Веся Елегон
Личный тренер. Книга вторая
Смотреть становилось трудно. Веки закрывались, все тело стало тяжёлым, каким-то ватным. Нити, тонкие и стальные, шевелились внутри меня, то натягиваясь, то ослабляясь, но неумолимо продвигались дальше, захватывая новые территории, пронзая сосуды, мышцы и кости, оплетая органы…
Сказать, что это больно… странное ничего не значащее слово… нужно найти новое…
Кентанец остановился:
– Я вколю ей яд, убивающий кевлару, сразу же, едва ты исчезнешь из этой Вселенной. Верь мне, друг…
Слова, слетевшие с бледных губ кентанца, заставили меня напрячься. Я открыла глаза, но успела только увидеть широкие плечи и спину отвернувшегося лорди. Перед ним дрожало что-то абсолютно чёрное, бесформенное…
Живая чёрная материя… остаток чёрной дыры, породившей Лордок…
Понимание этого раскололо сжимаемое тонкой сетью сердце. Боль потеряла свою значимость. Дарклай сейчас исчезнет навсегда…
Он шагнул в неё, даже не обернувшись. Вот древний и маньячный был в этом мире, а вот его уже нет. И что теперь?
Меня накрыла звенящая пустота. Кентанец присел и, опустив меня на землю, вколол что-то под кожу, туда же, куда сделал первый укол. Металлическая сеть кевлары внутри меня дёрнулась и словно растаяла, но боль не ушла, потому что его больше не было…
Глава 4
Сон был вязким и неприятным. Закручиваясь вокруг меня упругими кольцами страха, отчаяния и гнева, утягивал куда-то в абсолютную черноту.
Вздрогнула, вынырнув из бескислородного пространства, села на кровати, пытаясь понять, где я и почему так плохо.
Голова отчаянно гудела, не давая ни единого шанса копошащимся на грани сознания воспоминаниям вернуться, чтобы я наконец смогла понять, какого бубояба вокруг так светло и почему мне от этого становится только хуже?
– Дар, – позвала я, свесив ноги с края кровати и пытаясь нащупать растопыренными пальцами тапку, но пальцы увязли в чём-то мягком и пушистом, а я в очередной раз попыталась разлепить почему-то опухшие и оттого тяжёлые веки.
Но яркий слепящий свет резанул по воспаленным глазным яблокам, заставив зажмуриться и прикрыться дрожащей рукой. От этого движения едва ощутимый до этого дискомфорт в левом плече переродился во вполне себе реальную боль, заставив меня уронить руку.
Но шрама ведь давно нет…
Какого дохлого гоби…
– Дарклай!
Почему лорди не отзывается? Где вообще я?
Привычка просыпаться в объятьях древнего и маньячного настолько глубоко въелась в мое мироощущение, что сейчас отсутствие этих объятий ровно, как и самого лорди, меня настораживало, пожалуй, больше, чем боль в теле и невозможность разлепить глаза.
Паника набирала обороты. Попыталась взять себя в руки и вспомнить хотя бы то, где я, поскольку на нашу квартиру в Нижнем районе это мало походило, как и на апартаменты Дарклая в угловой элитной стоэтажке…
Ощупала себя. На мне обнаружился какой-то просторный балахон, у которого не было ни молний, ни каких-либо других застежек. Он был просто намотан на меня как-то…
Снова опустила ноги вниз. Обнаженные стопы увязли в пушистом фантастически мягком ковре. Встала, покачиваясь, и, придерживаясь руками, на ощупь пошла к источнику света.
Шершавые холодные стены, деревянная мебель, много ткани, которая свисала сверху вниз.
То, откуда лился этот нестерпимый свет, видимо, было окном. Путь мне преградило гладкое стекло, от которого веяло холодом.
Пока я в отупении ощупывала пальцами преграду, пытаясь найти её границы, позади меня послышался шорох. Я обернулась, разглядев смутный силуэт, стоящий в паре метрах от меня.
– Дар? – неуверенно позвала я, протянув руку в сторону расплывающейся фигуры.
Нет. Это был не он. Я это осознала за мгновение до того, как услышала вязкий и тягучий голос:
– Прекрасно, тренер Свон, вы уже ходите. Ваша живучесть поражает.
