Виктор Конецкий
Третий лишний
Как давно уже все это случилось – "Королева Елизавета" из-за мыса Элен, мягкий удар и первый доклад о смерти новорожденного мальчика. Момент смены вод – слэк…
Он глядел вниз, и казалось, что он смотрит карту. Всю жизнь он смотрел на карту и привык к картам. И сейчас пожалел, что нет карты и нельзя сравнить ее с реальной местностью внизу. Карта была бы более реальной, нежели сама реальность.
Он достал блокнот и включил свет над самолетным столиком.
Следовало закончить докладную записку послу".
Так я хотел когда-то закончить повесть о Юре, если бы он не запретил упоминать о давнем столкновении.
Глава вторая
30.01.
Чем пахнет с моря Дания? По идее, она должна пахнуть Гамлетом. Особенно когда проходишь Эльсинор. Но это не так, ибо от самого датского принца густо попахивает Шекспиром.
С моря Дания пахнет Андерсеном. Во всяком случае, мне так хочется.
В два ночи проходим Скаген.
Ролан Быков по "Маяку" замечательно рассказывал про детское кино. О том, что день для ребенка в сотни раз длительнее, чем для взрослого.
Встретили танкер "Волхов". Громадина.
Расходились близко.
Прогуливающиеся на палубах пассажиры сгрудились на один борт – всегда интересно с другим судном встретиться в океане. Так как штиль был полный, то получился заметный крен на левый борт. Вес каждого полярника в одежде стандартно принимается за восемьдесят килограммов. Значит, на левый борт переместилось около тридцати тонн. На пассажирском судне и такие нюансы надо учитывать – особенно при швартовке или во льдах.
"Волхов" спрашивает:
– Что за народ везете? Одинаковые какие-то все туристы.
И дам не видно.
Объяснили, что это за туристы.
Всем участникам экспедиции в пути до Антарктиды выдается бесплатное питание:
а) за период пребывания в море из расчета 58 руб. 50 коп. в месяц;
б) за период работы в Антарктиде из расчета 80 руб. в месяц.
Полевое довольствие:
а) за период пребывания в море в месяц 90 руб.;
б) за полные сутки пребывания и работы на материке Антарктиды:
1) на прибрежных станциях – 12 руб.;
2) на внутриконтинентальной станции и в походе (санно-тракторный выезд за 25 км от станции) – 16 руб. 50 коп.
Питание пассажиров в туристическом круизе – 2 руб. 60 коп. в день.
Около полудня прямо по курсу всплыли две норвежские подводные лодки в опасной близости. Маленькие лодки, юркие – сквозанули к английскому берегу.
Взял у артельного ящик чешского пива и две банки мясных консервов. У второго помощника взял двухтомник Конрада. Тошнит от "Лорда Джима".
Получили информацию о случаях пиратства: у побережья Восточной Африки захвачено французское судно, убито восемь человек. Возле Южной Америки захвачено и ограблено судно под флагом США.
"Ознакомительная" финская баня с директором ресторана, заместителем начальника экспедиции и пассажирским администратором.
Сауна замечательная – самодельная, выстроена матросскими руками. За ее посещение иностранным туристам приходится платить валютой.
В рейсе туда допускается только судовая элита. Элита разбита на микрогруппы, которые в бане никогда не смешиваются.
04.02.
Прошли Марокко.
Новое выражение (для меня) употребляется в среде молодых штурманов: "выпал в осадок". Обозначает оно (на английский манер) кучу понятий: перепил и потерял сознание, сильно разозлился, сильно расстроился и т. д. Смешно, когда вжаривают неожиданно.
К рецензии "На куполах земли".
Мать М. М. Сомова была правнучатой племянницей товарища и секунданта Пушкина Константина Данзаса и в молодости занималась литературными переводами.
Понятия не имею, что такое "правнучатая племянница", но действует замечательно. Сразу Михаил Михайлович делается как-то ближе, теплее даже.
Лев Николаевич Толстой не отказывал себе в приятности напомнить, что по родству он четвероюродный племянник Александра Сергеевича…
Начинал учиться М. М. в школе-интернате Путиловского завода.
