Виктор Борисович Мурич
Поискун и Потаскун

Раздражающе звонкая трель мобильника вырвала меня из плена мутных сновидений. Буквы на экране прыгали словно блохи по бродячей собаке. Сколько я не напрягал непокорные глаза, но картинка так и не приобретала четкость.

– Да, – просипел я в трубку, поняв, что самый быстрый способ идентифицировать собеседника это услышать его голос.

– Привет Шило, – хихикнул собеседник. – Как здоровьице? Синячишь?

– Ты кто? – сел я на край дивана. На пол соскользнуло дурно пахнущее одеяло. Босые ноги погрузились в липкую лужицу. – Блевотина, – мрачно констатировал я, опустив глаза вниз.

– Сам ты блевотина! Ты Шило уже вкрай сбухался. Да-да-да! Я понимаю, что это твой… Э-э-э-э как ты там его называешь? Метод. Пусть будет метод, если данный термин отражает суть процесса. Но ТАК бухать зачем. Твой ливер вскоре потеряет ценность не только для потенциальных доноров, но и для твоего организма в первую очередь. Подобный образ жизни…

– Заткнись Енот! – буркнул я, сглотнув подошедший к горлу ком. – Не тарахти. Голова болит.

– Ой, головонька у него болит. Конечно-конечно, – захихикал собеседник. – Сейчас она у тебя еще больше заболит. Шеф звонил.

– И? – поинтересовался я, вставая на ноги.

Комната превратилась в сумасшедшую карусель, с каждым вздохом набирающую обороты. Меня вырвало желчью. Все. Сундучок волшебника пуст. Кролики и голуби покинули его еще ночью. Почему ночью? Хватаясь руками за мебель и стены я, покачиваясь, добрался до окна. Непослушные ноги норовили то сложится, то разойтись в разные стороны.

– Мать вашу! – плотная штора скрывала от меня яркую улыбку восходящего солнца. Лучи плясали по первому снегу, укрывшему землю белым ковром. Из глаз потекли слезы.

– Не трогай святое, – хихикнул голос в телефоне. – Родители не виноваты, что мы такими уродились. Точно-точно. Могу сказать одно – зачат ты был точно по пьяни. На трезвую такой продукт не забацаешь.

– Уже зима? – прищурившись, я мрачно осмотрел бескрайний спальник. Стройные ряды многоэтажек выстроились вдоль уходящего в рассвет проспекта. – Сколько я здесь?

– Вот-вот. И шеф так же сказал – сколько можно искать этот путь. За это время нормальные находят, доходят и возвращаются. И еще он сказал…

– Енот? – вкрадчиво спросил я. – Ты еще там?

– Ну да-да. Где ж мне быть? Тут я. Тут.

– Меня хорошо слышно?

– Ну да-да. Шило, у тебя все нормально? – в голосе мелькнуло волнение.

– Замечательно, – я переступил через разбитую вазу. От кучи битых стекол тянулась в сторону сортира вереница красных пятен. Вот почему болит правая ступня. Ничего не помню. – Передай своему шефу, что он может идти в жопу. Именно туда и ни сантиметра в сторону. Пусть ищет нормального, который ему найдет, дойдет и вернется. А я тут посижу. И ты не ответил на мой вопрос. Сколько времени прошло?

– Шило, ты начал осенью. Вчера выпал первый снег. Зима, брат. Зима. Без двух дней две недели синячишь. Да-да-да. И кстати ты должен мне. И неслабо должен.

Шаг за шагом я поковылял в сторону кухни. Звякнули, разлетаясь из под ног латунные гильзы.

Ага! Значит, я шумел.

Раз. Два. Три. Четыре. Четыре пистолетные гильзы. Плохо. Соседи раньше просто ненавидели. Теперь даже не знаю. О! Пустая обойма на краю журнального столика. Четыре плюс девять. Итого…. Э-э-э…

– Енот, нужна твоя помощь.

– Опять?! Что сейчас?

– Четыре плюс девять. Сколько получится?

– Я недавно упоминал о состоянии твоего ливера. Так вот. С мозгом у тебя все хуже. Гораздо хуже. Тринадцать будет. На лицо явная деградация личности, нарушение элементарных функций головного мозга…

– Заткнись. Я думаю. – Я застыл на пороге кухни, уставившись в потолок. – Енот я кого-то расчленил, но ничего не помню об этом. Ко мне кто-то приходил?

