Виктор Ааб
Старое новое предприятие. 1988 год. Телефонный начальник
Глава 11. Как – без самоволки?
Единственное место, которое как-то отвлекает, это столовая. Еда не отличается разнообразием, экзотика проходит и всё быстро приедается. И суп жидок, и каша часто недосолена. Никогда в жизни не мог себе представить, что самым вкусным продуктом из солдатского рациона является сливочное масло. Его положено – двадцать грамм. Как и хлеб – на свой стол его надо получить, из хлеборезки. Строго дозированные круглые ломтики. Просто с хлебом – как это вкусно… – тают во рту. Нам достаётся по два кусочка – за счёт доли наших, не прибывших. Солдатам в хлеборезке нет дела – все ли мы за столом.
Конец первой недели. Режим дня понятен – завтрак, занятия, обед. Самоподготовка – свободное время, ужин, сон. На субботу, воскресенье, мы тоже предоставлены самим себе. Заняться абсолютно нечем, в холодной комнате хорошо только под двумя одеялами, и оказывается, сон тоже, очень сильно надоедает.
Нет газет, нет книг, нет телевизора. Субботний день тянется невыносимо медленно – это просто пытка временем. Единственная польза – остатки простуды, кашель, покидают меня окончательно. С наслаждением отдираю выполнивший свою миссию перцовый пластырь с груди – наконец-то кожа перестанет зудеть.
Мы уже знаем – путь в часть через КПП не единственный. Часть не ограждена сплошным забором. За котельной есть тропинка, ведущая в город. И она – довольно нахоженная. Кто знает – сколько солдат бегает по ней в самоволку. Ребята – карагандинцы, тропу шустро разнюхали и освоили. В субботу – во второй половине дня, их земляк – капитан, уже лыка не вяжет. Видно ему не надо много. Они начали «ужинать» в своей комнате загодя. И в столовой, вечером, вся их комната уже не появляется.
Ну что ж, завтра, если погода не испортится – пойду в город и я, не письма же домой писать, – попробую дозвониться…
Погода в самый раз. Настоящий воскресный день, – лёгкий морозец, ясное солнышко и просматривающаяся насквозь, заснеженная степь. Легко шагается по протоптанной дорожке – километра четыре. Кроме самой дорожки, ориентиров нет никаких, – по мере удаления от части, всё осязаемей и осязаемей чувствуется тревога.
Страшно в степи одному. Затем, как-то внезапно, из дымки, сначала смутно, потом всё отчётливей, всё ещё очень далеко, начинают появляться контуры какого-то высотного здания – похоже, элеватора. Чувство тревоги, пока был со степью и горизонтом – один на один, начинает улетучиваться – теперь не заблужусь.
Контуров становится больше. Дорожка выводит на железнодорожный узел. Впереди, разрастается мощная разгрузочная территория – взгляд сначала зацепляется за верхушки высотных кранов, постепенно опускается по ним и, наконец, краны растворяются в серости территории, в огромных угольных завалах, за которыми уже явственно выступает город. Около полутора часов длился путь. Наконец, долгожданная остановка автобуса. Через неё все маршруты ведут в центр.
Главпочтамт. Переговорный пункт. Много желающих позвонить. Несколько кабин оборудовано автоматическими междугородными телефонами. И доступ к ним свободен. Чтобы обеспечить непрерывность набранного по коду и происшедшего соединения – автомат нужно периодически кормить пятнадцатикопеечными монетами. Тут же разменный пункт. Наменял я их – в горсть не помещаются. Ну, минут на пять разговора – точно, хватит.
На другой стороне провода радостный голос жены, бодрый, звонкий…
– Ну, как ты там справляешься, милая?
– Да что со мной сделается, – приспособилась, – выходим из дому пораньше, Лена с удовольствием топает ножками сама, правда медленно, не торопясь… на работу успеваю… с Олей – проблем нет.
