Виктор Елисеевич Дьяков
До третьего колена
Перестрелка случилась и в тот раз. Стояла зима. Барышню вывозил из имения её жених, офицер, который специально отпросился из части. Офицер оказался хорошим стрелком, отстреливаясь из саней, он убил двоих и ещё троих ранил… Когда удалось пристрелить пристяжную, офицера изрешетили пулями. И тут партизаны увидели в санях онемевшую от ужаса прекрасную барышню… Она, наверное, разрыдалась бы над бездыханным телом жениха, но молодые разгорячённые погоней, самогоном, разозлённые потерями партизаны не дали ей такой возможности. Под свист и улюлюкание её выволокли на снег, разорвали красивую шубку, платье, кружевное бельё. Он тоже был пьян, разгорячён… Самосуд дело обычное для войны, тем более для Гражданской в России. Он не мог, не обладал такой властью, чтобы удержать одуревшую от крови и вседозволенности молодёжную вольницу. Революция, бунт – это время когда молодые вдруг начинают ощущать себя умнее старших, объявляют их мудрость, жизненный опыт "старым и глупым", ненужным, подлежащим разрушению "до основания".
Ему, командиру, её предоставили первому. Спасти её… Даже ценой своей жизни он не смог бы этого сделать. Она лежала перед ним прекрасная, обнажённая, та которая ему снилась, о которой он безнадёжно мечтал, которую хотел. Он не сомневался, что окажется вторым после офицера, её жениха, но… Он оказался первым. Барышня была девственницей, жених не трогал её до свадьбы, которой не суждено было состояться. Он так много слышал о развратной жизни господ. Тогда, по молодости, он ещё не осознавал, что развратность как черта характера не зависит от социальной принадлежности… Он сделал то, что желала от него толпа товарищей, которой он вроде бы командовал. В тот момент, в её наполненные ужасом глаза вернулось сознание. Она узнала его… Нет, она не молила о пощаде.
– Вот кем ты стал… первый ученик… Тебя и весь твой род, до третьего колена… Проклинаю! Я последняя в проклятом роде… пусть на тебя наше проклятие падёт…
После этих слов она уже ничего не говорила, готовая последовать за женихом… Потом на неё кинулся его заместитель, потом… Вскоре она перестала дышать, а он стоял оглушённый её предсмертной волей…
То проклятие долго никак не проявлялось, более того ему сопутствовала по жизни удача. Гражданскую войну Он завершил командиром роты регулярной Красной Армии. Там же, оценив виды на будущее, вступил в большевистскую партию. Судьба хранила его – на войне его даже ни разу не ранили, он живой и здоровый вернулся домой с возом трофейного добра. В родном селе его как коммуниста, бывшего красного командира избрали председателем сельсовета. С женитьбой тоже вроде всё сложилось, тем более свободных невест в селе, где в войну погибло и пропало много парней, было пруд пруди. Выбрал первую красавицу – за него любая готова была. У него родился сын, потом дочь… А в стране объявили НЭП, деревня заметно богатела. Богател и Он, удачно пустив в дело добытые на войне имущество и деньги, ловко используя своё служебное положение. На селе Он стал чем-то вроде советского помещика, его жена-красавица себя и вела как помещица, не работала, только покрикивала на нанимаемых батраков и батрачек. Хорошо жили они в эти двадцатые годы, вызывая тихую, но лютую зависть, переходящую в ненависть, многих односельчан. Он же не обращал внимания ни на что: любил, холил, одевал по-городскому жену, детей, завёл охотничьих собак, среди трофеев у него имелись австрийские охотничьи ружья… Он и не вспоминал о висевшим над ним и семьёй его проклятием, ведь сбывалось не оно, а лозунг: победителей не судят.