– Вот-вот. Нарушение элементарных функций головного мозга. И потеря памяти. Да-да-да. Ты ж под замком. Как обычно. Ты закрылся изнутри. Я тебя закрыл снаружи. Выход исключительно по взаимному согласию. А про расчленение это ты к чему? Руки? Ноги? Кишки на люстре?

– Кровище на потолке в кухне. Много, – меня опять стошнило.

– Я рад, что этого не вижу. И звуки ты издаешь страшные-страшные. Радует, что телефон запахов не передает. Твоя берлога это что-то. Да-да-да. Ладно, загляни в большой шкаф возле холодильника.

– Здесь нет холодильника, – взгляд нащупал бутылку пива на подоконнике. Откупоренная. Я принюхался. Без разницы. Все воняет блевотиной. Даже пиво.

– Забыл-забыл. Это был второй приезд полицейских, – как-то невесело хихикнул телефон. – До сих пор не понимаю, как ты в одиночку дотащил двухкамерный холодильник до балкона. Помнишь, у твоего подъезда в подвале пара бомжей обосновалась. У них еще болячки на физиономиях такие страшные-страшные, что даже полицаи на них забили и забыли о их существовании.

– Насмерть? Обоих? – ноги подкосились, и я присел на трехногий табурет. По воспоминаниям раньше ног у него было больше.

– Нет-нет-нет. Несварение говорят было. Холодильник полный жратвы козырек над входом в подвал проломил и застрял там. Теперь они на тебя молятся, и каждое утро смотрят вверх в ожидании нового холодильника. Правда, пивные бутылки с мочой снизили уровень фанатичной религиозности.

Еще раз принюхавшись к содержимому бутылки поставил ее на место. Я вообще в бога не верю.

– Енот, какое отношение бомжи имеют к пятнам на моем потолке? Бомжей двое. Пятен три.

– Точно три? Точно-точно?

– Три здоровенных кровавых пятна. Куча стекол на полу и много желтых ляпок везде.

– Ты когда в поиск уходил среди покупок были три банки томатного сока и несколько упаковок яиц. В моменты просветления кровавой мери догонятся. Точно-точно. Ты сказал, что это пойло твой дух просветляет.

– Понятно, – вздохнул я. – Открывай. Привези пива и еды.

– Нашел? – восхищенно выдохнул Енот. – Где?

– Ищи рифму, – буркнул я. – Пиво. Еда. Отбой.

Вот и закончился очередной поиск. Уже и не помню какой по счету. Наверное, стоило бы вести дневник. Записывать, что и где нашел. Записывать? Что? Координаты, которых нет? Предметы, которых не существовало или о которых забыли? Зачем? Обычный человек в лучшем случае воспримет как записки сумасшедшего. Коллега, если таковые имеются, покачает головой и отправится в свой поиск. У каждого свой путь.

Уткнувшись лбом в спасительно холодное стекло, я изучал подзабытый мир. Мой мир. Енот уже наверняка обрадовал шефа. Процесс пошел. Группа подъем. И понеслись. Все это будет завтра. Не, интоксикация от двухнедельного… без двух дней двухнедельного запоя так быстро не исчезнет. Скорее послезавтра. Я конечно заранее, до начала процесса провел подготовительные процедуры, но процесс затянулся. Цель оказалась непростой и путь в стиле Сусанина. Когда дойдет до дела, спутники будут в восторге от пути.

Но все это будет потом. Сейчас я созерцаю начало зимнего дня. Машут архаичными лопатами дворники. Тянутся гусиные вереницы простолюдинов от парадных до остановок. Фыркают, выбираясь из сугробов стоянок автомобили. Максимум позитива это детишки. Выскакивая из бездонных чрев многоэтажек, они первым делом падают в сугроб или пуляют снежком в кого-нибудь. Им нет дела, что родители спешат на работу, а их ждет садик или школа. Первый снег и этим все сказано. Чистый снег. Чистые эмоции через край. Бедные мамаши и очень редкие папаши пытаются вернуть малышей в свою серую реальность. Они уже не помнят, что такое быть ребенком. Они не верят в чудеса и забыли вкус настоящего счастья. Они уже не помнят, что порция эскимо может доставить радости куда больше чем новый ноутбук или лексус под окном. Что первый поцелуй любимой дает душе крылья, а жрицы любви публичного дома всего лишь будят воспоминания об этом. Для них – букет фиалок под дождем на велосипеде через полгорода, только для того чтобы ОНА улыбнулась – нерациональная нелепость. Ласковая улыбка мамы тускнеет в памяти под грузом пустых бытовых забот. Доминирующее слово на устах – «надо». Надо в садик. Надо в школу. Надо к бабушке под присмотр. Взрослые забыли себя прежних. Стали рабами социума. Слово-то какое мудреное. Мой скудный умишко не в состоянии его постигнуть. И я рад этому. Рад, что стою в стороне от стада потребителей, управляемых рекламой, модой. У меня свой взгляд. Своя жизнь. Свой путь. Иногда я даже не уверен, что я из этого стада. Это я про хомо сапиенс.

