Могла ли знать тогда она, Скликая бабий бунт, Что символ даст сама весна За несколько секунд.
И на фронта, разбив весь мир: На женский и мужской Погнала дядей из квартир, Взяв деньги и покой.
– Чем позабавить наших дам? Чем душу удивить? Что станет откупом грехам, Успевшим нагрешить?
Что усладит их нрав и вкус, Расскажет о любви, Заставит биться чаще пульс Адреналин в крови?
Как не ударить в грязь лицом? И даже если гнев Обрушится литым свинцом Потешить не сумев,
Сумеет морду уберечь От хлесткого цветка. И все же, что б могло увлечь Ее наверняка?
Шуршащий, хрупкий лепесток Тюльпана столь красив, Но стебель тонок и жесток. «Леща» им отхватив,
Окрасит щеки кумачом Тюльпана в алый цвет, И стеблем, словно секачом Порубит мой портрет.
А роза стерва из стервей! Шипами раскромсать Анфас мордашечки моей - То лучше и не знать!
Познать «нарциссом по лицу» Отнюдь желанья нет. Листва кинжалом молодцу К врачу пришлет билет.
А что за нежный желтый пух? Пьянящий аромат? И мягкий лист, и сочный дух, И стебельков каскад?
– Мимоза, сударь! – Боже мой! Столь мягкий первоцвет Его я отнесу домой, Для любушки букет.
И если даже получать Наотмашь по лицу, Пушисто-мягкая печать Поможет молодцу.
Могла ли Кларочка тогда, Скликая бабий бунт, Знать, что мимозная весна За несколько секунд
Растопит снег и лед в душе, Сердца соединит И коль «по морде дать» – клише, То морда не болит.
***
Я не сушу воспоминанья, Не консервирую любовь, К соцветьям самоистязанья Не возвращаюсь вновь и вновь.
Ликуя, собираю розы В корзину из волшебных снов. Поняв, что это только грезы, Бросаю их в костер из строф.
На этом все! Но есть в секрете Цветки лаванды с южных гор. В них до сих ппор гуляет ветер, Жужжит сонет пчелиный хор.
И кожу солнечные блики Ласкают нежно поутру. Альпийских гор седые пики С лучами в вист ведут игру.
И со спины, подкравшись тихо, Как плеск и шорох вешних струй, Мурлыча на французском лихо, Сладчайший даришь поцелуй.
И я лаванду собираю Пурпупрно-синие цветы. В них вся любовь – я больше знаю, Того, чего не знаешь ты.
Изгой
В июньскую полночь из лона земли он желтой звездой народился, а рядом другие нарциссы росли в горшке, что у дома ютился.
– Куда ты приперся, чужак и урод, со стеблем кривым и коротким? Проваливай лучше в другой огород! – кричали Нарцисски-красотки…
– Я только ребенок,и я еще слаб, придет время – вырасту выше. – Да как бы не так! Ишь, наметил масштаб: сравняться с хозяйскою крышей!
Мы солнце затмим и питьë заберём, нам здесь и самим уже тесно. Забьем, затолкаем, в зачатке убьем! Твой голос звучит неуместно.
Наутро хозяйка к горшку подошла, увидела слабый росточек, из грунта горшка его извлекла и в сад посадила цветочек.
Малыш задышал, распрямился, окреп — и вырос нарциссом прекрасным. Душист и роскошен! И был так нелеп, униженным и несчастным тот шепот, что несся над садом весь день: – Ах, как он прекрасен и статен! Как было бы здорово под его сень прильнуть нам.... Видно, он знатен…
Но был так далек он от их голосов — цветов, что ютились у дома, ведь сад и горшок – символ двух полюсов. А вам конъюктура знакома?
Родина
Повысить удой и поправить здоровье Со скудных лугов гнали стадо коровье. Поесть сочных трав так Буренка спешила, Что в гонке «лепешку» на грунт уронила. И хилая сушь, не отнять удивленья, Воспряла посредством того удобренья. А семя, дремавшее в недрах доселе, Разверзло корнями землицы тоннели. Весь мир волшебством Флора вдруг поразила – Чудесный цветок из земли породила. Прекраснее роз, ароматнее лилий! Владыка лугов из помета и пыли!
Над ним в вожделении пчелка летала, Отведать нектара трудяжка мечтала. Лишь венчик нежнейший той пчелке открылся, Цветок к ней с вопросом тогда обратился: «Пчела, ты летаешь-порхаешь повсюду, Какому сильней удивлялась ты чуду?» Наевшись нектара «от пуза» сначала, Пришедши в истому, пчела отвечала:
«Я видела лес, столь дремучий и дикий, Что тонут в глуши одинокие крики. Я видела древние, снежные горы, Зеленых лугов бесконечных просторы. Видала я силу и мощь океана, Коварство и злобу жерла вулкана, Белесый песок, изумрудные пальмы, И птичек на них, что шумны и нахальны. И райских садов, что наполнены щедро Ковром из цветов, плодородные недра. В том сытом раю в теплоте и достатке, На самой заветной удобренной грядке, Живут припеваюче точь-в-точь как ты, Прекрасные самые в мире цветы.»
«Зачем же тогда, как в проклятой тюрьме, Живу я, увязнув корнями в дерьме?» - Воскликнул цветок, трясясь в возмущенье. Пчела пресекла его отвращенье: «Стыдись отрекаться от мест, где родился! Хотя сквозь дерьмо ты на свет появился. И место сие же отнюдь не простое: То – Родина – знаешь, что это такое?
Родиться в дерьме – не ярмо, не клеймо, Тогда, когда это родное дерьмо.»