Я не улавливаю в интонациях Ромы ни единой нотки, даже косвенно указывающей, что ей трудно. Она держится молодцом и тут же, перебивает меня своими встречными вопросами
– Да что мы, – мы дома! Как у тебя дела, как устроился?
– Да, нормально устроился, служу…
Проклятый попался аппарат. Он щелкает как часы, издаёт предупреждающие звуки и всё норовит прервать связь. Лихорадочно заталкиваю в его жерло монеты – их количество в руке стремительно уменьшается.
Или время летит так быстро, или просто автомат разрегулирован, в погоне за сохранение соединения я теряю канву разговора, он какой-то прерывистый, с паузами недопонимания.
Чем так говорить – лучше, совсем не говорить. Услышали голос друг друга – и ладно.
– Все, у меня кончаются монеты. Ещё позвоню… целую… люблю…
Долетающие с другого конца провода слова прощания прерываются пустотой. Не успев даже «пережевать» последнюю монету, автомат отключается.
Ощущение полного сумбура в душе перемешано с приятной теплотой. Не важно, что именно, говорила моя жена, важно, что я услышал её голос – голос, насыщенный любовью…
Остывая от разговора, некоторое время брожу по городу – не нравится мне город, какой-то широкий, разбросанный, неухоженный, насквозь продуваемый непонятными сквозняками. И солнышко светит и небо, ясное, и ветра нет – а душе не уютно. Чужой город…
В ближайшем киоске скупаю газеты – и за вчерашний день, и за позавчерашний. Журналы все местные – республиканские.
Покупаю журнал «Простор». Как правило, в нем нет ничего интересного, но в моем положении – на безрыбье и рак – рыба.
Всё. Можно возвращаться назад. Обратный путь не близок. Не дай Бог, начнётся позёмка – тогда будет худо.
Спиной чувствую удаляющийся город, но связь с ним всё слабеет и слабеет. И вот, уже вокруг – пустой, голый горизонт и только тропинка, растворяющаяся в блеске солнца среди снежной глади. Позёмка усиливается.
В голову лезут дурные воспоминания из детства. У нас, тоже, за селом – километрах в семи, в горах Каратау стояла ракетная часть. Как правило, зимой военная часть не досчитывалась нескольких солдат. Уходили они в самоволку и не возвращались. Потом, находили их замёрзшими, хоронили всем селом. С оркестром, с почётным караулом, с прощальными залпами из карабинов…
Как медленно тянется время…
…Кочегарка военной части возникает внезапно, вместе с ограждением. Тело охвачено приятной усталостью. Теперь – после двадцатикилометрового броска, не грех – и поспать.
Глава 12. И здесь, надо воспитывать
Против обыкновения – газетный материал прочитываю, не торопясь, не просто просматриваю, а именно, прочитываю – не пропуская ни одной строки, ни одного абзаца. Впереди, до следующего броска в город, целая неделя и надо растянуть удовольствие.
В духе времени распространяют по стране авторы статей жар Перестройки.
И как бы совсем не к месту, скромненько, не выпячиваясь, проскальзывает вдруг, информация о событиях в Азербайджане. Она воспринимается с недоумением. В целом, время хорошее, – чего людям не хватает?
В Нагорно-Карабахской области, в городе Агдам в ходе криминальных разборок хулиганствующими элементами убиты два человека, по национальности – оба азербайджанцы.
В ответ на эти события – националистически настроенными элементами, в городе Сумгаите, организована дикая, шокирующая резня, в ходе которой массово избивались проживающие в городе армяне, подвергались ограблению их дома. В результате столкновений – погибло более двадцати армян…
Ситуация в Азербайджане, накалённая событиями вокруг НКАО, развивается по восходящей, и имеет всё более негативные последствия.
Её, почему-то, не удаётся притушить быстро и сравнительно безболезненно, как в своё время, притушили события в Алма-Ате. А ведь и здесь, явно проскальзывает национальный подтекст.