Щелкнул замок входной двери. Этот замок открывается только снаружи. Затрещал дверной звонок, напомнив о головной боли. Пошатываясь из стороны в сторону, я направился в прихожую. Топорик, для разделывания мяса, воткнутый в голову лося над входной дверью вызвал улыбку. Хорошо я ему засадил промеж рог. Попытки извлечь кухонную принадлежность из жертвы таксидермиста не увенчались успехом. Топорик крепко засел в черепушке. Не та уже силушка. Не та.

– Кто? – крикнул я, стоя сбоку от бронированной двери.

– Ищи рифму алкоголик, – заорал Енот из подъезда. – Открывай-открывай.

– Енот, это точно ты? – поинтересовался я, набивая дату и время своего рождения с точностью до минуты одновременно двумя руками на двух пультах, размещенных на противоположных стенах узкого коридора. Идея шефа. Когда я в поиске, то практически невменяем. Другими словами – пьяный в хламину. Вот и придумали выход с защитой от пьяного. Нужно всего лишь синхронно на двух пультах набить последовательность цифр. В общем, перестраховались как могли, чтобы оградить мир от меня нетрезвого а меня от мира беспощадного. Но иногда я и сам себя удивляю.

«Клац» – сказал распахнувшийся сейф.

«Хрясь» – сработал внутренний замок на двери. С третей попытки – почти трезвый.

Дальше работают рефлексы. Мозг отдыхает. В левую руку детонатор. Осколочная мина направленного действия находится в стенном шкафу напротив входной двери. В правую – пистолет. Надо будет сказать шефу, что пуленепробиваемые стекла это хорошо, но доступ на балкон стоит ограничить. Вчера холодильник – счастье бомжей, а завтра – завтра моя фантазия изрыгнет нечто смертоносное. Лучше без балкона. Ограничимся форточкой.

– Шило, это я. Енот. Точно-точно, – его голос дрожал. Как-то его голос показался мне недостоверным. С тех пор соседи напротив со мной не здороваются а Енот осторожничает.

– Заходи, – я коленом толкнул задвижку.

Дверь приоткрылась, и в нее бочком просунулся мужчина лет тридцати. Невысокого роста. Свободный костюм скрывал излишнюю полноту. Как всегда гладко выбрит, и словно вчера подстрижен. Маленькие глазки за толстыми линзами очков метались между шкафом и стволом пистолета. Руки в карманах строгого пальто нервно вздрагивали.

– Шило, держи себя в руках, – дрожал не только голос. Дрожал второй подбородок и пухлые щечки. – Шило, мне не нравятся твои глаза. Ты точно меня узнаешь? Это я-я-я, Енот. Точно-точно. Шило, убери пистолет и сними палец с кнопки. В твоей засратой хате только моей кучи перепуганного дерьма не хватает.

– Пиво?

Енот вытянул из пакета с логотипом ближайшего супермаркета бутылку.

– Держи.

– Дверь закрой, – я сунул в карманы джинсов арсенал и принял сосуд просветления.

– Ты как? – поинтересовался Енот, брезгливо осматриваясь. – Обосрал все, что не смог облевать? На этот раз ты себя превзошел. Ты в курсе, что мне должен? Каждая беседа с полицейскими денег стоит. Они тут как мухи на дерьмо. Сперва глюки решетил. Соседи оценили. Да-да-да. В полной мере. Кстати в твоем доме, именно в этом подъезде и особенно на этом этаже упали цены на недвижимость. Потом бомжей осчастливил. Мусоровоз чем тебе не угодил?

– Мусоровоз? Не, с правоохранителями я стараюсь не связываться.

– Шило, ты мозг пропил. Речь об ассенизаторе. Мусоровозы сгинули в далеком совдеповском прошлом.

– Енот, не шуми, – я в два глотка осушил бутылку. – Не помню я. Жратвы и пива.

