Виктор Анатольевич Коробов
Тайный советник императора Николая II Александровича
– Да, ту, из которой стихи. Вы ведь расскажете, дядя Си-рожа?
– Ну, могу начать рассказывать. Но она длинная.
– Я и хочу длинную. Лучше на всю ночь.
– А спать когда?
– Я уже наспалась. Скучного много, а интересного мало.
Мы направляемся в каюту принцессы, даже не спросив разрешения императрицы.
– Ты, наверно, ещё маловата для такой сказки. Но надо же тебе расти. Если что – переспрашивай. Называется сказка «Лётчик для особых поручений».
– Лётчик?
– Да, он летает на самолёте.
– Я знаю, ковёр-самолёт.
– Нет, просто самолёт. Их как раз сейчас начинают делать. Если твой отец согласится, я бы тоже занялся самолётами для России.
– Это не сказка? Это на самом деле?
– Увы, надо делать самолёты на самом деле. И в ближайшие годы, чтобы не отстать от Европы.
– А они какие, самолёты?
– Ну, крылья неподвижные, мотор, тянущий винт-пропеллер. Сзади хвост, управлять направлением полёта и высотой. Завтра можно будет нарисовать, если дадут бумагу и карандаши.
И я начинаю рассказывать сказку Крапивина. Ольга всё проглатывает, и про драмкружок, и про зелёный билет, и про лётчика. Когда доходит до чёрного кота, её глаза начинают слипаться, но она изо всех сил таращится. Наконец, когда Алёша уже со смотрителем маяка беседовал, снова появляется Александра Фёдоровна.
– Ольга! Имей совесть! Меня нет, и ты готова не спать всю ночь?
– Но мутер, ведь интересно! Так хочется узнать, что было дальше.
– Прошу прощения, господин Попов, не смею вас больше задерживать. Думаю, завтра Государь найдёт для вас время. А ты, если хочешь услышать продолжение, спи сейчас же!
И царских апартаментов я выхожу один. Часы я уже выставил на здешнее время, и они показывают 22:37. Но, кажется, здесь распорядок как в армии: в 22 часа отбой. Во всяком случае, лишних людей я нигде не вижу, только вахтенные. Пойти к Нилову? А если он уже спит? А, наверно, так и есть. А, ладно! Направляюсь опять в свой закуток к гамаку. Зато никого не потревожу.
А, пожалуй, эта царица Александра нормальная тётка. Я бы лучше с ней работал, чем с Николаем. Он, вроде, не глуп, но… Как будто устал. Причём раз и навсегда. Или это шапка Мономаха его так придавила? Да уж, эта шапка не по всякому Сеньке.
Похоже, здешние матросы управляются сигналами дудок. Вчера я сигнал подъёма не расслышал, крепко спал, да и здесь, в коридоре, не так слышно. А сегодня проснулся – да, ровно 6:00. Слышен топот матросов, причём они не ходят, а бегают. Ну, валяться в этом гамаке нет смысла, пойду хоть умоюсь. А вот и адмирал на палубе, наблюдает за началом уборки. Смело иду к нему.
– А, Сергей Михайлович. Как спалось? И где?
– Спасибо, очень хорошо в молодом теле спится. Да там же, в гамаке.
– А ведь я вам приготовил местечко в лоцманской каюте.
– Вчера её Величество уже в половине одиннадцатого отпустила, не стал вас беспокоить.
– Хорошо, ваше место вам покажут. Что-нибудь ещё?
– Константин Дмитриевич, простите, я привык мыться часто, а тут ведь приходится и с Государыней разговаривать, и с великими княжнами. Хочется быть чистым, а то немытое тело так пахнет…
Взгляд адмирала становится гордым:
– В этом нашему кораблю есть чем похвастаться. Как никак, паровая машина. Ну и устроены три бани, царская, офицерская, ну и для матросов тоже. Они, конечно, и морской водой могут помыться, но когда холодно, по очереди баню посещают. Да вот, господин Тузовский вас проводит. И вашу каюту вам покажет.
Поляк, кажется, всё время отирается вблизи адмирала. Кажется, он сменил гнев на милость, и смотрит на меня чуть ли не дружелюбно. И он не просто ведёт меня в баню – он собирается мыться вместе со мной! Вот так честь.
