, мяч вылетел далеко и покатился вдоль кромки и тут кто-то из болельщиков выехал на поле и, свесившись до земли, прямо рукой направил мяч в хотон…
Возглас недоумения и затем рёв злости вылетел одновременно из десятков ртов. Игроки и болельщики ринулись к нарушителю. Мангули в общем порыве тоже не отставал, понукая ударами пяток послушную лошадь, и одновременно сжимаясь от страха, когда представил, что сейчас будет с тем болельщиком.
Но рядом с нарушившим игру вдруг выстроились плотным кольцом крепкие молодые мужчины в кожаных нагрудниках и обнажили палаши. Подъехавшие встали в трёх шагах. Наступила тишина, только храпели взмыленные лошади игроков.
– Это те, из крепости, власть свою показывают, – сказал кто-то в полголоса недалеко от Мангули.
– Предатели! – звонко выкрикнул Мангули и даже оглянулся – сам от себя не ожидал, может это не он?
Воины плотным клином двинулись вперёд с поднятыми палашами. Игроки и болельщики в нерешительности попятились.
И тут впереди оказался Гогсига. Он не сдвинулся с места, пока враги не подъехали вплотную. К Гогсиге приблизился человек в железном пластинчатом нагруднике.
– Слишком смелый? – спросил он Гогсигу. – По твоей внешности заметно. Но меня такой рожей не напугаешь. Хочешь остаться со второй половиной лица, отдай нам того щенка, который сейчас кричал!
– Ты тоже, вижу, не из трусов. И пугать тебя я не буду. Но ведь вы прибыли сюда не на три дня, верно? Вам здесь жить. И вы хотите сидеть годами в крепости и бояться сходить на рыбалку, на охоту или к нашим девушкам? Уберите мечи и езжайте к себе. Сегодня для вас игра закончена.
Тишина стояла так долго, что казалось, взорвётся… Командир вложил меч в ножны и повернул лошадь. За ним последовали остальные.
Конечно, после этого уже не играли. Мужчины стали обсуждать случившееся. Мангули понял, что натворил нехорошее и отъехал в сторонку. Подъехал тот парень, что приставал с расспросами.
– Эй, ты смелый! Я тоже хотел такое крикнуть, но не успел, ты первый крикнул. Меня Гаямэ59 зовут.
– Я Мангули из рода Тохто. Я из Янь-города приехал. Гогсига – мой дед.
– Твой дед тоже очень смелый!
Назад Гогсига с Мангули ехали молча. Мангули ждал, что дед станет ругать, и это ожидание было хуже самого тяжёлого наказания.
– Мапа, я правда не хотел, оно само вырвалось…
– Ты смелый, Мангули. Ты – мужчина. Только тебе надо вырасти раньше, чем ты умрёшь. Поэтому, прошу тебя, думай, прежде чем говорить.