– В твоем поведении от человека становится все меньше, – произнес Енот, протерев толстые линзы очков. – Шило, ты деградируешь. Поиск сжирает твой мозг. Поверь, Шило, тебе ходки три осталось и человека в тебе не останется. Точно-точно. Не сомневайся.

– Жратвы и пива! – рявкнул я.

Енот молча разгрузил содержимое пакета на чистый край журнального столика. Не ожидая пока я начну трапезу он, глядя под ноги, вышел на балкон. Дрожащие пальцы только с третьей попытки родили пламя на кончике сигареты.

– Енот, – крикнул я, откупоривая очередную бутылку. – Хватит мерзнуть. Давай поговорим. Можешь курить тут. Хуже уже не будет.

Прикуривая новую сигарету от окурка, Енот присел на краешек кресла напротив, предварительно сбросив на пол носком сверкающего ботинка ворох грязной одежды.

– Слушай Енот, ты сегодня какой-то не такой. Обычно ржу не могу… а тут на лице грусть-печаль гуляет. Поначалу качественно дурака валял. Шутил привычно. Это к чему? Дорога пугает? Так мы легких путей не ищем. Ты вспомни – разными местами ходили и всегда возвращались. И сейчас вернемся.

– Шеф нервничает,– вздохнул Енот и щелчком отправил окурок в приоткрытую балконную дверь. – Ты в последнее время доставляешь много-много забот. Сроки затягиваешь. Буянишь. Да-да-да. Буянишь. В следующий раз мне придется обыскать твою берлогу на предмет оружия. Откуда ты его вообще взял? Есть же пистолет в сейфе… на всякий случай… Ты представляешь, чего стоит замять все твои выходки? Да у шефа связи и деньги. Мне кажется, что он способен решить любой вопрос…

– Ну, прям боженька воплоти, – я впился в гамбургер. – Вкуснотища. Будешь? Ну как знаешь. Только не делай такое лицо. Не хотел бы он таких забот – отгрохал бы мне в тихом заповедном месте особнячок. И пугал бы я не пиплов а в лесу медведей… Не, нафиг медведей. Лучше чайки и дельфины в лунной дорожке. О! Точно! Остров! И никаких забот. Маленький персональный остров.

– Стрельба. Летающий холодильник, – перечисляет Енот, пропустив мою речь мимо ушей. – Вопли и нецензурная лексика. Метание картошкой в котов у подъезда. Да-да-да. Прицельное метание. И это видели дети.

– Это помню! Это за дело. Месть, так сказать. Ты когда-нибудь вступал в подъезде в…

– Помочился на дворниху… дворничку… э-э-э, ну ты понял.

– Так она ж сачкует. У нее не работа, а сплошные перекуры и лясим-трясим с местными бабами. Непорядок, как сказал бы наш Ромич.

– Мусоровоз…

– О, хорошо, что напомнил! – я даже отставил бутылку в сторону. – Заинтриговал. Хоть убей, мусоровоз не помню. Осквернил? Не? Сказал что-то нехорошее? Не? Не то? Картошкой как в котов. Коты, кстати заслужили.

С трудом сдерживая улыбку, Енот прошествовал на балкон, лавируя меж пятен сомнительного происхождения на ковре. Подкурив очередную сигарету, он поманил меня пальцем.

Балкон был усыпан снегом. Израненные ступни нырнули в белый холод. На фоне зимней чистоты я выглядел как ворона, страдающая хронической диареей. Грязные донельзя джинсы точно летопись последних двух недель. Некоторые строки вызывают стыд и отвращение. Я вспомнил, что убил лося за неразделенную любовь. И на брудершафт он пить не хотел. Те же две недели футболка служила не только носовым платком и салфеткой, но и возможно туалетной бумагой. Свежий зимний воздух был осквернен одним моим присутствием.

– И чего? – мрачно поинтересовался я. – Зима. Холодно.

Блеснули на солнце толстые линзы. Пухлые губы растянулись в улыбке. Палец-сарделька ткнул вниз и вправо.

– Это все я? – присев на порог поинтересовался я. У шефа таки связи достойные. Замять такое…

– Ты не представляешь, какой тут был цирк, – захохотал Енот, хлопая себя по бедрам. – Полиция. Пожарные. Спецназ пригнали. Точно-точно. Спецназ. Окружающие дома перетрусили. Собаки с полицией обыскивали квартиры на предмет взрывчатки, а конкретнее РПГ.