Оказывается, уже давно по Армении прокатываются митинги. Официально действует какой-то комитет «Карабах». Именно он выдвигает требование, суть которого сводится к выводу из состава Азербайджана, и присоединению к Армении – Нагорно-Карабахской автономной области, с проживающим там преимущественно, армянским населением. Налицо – территориальный спор между советскими республиками.
А я-то считал, что помимо проблемы восстановления ликвидированной во время войны Немецкой Автономной республики, на территории Поволжья – у Советского Союза других проблем нет. Но немцы – ладно, – не коренная нация. А тут – коренные народы! Что они не поделили?.
Положение вокруг событий в Нагорном Карабахе становится предметом обсуждения на состоявшемся в феврале, Пленуме ЦК КПСС и не находит своего разрешения.
Вот и кровь пролилась… Горбачёв характеризует эти события как «удар ножом в спину Перестройки».
Неужели, у Перестройки есть враги…
Приятно удивляет журнал «Простор». В попавшемся мне номере напечатано начало романа казахстанского писателя Ивана Щеголихина – «Должностные лица». Роман захватывает с первых страниц, написан очень остроумно, простым языком. Действие романа разворачивается вокруг событий, связанных с разворовыванием пушнины, незаконным производством и реализацией меховых изделий в одном из городов Казахстана. Дело поставлено на широкую ногу и имеет успех. Это всё так правдоподобно, что захватывает дух…
Неужели, именно такая жизнь течёт вокруг нас всех?
Как люди, описанные в этой жизни, контрастируют с образом советского человека, представляемого каждым из нас! И как эти люди впишутся в Перестройку – куда приведёт их Гласность? С нетерпением хочется дочитать роман до конца. Но его продолжение будет напечатано в следующем номере, – через месяц. Надо будет за журналом поохотиться.
***
С опозданием на неделю прибывает последний «мобилизованный». Он поселяется – «третьим», в нашей комнате. Жунусов Алихан, – лейтенант запаса, механик одной из автобаз города Джамбула. Мы с Володей уже приспособились к климату в комнате – а он, южанин, – мёрзнет неимоверно – помимо двух одеял, набрасывает на себя и шинель. Опоздание обходится ему без последствий.
Как-то, в разговоре об офицерской жизни, наш подполковник упоминает, что практически все молодые офицеры части регулярно пишут рапорты с просьбой направить их в Афганистан. Наверное, для большинства из них – это единственный способ вырвать себя, а впоследствии и свои семьи, из одуряющей рутины и неустроенности быта, испытываемой и нами, в полковом общежитии. Но мы-то временно, а они – годами. Да и год, говорят, там идёт за три, и платят там прилично. Вся природа патриотизма раскрывается просто…
Мы по-прежнему, занимаемся в быстро опостылевшем классе. Помимо тактико-технических данных – записываем назначение каждого тумблера, каждого регулятора на панелях радиостанций. Наверное, моим товарищам это бездумное, теоретическое запоминание нужно – они в душе, опасаются обещанного экзамена, но мне-то, это зачем? И экзамена я не боюсь.
Валерий Егорович относится ко мне очень уважительно. Я не выпячиваюсь, совсем не показываю вида, что мне всё это знакомо, дисциплинированно пишу всё, что он диктует, но чувствую, он, даже, как будто стесняется меня – хотя, когда-то, окончил военное училище связи. Сам Валерий Егорович, чувствуется, высокий профессионал в своём деле, практик – многие годы имевший дело с солдатами. Вот и нам передаёт (он просто не может по-другому) свои знания – как рядовым солдатам.
В один из перерывов задерживает меня: – Надо поговорить.
– Виктор, – он называет меня просто, по имени, – у вас большой опыт руководства гражданскими людьми.
Вы не могли бы поговорить с капитаном Завальнюком о его поведении. Ведь он, уже и на занятия приходит полупьяным. Я, конечно, могу привлечь его к ответственности в соответствии с уставом, могу, наконец, сообщить о пьянстве на его работу. Но вы же все – гражданские люди, призваны сюда на короткий срок и совсем не для того, чтобы армия занималась вашим перевоспитанием. Нам достаточно наших солдат. Да и по возрасту, Завальнюк старше меня. Не хочу я ему неприятностей, да и себе самому из-за него – лишних проблем.