Адмирал, кажется, этой баней гордится. Но мне она напоминает заводскую баню в глубинке, которую я однажды посетил. Такой же пар из трубы, регулируемый вентилем и даже шипящий похожим образом. Разумеется, никаких ароматов пива, масел и т. п. нет и в помине. Краны с горячей и холодной водой без смесителя и тазики. Душа нет. Ладно, не очень комфортно, но помыться можно неплохо. Есть и мыло, но хозяйственное, с не слишком приятным запахом. После такой бани одеколон – это нормально.
– Господин Попов, простите, я вчера вспылил. Да, Польша – это боль всех нас, поляков. Но теперь, поразмыслив, я хочу поинтересоваться у вас некоторыми подробностями.
– Станислав Ежевич, как вас лучше называть, подчёркивая уважение?
– Лучше господин Тузовский.
– Господин Тузовский, я вчера имел аудиенцию у Государя. И мне теперь строго запрещено что-либо рассказывать (Николай не догадался запретить, но я и сам понимаю).
Поляк молчит, стараясь скрыть разочарование. Ведь сам виноват, мог бы вчера узнать побольше. Теперь, наверно, разговоров не будет. Но нет, поляк находит тему:
– Господин Попов, а вы лично как к Польше относитесь?
– Вы знаете, даже с симпатией. Несмотря на недостатки, эта страна…
– Какие недостатки?
– «Как говорила моя бабушка Ядвига, мы, поляки, добрый народ, но не спрашивайте нас, как мы относимся к русским», – это цитата, но я говорю как бы от себя, – Я в основном русский по крови, и чувствую себя русским, но признаю, что поляки иногда способны на многое. Вот Шопен – это же целое явление в мировой культуре. Есть и литература польская, даже в науке кое-что.
– А шляхетство, сама идея?
– Мне ближе служение народу, стране. Конечно, выглядит красиво – обширные права, выборы короля. Но к чему это Польшу привело?
– Разве шляхтич не может служить стране?
– Может. И иногда даже получше русского служивого дворянина. Но при такой воле шляхетства и требования к их моральным качествам очень высоки.
– Вы сомневаетесь в моральных качествах шляхетства? – кажется, поляк снова оскорблён.
– Лучшими представителями шляхетства можно восхищаться. Будь все такими, или хоть половина, и Польша непременно была бы великой. А что мы видим? Страна, которая могла стать одной из влиятельнейших в мире, разделена, как туша убитой коровы. И это стало возможным только потому, что многие шляхтичи свои права хорошо помнили, а вот свой долг перед страной поставили куда-то на третье место.
– Да, это наша проблема. Каждый пан не может поступиться… Даже иногда ради Польши… Не то, что своим положением, даже тенью славы своих предков. Так вы, значит, видите главный недостаток Польши в отношении к русским?
– Ну, это только для русских главное. А по сути, для Бога… Видите ли, я полагаю, что национализм проклят. Богом. А такое проклятие… Взгляните на евреев.
– Национализм? Почему? Чем плохо любить Родину? Разве это не благородное чувство?
– Видите ли… Иудеи не приняли Христа. А ведь он пришёл в первую очередь «к погибшим овцам дома израилева». Как же так, ждали-ждали, и не узнали? Несмотря на все чудеса, на всю мудрость. Это надо очень хотеть не увидеть очевидного. Я думаю, они ждали героя на коне, грозного царя. Он легко победит весь мир, иудеи станут намного выше римлян, ну и будут править миром. Богоизбранные же. А он – бродяга нищий, воевать не собирается, израилю не то, что мировое господство – независимости не собирается давать. А уж когда въехал в Иерусалим издевательски, на ослёнке, насмехаясь над чувствами патриотов, тут уж и Иуда не выдержал, решил подстегнуть события. Ведь не может мессия позорно умереть? Значит, начнёт крушить, завоёвывать….
– Так вы думаете, прокляты не только евреи?
– Евреи само собой, но также и национализм. Сейчас националистов всё больше становится, вы присмотритесь к их судьбам.