Когда отрок из интеллигентной семьи попадает в заводскую жизнь – это полезное дело. На весь век пригодится.
06.02.
Прошли Касабланку.
До чего быстро и безошибочно люди на судне чувствуют, что между кем-то (в данном случае мною) и капитаном пробежала кошечка. Первый помощник вывесил стенгазету, где шаржи на весь комсостав. Кроме меня. Это обдуманная акция? Или случайность? Может, это моя мнительность?
Главная внутренняя проблема на судне – тараканы.
В прошлом рейсе скандинавские туристы-хиппи обнаружили в каютах тараканов, но в панику, правда, не впали. Наловили насекомых в спичечные коробки, банки, склянки и устроили тараканьи бега. Мероприятие это они провели в святая святых пассажирского лайнера – музыкальном салоне.
С обеспечением судов химикалиями для уничтожения насекомых получается какая-то ерунда. В хозяйственных магазинах портовых городов полно хлорофоса, но приобретать его можно только по наличному расчету. Однако это запрещено. Мы обязаны снабжаться через службу материально-технического снабжения пароходства. А ежели в службе хлорофоса нет, а тараканы вылезают у вас из дымовой трубы, то вы имеете право купить химикалии на дефицитную валюту за рубежом, но на строго ограниченную сумму. В результате всех этих таинственных законов тараканы ведут себя вызывающе.
07.02.
Стали к причалу в Лас-Пальмасе.
Тошнит от припортовых лавчонок, наглой подхалимности продавцов, отвратительного ширпотреба, предлагаемого нашему брату моряку.
Сподобился получить приглашение на поездку по острову в обществе капитана-наставника. Машину предоставил агент.
Который раз я здесь, и все не могу понять, почему Канарские острова пользуются у туристов такой популярностью.
Пейзажи довольно монотонные. Фруктов мало, и они дороги. Рынок какой-то дырявый и тесный. Кстати говоря, название островов происходит от латинского "канис", что обозначает собаку. Водилась здесь в древние времена масса громадных местных собак. И, таким образом, канареек можно обзывать собаками, если они у вас по ночам будут чирикать.
Пляжи на Канарах великолепные. Но неужели пляжи играют такую большую роль в жизни состоятельного современного европейца?
Итак, покатили с Диомидовым по собачьим островам. Без всякой цели – по воле шофера. Разговор начали с очков. Выяснилось, что и он и я относимся к очкам с грустной ненавистью.
Конечно, никто очки не любит. Но у моряков с возрастом дальнозоркость – профессиональная болезнь. А смотреть надо то вдаль, то под самый нос – в карту или экран радара. И вот если у вас лоб широкий, то просто горе: очки в прорезь радарного тубуса не лезут. У кого лоб узкий – тому полегче. У Диомидова лоб здоровенный и глаза сидят широко. К тому же он из тех мужчин, которые к своему организму относятся внимательно и значительную часть жизни заняты охраной организма от наскоков внешней среды. И еще он старается свой охранительный образ существования внушить, привить, сообщить всем окружающим: "Почему вы мажете хлеб горчицей? Много горчицы – вредно для желудка!" Или: "Перчатки обязательно надо иметь по руке, вязать на заказ. Лучше из белой шерсти. Чтобы сразу видно было, когда запачкаются". Короче говоря, из тех мужчин, от которых вечно пахнет хорошим мужским одеколоном, даже если они не брились уже неделю. Физиономия холеная, моложавая. Выражение физиономии чаще всего брезгливое. Но есть у Диомидова одно словечко, которое как-то так иногда переводит его в какую-то иную плоскость, сферу или область. Словечко это – "мультипликация". Например, объясняет мне, что надевать темные очки, сидя в автомобиле, все приличные люди Гонконга считают вредным для глаз, потому что тогда человек смотрит на мир уже через два стекла – автомобильное и очковое. Я послушно соглашаюсь с такими доводами и очки снимаю. Он говорит:
– А если перчатки не по руке связаны, то это уже не перчатки, а мультипликация. И вообще, то, что у нас судоводители уходят на пенсию только после шестидесяти лет, это не закон, а какая-то нелепая мультипликация!..