Деликатный и тактичный человек – этот подполковник, – с молодости служит в армии, а совсем, не солдафон. Мне понятна его озабоченность. Я обещаю поговорить. Мне лично, самому, претит пьянство, и мне просто неудобно, наверное, как и другим, сидеть в комнате на занятиях с полупьяным офицером. Нас – пятнадцать человек вокруг него – у всех офицерские погоны на плечах, но все мы делаем вид, что ничего не происходит.
Кто же кого больше портит, унижает и позорит – армия гражданского человека, или гражданский человек – армию? Общество всё хуже и хуже отзываемся об армии. Но как воспринимает армия гражданских людей…
В этот же день, заглядываю в комнату капитана. В комнате – вместе с ним, трое его земляков. Но они-то в пьянстве не замечены! Живут лучше нас – уже только потому, что у них теплее. Комната расположена с солнечной стороны. Наверное – от прямых лучей солнца. В комнате даже есть шахматы. Принадлежат капитану.
Похоже, не совсем пропащий человек – капитан. Мне играть с ним шахматы безнадёжно – в первой же партии он разбивает меня в пух и прах. Проиграв партию, закончив нейтральную переброску словами с ребятами о житейском, – перед уходом, непосредственно обращаясь к Завальнюку, чётко произношу:
– Капитан, – мне нет дела от чего тебя «ведёт». Но с сегодняшнего дня, ты прекратишь превращаться в свинью. Понятно о чем я говорю?
Завальнюка передёргивает от неожиданности услышанного. Он съёживается как от удара, и … – молчит.
– Так понятно, или нет?
– Понятно – выдавливает капитан.
Вероятно, чувствуется людьми, годами наработанная во мне властность. Все последующие дни, на занятиях, капитан находится в форме.
***
Обыденный утренний завтрак в набитой солдатами столовой. Сегодня, я несу к столу нарезанный хлеборезами хлеб и драгоценное сливочное масло.
Вдруг, резкий толчок… – земля уходит из-под моих ног. Она просто ходит ходуном. Я с трудом удерживаю в руках разнос. На ближайшем столе – дребезжит посуда. Волнами, волнами идут толчки, постепенно, замирая. Солдаты, и ухом не ведут.
В местах, где прошло моё детство, в горных местах, такие явления – не редкость. Но здесь-то, откуда землетрясение – в простирающейся всюду, голой степи?..
Мы возбуждённо переговариваемся. Вездесущий Володя просвещает
– Это, на полигоне произвели ядерный взрыв. Здесь, это – обычное явление. В Павлодаре мы, тоже, ощущаем толчки. Ждите официальное сообщение.
Чуть позже, по « Маяку», в сводке утренних новостей, действительно, звучит:
– Сегодня, в пять часов тридцать минут по московскому времени в целях … – … в Советском союзе, на Семипалатинском полигоне осуществлён подземный ядерный взрыв, мощностью – 20 килотонн.
Боже, – всего, двадцать килотонн…
Глава 13. Дыхание реальной службы
В унылом однообразии завершается март. Наш подполковник иссякает. Всё теоретическое, что он мог преподнести, продиктовано и записано в конспекты. Он всё чаще опаздывает на занятия, отпускает «на самоподготовку» нас заранее. Его можно понять, – ведь его непосредственных обязанностей, по несению основной службы, никто не отменял. Наконец, он обращается ко мне:
– Виктор, проведите несколько занятий по проводной связи. Я сам не силен в проводной связи, а ребятам полезно будет иметь о ней представление, и будут они при деле…
Я соглашаюсь – всё, какая-никакая, работа.
Мои товарищи по комнате толи от желания убить время, а толи действительно, из интереса, одолевают меня вопросами – а как работает телефон, а что такое собственно – сама АТС? Почему – если случается повреждение на кабеле – его устраняют очень долго.
