Виктор Балдоржиев
Приглашение в тишину
Приглашение в тишину
Очарование и разочарование
Стихи я писал с детских лет. Видимо, с такими природными потребностями родился. Нормально я себя чувствовал только тогда, когда был одинок и писал. Думаю, что только в эти мгновенья я становился самим собой, а во все остальное время мечтал о встрече с подобными себе особями. Но пути мои пересеклись с ними в уже зрелом возрасте. И как же я потом разочаровался своём «творчестве» и в них.
Но прошлого не изменить, стихи эти публиковались в разных журналах и книгах. Разочарование снова сменилось очарованием. Сегодняшнее всегда прекрасно. А в строках сконцентрировалась уже история.
Как и у всякого звезданутого человека нетленки мои разделены на ранний и поздний периоды, где – время, люди, недоразвитость и потуги к развитию. Мы люди своего времени и своих вождей, лишенные мозгов. Но и в таком состоянии радуются и творят живые существа, но и придя в себя, что-то переварив, осознав, даже родившись заново, они не оставят то, что пережито. Успокоив себя, я начинаю собирать пройденные состояния.
Настроения, друзья!
Из ранних
Путь сомнений
Ах, сколько в жизни за мгновенье
Событий, действий роковых.
Мятежных мыслей и волнений.
Свершений – ложных и пустых…
Так пусть ведет нас путь сомнений
К познаньям истин вековых.
Как вечный двигатель стремлений
И наших помыслов земных!
Старые чабаны
1
Вхожу с почтеньем в новое жилище,
В колхозную обитель чабанов,
Где рядом с телевизором как в нише.
Сандаловые домики богов…
Латунь и медь! Начищенные боги.
Сощурившись бесстрастно на экран.
Про мирские слушают тревоги,
Хозяйка наливает мне айран…
Старик, тревожась, ходит по квартире.
Прислушиваясь к гулу за окном.
Я думаю о судьбах и о мире
Сородичей моих в краю степном.
Метель в трубе беснуется и воет.
Однако степь жестока и темна!
Вдруг в ночь старик, ссутулившись, уходит.
Старуха не отходит от окна…
Там стонут ненадежные кошары.
И гаснут звезды в круговерти тьмы.
Шарахаются в ужасе отары
Средь душу леденящей кутерьмы…
2
Они давно отспорили с ветрами.
Но души их в квартирах не живут.
А в сенях, звеня чуть стременами,
Их снова седла в шурганы зовут!
Им смотрят вслед старухи, дети, боги.
Им надо в путь – ветрам наперекор!
Их жизнь в степи, в завьюженной дороге.
И не покинуть вечный им дозор…
Перед началом охоты
Обживают деды завалинки.
Свои весенние рубежи!
Отцовские, пыльные, валенки
На тугие кромсаем пыжи…
Снег сошел, и земля обнажилась.
Пахнет дымом дорожных костров.
Говорят – уже где-то садилась
Беспокойная стайка чирков.
Расчехлились! И ружья достали.
А в озерах вода все синей!
Даже вроде бы, будто видали
Одинокую пару гусей!
Гонимы инстинктами древними.
Подсчитываем боезапас.
А собаки глазами верными
Вопросительно смотрят на нас…
Сельский праздник
Сельский праздник бесится в разгаре!
Разноцветье… Солнце… И жара!
А премии – механизаторам -
Выдали заранее. Вчера!
А сегодня – речи и концерты,
Автолавки с раннего утра
Предлагают соки и консервы.
Женщины… Мужчины… Детвора…
Грамоты почетные, дипломы,
Председатель щедро раздает.
Представитель местного профкома
Что-то там, кому-то, выдает…
Сельский праздник бесится в разгаре!
Лето… Коммунисты… Духота.
Во хмелю поцапались вдруг парни -
Треск штакетин… Драка! Суета…
Участковый… Пачку «Беломора»
Вытащил из желтой кобуры.