Завез нас шофер на самую вершину острова Гран-Канария.
Там, естественно, расположен ресторан, который, естественно, нас не заинтересовал, но из машины мы вылезли.
Вокруг ресторана цвели какие-то кусты.
Я не утерпел и один-единственный цветочек уворовал. Наставник тоже не утерпел и буркнул, что за порчу окружающей флоры и фауны можно налететь на хороший штраф. Я объяснил, что с детства интересуюсь ботаникой и собираю гербарий.
Мы стояли у парапета над обрывом. Вокруг была земля до самого горизонта, но сам горизонт уже был океаном. Или смесью воздуха и океана. В эту смесь следует добавить добрую порцию нежаркого солнца.
Наставник ткнул пальцем в голубую марь к западу от острова Гран-Канария и сказал, что первый раз его пронесло мимо этих мест зимой сорок первого.
Зима сорок первого?.. Немцы под Москвой, и Ленинград в кольце…
Я прикинул, сколько могло быть тогда лет Диомидову. Получалось – около двадцати. Что мог здесь делать двадцатилетний парень в сорок первом? Я, например, тогда торчал в бомбоубежище под зданием управления Октябрьской железной дороги на площади Островского.
Потому спросил:
– Каким образом?
– На легендарном ледоколе "Анастас Микоян".
Я опять задумался. Что здесь, чуть-чуть не в тропиках, осенью сорок первого делал ледокол? И почему он легендарный?
С "Микояном" судьба сводила дважды – в пятьдесят третьем и пятьдесят пятом годах. Оба раза в Восточном секторе Арктики: в районе острова Айон и в проливе Лонга. И потому у меня перед глазами сразу возник из голубого кольца атлантического марева низкий, приплюснутый корпус, две высокие трубы и густой дым из них. А в ушах прозвучало:
"Ожидается усиление нордового ветра до пяти баллов. Ожидается подход ледокола "Анастас Микоян". Суда каравана будут выводиться из ледовой перемычки поотрядно. Выводку будем производить, несмотря на темное время. В случае тяжелых аварий экипажам малых рыболовных сейнеров выходить на лед…"
И вот только нынче сподобился узнать, что ледокол-то совершил легендарный фортель. В самый страшный момент войны прорвался, один, без всякого оружия на борту, с Черного моря через Босфор, через Средиземное море (в Эгейском его атаковали немецкие торпедные катера и торпедоносцы), через Атлантику, где кишмя кишели немецкие рейдеры, вокруг Африки на Камчатку, чтобы затем протащить сквозь Арктику на запад отряд кораблей Тихоокеанского флота: лидер эскадренных миноносцев "Баку", эсминцы "Разумный" и "Разъяренный". Эти корабли вошли в состав Северного флота и работали на прикрытие союзных конвоев.
Командовал потенциальным "Варягом" – приказ взорвать и затопить судно в случае безвыходной ситуации, естественно, имелся – капитан второго ранга Сергеев. Об этом человеке можно и должно написать суперприключенческий роман: бойцом морского отряда участвует в разгроме Колчака, командиром минного заградителя "Сильный" участвует в высадке десанта во время конфликта с белокитайцами на КВЖД; почетное оружие, полученное из рук Блюхера; командование флотилией испанских эсминцев под именем дона Корнели Гуардия Лопес в тридцать седьмом и фантастический по дерзости, хитрости и удачливости рейс "Микояна"…
Одним из матросиков на ледоколе тогда был Диомидов.
Вот какие сказки услышали цветочки на самой вершине острова Гран-Канария. Только все это не сказки, а быль. Из были же, как указывает мудрый Даль, слова не выкинешь.
Удивительно море перекрещивает судьбы людей, кораблей. К таким перекрещениям не привыкнуть.