К этому времени мы уже вытираемся, и Тузовский ведёт меня в каюту лоцманов – одна из четырёх коек теперь моя. Комфорт здесь – как в общаге. И мы снова вместе идём на завтрак. В кают-компании я явно чужой. Кажется, господа офицеры не только со мной не говорят, но и между собой говорят сдержанно при мне. Впрочем, вскоре незнакомый офицер приглашает меня к их Величествам к восьми. Как раз успею неторопливо поесть.
Офицер провожает меня на корму. Мы проходим комнатку, где я вчера с Николаем беседовал, и ещё через одну комнату попадаем в довольно обширный кабинет, заставленный книжными шкафами. Кроме Николая и Александры в кабинете ещё и Нилов. Офицер, поклонившись и щёлкнув каблуками, уходит, а инициативу берёт на себя Николай:
– Здесь нас вряд ли подслушают, но на всякий случай говорите вполголоса, мы все будем сидеть здесь, за одним столом. Не хотите ли кофе, сигару?
– Я не курю, в будущем определённо выяснят, что это вредно для здоровья. Может быть, и вам об этом подумать? Или, как минимум, не курить при детях.
– Но ведь вы сказали, что…
– Я надеюсь это изменить. Кто предупреждён, тот вооружён.
– Знали бы вы, сколько раз уже мне говорили о революции. Победоносцев, Витте, Дурново. Но рецепты лечения болезней у них разные. Есть ещё либералы, тех я вообще не слушаю. Давайте сделаем так: вы нам сейчас расскажете будущее, которое для вас история. Согласны?
– Разумеется. Кому ещё рассказывать, как не вам.
– Дмитрию Константиновичу я доверяю, кроме того, он и так уже кое-что знает.
– Вот только…. Я ведь знаю историю до лета 2020 года. Там много всего было интересного. Давайте пока сосредоточимся на предстоящих пятнадцати годах. А если и дальнейшее вам понадобится – я скрывать не буду, готов рассказать. Ну и научные, технические достижения. Я, хоть и по-вашему из купцов, кое-что знаю, хоть и поверхностно.
– Хорошо, начинайте ваш рассказ, господин Попов.
И я начинаю с войны с Японией, до которой ещё больше, чем полгода. О лесной концессии в Корее, о переодетых солдатах, о внезапном нападении. О Варяге, Порт-Артуре. О Мукдене и Ляояне. О гибели Макарова и эскадре Рождественского. Нилов, услышав о Макарове и Рождественском, что-то шепчет себе под нос. А когда я перехожу к Цусиме, он не выдерживает, начинает шептать громче и с горестным чувством. И становится слышно, что многие слова в таком обществе неприличны.
Далее я перехожу к миссии Витте, «графа Полусахалинского», оценивая её как успешную.
И прямо в процессе войны началась революция. Отмечаю связь между этими событиями. Дальше- о кровавом воскресенье. Дальше я плохо знаю, но осенью была всеобщая забастовка, парализовавшая всю страну, и вооружённое восстание в Москве, на Пресне, подавленное семёновским полком. Потом октябрьские указы, созыв думы, выборы по куриям. Разгон первой и второй думы, изменение выборного закона, третья дума, октябристы, Столыпин.
Дальше о Столыпине: назначение премьером в 1905-м, военно-полевые суды, переселение в Сибирь, отруба, убийство в 1910-м в Киеве.
– А ещё кого террористы убьют? – это уже Александра вмешалась.
– Ещё Плеве, это скоро, и ещё какого-то великого князя, кажется, Сергея, в общем, он в Москве был главным. Это самые известные.
– Что? Сергея Александровича убьют?
– Да, но дату не помню.
– Как вы можете не помнить? Ведь это великий князь, сын государя Александра II!
– Ну, великих князей много, толку от них мало…
– Отвратительные всё же у вас манеры, не уверена, что вам следует позволить влиять на великих княжон.
– Так ведь я и не придворный, да и вообще, в наше время всё гораздо демократичнее.
– Аликс, ну чего ты хочешь? Поверь, есть люди и ещё грубее. Продолжайте, господин Попов.
– Ну, революцию только в 1907-м подавят, не без помощи военно-полевых судов Столыпина. Но в основном в конце это будут уже деревенские бунты или банды в провинции. Да, ещё броненосец Потёмкин. Но дат тоже не помню.