Я стараюсь буквально на пальцах, простым языком, довести до их понимания, в общем-то, очень сложные физические процессы, лежащие в основе организации связи. Вижу – им это интересно, и они довольны собой, когда от моих объяснений у них что-то откладывается в голове.
Так заложено в человеке – любая мелочь, которую он постиг – это всегда открытие. И не важно, что это – мелочь, сведения о которой никогда человеку не пригодятся. Важно, что он её постиг, и именно это приносит удовлетворение.
Примерно как у меня – в своё время. Уже много знавший теоретически я, наконец, на практике, научился отличать линии связи от линий электропередач. По количеству изоляторов в гирляндах, наконец, научился определять мощность линии электропередачи – сколько было радости, от познания нового…
Но чтобы нормально довести материал до сведения двух десятков слушающих «студентов» – нужно серьёзно готовиться. Целую неделю, теперь, я «убиваю» и своё время, и время взвода.
Между тем, стараниями Валерия Егоровича на площадку между армейскими складами и штабом, клацая гусеницами, однажды резво вползает танк. Мы как раз возвращаемся из столовой. Испортив воздух запахами не отработанной солярки – танк лихо замирает на месте. Вслед за ним из глубины части, из пустоты, появляется бронетранспортёр, и пристраивается рядом с танком.
– Будем заниматься практикой – провозглашает подполковник.
Он хочет, чтобы каждый из нас почувствовал себя членом экипажа боевых единиц и прямо из них, по рации провёл переговоры. Лишних средств связи, которые можно принести в класс для тренировок, у подполковника нет.
Мы все с любопытством крутимся вокруг застывшей техники. Красивый всё-таки этот Т-55 и одновременно – грозный. Для того чтобы залезть внутрь – через узкий люк башни – надо скинуть шинель. Большинство из нас ограничиваются тем, что взбираются на броню. Заглядывают вовнутрь через открытые люки – что там интересного – железо оно и есть железо, и спрыгивают назад.
Мне любопытно – я спускаюсь в башню. Овальная полукруглая «собачья будка» – мрачная толщь толстого литого железа давящая мёртвой непреклонной твёрдостью. Где-то внизу – в днище, место механика-водителя. Прямо над ним – практически расположив ноги у него на плечах, располагается командир экипажа. Но как в башне может расположиться третий член экипажа – уму невообразимо.
Прямо на днище башни – на голом железе, лежит ватник, вероятно, используемый им в качестве подстилки. Пока я, стоя на коленях, разглядываю внутренности танка, разыскиваю рацию – невольно, головой, несколько раз ударяюсь о нависающую броню.
А что будет в движении… И толстый шлем не спасёт. Стылым, леденящим холодом веет от настоявшейся ночным морозом, брони. И такое чувство, что ты замурован. Есть узкие щели обзора наружной обстановки – триплексы, какой это обзор…
Я пробыл в железной полусфере всего несколько минут… – из любопытства. Мне – достаточно. По телу пробегает лёгкий озноб – а что, если внутри придётся находиться по-настоящему, и долго. Как это, могут выдерживать люди, даже в мирных условиях. А в условиях боя…
Вот она – настоящая армейская жизнь. Да, наше холодное общежитие – это же настоящий рай! А ведь оберегла, в своё время, меня судьба – перекрывшая мне путь в военное танковое училище «из-за воспалившихся гланд». Как я в юности, неразумный, рвался туда, представлявший себя в будущем, непременно офицером!
Распахнул люки, в промежутках между мощными колесами, бронетранспортёр. Ну, внутри его, всё-таки просторней, он рассчитан на целое отделение солдат. А всё равно – давит и лягается своим железом.
По тактике современного боя, разворачиваясь в атаку, в движении, через эти жерла-люки, выпрыгивая, солдаты должны покидать бронетранспортёр. Какие тут, к черту, правила техники безопасности в понимании мирного производства!