На эскадренном миноносце "Разъяренный" мы мичманами проходили стажировку лет тридцать назад. А теперь вот я стоял рядом с человеком, который в разгар мировой войны обогнул планету, чтобы "Разъяренный" оказался в составе Северного флота. И никаких следов былых трудов и былой отчаянности на холеной физиономии!
Я сказал Диомидову, что работал с "Микояном" и стажировался на "Разъяренном" в Ваенге, объелся там зеленой брусникой и угодил с боевого корабля в госпиталь с дизентерией.
– Да. Сплошная мультипликация, – сказал Диомидов.
– Да, – согласился я. – Если смонтировать рядком все, на чем приходится плавать за жизнь, то получится чистая мультипликация…
– Судно знаете, знакомы? – поинтересовался наставник. – Наше?
– Я плавал на однотипном, "Вацлаве Воровском": три рейса на Джорджес-банку из Мурманска и один в Арктику. А с этим судном знаком, если можно считать знакомством то, что лет десять назад в Дакаре выменял у них мешок манной крупы на гречу и карты побережья Бразилии за копировальную бумагу, – доложил я.
– Как же это они без карт Бразилии оказались? Куда третий помощник смотрел? За такую мультипликацию ему… А гречу обязательно надо в глиняном горшке парить.
Мы покатили обратно на пароход сквозь банановые плантации.
По дороге наставник пытался напеть кочегарскую песенку времен угольного флота (покочегарить Диомидову тоже довелось):
Граждане, послушайте меня!
Кочегаром это буду я!
Две шуровки, две шнуровки,
Шкары и кусок бечевки -
Вот вся амуниция моя.
Ремесло я выбрал – не горюю!
С корешком на пару я шурую,
Топки чистим, шлак вираем
И лопатами втыкаем…
Дальше у Диомидова дело не шло – конец песенки он безнадежно забыл.
А я вдруг вспомнил, что командир "Разъяренного" каждому прибывающему для начала службы мичману говорил: "Мичман, запомните! Я начну с того, что лишу вас иллюзий!" При этом он иногда вставлял в "иллюзию" и три, и четыре, и даже пять "л".
Звучало впечатляюще.
Вечером снялись на Монтевидео.
Бассейн переполнен. Там плюхаются полярники и экипаж – каждые в свое время. Потом жарятся на солнце – экипаж отдельно, полярники отдельно.
Масса мужской и женской плоти с обгоревшими носами.
Я задумался над обнаженной натурой, имея в виду ответить на один из сложнейших вопросов века: почему мужчины умирают значительно раньше подруг?
Когда женщины не курили, не пили, не летали в космос и не таскали шпалы, этот феномен объяснялся довольно просто. А нынче?
Так вот.
Во все прошлые века среднестатистический мужчина испытывал соблазн блуда в тысячи раз меньше, нежели сегодня, когда каждую минуту тебе показывают молодое женское – или в бассейне, или по ТВ, или в кино и журнале. И мужчине ничего не остается, как только сравнивать и сравнивать это молодое женское со старой женой.
Вот и живите до восьмидесяти лет!
Это какие же надо нервы иметь? И при этом еще надо учитывать, что у каждого самого замухристенького мужичонки нервы абсолютно уникальные.
Жены в сути своей одинаковы. Только у каждой свой гарнир. Мужья в сути своей все разные, а гарнир у них одинаковый, однообразный.
Старпом сегодня:
– Люблю определяться по небесным телам, потому что секстан происходит от слова "секс", а каждое небесное тело напоминает женское.
Со старпомом и вторым помощником установились веселые отношения.
Витя Мышкеев полон цинизма и юмора. Игорь ему подражает и в него влюблен.
Витя обладает мгновенной импровизационной способностью пристегивать к высказываниям собеседника неожиданный и смешной хвостик, этакий прицеп словоблудия.
Сыграли пожарную тревогу. Условно горит ресторан "Атлантика". Аварийная партия топчется в коридоре. Я говорю: "Вперед, ребята!" Витя добавляет во всю мощь иерихонской глотки: "На винные погреба!" Звучит очень баррикадно-воодушевляюще. А так как я смешлив, то несолидно прыскаю. Когда я в обществе этих молодых ребят, то забываю о возрасте и своем положении и играю в их игрушки, что выглядит, надо думать, достаточно глупо. И вызывает поэтому у Юрия Ивановича холодный прищур в мою сторону.