Праздник! Пьяный… По колено море!
Шум и гам. Кино для детворы!
На сельскохозяйственном просторе
До усталой сумрачной поры
Не смолкают драки, разговоры,
Сельсовет с горящим гордо взором
Гордо эмигрировал в дворы…
Участковый – час на телефоне!
Не понять в тех драках, кто есть кто.
Заодно влепили и «профкому».
Кто влепил? И главное – за что?
Сельский праздник бесится в разгаре!
Люди разминаются в угаре.
Коммунисты… Визг и суета.
Разноцветье. Речи… Духота!
Журналистам вечером поддали,
Чтоб «пущай» об этом не писали…
Все вокруг поет, ликует, пляшет,
Участковый спит без кобуры,
И целует Ванька девку Машу,
Белый месяц скрылся до поры…
Районный фотокорр
Ветер жаркий и попутный,
Степь шершава, как чепрак,
Соль в озерах бледномутна,
Пеннознойный солончак!
Сушит солнце жгуче-белое
Травы, землю – до основ!
Где же суслик оробелый,
Враг народных колосков?
Кружит коршун в небе желтом.
Жажда! Пыльная жара!
«Волги» черные – у поля,
А по полю – трактора…
И – снимает оробело
Знойный полдень фотокорр:
В черных «волгах» – люди белые,
Очень важный разговор…
Фотокорр, вернувшись с трассы,
Ставя старенький штатив,
Будет думать про контрасты,
Негатив и позитив…
Оживут на снимках влажных:
Белогалстучный райком,
Знойноглинистая пашня,
Загорелый агроном…
Черной-ночью, в красных ваннах,
Жизнь без ретуши – не в лад?
Заглянцованно, обманно,
Днем те снимки заблестят…
В командировке
Журналистам районных газет…
Будет так: у пыльного кювета
Зафырчит наш «Газик» ни с чего.
Что-то там – в моторе перегретом,
Видно, отчего-то не того…
И шофер, невыспавшийся, сонный,
Будет рыться в пыльном бардачке.
И гурты на пастбищах отгонных
Заклубятся пылью вдалеке!
Но редактор скажет нецензурно -
Рухлядь ждут утиль и вторсырье,
Что, конечно, это неразумно -
На балансе числится старье.
Что расходы вчетверо излишни,
Нервы на пределе у него,
Но ему в «инстанциях всевышних»
Отвечают что-то не того…
А шофер наш скупо улыбнется,
Зазвенят потертые ключи.
Вдруг мотор, чихая, заведется,
И редактор, хмурясь, замолчит.
Едем по извилистым дорогам,
Степь – до горизонта самого!
Где-то в нашей жизни отчего-то
Почему-то, что-то, не того…
Пал Иваныч!
Депутат народный, с партбилетом,
Пал Иваныч, ездил в дождь и в зной.
И теплом души его согретый
Жил народ на вахте трудовой!
Трактора пыхтят под небом низким,
Бригадир команду подает,
И, в спецовке, прямо к коммунизму
Труженик полей их поведет!
Степь да степь широкая привольна!
А в степи отары и туман…
Труженик степей опять доволен -
Пятилетний выполнил он план:
Секретарь райкома держит слово,
Нечего тут даже обсуждать:
«Надо увеличить поголовье,
Надо – молодняк осеменять!»
Ехали машины по дороге,
В черных «Волгах» – добрые слоны,
Были председатели в тревоге,
Были в беспокойстве чабаны…
Скрылись трактора за горизонтом,
Молодняк упитан был и цел!
Секретарь райкома встал под зонтом
И победным взором оглядел:
И дымок, что пыхал к коммунизму,
И над юртой трепетный кумач,
И того, кому он вставил клизму,
По-партийной линии – строгач…
По-простецки выпили, без чванства,
Развернулись – снова заседать!
И простую пыль из-под начальства
Очень было радостно вдыхать!
Но ягнята вымерли все за ночь!
(Маленький ягненочек такой!)