Крис Праутт…
И все встало на свои места. Словно каменные огромные шестерни наконец провернулись, стирая в труху своими зубьями то, что не давало моему мозгу сработать так, как следует, и выдать столь необходимые сейчас воспоминания.
Я вспомнила. И полет. И Лордок… и широкие плечи лорди, когда он, отвернувшись от меня, шагнул в чёрную дыру…
Воздух закончился, а сердце остановилось. И вот сейчас бы и умереть, но я выдохнула и закрыла глаза, чувствуя, как губы медленно растягиваются в пусть и горькой, но улыбке. Он вернётся. По-другому просто быть не может. Нет…
– Иль? – позвал стоящий напротив кошак.
Эта белобрысая сволочь ещё смеет произносить мое имя после того, что он сделал?!
Ярость удушливой волной подкатила к горлу, собравшись комом в гортани. Я сцепила челюсти и с силой сглотнула, пытаясь ослабить спазм. Нужно быть умнее и спокойнее. Решать проблемы по мере их поступления.
– Где дети? – просипела я, оставив попытки разлепить очи, поскольку не видеть бледную рожу кентанца – сейчас это почти дар космических богов, никак не меньше.
– Тебя только это волнует? Больше ничего сказать мне не хочешь? – почти удивлённо переспросил Крис, а мне вот очень-очень захотелось сделать живому существу больно. Впервые в жизни. До этого я за собой особой жестокости не замечала. Но все это подождёт…
– Только это, – стараясь не двигаться, ответила я. Просто боялась, что тело мое само кинется на кентанца, и я ничего не смогу уже с этим поделать, даже пытаться не буду.
Кошак неопределенно хмыкнул. Потом отошёл и опустился, возможно, в кресло. Не знаю, я видела только расплывчатые силуэты всего, что было в комнате.
– Они в игровой, – будничным тоном сообщил иноземец.
– Я хочу их видеть, – шагнув в сторону чернеющего дверного проема, прошептала я.
– Нет, – рявкнул кошак, заставив меня остановиться. А потом уже спокойно:
– Ты сейчас просто физически на это неспособна. Через пару минут сюда приволокут эргокамеру. Восстановишься, тогда продолжим наш разговор.
Хотела заорать. Вообще, я сейчас много чего хотела. Одновременно. Словно разум мой расщепился на несколько совершенно полноценных сознаний, которые испытывали диаметрально противоположные эмоции и желания. Я даже запуталась, пытаясь понять, где здесь я и что мне нужно сейчас делать.
Вопль затух в самом центре груди. Ту часть меня, что была самая невменяемая и пугала всех остальных, особенно ту меня, что сидела в углу, свернувшись калачиком и тихо поскуливала, ковыряя стену обломанными ногтями, ее я сразу задвинула в зону игнора, выбрав самую адекватную. Эта адекватная я криво усмехнулась и потёрла руки, живо напомнив мне злодея из старых замусоленных комиксов, которые я читала в детстве. Эргокамера обеспечит полное восстановление организма. Конечно, нужно привести себя в порядок. А дальше…
Приняв решение, сразу ощутила внутри усталость и опустошённость. Не обращая внимания на кошака, проковыляла в сторону кровати и села на ее край. Поскорее бы в эргокамеру. Полное восстановление организма – процедура не из дешёвых. А саму эргокамеру в личное пользование могут позволить себе только по-настоящему обеспеченные иноземцы. Хотя я уже испытывала на себе действие этой чудо-капсулы после покушения на… Дарклая.
Я произнесла его имя, пусть и про себя, а все равно пришлось застыть, ожидая, когда же затихнет эта взорвавшаяся в самом центре груди боль.
–Он вернётся, – прошептала себе я. – Древний и маньячный не может просто так исчезнуть…
В дверь постучали.
– Да заносите уже, – раздраженно отозвался кентанец.
В комнату втащили продолговатую прозрачную капсулу. Установили у окна. Почти все, кто затаскивал, вышли. Остался только один.
– Закончишь с ней и сразу сообщи мне, – мрачно бросил кошак и вышел, оставив меня наедине со смутной фигурой иноземца.