Образцы высказываний старшего помощника:
– Идет, гудет зеленый змий! – говорит Витя Мышкеев, вытаскивая из-за пазухи бутылку нарзана.
– Когда я уронил на профессора крышку гроба, покойник вздрогнул и перекосился, – заканчивает Витя новеллу о знаменитом ученом, авторе мореходных таблиц, в похоронах которого, еще будучи курсантом, он принимал участие…
– Ты за что здесь сумасшедшие деньги получаешь? – спрашивает старший помощник капитана молоденького матросика, который забыл вытряхнуть пепельницу в ходовой рубке перед сдачей вахты…
Старпом и второй – широко начитанные мужчины, со своими независимыми и резкими литературными суждениями, пристрастиями, вкусами. И тот и другой полагают роман Конрада "Лорд Джим" одной из самых перехваленных книг мира. Это мне лампадным маслом по душе, ибо я давно удивляюсь мировой популярности "Лорда". Каких только психологических ошибок, неточностей, чуши там не нагорожено! И даже никак невозможно винить за это переводчика…
Штурмана поинтересовались мнением о книгах Санина. Начал читать "Новичок в Антарктиде".
Пока лавры Санина дают спать вполне спокойно.
Иронический, юмористический рассказ, вероятно, надо сочинять с таким мгновенным наитием, удовольствием, озорством, с каким пишешь записочку другу-литератору, которого не застал дома…
08–09.02.
Штиль. Встает притуманенное солнце. В ультрамарине вод спят огромные черепахи. Они рыжие. И впечатление как от осенней листвы на фоне осенне-синего неба в сквере у Никольского собора. Некоторые черепахи не просыпаются, даже когда проходим метрах в пятидесяти, – вот разгильдяйки!
Спокойное внешне плавание, но без внутреннего ощущения спокойной дороги.
По двадцать раз в сутки из палубной трансляции гремит Алла Пугачева. Мозоли уже в ушах. Как мы умеем все и вся заездить!
12.02.
Коротал рассвет с Мышкеевым.
Звезды он не взял: не было горизонта, дымка. Солнце стартовало кровожадное. Боже, какие краски швыряешь ты на ветер при тропических закатах и восходах! А видят их лишь летающие рыбки да акулы.
Одну акулу-молот, громадную, мы засекли. Она заложила вираж возле самого борта.
Траверз островов Сан-Паулу. По счислению мы проходим их в сорока пяти милях к осту. Я отвосхищался восходом, в бесчисленный раз подумал о бессилии живописи перед лицом божественных пиршеств природы и сел на диванчик в штурманской читать английскую лоцию Антарктиды.
Интересные лоции у англичан.
Не скупятся на страницы по морской истории, дают информацию по флоре и фауне, фото птиц, рисунки зверюг. Приложены франко-английский, норвежско-английский, русско-английский словарики. О нашем прекрасном и могучем языке сделано предупреждение (в буквальном переводе): "Сумасшедше, безумно трудный по произношению и количеству непредсказуемых исключений". Изображены три русских алфавита в таком виде, в каком они представляются из дали туманного Альбиона: нечто вроде славянской вязи, кириллица и вовсе неизвестные мне буквы. Разве от такой лоции сразу оторвешься?
Около половины шестого возник капитан. Он возник в ходовой рубке с крыла мостика.
Есть две модели явления капитана вахтенному помощнику. Через штурманскую: так, чтобы вахтенный заранее слышал о начале явления. И явления с крыла – с полной неожиданностью, этаким привидением, бесшумным и, как любое привидение, несколько зловещим.
Неужели Юра докатился до второго варианта? А может, просто не спалось, гулял по пустыне палуб, окунулся в бассейн, поплевал в бурун кильватерного следа и для обыкновенного удобства поднялся на мост наружными трапами?