Секретарь райкома, Пал Иваныч,
Что же ты наделал, дорогой?. .
Что же ты наделал, окаянный,
Что же ты наделал, дорогой!
Степь да степь привольная в тумане,
По дорогам дождик проливной…
Вечерняя беседа стариков
Мерцанье звезд ночного небосвода.
Сиянье вод задумчивой реки.
Таинственно прислушалась природа -
О прошлом вспоминают старики!
О прошлом вспоминают старики.
Сплетая вязь забытых мудрых слов.
Как от меня слова те далеки!
И как найти мне тайны тех годов?
Как разгадать сплетенья мудрых слов.
Забытые легенды и преданья?
Ведь я, потомок грозных седоков,
Как гость незваный слушаю сказанья.
Гураны
Над степью бурятской бураны.
Знобящий студенистый снег.
И житель здесь прозван гураном.
Чалдонской земли человек!
Мы к этим границам России
Корнями навек приросли.
Не каждому в мире по силам
Быть жителем нашей земли…
Живем мы в извечной тревоге
С языческих древних веков.
Остроги, остроги, остроги.
Да зоркие вышки постов!
Что можно из ссыльного выжать
Средь этих дождей и снегов?
Да разве б смогли они выжить
Без наших гуранских хлебов!
На нашей земле добывая
Свинцово-убойный металл.
Бродяга, судьбу проклиная.
Как в песне поется, бежал!
Крамольники, вольные души.
Едва доходили сюда.
И сотнями гибли от стужи.
Гураны здесь жили всегда!
И край мы родной защищали
С молитвой: «Господь нас спаси!»
Мы свой «Капитал» изучали
В серебряных копях Руси…
Не мы под ружейные дула
По этим острогам прошли.
Но были еще караулы
Вдоль рек забайкальской земли!
И помнят, конечно, издревле
Чубатых и смуглых солдат
Болгарские Шипка и Плевна.
Высокие горы Карпат.
Легенды про войны и бури
Гураны доныне хранят.
Защитником был Порт-Артура
Мой прадед – казак из бурят!
Гураны из белого стана.
О вас я судить не могу…
И красные роты гуранов
Под Спасском на белом снегу…
И тридцать седьмые, как раны.
Как кровь на осенней стерне!
А сколько погибло гуранов
В последней – надеюсь войне!
Над степью бурятской бураны.
Знобящий студенистый снег.
И житель здесь прозван гураном.
Чалдонской земли человек!
Рассказ партизана
«В мутных зарослях болота
Третьи сутки мы лежим.
Кроет немец с миномета.
Гарь. Разрывы! Смерть и дым!
Лейтенант, мальчишка длинный.
Весь разбух, к воде припал.
В первый день осколком мины
Был убит он наповал…
Мы отходим дальше, дальше.
Рядом воду рвет фугас.
И на странном этом марше
С каждым днем все меньше нас.
Репродуктор глуше, глуше
Вслед хрипит из темноты.
Бьют из пушек. Вот и суша!
Партизанские посты…
По весне, в начале мая.
Время вспять во мне идет:
Не Берлин я вспоминаю -
Лето… Сорок первый год…»
Ночной вокзал
За день загнанный, утомленный,
Почивает люд городской…
В сонно-синих огнях неона
Хрипло дышит вокзал ночной!
В этом месиве тускло-пестром
Спят студенты, учителя,
Спят колхозники, спят медсестры,
И – солдаты, смяв кителя…
Спят на сумках и чемоданах
Работяги-отпускники,
Спит семейство смуглых цыганов,
Расстелив свои тюфяки!
На ступеньках средь шума, гама,
Еле втиснувшись в крепдешин,
Дебелая рыхлая дама
Ловко лопает беляши…
Да обмахивается платочком -
Духота и в ушах трезвон.
Может в техникум едет к дочке,
Или – к чаду в часть-гарнизон.
На девчат она смотрит прямо,
На издерганных алкашей.