Высокий – это пока все, что я могла отметить в своём новом знакомом.
Иноземец подошёл и остановился в паре шагов от меня. Потом, насколько я могла судить, склонился и протянул мне руку, предлагая помощь. И все это молча.
Замечательно… Прекрасная компашка: одна ничего не видит, другой ничего не говорит.
– Спасибо, конечно, но я сама могу, – пробубнила я и, поднявшись, направилась в сторону вожделенной камеры.
Иноземец проследовал за мной и, опередив, нажал на кнопку, крышка эргокамеры с тихим шипением поднялась. Запахло картоплазмой – медицинское вещество, способное заменять поврежденные клетки, перестраиваясь на уровне ДНК. Картоплазма буквально становится вами, нужной утраченной частью вашего тела, и даже сверх чувствительное медицинское оборудование не способно впоследствии определить наличие этого вещества в вашем организме. По поводу картоплазмы до сих пор ведутся отчаянные споры: насколько оправдано использование этого вещества в восстановлении тел живых существ и можно ли считать полностью восстановленный из картоплазмы организм первоначальным существом или же это только копия? Да и все последствия такого лечения ещё не изучены и их только предстоит открыть. Но только вот, когда твоя жизнь висит на волоске, все эти аспекты морали тебя мало волнуют, лишь бы выжить и спасти всех тех, кого спасти нужно…
Залезла в капсулу. Не без помощи молчаливого иноземца. Рука, помогающая мне подняться по ступеням, оказалась сухой и шершавой, и теперь, лёжа в эргокамере, я терла ладонь о ткань балахона, пытаясь стереть след от прикосновения. Только бы не ящеропод… Слишком шершавая кожа…
Всплывший перед закрытыми глазами образ Ворро Уанппа заставил сжать кулаки и закусить губу. Нет, эти эмоции не были предназначены почившему несколько раз на моих глазах главврачу. Я вспомнила своего… лорди. Мир вновь взорвался болью. Яркие всполохи ослепительно красного и обжигающе желтого. И там среди этого адского месива из огня – синий – самый обжигающий, самый беспощадный…
Крышка эргокамеры закрылась. С лёгким щелчком сработал уплотнительный кап, предотвращающий утечку картоплазмы. Я это знала, потому что мне объяснял работу эргокамеры док там, в больнице Верхнего района, отвлекая меня от боли, пока зачищал рану от катотанической пули, что прошила мое плечо насквозь…
Гоби… да когда я уже отключусь??
С облегчением почувствовала иглы, вонзающиеся сразу в нескольких местах в мое тело. Анабиотический сон – особое состояние организма, в котором мозг полностью отключается, переставая контролировать биопроцессы, происходящие в теле, и предоставляя картоплазме полную свободу действий.
Почти смерть… и такое облегчение, смешанное с чувством вины…
***
Втянула в себя воздух и вскочила настолько резко, насколько вообще может двигаться человек, находившийся до этого космос знает сколько времени в полной отключке.
Огляделась. Просторная комната. Пафосная мебель из резного дерева. Повсюду витые ножки и какие-то разноцветные камни, вдавленные прямо в осветлённое дерево. Много занавесей, выкрашенных в яркие цвета, разбавляющие доминирующие в интерьере светлые пастельные тона – белый, серебристый и молочный. То самое огромное окно с белыми занавесками. Света действительно очень много, будто за окном огромный прожектор, луч которого бьет прямо в комнату. В этом луче стоит открытая эргокамера – металл, стекло и белая кожа внутренней обивки.
На Лордок не похоже. Если только действительно что-то светит в окно…
– Бу.
– Дохлый гоби! – вскрикнула и зажала рот рукой, стало страшно, что дети могли услышать. Но малышей тут не было, а был кошак. Он сидел рядом с кроватью в низком кресле. Вальяжно развалившись и закинув ногу на ногу. Белобрысая сволочь довольно скалилась, а я как-то сразу пожалела, что решила поступать благоразумно.
– И это мать троих детей? Очень, очень плохо, тренер Свон.
– Рогро Зе Гар, – отчеканила я, расслабившись и спустившись с кровати на пол.