Мне пришлось достаточно командовать, но так и не смог приучить себя не испытывать неловкости, если при моем появлении вахтенный судорожно прячет какие-нибудь документы – вечную служебную писанину, которую он строчил, используя отличную видимость и безопасность океанских просторов вокруг судна.
Итак, Юрий Иванович возник с крыла и потому не мог знать, что я сижу в штурманской и слышу каждое слово.
– Пробовали взять Паулу радаром? – спросил капитан старпома.
Радар мы с Мышкеевым и вообще не включали. Сан-Паулу – это пять островков и несколько осыхающих скал. Самый высокий островок возвышается над океаном на двадцать метров. Визуально он открывается при нормальной видимости с восьми миль. А двухсотметровая изобата проходит от Сан-Паулу в одном-двух кабельтовых – то есть, даже если тебя пронесет возле островов впритык, под килем будут не знаменитые три фута, а два Исаакиевских собора воды.
– Простите, сейчас попробую! – сказал Мышкеев. И в его голосе еле уловимо, но все-таки проскользнула нотка, которая разрешается только матерому уже старшему помощнику капитана; в этой нотке содержится приблизительно следующее: конечно, вы капитан, и когда я стану капитаном, то буду вести себя так же сверхосторожно и буду заставлять штурманов искать радаром двадцатиметровый островок за сорок пять миль, что является фантастикой, ибо вы сами восемь часов назад определялись по пяти звездам, и никуда нас в штилевом океане за это время унести не могло, и так далее – в одной этой еле заметной нотке столько всякого, что надо еще десять страниц исписать.
– С тараканами никто не чешется, – продолжал капитан. И в его голосе еле уловимо прозвучали интонации молодого Юрки. – Будем разговаривать языком пистолета.
– С тараканами? – спросил Витя Мышкеев. Очевидно, он включил радар на прогрев. Теперь две минуты ему нечего было делать, кроме как подыгрывать капитану в ироничности.
– Пишите приказ, Виктор Робертович. Создать особую диверсионную группу по борьбе с тараканами. Долой обезличку. Ответственный за проведение карательной операции…
– Витя Мышкеев, – сказал старпом.
– …судовой врач Еременко. У него уже пролежни на спине.
– А кто же Витя Мышкеев?
– Вы осуществляете надзор и контроль, так сказять. Виктор Викторович на смену вахт приходил?
– Он в штурманской.
Я поставил лоцию Антарктиды на место и вышел в рулевую рубку.
Юра был в шортах и ослепительной рубашке, уже крепко загоревший, свежий. Сдержанно, но улыбнулся:
– Как ваши дела, старина? Пойдемте искупнемся?
– Сопроводить могу, купаться не буду. Уже сыпь и зуд. Не сполоснулся вчера пресной водой.
– Почему не пробовали щупать Паулу?
– Далековато, Юрий Иванович.
– Ладно. Плывите тут без меня.
Он ушел. Осталось ясное сознание того, что если я когда попадал в дурацкие ситуации, то все эти ситуации по сравнению с нынешней – игрушки, детский лепет.
Двадцатого мая семьдесят пятого года в Северном море, в самой его середине, на теплоходе "Фоминск", следуя на Лондон от Скагена, в двадцать три часа по московскому времени я глядел на закатные небеса в штурманский бинокль из окна капитанской каюты и критиковал Юру Ямкина за потерю им интереса к смотрению на небеса.
Основной же темой разговора был зеленый луч, который вспыхивает на закате и приносит увидевшим его счастье. Никто из нас такого луча не видел, и потому мы подозревали, что его и вовсе не бывает и все это обычные морские легенды. И вот, когда над горизонтом оставался крохотный сегментик исчезающего светила, кроваво-красный легкий сегментик, он мгновенно превратился из кроваво-красного в нежно-зеленый, прозрачно-салатный, а еще через мгновение – в пронзительно мерцающую зеленым точку.
В следующее мгновение горизонт был пуст.