– Э-э-э, стой-стой, это не я. Точно не я. Не было у меня никогда гранатомета. Да был пистолет. Прикупил по дешевке и пару обойм бонусом добавили. Но это ж обычный макар. Но чтобы так… Не, Енот не я это.

Я зачерпнул горсть снега и обтер вспотевший лоб. Одно дело холодильник, а реактивный противотанковый гранатомет это из другой епархии.

Енот ткнул пальцем в угол балкона. И что? Сломанный стул без двух ножек полотенцами привязан к перилам. Разорванный коробок спичек. Рваный бинт. Банки чего-то чистяще-моющего. Аптечка перепачканная чем-то розовым. Наверное, марганцовка из старых запасов. Пустые бутылки из под водки. Вскрытая упаковка презервативов.

Сияние физиономии Енота затмило зимнее солнце. Жестом фокусника достающего из кролика шляпу… тьфу-ты гадость какая, кролика из шляпы, он снял с ножек стула эспандер.

– Ты еще и химик, – смеясь, он похлопал меня по плечу и вытер ладонь носовым платком. – И снайпер. Да-да-да. Снайпер. Всегда считал, что оружие это не твое. Ладно, хватит любоваться на деяния рук своих. Холодно. Пошли.

Бросив последний взгляд на выгоревший скелет мусоровоза, я закрыл дверь и задернул штору. Не хочу этого видеть. И помнить не хочу.

– Кто-то пострадал? – мрачно спросил я, откупоривая бутылку пива об угол стола.

– Нет, – Енот проследил за кусочком лака, отколовшимся от стола. – Ты пристреливался. Первые два легли рядом. Водила оказался бывалым. Интернационалист. Сработал рефлекс. Третий заряд лег точно в цель… Так, давай заканчивать с твоими подвигами и переходить к делу. Ты нашел? Точно-точно?

– Точно. Как всегда.

– И где?

– Про рифму я уже говорил? Тебе на словах или карту нарисовать? Лучше глобус. Сколько осей предпочтешь? Три традиционных? Или еще время добавить? И учти, не всегда и не везде ось это прямая и далеко не всегда их три.

– Ну да-да-да, не подумал, – хмыкнул Енот. – У тебя своя координатная сетка. Ты главное привязку вернуть не забудь. Шеф не простит, если эта безделица потеряется. Ты же ее не потерял?

– Спроси чего полегче, – отодвинул я опустевшую бутылку. Внутри стало уютно и тепло. Недавняя хворь отступила. Захотелось прилечь и вздремнуть. – Что на этот раз было? Напомни.

– Ты что! – вскочил на ноги Енот. – Потерял? Это недопустимо! Недопустимо!Ты не представляешь, что это для него значит!

– Не ори, – сонно зевнул я. – Я не помню. «Это» – не самое лучшее описание предмета. Круглое? Квадратное? Съедобное? Ха! Помнишь, как-то привязкой была засохшая печенюшка. Ей лет сто было. Я тогда ее чуть не схомячил.

Енот неожиданно прытко подскочил ко мне и встряхнул, ухватив за плечи.

– Кусок дерева, Шило. Кусок дерева, – крикнул он мне в лицо. – Вспоминай! Где?

Енот сегодня прям сам не свой. Обычно весельчак и балагур тормошит меня точно тряпичную куклу… Кукла… Точно, перед этим была привязка кукла. Странная такая. Ручной работы. По грустному деревянному лицу с огромными глазами-жемчужинами катилась деревянная слеза… Деревянная. Деревянная… Кусок дерева…

– Енот, посмотри в сортире, – сонно пробормотал я, закрывая глаза. Тяжелая голова опустилась на стол. – Или в ванной. Ищи где вода и пустые бутылки из под рома.. Корабль укажет нам путь. Ветер надувает паруса. Йо-хо-хо и бутылка рома.

На горизонте возник необитаемый остров. Пальмы. Чайки. Обнаженные туземки с корзинами фруктов на головах.

Меня толкнули в плечо.

Енот разве что кислотой не плевался.

– Что привязка в унитазе делает?

– Наверное, плавает.

– Зачем?!

– Чтобы не утонуть.

Я приподнял свинцовые веки. Енот не на шутку разошелся. Пухлые кулачки аж побелели от злости. Так гляди и в морду мне даст. И чего он к этой деревяшке прицепился? Щепка как щепка. Чуть длинней ладони и пальца в два шириной. Смазанные остатки орнамента и вкрапления мелких камушков. Почерневшее от времени дерево пахнет солью и смолой.