Кошак помрачнел, но возражать не стал. И я злорадно улыбнулась про себя, конечно. Мне бы ещё к детям попасть…
Пригладила взъерошенные волосы и, покосившись на дверь, передернула плечами. Чувствовала себя на удивление здоровой. Только вот с душой не все было в порядке. Да и разум все ещё сбоил, продолжая выдавать мне сбивающую с толку множественность моего я. И присутствие в непосредственной близости причины всей моей боли положение не улучшало. Тело, раздираемое противоречивыми желаниями, подчинялось с трудом, но я все же заставила себя спросить:
– Теперь я могу увидеть малышей?
Желтые глаза оценивающе осмотрели меня с ног до головы, прям буквально. От этого взгляда все волоски повставали дыбом, а кожа покрылась мелкими пупырышками и стало так нестерпимо тошно, хоть сворачивайся пополам и… брр…
– Нам нужно поговорить… – начал было кентанец, но моего терпения уже не хватило. Поэтому я сначала сказала, а потом уже подумала, а стоило ли.
– Ты отведешь меня к детям, иначе вряд ли у нас что-то получится.
В желтых глазах мелькнула злость, желваки заходили на бледных скулах, но кошак сдержался. Дёрнув бровью, усмехнулся и, встав с кресла, пошёл в сторону дверей.
Я буравила растерянным взглядом спину удаляющегося иноземца.
Сволочь ещё та. И закрыть здесь может…
Я даже уже хотела извиниться, но кошак остановился и, обернувшись, позвал:
– Ну, пойдём. Раз так не терпится.
Я облегченно выдохнула и устремилась в сторону двери. Ждать уже действительно не было сил. Лишь бы убедиться, что с малышами все в порядке, а там… там все будет легче… наверное…
А кентанец не спешил. Его моя нервозность только забавляла. Поэтому, открыв дверь, он вышел и не торопясь пошёл по узкому коридору, увешанному красочными картинами с изображенными на них богато разодетыми кентанцами.
Так кошак же наследник правящей семьи Кентана… принц…
Возможно, мы сейчас на Кентане, но какая теперь разница…
Я вперила ненавидящий взгляд прямо между лопаток идущего впереди иноземца. Меня в нем раздражало буквально все: белые длинные волосы, спускающиеся ниже лопаток; темно-зеленый длиннополый пиджак, на котором эти волосы покоились; бесшумная скользящая походка, которая живо напомнила мне моего лорди; торчащие острые кончики ушей, которые также напоминали…
Фыркнула, отгоняя черноту омута отчаяния, за край которого опасно было заглядывать, можно и не вернуться. Я это точно знала.
Осмотрелась, запоминая количество дверей и поворотов, которые миновали. Коридор закончился огромным залом. Кентанец резко остановился, а я, не успев затормозить, врезалась в этот самый зелёный пиджак, больно ткнувшись носом в чересчур твёрдую спину. Отскочила прочь, зашипев от отвращения. Иноземец обернулся, рассекая воздух пылающим взглядом желтых кошачьих глаз. Думаю, сейчас мой взгляд не отличался от его, потому что сдерживаемая ненависть вырвалась наружу, стирая все это напускное благоразумие. Вот она истинная я…
Детские голоса ворвались в звенящее от напряжения пространство и разом стёрли всю невменяемость праведного гнева. Я растерянно заморгала, заглядывая за кентанца, мгновенно растерявшего всю свою значимость в моем мире.
Разрумянившиеся, в разноцветных комбинезонах, отороченных белым мехом, мои малыши неслись ко мне через огромный зал, разделяющий нас. За ними плёлся поникший и пятнистый, насколько это можно было судить по лицу, остальная часть туловища была затянута ярко оранжевым комбинезоном, взмокший и какой-то потерянный Пиксли.
Не обращая более внимания на кентанца, побежала навстречу радостно голосящим детям.
Милые мои, целые и невредимые…
Не смогла заметить тот момент, когда опустилась на колени, обняв всех карапузиков. Зарылась в них лицом. От малышей повеяло морозным воздухом. Ровно на мгновение дети притихли, обнимая меня в ответ. А потом заговорили почти одновременно, а я обнимала каждого и осматривала с головы до ног, пытаясь наконец осознать тот факт, что с моими карапузами все в порядке.