В ней не меньше ста килограммов
Раньше съеденных беляшей.
У буфета старушка платит
За ватрушку и молоко,
Смотрит, щурясь, на кофты, платья,
На кольца из злата-платины,
Да считает горсть медяков…
Зал гудит и готов сорваться
На вагоны, как на редут!
Изможденного оборванца
Крепыши-сержанты ведут…
Прикорнула в углу старуха,
И сыта, довольна теперь!
Дверь с табличкой. Закрыта глухо.
Депутатской комнаты дверь.
А на улице – строй военных,
Стук колес… И бурлит перрон!
И, конечно, одни – в купейный,
А другие – в общий вагон…
Мне порою бывает страшно
И обидно за род людской,
Нутряным содрогаясь кашлем,
Хрипло дышит вокзал ночной!
Здесь встречают и провожают
Вечный узел людских проблем…
Отправление объявляют,
Да счастливой дороги. Всем!
* * *
Там долг выполняют не даром,
Коран – не «Интернационал»!
В горячих песках Кандагара
Наш мальчик убит наповал…
Домой он писал, что медали
Вот-вот уже выдадут им.
Над ним не метели рыдали,
Пески проносились над ним.
Друзья его в бой уходили
Под небом чужим и седым…
На кладбище мать голосила
А орден был вручен родным.
Теперь не имеют значенья
Слова – перед кем, кто в долгу?
Там долг выполняют! А чей он?
Я тоже сказать не могу…
Тебе еще жить бы да жить бы,
И весны с друзьями встречать,
И в сладостный вечер женитьбы
Невесту в уста целовать…
Спешите жить
Спешите жить! Не умирайте
В мещанской тине и тиши.
Навскидку точно выбирайте
Дела большие для души…
Спешите жить, не времените!
В огне сгорайте, не в золе,
И так спешите и живите,
Чтоб след оставить на землей
Спешите с добрыми делами
И не щадите щедрость сил,
Так, чтобы хлеб воспоминаний
В итоге жизни не горчил…
Спешите с яростною жаждой,
Спешите так, чтоб укорить -
На склоне лет себя однажды:
«Ах, сколько б мог я совершить!»
Скоростная стрижка овец
Встаем холодными утрами.
Еще в деревне храп густой!
Еще – сонливые туманы
Плывут над пашней и рекой…
«Включай!» И с грохотом и звоном
Несется эхо по холмам.
И пот струится раскаленный
По нашим жилистым телам!
Рывком! Одной подсечкой ловкой!
Стрижем, мускулисто склонясь.
И смотрят стриженые овцы.
Изжелта-белые, косясь…
* * *
На кладбище, невзрачном, деревенском.
Тугая оглоушит тишина.
Иные не дожили и до пенсий.
Болезни, да невзгоды. И – война…
И мысли, бунтовавшие крылато.
В немыслимой покоятся тут мгле.
И нет здесь правых, нет и виноватых…
Как плохо знали мы их на Земле!
Ответ иезуитам
Все же будем однажды мы биты:
«Кто позволил без Нас им Писать?»
И анкетами иезуиты
Будут грозно при всех потрясать!
Как тюремные синие блицы,
Нам юпитеры высветят лица…
Будут долго кипеть еще страсти,
Но анкеты свои теребя,
Их не будем винить в пристрастии -
Обвиним мы самих же себя:
«Об колючки мы в ваших темницах
В кровь изранили души и лица…»
Стихотворения 1977-1984 годов.
Повесть временных лет.1984 – 1993
Брату и сестре
Предрассветные вижу виденья:
Едем мы по полынным лугам,
Мать, смеясь, на переднем сиденье,
Лицо подставляет ветрам.
И под солнцем горит кукуруза
На полях позабытых хлебов,
Да по радио хрипло и грузно
Выступает Никита Хрущев.
Ах, далекого детства картины!
И как жаль, что мы их не вернем.
Едет старая наша машина,