– Шило, твой мозг тебя предал! Зачем ты засунул привязку в унитаз? Ты мог ее испортить! Да-да-да! Испортить! Ты же знаешь, как шеф относится к этим предметам. Ты идиот? Ты вообще меня слышишь? Алле, дома кто есть? В этом скворечнике все сдохли?

Он постучал меня костяшками пальцев по голове.

– Енот, отстань, – отмахнулся я точно от надоедливой мухи. – Наверное, так было надо. Я не помню точно. С привязкой можно разговаривать, лишь поместив ее в привычную среду…

– Говно?

– Воду, Енот воду. Деревяшка имеет непосредственное отношение к воде. Очень соленой воде.

– Ага, – присел рядом Енот. – Я уж подумал ты совсем того… Необычные возможности порождают неадекватность и сдвиг по фазе. Понимаешь, захожу я в твою фекальную комнату, а возле унитаза стоит полупустая пачка соли… И о чем я мог подумать? Обычно не это на зиму засаливают.

Я криво ухмыльнулся:

– Ты даже представить не можешь, сколько ключей я перепробовал к этой привязке. А она молчит и молчит. И ни в какую. Ты кстати, руки то вымой с мылом. Я всякое пробовал.

Енот скорчил брезгливую мину и пошел в ванную. Выскочил он оттуда с еще более брезгливым выражением на лице.

– Ты не знаешь, что Это делают в унитаз? – поинтересовался он, доставая из кармана упаковку влажных салфеток.

– Последнее время там было занято, – я кивнул на лежащую на столе деревяшку. – Мы разговаривали.

Енот осудительно покачал головой и направился к входной двери, стараясь ничего не касаться.

– За сутки очухаешься? – поинтересовался он, остановившись в дверном проеме. – Дерьмово выглядишь. Точно-точно. Дерьмово. Даже хуже чем обычно.

Я утвердительно икнул и сделал бай-бай ручкой.

Дверь захлопнулась.

-–

– Что на этот раз? – насмешливо поинтересовался Ромич, поправляя на плече тяжеленный «Вулкан». – Будем рисовать акварелью на витрине магазина игрушек или размазывать навоз по стене коровника?

Силовики из его команды дружно заржали. Стадо упакованных в доспехи узколобых амбалов, обвешанных стреляющими режущими и колющими причиндалами. То, чего хватило бы на небольшую армию, досталось десятку по заверению Ромича лучших в мире солдат. Они наша опора, защита и надежда.

Ромич полная противоположность Енота. Весь такой квадратный и мускулистый. Грубые черты мужественного лица подчеркивает благородная седина. Ему, наверное, за полтинник перевалило. Взгляд такой же тяжелый как и рука.

Енот поднял руку и смех утих. Ну да правая рука шефа, как-никак. Напутственная речь.

– Ну что, бесстрашные бойцы, – хохотнул он, уперев руки в боки и приподнявшись на носочки, чтобы казаться выше. – Пойдем и красиво умрем? Станем частью легенд про бесстрашных берсеркеров, презревших смерть. Да-да-да. Смерть. Уйдем в Вальхаллу на пылающих святым огнем драккарах. Предки будут гордится нами а дети назовут нашими именами своих детей. Потому что мы делаем великое дело! Великое. Точно-точно. Мы вершим судьбу мира. Потому что мы боги! Мы порвем всех! ДА?!

– Да! – заревела бронированная толпа, вскидывая вверх крепко сжатые кулаки. – Мы боги! Порвем!

– А можно потише? – несмело поинтересовался голос с балкона над нами. – Все-таки ночь на дворе. Можно богами стать хотя бы в восемь утра? Очень спать хочется.

– Сгинь, – посоветовал Ромич, опустив ладонь на рукоять пулемета.

– Ну, в Вальхаллу так в Вальхаллу, – покорно хлопнула балконная дверь.

– Енот, заканчивай политинформацию, – сказал я, с опаской глядя по сторонам. – А то щас понаедут фурии с огнями святого Эльма на крышах бобиков.

– Давай, – кивнул Енот и сделал всем знак отойти в сторону. – Поехали-поехали!

– Гагарин нашелся, – презрительно сплюнул я. – Вези, раз такой умный. Вон, Ромич подтолкнет.