– Древоухие васпоги! – восторженно выговорила Кэти, округлив и без того огромные горящие от восторга глазища.
– Они прыгают на пятнадцать метров и у них восемь лап, – перенял инициативу у сестры Поль и, подобравшись, попытался прыгнуть, видимо, на 15 метров. Приземлился почти там же, где и стоял, но сей факт гордости за содеянное не уменьшил. Поэтому, подбоченившись, малыш взглянул на меня, ожидая услышать заслуженную похвалу. Я вот уже в который раз искренне улыбнулась. Это так естественно быть счастливой рядом с моими детьми…
– Это ты у васпога научился? – восхищённо воскликнула я. – Так здорово получилось!
– Да. Точнее, у трёх васпогов, – гордо заявил малыш.
Я, конечно, продолжала улыбаться, но резко возросшее количество этих самых васпогов заставило меня насторожиться. Не помню точно, но, кажется, васпоги – восьмилапые мохнатые существа, живущие на заснеженном Кентане, являются хищниками. Взрослые особи достигают размера с двухместный автолет, предпочитают существовать поодиночке и собираются в стаи крайне редко… и вот это играло с моими детьми…
– Мама, мы даже катались на самом большом васпоге, – доверительно сообщил Ифа.
– Они прирученные, – поймав мой растерянный взгляд, попытался успокоить меня подошедший Пиксли. Теперь я отчётливо разглядела нездоровые темно-зеленые пятна на светлой коже гебронца. Ему явно было очень не очень.
– Пиксли, с вами все в порядке? – поднявшись навстречу иноземцу, спросила я.
– Не совсем, тренер Свон. Слишком здесь холодно… – утирая крупные капли пота, выступившие на широком лбу, прошептал гебронец. А потом один из его глаз закатился, а остальные два стали стеклянными. Я обернулась туда, где должен был стоять позабытый на время кентанец.
– Крис, он сейчас упадёт! – закричала я, пытаясь удержать потерявшего сознание иноземца.
Кентанец оказался рядом быстрее, чем я ожидала, и подхватил обмякшего Пиксли.
***
Через пол часа я сидела в просторной игровой, наблюдала за довольными карапузами, резвящимися среди игрушек: замков, коней и ракет. В соседней комнате иноземцы, завёрнутые в желтые балахонистые одеяния, которые были намотаны по самые глаза, накрывали на стол. Не представляю, зачем так много еды, но возражать сил не было, и я не вмешивалась в сей процесс, просто сидела, облокотившись на один из крупных мягких кубов, и пыталась не волноваться за судьбу гебронца. Его должны были поместить в эргокамеру. Так кошак сказал. Но… верить кошаку?
Когда возле меня неожиданно материализовалась желтая высокая фигура, я даже вздрогнула. Иноземец поклонился и вытянул руку в сторону комнаты, кажется, приглашая пройти к столу. Шершавая бледно желтая кожа, покрытая мелкими чешуйками. Я взглянула в лицо, наполовину закрытое тканью, но расу не смогла определить. Возможно, все-таки что-то близкое к ящероподам.
Встала, кивнув застывшему иноземцу. Тот распрямился и вышел, волоча за собой по полу длинный тонкий бледно-желтый хвост.
Глава 5
Десяти минут хватило на то, чтобы малыши наелись. Еще столько же мы потратили на умывания, переодевания, а потом карапузики уснули, каждый на своей отдельной кроватке.
Поправив на Поле съехавшее одеялко, погладила по маленькой ещё по-детски пухлой ручке, уютно покоящейся на подушке, словно пригретая солнцем ящерка.
Выдохнула, чувствуя, как боль за все пережитое вновь протягивает свои когтистые лапы к моим внутренностям, готовясь терзать все, что есть внутри меня, в попытке добраться до самой сути и уничтожить, а если нет, то хотя бы покалечить.