Рассказываю про броненосец, сбежавший в Румынию. Ну а затем перехожу уже к отношениям с Германией и Австрией, о ложной панславянской идее, об аннексии Боснии Австрией. О позиции Вильгельма, мол, пусть Россия Азией займётся. А в Европе немцы разберутся. О плане Шлиффена. Затем перехожу к убийству Фердинанда в Сараево, ультиматуму Австрии, ответу Сербии. Рассказываю о телеграммах Вильгельму и от него, и, наконец, о мобилизации. Разумеется, Германия немедленно напала на Францию, но не так решительно, как предлагал Шлиффен. Дальше – армии Самсонова и Рененкампфа в восточной Пруссии, разгром Самсонова, Людендорф и Гинденбург. Чудо на Марне. Окопная война, снарядный голод, большое отступление 1915-го. Возглавление армии самим Николаем, усталость от войны, военно-промышленные комитеты, земгор, выступления в думе, речь Милюкова. Распутин и его убийство, травля царской семьи. Ну и, наконец, бунт в Питере, миссия Иванова, отречение в пользу Михаила. Рассказываю о Родзянко, Алексееве. О Гучкове с Шульгиным. О Рузском и Пскове. О временном правительстве, князе Львове и компании. О совете рабочих и солдатских депутатов. О кори, домашнем аресте.
– Подождите, – вдруг вмешивается Александра Фёдоровна, – вы рассказываете о многих предателях, но я ничего не слышу о тех, кто остались верными. Что делали они? Или вы к этому сейчас перейдёте?
– Монархисты были, и даже в наше время, через сто с лишним лет, они есть, хотя их и немного. Но они были деморализованы газетной клеветой, ну и тем, что сам Государь их не жаловал. В общем, серьёзной силы они собой не представляли. Но с чем я согласен – так это с тем, что хватило бы десятка толковых офицеров, чтобы спасти всю вашу семью. Ведь солдаты, которые вас охраняли, в значительной степени разложились. Неожиданное продуманное нападение, и вывезти вас в Финляндию, а оттуда в Швецию.
– Надо было призвать решительных людей, таких, как Воейков, – это уже Николай.
Рассказываю о Воейкове.
– Измена… Кругом измена… Продажные твари… – Николай хорошо владеет лицом, а вот голосом – гораздо хуже. Лицо почти не изменилось, а вот голос так дрожит, что становится понятно, почему он избегает публичных выступлений. – Неужели совсем нет в России честных людей?
– Честных много. Но вы бы кого предпочли к себе приблизить – человека деятельного и самостоятельного, или того, кто не создаст вам проблем, не будет беспокоить?
– Вы… Я полностью согласен с Аликс, вы совершенно не умете себя вести. Константин Дмитриевич меня предупреждал, но с меня довольно.
– Ещё раз прошу прощения у ваших Величеств, – я встаю и слегка кланяюсь.
– Подожди, Ники. Пусть ещё расскажет о том… О том злополучном дне…
Я смотрю на царя, он слегка кивает. Усаживаюсь обратно на некий гибрид стула и кресла.
– Ну, вас тогда перевели из Тобольска в Екатеринбург, в дом Ипатьева. Но наступали войска Колчака и чехи, и местный совет…
– Кто, простите, наступал?
Рассказываю о Колчаке, чешском корпусе и его мятеже, о Самарской директории.
– Колчак – я его знаю. Так он остался мне верен?
– Он себя называл английским кондотьером. Был тесно связан с Англией, есть версия, что англичане и отправили его обратно в Россию.
Нилов опять бормочет, я разбираю нецензурное слово.
– Хорошо, они наступали. С запада или с востока?
– С востока. Вся Сибирь тогда была колчаковской, яицкие казаки. И вот местный совет, одни считают, что самостоятельно, другие, что после тайного указания из Москвы…
– Из Москвы?
– Да, столица в Москву вернулась. И по сей день так, то есть и в 2020.
– И что же они, вывели нас на площадь, на эшафот?
– Нет, что вы. Проводили в подвал, там же, в доме Ипатьева, и стали стрелять из револьверов. Тела тайно захоронили.