Командир силовиков недовольно рыкнул. Я показал ему в отместку язык.

– Ша! Всем! – поднял я руку вверх. – Действо начинается. Смотрите и учитесь. И кусайте губы от зависти.

Старый город. Полночь. Древние двухэтажки, еще царской эпохи, богато украшенные барельефами с античными сюжетами, запорошены снегом. Крепко отдают мочой парадные с мраморными ступенями и витыми перилами. Тоскливо орут коты, проводя ревизию мусорных баков. Глухо отстукивает колесами по окоченевшим от холода рельсам трамвай в квартале отсюда. Ворчит вдалеке перекормленным на ночь желудком сталелитейный. Сверкает над головой гирляндами огоньков вышка мобильной связи. Из тьмы в моргающий желтый свет светофора вынырнула ищущая приключений стайка гопников. Сверкнули из под козырьков кепок жадные до легкой наживы глазенки. И тут же погасли. Не тот вариант. Толпа народа, увешанная оружием отпугнет и не таких. Ночные падальщики бесшумно скрылись в подворотне.

Шаг вперед.

Дорога всегда начинается с шага. Не в первый раз иду и все равно как в первый раз. Никогда не знаешь, куда приведет тебя твой шаг. Можешь предполагать, догадываться… Но пока не шагнешь – не узнаешь. И в этом свой кайф. Ты впервые берешь в руки привязку. Вдыхаешь ее запах. Пытаешься прочесть ее душу. Да, это всего лишь вещь, но и они имеют нечто невидимое обычным взором. А она как капризная девушка. Сплошные отговорки и ничего конкретного. Все вокруг да около. Ни кто, ни откуда, одни секреты. И пока не поместишь ее в привычные комфортные условия, разговора не будет. Но попробуй угадай кто откуда родом, и что кому по душе. Вот в этом и кроется мой талант. Я умею договариваться с вещами. Они нашептывают мне на ушко свои секреты. Жаль, с девушками все куда сложнее.

– Шило, ты уснул? – поинтересовался Енот, застегивая камуфляж под горло и поеживаясь. – Бойцы готовы замерзнуть ради великой цели. Я нет. Можно как-то быстрее-быстрее?

– Дерево и соленая вода, – пробормотал я, подходя к ветхому дощатому забору, ограждающему то место, где еще лет пять назад вместо ветхого строения прошлого века должен был вырасти современный многоквартирный дом. Брызнула на пересохшие доски обогащенная поваренной солью вода из заранее приготовленной бутылки.

Секунда. Вторая. Минута. Еще минута.

– Шило, мы куда-то идем, или можно по домам? – язвительно поинтересовался Енот и поправил ремень. Военная пятнистая форма сидит на нем как влитая и выглядит словно только с витрины. Бледная луна отражается в вычищенных до блеска берцах.

– Енот, существует единственное место, куда тебе стоит пойти, и это точно не дом. В таких местах не живут. Даже такие как ты.

Я сделал глубокий вдох.

Показалось?

Еще вдох.

– Морем пахнет, – мечтательно сказал боец за спиной. – Я в Крым в этом году с женой и дочкой ездил. Там такое море. Прозрачное и пахнет… Как сейчас… И крабы на дне…

– И крабы на дне… – шепнул я улыбаясь. – Будет вам море. Едем, господа!

Финал моей работы.

На плечо легла рука Енота. Не оглядываясь, знаю, что за спиной выстроилась живая многоножка, перевязанная одним касанием. И ни дай бог убрать рук с плеча впереди идущего.

Шаг вперед. Дощатый забор рассыпался пылью, освобождая дорогу. Снежный вихрь на прощание хлопнул по спине. В лицо ударили теплые соленые брызги. Полуденное солнце резануло глаза. Скрипнула под ботинками дощатая палуба. Качнулся горизонт. Хлопнули над головой надуваемые ветром паруса. Чайки передразнивают гортанные крики матросов.

– Господа, приехали. Оплата по счетчику, – я присел, прислонившись к борту. Устал. Выпить бы. Глядя на разворачивающихся в боевой порядок бойцов, я выудил из рюкзака бутылку рома. Я свою работу сделал. Привел. Дальше мясники работают. – Ваша цацка там, на корме

– Вперед! – скомандовал Ромич, опуская прозрачно забрало.

Бойцы растянулись от борта до борта. Лязгнули затворы. Печально взвыли, раскручиваясь, стволы «Вулкана».

– А можно хоть раз без смертей? – попросил я, приложившись к бутылке.