Невидящими от накативших слез глазами оглядела комнату. Просторная, к этому я уже успела привыкнуть. Дарклай дал мне многое, но больше он забрал, шагнув в эту проклятую чёрную дыру…
Опустилась на ковёр, расстеленный на полу, и, свернувшись калачиком, уткнулась в подтянутые к груди колени. Было так больно, что на мгновение промелькнула мысль… желание, чтоб вовсе не было той встречи на зеленом поле Стадиона… Но мгновение пролетело, а я осталась с пустотой в груди, которую медленно пожирало гудящее синее пламя…
Космический придурок…
Сейчас бы я с удовольствием зарыдала в голос, хотелось выплеснуть все это из себя, потому что столько живое существо не может в себя вместить – столько ненависти, боли, отчаяния, сожаления, страха, надежды и любви… Это все разрывало на части.
Открыла рот в беззвучном крике. Слезы, сопли… насколько же все плохо, если я себе позволяю такое?
Я лежала, безвольно раскинув руки, и рассматривала замысловатые узоры, вырезанные неизвестным умельцем на камне высокого потолка. Желание рвать и метать давно сошло на нет, так же, как и мои беззвучные рыдания в коленку. Теперь даже как-то стало спокойнее что ли. И я просто лежала на полу, почти не чувствуя своего тела. Просто рассматривала этот потолок, позволяя мыслям течь по давно уже заученному кругу, постоянно спотыкаясь на Дарклае, замирая и начиная вновь:
Что вообще нужно кошаку?
Зачем ему я и дети?
Где мы и как отсюда выбраться?
Знает ли о случившемся Камэла?
Если знает, то все ли с ней в порядке?
И что нужно сделать, чтобы продержаться до возвращения Дарклая?
Дверь в комнату приоткрылась. Нет, я не увидела, почувствовала и тут же вскочила мягко на ноги. Благодаря эргокамере от знакомства с кевларой не осталось и следа, я снова обрела привычную свободу движений.
В комнату заглянул кошак. И я сделала шаг назад, но вспомнив, что за спиной дети и отступать некуда, остановилась, скрестив руки на груди и пытаясь не показывать страх, что шевелился внутри при одном только намеке на опасность, которая могла бы угрожать карапузам.
Но кентанец ничего не говорил. Словно вознамерился поиграть в гляделки, долго буравил меня своими желтыми глазами, потом распахнул дверь и кивнул, вроде «выходи».
Обернувшись, оценила обстановку. Малыши спали, мирно посапывая. Проспят ещё часа два, не меньше. Надеюсь, я успею вернуться. Вздохнула и вышла из комнаты, не зная, чего ждать, и мысленно готовясь ко всему сразу.
Кентанец прикрыл дверь и, коротко бросив – «пойдём», пересек игровую и вышел в коридор.
Поплелась следом. И дальше по коридору. Мимо портретов и высоких окон. На этот раз кентанец не тормозил, шёл быстро, поэтому осмотреться времени почти не было.
Вот что странно, вроде замок, а как-то безлюдно.
Кошак открыл очередную дверь, ведущую в какое-то подобие кабинета с космическими картами на стенах, большим столом, уже привычным высоченным окном, занавешенным глухой чёрной занавеской, и светонепронными лампами, парящими по углам комнаты. Не то чтобы темно, но как-то мрачновато по сравнению с остальными помещениями, в которых мне уже пришлось побывать.
Кошак закрыл дверь и, пройдя к столу, опустился в тёмное с высокой спинкой деревянное кресло. Иноземец с его белыми волосами и бледной кожей казался в этом обиталище теней и мрака каким-то чужеродным объектом, лишенным жизни и тепла. Понятно, почему везде так светло и столько красок…
Поправив на себе балахон, который, кстати сказать, был темно-красного цвета крови. Мне не нравилось, но я многое могу вытерпеть, так что неприятный цвет в одежде – пфф…
Кентанец все также молчал, и от этого становилось крайне не по себе. Сам же настаивал на разговоре.
– Что с Пиксли? – не дожидаясь пока мне предложат присесть, прошла пару шагов и опустилась в громоздкое мягкое кресло, стоящее у стены недалеко от входной двери.
– Спит, – не отводя желтых глаз, ответил иноземец.
– Что с ним было?
– Акклиматизация, стресс и ломка.
На последнем кентанец как-то криво усмехнулся, а я не поняла, поэтому переспросила:
– В смысле ломка?