Некоторое время все молчат. И снова Николай берёт решение на себя:
– Хорошо, мы уже почти четыре часа беседуем. Думаю, хватит на сегодня. Скоро уже обед, а затем… Господин Попов, я передам вам моё решение через адмирала Нилова.
Я снова откланиваюсь. Но и адмирал делает то же самое, и мы выходим вместе. Нилов угрюмо молчит. До обеда ещё есть немного времени, и адмирал отводит меня к перилам фальшборта:
– Сергей Михайлович, тяжело всё это слышать, но расскажите мне коротко, что было дальше, чем война закончилась? Это временное правительство собиралось воевать до победы вместе с союзниками, а дальше?
Мы с ним склоняемся над водой, смотрим вниз.
– Потом состав правительства много раз менялся. Премьером стал Керенский, в состав вошло много эсэров. Было неудачное наступление летом 17-го, а в конце октября произошёл переворот, власть захватили большевики. Как позже выяснилось, это была великая революция, изменившая весь мир на десятилетия. И вот они, в феврале 1918-го, заключили с немцами сепаратный брестский мир.
Нилов теперь ворчит под нос громче, и я могу оценить, что ругается он разнообразно и изобретательно, не то что молодёжь в наше время. Когда я начинаю рассказывать условия мира, ругательства становятся громче, затем адмирал выпрямляется и даже машет руками:
– Молчите! Не желаю слушать эту галиматью! – по его щекам текут слёзы.
– Не расстраивайтесь, Константин Дмитриевич. Бог на стороне России, эти условия действовали не долго. В 1945-м наши войска захватили Берлин.
– Я уж думал, вы только гадости рассказываете. И почему это как пророк – так такое несёт, хоть святых выноси. Где добрые пророки?
– Ну, я же не будущее рассказываю, а прошлое. Поверьте, через сто лет народ будет жить получше, чем сейчас.
– Ладно, в больших дозах всё это может аппетит испортить. Пойдёмте лучше обедать.
– Константин Дмитриевич, а не позволите ли после обеда в вашей каюте посидеть? А то мне решительно нечем заняться.
– Да уж сидите. Чего уж теперь. Теперь уж хуже некуда…
На этот раз адмирал обедает в кают-компании, а я сижу с ним рядом. Но он угрюм, и почти не разговаривает. Атмосфера за обедом снова мрачная.
После обеда ситуация не лучше: адмирал мрачно молчит, газеты мне надоели своим претенциозным враньём. Но, может быть, ему интересно о боевых кораблях?
– Константин Дмитриевич, а что вы думаете о флотах будущего?
– Ничего не думаю, – угрюмо бормочет адмирал.
– Но ведь если строить новые корабли, то зачем тратить деньги на старьё?
– Я сейчас не в силах думать. А уж каково ему… Ну, расскажите, что там через сто лет. Будет мне как сказка.
Начинаю с подводных ракетоносцев. Нилов плохо понимает, что такое ракеты. Долго ему объясняю.
– Теоретически я понимаю, что такая штука может полететь. Но как её наводить? И вообще, какая у неё дальность и точность?
– Ну, наверно, тысяч восемь километров.
– А в милях это сколько?
– Точно не знаю. Тысяч пять, или около того. В общем, как раз до Америки.
– А Америка нам зачем?
– А чем её ещё достать?
– Так что – попадёт она в Америку, а куда – неважно?
– Метров на сто можно промазать. То есть, на пару кабельтовых.
Начинаю ему рассказывать про инерциальную систему наведения. Минут пятнадцать он честно пытается вникнуть, но затем машет руками:
– Всё, запутал меня совсем. Ты лучше вот что скажи: эти дуры можно только из- под воды пускать? А с земли нельзя?
– С земли, наоборот, проще. Первые ракеты как раз с земли пускали, летели они миль на триста всего. Потом стали держать их в шахтах.
– Как так в шахтах? Зачем? Они разве на угле работали?
– В шахте ракету трудно поразить, а она оттуда стартует свободно.
– Ну да… Поразить в шахте… Если только закидать бомбами.
– Шахты в глубине территории. Например, вблизи Оренбурга.
– Ну, тогда вообще никак. А эти подводные лодки – как же они под водой? Воздух как – по трубе получают? Дым от машины куда?