Возле боевой техники всегда, рядом находится смерть, и высшее благо, что эта техника, пусть даже в самых нечеловеческих условиях, всё-таки, даёт какую-то возможность человеку – солдату уберечься от смерти.
Как-то, все мы притихли после «практических» занятий…
Глава 14. Смутная тревога, навеянная статьёй в газете
Набирает силу весна. Яркими, ослепительными лучами отражается солнце от серебристого снежного панциря, прикрывающего собою поле. Уже привыкли и спокойно реагируют на этот свет глаза. И как-то внезапно, вдруг, истосковавшееся тело по-особому, начинает ощущать реальное солнечное тепло.
Особенно это чувствуется в поле, на тропе, во время субботних, а то и воскресных походов в город. Вынужденное безделье в неприкаянные дни очень ощутимо сглаживают эти походы. Весь март, да и начало апреля, в степи стоит на удивление тихая и безветренная погода. Реальное ощущение неуклонно приближавшейся весны пьянит и напрочь отбрасывает все опасения о возможности появления на длинном, пешем пути, непредвиденных погодных обстоятельств. К счастью, они и не случаются.
Зато, каждую субботу, добравшись до города, я набираю номер домашнего телефона и разговариваю с женой, по которой очень тоскую. Скучаю и по детям. В своём возрасте они сейчас такие забавные… Рома говорит, что всё больше и больше задерживается с ними во дворе по вечерам, во время возвращения из садика. Хорошо детям во дворе, потихоньку изучают мои дети окружающий мир…
Я уже перепробовал все пять, установленных на переговорном пункте междугородных телефонов-автоматов, и среди них появился излюбленный, который и слышимость хорошую обеспечивает и чавкает заглатываемыми монетами через разумные временные интервалы.
Жена по-прежнему, держится молодцом, – раз за разом повторяет, что дома всё в порядке. Короткого временного промежутка в пять – десять минут, в течение которых длится разговор, мне хватает, чтобы успокоить душу.
Кроме забот о доме, тревожно и по другой причине – с третьей декады марта вступает в свои права паводок. Как там на работе? Держат ли удар, с каждым теплеющим днём, от набирающей силу воды – люди. Видит ли она Висящева, и что говорит о состоянии дел Макарычев?
Рома с лёгкостью, и какой-то бесшабашностью, и по этой теме, пытается развеять мои тревоги.
– Да и у них все в порядке! Какой паводок? Уже после восьмого марта, в городе, практически не осталось снега, – выморозили его ночные морозы. Все тротуары сухие! Какой паводок…
– Ну, а телефонов-то в городе много не работает?
– Я, недавно, перебросилась несколькими словами с Макарычевым. Он говорит – повреждений мало. Да не беспокойся ты, они без тебя прекрасно справляются…
Трезвым своим рассудком я понимаю, что так и должно быть – ведь перед паводком повреждения на сети были сведены к нулю. Но воображение, накачанное практикой борьбы с прошлыми паводками, упорно навязывает свои виды на вступивший в права, очередной, сложный сезон. Конечно, катастрофической ситуации бояться нечего и всё-таки, всё-таки…
Рома тоже, как и любой человек, не сталкивавшийся с этим явлением на практике – судит поверхностно и не схватывает:
– На тротуарах, только малая, видимая, часть паводка. Основная его сила – в канализации, в колодцах.
Разговоры по телефону с женой подводят черту под ещё одной прошедшей неделей, бессмысленной самой по себе, и тяжёлой, именно, от осознания бессмысленности своего пребывания в военной части. Они являются единственным источником, подзаряжающим душу, наполняют её особым теплом. Его хватит, чтобы полностью растворить тоску, которая периодически будет подкатываться к сердцу, в ходе следующей недели.
Греет и то, что после каждого разговора, – этих, самых длинных в моей жизни, бездельных недель, впереди, становится всё меньше.
Я уже освоился и изучил центр Семипалатинска. И у меня есть время, которое лучше – убить здесь в городе, например, в ближайшем кинотеатре. Дома, для посещения кинотеатра просто невозможно выбраться, а тут, раз в неделю, я смотрю новый фильм. Какой попадётся.
