Виктор Елисеевич Дьяков
Смертельное дуновение
– Мариша, дочка, где ты!? – срывающимся голосом позвала Надежда. Кровать дочери оказалась пуста… Её она нашла спрятавшуюся среди её платьев в шкафу итальянской стенки. – Мариша!?… – она чуть не на руках вынесла дочь из шкафа и прижала к себе.
– Ма… ма… ма!!… – девочка мелко дрожала. – Ты… ты… почему так долго… здесь было так страшно… я… я… я так испугалась.
– Ну всё, всё милая… я здесь, успокойся. Ты почему к телефону не подходила? Тебе ведь и я, и дедушка звонил!
– Я… я… там… я хотела… там, на кухне… я упасть боялась, – дочь ещё сильнее задрожала.
– Куда упасть!? – не поняла Надежда. – Ну-ка что там? – она потянула дочь за собой на кухню, но Марина вдруг уперлась ногами:
– Нет, не ходи мам… там стены нет… ты упадёшь!
Надежда оставила дочь, прошла на кухню, где у них находился телефонный аппарат… На кухне оказалось свежо как на улице, так как внешняя панель исчезла вместе с балконом. Надежда спешно вернулась в комнату, где её со страхом ожидала по-прежнему дрожащая дочь.
– Всё Маришенька, всё милая, не бойся, всё кончилось. Мы сейчас с тобой к дедушке поедем, он нас внизу ждёт. Ты там успокоишься, заснёшь. Давай одеваться.
Надежда представила, что пережила дочь, когда услышала звук выдавливаемых стёкол, страшный грохот рушащихся панелей взорванного рядом дома, этих гигантских костяшек домино. О том, что эти "костяшки" попутно давили, ломали… людей, ей в голову как-то не приходило, ей сейчас более всего было совестно перед дочерью…
Документы, деньги, ценности… самые необходимые вещи. Всё это заняло у Надежды не более четверти часа. Увидев состояние своей кухни, она тоже поверила, что дом вот-вот рухнет. Как ни странно, но закрыть дверь оказалось намного легче, чем открыть, во всяком случае, к посторонней помощи прибегать не пришлось. Об оставленных дома вещах, она почти не думала, хотя в квартире имелось что взять. Она спешила скорее увести дочь, да и сама нуждалась в срочной смене "декораций".
Нервное напряжение, которое до сих пор едва не полностью отключало её сознание от всего постороннего, концентрировавшее её внимание на стремлении в свою квартиру, к дочери… Это напряжение спало только тогда, когда Надежда, держа в одной руке руку Марины, а в другой туго набитую большую дорожную сумку, оказалась на улице. Вокруг стоял невообразимый шум, состоявший из криков, плача, стонов, ругани, воя сирен пожарных и санитарных машин, тарахтения передвижных энергоагрегатов. Рухнувшую часть соседнего дома освещали несколько десятков прожекторов. До Надежды, наконец, со всей жуткой очевидностью дошло, что под руинами погребены, погибли люди, фактически её соседи, которых она не знала, но встречала много раз, мимоходом, их дети, учившиеся в рядом расположенной школе, где училась и её дочь…
– Мама, что это!? – Марина, широко открыв полные ужаса и недоумения глаза, указывала на развалины.
– Пойдём доча… пойдём скорее, нас дедушка ждёт, – Надежда буквально потащила Марину к оцеплению, откуда им уже призывно махал рукой отец.
– А Люда… Люда Костикова… её окна напротив наших были… Сейчас их нет… Она где сейчас жить будет?…
Надежда старалась не смотреть на развалины, над которыми, казалось, из-за прожекторов светился радужный нимб. Там копошились люди в оранжевых комбинезонах.
– Мариша, внученька… ты цела, слава Богу, – отец кинулся к Марине.
– Дедушка пойдём к тебе скорее… я так испугалась… я телевизор смотрела, а тут как загрохочет, стёкла как полетят!…
Марина шла между дедом и матерью и уже не казалась напуганной, она даже с некоторым увлечением рассказывала о пережитом. Зато дрожь всё более и более охватывала Надежду. Она вдруг подумала, что взорвать точно так же могли не соседний, а их дом и… Как бы она тогда смогла жить!? Молния ударила рядом, уничтожив других… лишь обдав смертельным дуновением.