– Электрический двигатель, дыма нет, воздух не нужен. А для дыхания воздух – в баллонах, под давлением. А ночью она всплывает, и дизелем аккумуляторы заряжает. Основное оружие – торпеды. А потом изобрели такой котёл, который без воздуха работает, и стали ставить ракеты.
Нилов заметно оживился. Но тут появился снова тот же офицер, что меня сегодня утром приглашал. И снова с тем же сообщением: меня вызывают к их Величествам. Он ведёт меня в то же помещение, теперь я уже знаю, что это библиотека. Их величества встречают меня стоя.
– Господин Попов, а как вы видите свою миссию, чего вы хотите?
– Я хочу, чтобы не было ни войн, ни революций, а Россия развивалась без помех.
– Это хорошо, а в политическом плане? Вы предлагаете конституцию?
– Да при чём тут конституция? Это вообще не важно. Просто не воевать ни с Японией, ни с Германией. Сохранить мир, даже ценой уступок.
– Если пойти на уступки, они потребуют дальнейших уступок.
– Нужно развивать промышленность и производить хорошее оружие. Я подскажу, что именно. И тогда с нас не очень-то потребуешь.
– Ну а революции? Как их избежать? Отдать крестьянам всю землю?
– Увы, это мёртвому припарки. Крестьяне быстро размножатся, и земли снова будет не хватать, даже ещё острее. Но если искать решения проблем, делать то, что можно – то зачем революция? Сейчас многие думают, что при вас никакие изменения невозможны, а значит, если хотим что-то улучшить… А если путь разумным улучшениям открыт, то и надо работать над этим. Ну и сочетать это с полицейскими мерами, и даже суровыми. Ну и, конечно, не будет войн – больше шансов революций избежать.
– Хорошо, я вижу, у вас не только расхожие представления о необходимых улучшениях. Но какой вы видите свою роль? Хотите быть премьер-министром?
– Боюсь, что… Я же не знаю всей этой чиновничьей кухни, а без опыта… Наверно, я могу только советовать, а не вести самостоятельную работу.
– Хорошо. Я дам вам чин тайного советника, и вы будете выполнять мои отдельные поручения. Вы согласны?
– Вам решать, как использовать меня и мои знания. А я постараюсь помочь России помогая вам.
– Хорошо, садитесь, пожалуйста.
Мы все трое рассаживаемся вокруг стола.
– Что вы конкретно предлагаете на первое время, прямо сейчас?
– Есть одна несомненная мера – отмена выкупных платежей и возвращение крестьянам отрезков. Чем отменять их, делая уступку революции, лучше отменить как царскую милость. Уже больше сорока лет это длится, те, кто мог, давно заплатили. Потом, я считаю, надо повлиять на прессу.
– Как повлиять?
– У вас должен быть пресс-секретарь. Он будет рассказывать на пресс-конференциях как о вашей деятельности, различных встречах и переговорах, так и о вашей семье. Предоставит фотографии.
– Я не хочу, чтобы эти… Трепали ещё и мою семью.
– Увы, публичность необходима. Надо создавать любимый образ, это большая и важная работа. В том числе и будущего наследника использовать, как предмет сочувствия и любви. Но это пряник, а ещё важнее – кнут. Я расскажу вам об опыте будущего: владельцев прессы предупреждают о недопустимости антироссийской деятельности. А деятельность против династии как раз типичный случай. И если они не прислушаются, то не только прямые меры к нарушителям закона, но и проверки, например, налоговые. Иногда в таких обвинениях трудно разобраться. В общем, это средство давления. Не очень хорошо, но что делать. По поводу персоналий: Столыпина, наверно, надо министром сельского хозяйства поставить, пусть уже сейчас свои реформы начинает. А больше я и не знаю столь значительных персон, разве что… Есть такой Ульянов, Владимир Ильич. Кажется, ссылку он уже отбыл. Наверно, в Женеве сейчас, или в Лондоне. Может, попробовать его пригласить через посольство?
– Со Столыпиным я поговорю. Вот буду в Сарове, его туда вызову, там и поговорю. А этот Ульянов – кто же он, что из ссылки в эмиграцию отправился?