Прошлое воскресенье попался детектив «Десять негритят» по роману Агаты Кристи – увлечённый напряжённым, непредсказуемым сюжетом не заметил, как пролетели часы.
Сегодня – «Легенда о Нараяме». Судя по рекламе – шедевр. С трудом удалось заполучить билет. Японские фильмы, особенно, японская литература, всегда необычны и загадочны – особая культура, особая философия. И этот фильм, очень необычен по сюжету, о жизни простых бедных людей в горах, скучной, рутинной, жизни, акцент на изображении течения которой, как-то ненавязчиво и в то же время, неизбежно, настраивает задуматься над вечными, высокими материями духовной жизни, казалось бы, никчёмных людей.
И совсем неожиданно, контрастно, сюжет разбавляется откровенными сексуальными противоестественными сценами человека – полуживотного, по образу жизни, со своей престарелой матерью и вдруг… с собакой. Шокирующие сцены – не укладывающиеся в голове…
Общество, к которому принадлежу и я, совсем не избалованное демонстрацией постельных сцен в кино, довольствовавшееся созерцанием романтических поцелуев – вдруг, вынуждено, совершенно неожиданно увидеть собственными глазами, откровенную мерзость.
Зачем, для чего – кому нужно через такое, – постижение высокого философского смысла? Уверен – многие, как и я – выходят из кинотеатра в смятении, хотя, не показывают вида о своём состоянии – с беспорядочностью в мыслях и в растерянности.
Гласность, в своём триумфальном шествии, явно перешагнула рамки дозволенного, с шокирующей смелостью. И я совсем не уверен, что гадливая информация, излитая ею на нормальных людей, – полезна им, и нуждается в выставлении на всеобщее обозрение, в том числе, и присутствующим в кинотеатре, детям и подросткам.
Как-то по-новому раскрывает Гласность нашу жизнь. А если точно – не только нашу, а уже, по сути, прожитую, наших отцов и дедов. И как-то, тоже, через контрасты. Недавнее, безудержное восхваление позитивной исключительности нашей нынешней жизни резко сменяется отображением самых мрачных её сторон.
Вот, и недавняя статья «Не могу поступиться принципами» безызвестной Нины Андреевой, вдруг, неизвестно откуда появившейся! Статья, откровенным диссонансом выделившаяся, вдруг, из общего направления хода мыслей, и оценок, недавнего прошлого нашей страны, заданного современными идеологами. В статье – попытка защитить это прошлое, попытка остудить горячие головы, занимающиеся, сейчас, шельмованием дел и действий бывших вождей партии и государства.
Статья замечена. И замечена, в первую очередь, потому, что отповедь позиции автора, усмотревшего вред в расширяющейся кампании Гласности и открыто заявившего об этом – очень резкую отповедь, даёт именно, Михаил Сергеевич Горбачёв – руководитель КПСС, лично возглавивший Перестройку. А как же иначе! Ведь впервые, советским человеком, – коммунистом Андреевой, открыто подвергается сомнению нынешний курс коммунистической партии. Партии, традиционно сильной единством.
В последнее время я очень внимательно перечитываю и вдумываюсь в материалы прессы. И не потому, что долгими, послеобеденными часами, занять себя нечем. Смутную, неосознанную тревогу вызывает разворачивающаяся на глазах, у всего народа страны, и даже, мира – полемика, которую подстёгивает первое лицо государства.
И то, что происходит в жизни, отражается в прессе, и вот теперь – наглядно – в кино, похоже, тесно увязано между собой.
Хорошо думается об этом, в наполненном свежестью поле, на пути из города в часть. Под хлюпанье под разбухшими сапогами, насытившегося талой водой снега, под размешанный этим хлюпаньем мерный, поставленный шаг. Раз-два… раз- два…
Десять километров туда – десять километров обратно… Когда голова лопается от размышлений – быстро заканчивается и длинный путь.