– Гебронец вступил в симбиоз с тадакамом. Долгое отсутствие контакта привело к перегрузке нервной системы и сбою в работе пары жизненно важных органов.
– Как? А почему… что случилось с тадакамом? – наконец определившись, задала свой следующий вопрос.
Бедный Пиксли! В такое тяжелое время лишился своей отдушины. Вспомнив то, как иноземное растение заботливо укрывало спящего гебронца своими листьями, захотелось залепить невозмутимому кентанцу в лоб каким-нибудь достаточно увесистым предметом. Чем ему безобидное растение помешало?
– То есть такой вид зависимости тебя, тренер Свон, не возмущает, – помрачнев, сквозь зубы выдавил белобрысый.
– Что ты несёшь? – не сдержавшись, прошипела я. Сразу вспомнился эта наша стычка в коридоре Стадиона по поводу розового сахара и моих детей, едва не лишившихся из-за этого жизней. – Как ты можешь сравнивать… ради этого никто не умирает!
– Так сказал Дарклай? – усмехнувшись, прервал меня кентанец.
Я задержала дыхание, стараясь не скрючиться на глазах у этой сволочи от боли, что живым огнём разлилась в груди в ответ на прозвучавшее имя.
– Конечно, ты же веришь всему, что он говорит. Но знай, на Гвео эти твари живут в симбиозе с капонаку, милыми аборигенами, населяющими эту зеленую планету. Такое поведение обусловлено особенностью развития гвеонцев, которые, к сожалению, не могут самостоятельно контролировать психологические процессы своего недоразвитого тела. Едва капонаку рождается, ему выбирают тадакама, и этот союз должен продлиться всю жизнь, ведь тело гвеонца не примет нового тадакама. Когда среди многочисленных рас стало известно об удивительных способностях растения, многие стали охотиться за ними. И вскоре этих паразитов стало настолько мало, что сейчас гвеонцы с трудом находят тадакама для очередного новорождённого. Раса капонаку на грани вымирания. Поэтому, Иль, – кентанец протянул мое имя с каким-то особым извращенным удовольствием, – Наличие здесь свободного тадакама означает лишь одно, что на далёкой Гвео погиб ещё один капонака.
– А кто сказал, что он погиб из-за Пиксли или… Дарклая? Наверняка Дар конфисковал это растение у очередных контрабандистов…
– Хватит! – огрызнулся кентанец. Даже по столу рукой ударил, и я очень понадеялась, что не без последствий. Хочу, чтобы ему было очень долго и очень больно.
Я поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее. Мягко, но сидеть крайне неудобно. Такое ощущение, будто сейчас провалишься в это кресло и там же задохнешься. Может это просто нервы?
Кентанец же встал из-за стола и, обогнув его, уселся на столешницу, скрестив руки на груди, и теперь сверлил меня своими светящимися в полумраке комнаты желтыми глазами.
– Почему ты не спрашиваешь?
– Что? – вяло изобразив удивление, переспросила я.
– Почему я убил Дарклая.
– Потому что ты его не убил, – рассматривая однотонную ткань балахона, отозвалась я. Просто смотреть на эту бледную рожу сил не было, особенно тогда, когда он сам напоминал о том, что сделал.
– Ты все ещё не поняла…
– Нет. Я все прекрасно понимаю. И ты дурак, если думаешь, что Дар перестал существовать только потому, что его больше нет в нашей Вселенной.
Пришлось вскочить, потому что кентанец бросился в мою сторону. Не знаю, на что он надеялся. Может не надо было восстанавливать меня в эргокамере, если были планы убить?
Перевернувшись в воздухе, приземлилась на стол и замерла, готовясь к тому, что предпримет поймавший пустое кресло взъерошенный кошак. Но тот встал, отряхнулся и, повернувшись в мою сторону, как ни в чем ни бывало улыбнулся.
– Прекрасно, тренер Свон. Ты не разочаровываешь.
Теперь иноземец опустился в то самое, неудобное излишне мягкое кресло, а я осталась стоять на столе, не зная, что вообще с этим делать и как относиться к тому, что случилось пару секунд назад.