– Это революционер, пожалуй, самый талантливый и влиятельный. В будущем станет широко известен. Пожалуй, больше, чем вы или любой другой царь. Но сейчас он ещё мало чего достиг. Вот переманить бы его на нашу сторону… Я-то обычный человек, а он, если и не гений, то уж точно умный, волевой и очень работоспособный. Он бы под вашим руководством горы своротил.
– Дам такое поручение Ламсдорфу, если вы считаете это важным. Насчёт выкупных платежей и отрезков: я уже слышал такое мнение. Да, такая милость к нашему крестьянству, думаю, это правильно. Я поставлю этот вопрос перед государственным советом. Что касается вас: здесь, на яхте, мы ещё два дня пробудем. Потом в Петербург, там я представлю вас Сергею Юльевичу, и начинайте работать. Когда я буду в Петербурге, у вас будет один час в неделю для доклада мне.
Я так понимаю, что царь объявил решение. Поэтому поднимаюсь со стула, лёгкий поклон:
– Благодарю вас, ваше Величество. Со своей стороны, не только свои знания, но и способности и усилия намерен использовать в интересах России и её народа. В общем, постараюсь в ваших интересах действовать. Я думаю, Россия пока не готова к отмене монархии.
Тут и императрица тоже подымается:
– Господин Попов, Ольга желает непременно дослушать вашу сказку. Но поймите меня правильно: ваши манеры, некоторые ваши идеи… Вы не против, если я тоже послушаю?
– Александра Фёдоровна, разумеется, слушайте. Вы как мать, конечно же, должны контролировать… Поверьте, я не хочу никакого вреда ни Ольге, никому. Но в наше время нравы действительно гораздо свободнее, я могу и сам того не замечая….
При моём появлении Оля… Не то, чтобы улыбнулась, а скорее просияла. Всего на секунду. Ей так нравится сказка, или… Наверно, в 8 лет уже возможна детская влюблённость. Её круг общения ограничен, а я как бы ангел, так что возможно. Усаживаемся с императрицей на мягкие стулья, Оля залазит с ногами на кровать, и я рассказываю. Волнующую сцену с вручением ракушки, затем визит к сапожнику, на стадион, где идёт ремонт. Тут императрица не выдерживает:
– Ольга, это что, так интересно?
– Очень! Мутер, ты прослушала начало. Там эта девочка, Маша…
Императрица что-то бормочет, я разбираю слова «к девочкам», и уходит поджав губы. Вскоре и сказка заканчивается.
– Серёжа, но как же так, – она от волнения даже забыла сказать Си рожа, – Почему? Он вон что для неё сделал, а она…
– Ну, так бывает. Он влюбился, а она нет. Ей нравится, что в неё влюбился мальчик, но жертвовать для него и для его любви она не хочет ничем.
– А я бы всем пожертвовала для любви. Кроме мамы, папы и сестёр.
Кажется, она скорпион по гороскопу. Тогда понятно, любовь для неё – это главное.
– Оль, если ещё хочешь сказку…
– Да! Хочу ещё. Вы так смешно меня называете, без «гэ».
– Есть сказки того же писателя, Крапивина, а есть английская, с гномами и эльфами.
– Русскую. Я же русская принцесса.
Нда, а сказки-то советские. Но ребёнку это рассказывать не стоит.
– Выбирай, «Ковёр-самолёт» или «Дети синего фламинго».
– А вам что больше нравится?
– Обе. Но лучше, наверно, фламинго.
Оля удобнее устраивается на кровати, и заранее улыбается. И я начинаю:
– В тот день мы играли в войну. Но не в современную войну, с дымом и взрывами…
Слушать Оля умеет прекрасно. Когда я упоминаю «мультики по второй программе», она не перебивает. Я уверен, что она бы спросила, но надеется использовать время лучше: послушать, что там дальше. А дальше там про автобус, и снова она молча слушает. Мне приятно, что она ловит каждое слово, и я рассказываю, рассказываю…
Когда императрица приходит звать дочь на ужин, она с удивлением обнаруживает меня. Я к тому времени уже почти закончил легенду об учёном и правителе.
– Ольга! Вы что – так и просидели всё это время?
– Мутер, там так интересно! Мне так хочется узнать, что будет дальше. Там такой ящер, он гигантский! Его сделал один учёный…
– Простите, господин Попов, но… Ольга! Сейчас же на ужин!