Итак, луча мы не видели, его не было, но все остальное – было. И было именно в момент разговора о том, что зеленый луч приносит счастье. Когда промигнули эти несколько зеленых мгновений, мы не сразу смогли опомниться и только глядели друг на друга, спрашивая глазами: "Ты видел?"
Нас не так, может быть, и ошеломил бы самый зеленый луч, но то, что мы только что говорили о нем…
И в поисках объяснения я вспомнил, как испортилась моя гордость – электробритва "Филиппс", очень дорогая, проработала лет пятнадцать, и я ее уже называл Вечным Жидом – ни единого шороха за пятнадцать лет! И вот утром бреюсь – вполне автоматически бреюсь, без мыслей и образов на тему бритья. И вдруг мысль: "Да, действительно, поговорка: "Покупать дешевые вещи по карману только богатым людям" – удивительно верна! С какой кровью и мясом вырвал я из души шестьсот новых французских франков! Но вот и пятнадцать лет забот не знаю!.."
Через двадцать-тридцать секунд бритва начала царапать кожу – "Филиппс" поломался: в одном из неподвижных ножей треснуло мини-лезвие.
Это значит, что моя мысль, кажущаяся предсказательно-телепатически-телекинической и прочее, на самом деле не опередила событие, а возникла как реакция на уже свершившееся изменение привычных ощущений при бритье.
Так, вероятно, было и в случае с зеленым лучом. Что-то в атмосфере подало сигнал моему мозгу, что возможно появление зеленого, ибо атмосфера была очень чистой, прозрачной, солнце уходило за горизонт бело-желтым, почти не потеряв ослепляющей силы; биноклем я шарил по закатному небу, обходя распухающий диск; западная часть горизонта была отменно четкой, то есть существовали все те условия, при которых атмосфера Земли способна превратиться в призму, разлагающую белый свет на все цвета и поглощающую по дороге к нашему глазу все составляющие, кроме зеленого.
Я высказал эти соображения. Юра отнесся к ним безразлично, сказал, что запасной нож к "Филиппсу" найдется у электромеханика, который рехнулся на электробритвах и собирает их, как некоторые коллекционеры-патриоты собирают самовары. Затем рассказал короткую новеллу:
– Я, стало быть, часто вспоминаю одного матроса, хотя имя его выветрилось из памяти. Он был человеком в зените счастья. Любимая жена, трехлетний мальчишка, только что получил новую квартиру, заканчивал мореходку заочно. Мы сходили короткий недельный рейс из Калининграда на Росток. И вернулись в Калининград. Он отпросился днем с работы, чтобы позвонить домой. Звонить там можно с железнодорожного вокзала. Мы стояли близко от вокзала. И я, конечно, отпустил этого счастливца, которому не терпелось узнать о том, как справилась жена с переездом на новую квартиру. Но Ленинград днем был занят, и ему сказали прийти звонить после ноля. Счастливчик прибежал на судно, сразу переоделся в робу и работал до конца дня с радостной рабочей яростью. К нолю он пошел опять звонить. И пропал. Утром приехал милиционер и пригласил меня в морг на опознание его трупа. Удостоверение личности милиционер привез с собой. Матроса сбил автобус на совершенно пустынной, ночной калининградской улице после того, как он позвонил домой. Я сообщил в кадры и отправил тело через Торгмортранс в Ленинград на крытой грузовой автомашине. В Луге машина поломалась. Никто не соглашался буксировать ее в Ленинград, хотя шофер совал людям свои собственные деньги. Шоферу была неприятна эта работа. Тем временем в Торгмортрансе напутали и сообщили семье, что это он сам, живой, прибывает такого-то числа и так далее. Правда, мы отправили друга погибшего, нашего боцмана, поездом к его жене, чтобы он ее подготовил. Ну, боцман есть боцман. Он брякнул ей все сразу, и она попала в больницу от потрясения. Недавно я ее встретил. Она работает у нас в АХО. Она с кем-то разговаривала и смеялась. Такова жизнь.
И мы с Юрой после такого разговорчика сошлись на том, что если счастье и бывает на свете, то ровно на столько мгновений, сколько сверкает зеленый луч.