– Это война детка, – заржал Ромич и бойцы поддержали его.

Авторитет командира неоспорим. Они ему чуть ли в рот не заглядывают, и любой приказ выполняют без промедления. Они как стая. А Ромич, умудренный жизненными опытом вожак, с неизвестным количеством войн за спиной.

– Если не будут мешать, припугните и все, – осудительно глянув на бутылку, сказал Енот. Он еще не до конца отошел от дороги и раз за разом вытирал салфеткой губы. Чтобы не упасть он ухватился за плечо одного из бойцов. Он единственный, кто так тяжело переносит дорогу. – Сделаем подарок нашему проводнику. Пока он еще в состоянии его оценить. Да-да-да. Оценить.

– Спасибо Енот, – я поднял в его сторону бутылку. – А и с кем тут воевать? Галеон. Средневековые торговцы. Этот мир отстал от нашего как минимум на три столетья. Такие посудины канули в историю в конце восемнадцатого века. Плюс минус. Даже если это не клон Земли, история почти везде одинакова. Шмальни разок поверх голов, они за борт сами попрыгают. Забираем цацку и топаем домой.

Мы стоим на баке трехмачтового галеона. За спиной форштевень, украшенный очень грудастой теткой. Мастер воплотил в статуе свою сексуальную фантазию. Волны раз за разом омывают рассохшееся от времени деревянное лицо. Потрескивает над головой рангоут. Хлопают надутые паруса. Перед нами на палубе и мачтах застыли десятка полтора низкорослых раскосых матросов. Из одежды по большей части полотняные шорты.

На юте, возле штурвала, стоит крупный мужчина в богато украшенном камзоле. Ботфорты завернуты у самых колен. Треуголка увенчана пышным пером. Густая борода почти касается пояса с кривой саблей. Дымится длинная трубка.

Возможно, именно так выглядели торговые корабли нашего прошлого. Вот если верить книгам, прочитанным в детстве, на палубе должны быть пушки. Ведь всегда найдется жадный до наживы пират. Какой лакомый кусочек – галеон, идущий из Нового света в Европу. Сколько на борту испанского золота. А тут ни пушек, ни мушкетов. Из оружия – сабля капитана да ножи на икрах матросов. Наверное, в этом мире история пошла более мирным путем и бесстрашным покорителям океанов не грозит ничего кроме природной стихии.

Взгляд капитана пробежался по незваным гостям и уперся в меня. Криво ухмыльнувшись, он коснулся пальцами края треуголки, словно приветствуя меня.

Очередь из вулкана распорола парус. Пышное перо на капитанской треуголке точно бритвой срезало. Но ни единый мускул не дрогнул на его лице.

– Как я его! – захохотал Ромич. – За борт обезьяны! Теперь я капитан!

Матросы начали медленно отступать к корме. Капитан снял треуголку и огорченно потеребил остатки пера. На лице скорее удивление, чем страх. Смертный приговор для него и команды. Герои долго не живут. У труса шансов больше.

Бойцы неторопливо двинулись вперед. Довольно ухмыляющийся Енот вразвалочку отправился за ними. Он даже не удосужился кобуру расстегнуть.

Я приложился к бутылке и отвернулся. Надоело. Насмотрелся. Если шокированный нашим появлением и демонстрацией силы экипаж падет ниц и поверит в пришедших с морским ветром богов, то отделается парой нравоучительных пинков. Но стоит сверкнуть хоть одному клинку и Ромич получит повод. А его хлебом не корми, дай пострелять.

Я устремил взгляд вверх, где сквозь паруса подглядывало солнце. Перепуганные стрельбой чайки кружили над кораблем. Над ними ветер пинал отары упертых туч. Они кружились, вертелись, но никак не желали покидать пастбище. Наконец ветру надоели гуманные методы, и он дунул так, что непокорная отара отлетела к горизонту, обнажив тусклые лучи еще одного солнца. Я хлебнул рома, чтобы прояснить картину. Так, мы на клоне нашего мира. Ощущения привычные. Атмосфера и сила тяжести вопросов не вызывают. Декорации типичные для отставшего мира. Это в опережающих мирах надо фантазировать. А ту просто вспоминаем учебник истории, учитываем возможные отклонения, и все. Альтернативные ветви развития не предполагают появление второго светила. А второе светило это изменение всего. Орбиты планеты. Времен года. Продолжительности дня. Климатических условий. А значит…