– Но мутер… А когда будет продолжение? Я хочу узнать…
– Господин Попов, много там ещё до конца?
– Да, наверно, половина. Немало.
– Ну, тогда, наверно, завтра. Я думаю, время найдётся. Господин Попов, вы не против?
– А вечером он, значит, должен Настьку укладывать?
Блин… Кажется, меня ревнуют к двухлетней девочке. Что-то я слышал, что старшие дети могут ревновать к младшим. Но там, кажется, речь шла о родителях.
– А может быть, все вместе соберёмся после ужина? Господин Попов, а нет ли такой сказки, чтобы не для одной Ольги, а для всех девочек?
– Есть одна сказка, но она с песнями, а пою я не очень.
– Решено – после ужина сказка для всех, а потом в постель.
– Но ваше Величество – Ольге тоже надо будет рассказать вторую часть сказки. Например, завтра (а то маленький скорпиончик сочтёт меня изменником).
– Да, хорошо. Может быть, поужинаете с нами?
Но в её голосе я слышу сомнение, и отказываюсь. В кают-компании ужин уже в разгаре. Но адмирал меня заметил, и пригласил рядом усаживаться.
– Сергей Михайлович, не идёт из головы ваша сказка. Неужели всё это правда? Может быть тогда нам начать делать эти ракеты, пусть пока не с такой дальностью…
– Это возможно. Да, понадобится несколько лет упорного труда, но возможно. Однако, я думаю, что на данный момент лучше заняться другим. Понимаете, ракеты когда хороши – это либо когда они несут очень мощный заряд, а такие заряды только через полвека появятся, либо когда есть система самонаведения, а это совсем сложно, я в этом плохо разбираюсь.
– Самонаведение? Что, ракета сама решает, куда наводиться? Или по приказу наводится сама?
– Нет, это когда она в полёте видит цель и меняет направление, чтобы точно попасть.
– Но разве такое возможно?
– Да, и через сто лет будет обычным делом. А начнут делать даже раньше.
– Зря я не послушал, что же будет, скажем, через десять лет. После ужина расскажете?
– Увы, приглашён Государыней рассказывать сказку её девочкам.
Такой вот парадокс монархии: сказка детям важнее, чем обсуждение перспективных вооружений с адмиралом. И никакого недовольства от Нилова, вероятно, он считает, что всё правильно.
В царских апартаментах есть некое подобие гостиной, примерно 40 квадратов. Там мы и собираемся, все всемером, Государь тоже решил послушать. Когда я объявляю название сказки, Ольга сильно разочарована:
– Но мутер замучила нас этой сказкой на немецком языке.
– Я расскажу, что было после того, как они стали бродячими музыкантами. В давние-давние времена, когда на свете жили глупые короли, прекрасные принцессы и весёлые трубадуры…
Когда я дохожу до разбойников и их песни, Ольга не выдерживает: вскакивает с кресла, за руки вытягивает из кресел Таню и Машу, и устраивает хоровод: они, взявшись за руки, кружатся подпрыгивая, и выкрикивают, что запомнили:
– Завтра дальняя дорога выпадает королю!
Дальше следует много «ой-люлю» и «ой-ляля». Наконец, они успокаиваются, рассаживаются, и сказка продолжается. Когда я пою во второй раз «Ничего на свете лучше нету» и сказка заканчивается, императрица кажется очень довольной этим. По лицу Николая, как обычно, ничего не ясно, а вот Ольга явно хочет ещё.
– Но что же было дальше, неужели ничего?
– Есть ещё продолжение, но после него уже ничего.
– Рассказывай, – юная принцесса категорична.
– А может быть, хватит на сегодня, – это, конечно же, императрица.
– Мутер, Настьке, может, и хватит, а мы уже большие. И нам нужны большие сказки.
Как она власть прибирает к рукам в таком возрасте… Ладно, рассказываю.
–… а когда его величество проснулось, оно обнаружило, что его дочь…
Песня сыщика неожиданно нравится императрице. Но она ограничивается неясными восклицаниями. Зато когда я спел вторую песню разбойников, Оля опять командует:
– А теперь вместе, чтобы я запомнила. «Пусть нету ни кола и ни двора…»