Одно было понятно – расслабляться нельзя. Поэтому я быстро огляделась и, нащупав взглядом кресло, в котором до этого сидел кентанец, прыгнула на него, а затем и уселась, оценив удобство в меру жёстких сиденья и спинки.
Ещё успела заметить довольное выражение морды лица, возникшее у кошака, а в следующую секунду на моих запястьях сомкнулись стальные браслеты, а амо-поле, загудевшее вокруг, обездвижило мое тело. Мышцы сокращались, пытаясь справиться с зарядом, струящимся по коже, и я вздрагивала, не в силах даже слово сказать.
А кентанец поднялся и, преодолев расстояние, разделяющее нас, подошёл вплотную к столу и, опершись на него руками, скривился:
– Я не хотел, но так определенно будет лучше. Без лишних эпитетов, восхваляющих нашего почившего принца чёрной планеты, разговор будет намного плодотворнее и займёт меньше времени.
Я ещё раз попыталась пошевелиться, но осталась сидеть ровно и не моргая, словно манекен.
– Мы на Кентане. Но, я думаю, ты уже догадалась.
Произнося это, иноземец обошёл стол, присел на корточки передо мной и заглянул в глаза.
– Я наследный принц и я должен унаследовать Кентан. Но мой отец давным-давно заключил договор с отцом Дарклая о том, чтобы могущественный клан Лордока обеспечил охрану вымирающей расы. Понимаешь, мой отец хотел прожить свою жизнь тихо и максимально комфортно, а дальше… его мало волновало.
Замолчав, кошак потянулся и убрал прядь волос, которая упала мне на глаза. А я даже поморщиться не могла… Он улыбнулся как-то зло. А потом продолжил:
– Все бы ничего, но за обеспеченный мир отец пообещал весь Кентан, конечно, только после его смерти. И вот, милый папа лежит на смертном одре, а великий владыка Лордока уже решил кому из его чад отдать очередную ничего не значащую для него планетку. Иль, ты знаешь, что у Саркорая были ещё дети, помимо Дарклая?Точнее, один…
Кентанец повёл носом, втягивая воздух, и брезгливо сморщился:
– Ты все ещё воняешь. Но запах скоро выветрится, – сообщил иноземец. Помолчал, а потом продолжил: – И все же какая он мразь, когда ему что-то надо. Он же так и не сказал тебе, да, тренер Свон?
Не знаю, насколько мне хотелось знать, что же мне не сказал Дарклай. Из уст этой белобрысой сволочи все равно не услышу ничего хорошего. Но я все так же не могла двигаться, а кентанец наклонился ближе, провёл кончиками пальцев по моей щеке. Потом пальцы спустились по шее вниз к вырезу в балахоне и замерли, впиваясь в кожу и продавливая кость грудной клетки.
– Насколько быстро билось твое сердце, когда он касался тебя? – желтые по-кошачьи сузившиеся глаза сосредоточились на моих губах, а мне стало настолько тошно, что в моих глазах потемнело. Ненависть растворилась, оставив пустоту и почти физически ощутимое отвращение. Губы иноземца замерли в каком-то сантиметре от моих, а длинные волосы коснулись кожи, живо напомнив тот момент пробуждения в комнате Дарклая…
А может к гоби все это обдуманное поведение? В голове зашумело от возбуждения, накрывшего разум и тело. От одной только мысли, что не стоит сдерживаться, комната вокруг поехала по кругу и накренилась куда-то влево. Сердце в груди учащенно забилось, в ушах зашумело, а прикосновение амо-поля стали почти не ощутимыми, так что, наклонившись вперёд, я с наслаждением вцепилась зубами в губу кошака.
Иноземец отпрянул и зашипел, зажав повреждённую губу, по подбородку побежала струйка тёмной крови. От неловкого движения пострадавшего кошака кресло упало на бок, и я теперь созерцала кожаные сапоги, застывшие в метре от меня на тёмном ковре
К сожалению, мой восторг от содеянного почти мгновенно померк, сметенный пришедшим пониманием того, что это такая мелочь по сравнению с тем, что на самом деле покалеченная душа требовала сделать с этой белобрысой сволочью. Ах, эта сладкая горькая месть…