Вера Волховец
Холодное сердце пустыни
12. Глава, в которой намечаются неприятности
Ей не удалось отделаться от Пауля, который всерьез вознамерился пойти её провожать.
– Час почти рассветный, – Пауль пожимал плечами, затягивая под плечом ремешки кожаного наплечника, – духи уже засыпают, а вот шваль всякая как раз просыпается. Так что лучше я с тобой пройдусь, лилия моя, продышусь заодно. Утренний воздух – свежий. За завтрак сойдет.
Он никак не хотел прекращать называть её вот так. И когда она третий раз сделала ему замечание, что “моя” в адрес чужой рабыни звучит неправильно, Пауль лишь вздохнул и сказал, что это звучит не неправильно, а мечтательно. Ему бы, мол, хотелось, чтобы он мог называть её так по полному праву, увы, судьба ему это не позволит.
А ей хотелось только вцепиться ногтями в кожу своих щек и содрать её, обнажить сущность, чтобы засияли знаки духа и на лбу, и по всему её телу.
Но зачем ей этого хотелось?
Пауль ведь не понимал, кому это говорит.
Он не понимал, что смотрит не на кого-нибудь, а на ненавистную ему Сальвадор.
Перед тем как пойти и разбудить Падме, Мун улучила минутку и заскочила в умывальную комнату. Просто потому что, кажется, только так она могла побыть наедине с собой. Так вот, без причины и какого-нибудь обычая Пауль от неё отставать не хотел.
Именно поэтому, после того как за её спиной задернулась циновка, пряча её от Пауля, девушка не сразу даже прикоснулась к воде, хотя умыться ей сейчас точно не помешало бы. Кожа лица грозила закипеть от бессильной яростной боли, что кипела сейчас в крови Мун.
Ей хотелось только ослепнуть. И оглохнуть. Как и всегда, когда гибли её девочки, её сестры, всякая из тех, кого касалась её рука. Даже по рассказу Пауля – Мег просила у Сальвадор благословения. Если просила – значит, получила.
То что описывал Пауль… Оно действительно могло произойти. Что можно было действительно легко найти в Махасаре, так это смерть.
Нет, претензии у Пауля были, конечно, смешные.
Мун промолчала о том, что не в праве Сальвадор было спорить с волей Нии-Фэй, предназначившей Мег кому-то из детей пустыни. У богини любви был свой промысел. И она тоже была на него благословлена солнцеликой Шии-Ра.
Мун промолчала о том, что это право женщины – выбирать её судьбу. На этом Сальвадор стояла крепче всего. И не намерена была изменять своим правилам из-за тысячи возмущенных братьев, отцов и мужчин, не желающих слышать слово “нет”.
Мун промолчала наконец о том, что очень странно адресовать претензию Сальвадор к смерти, что произошла без её участия. Кровная магическая связь – она ведь не сказала, почему умерла Мег. Не от руки же Сальвадор, так? А сама пустыня убивала прекрасно, здесь одних голодных духов, магических тварей и просто всякого голодного до чужого добра сброда было предостаточно. Далеко не все маги могли с этим справиться.
Умерла – да. По иному поводу кровная связь не срабатывала. Она и вправду просила помощи. Но, видимо, и Пауль, и Рик – тоже магически одарены были. Незначительно, не как сестра, и явно не очень занимались этими талантами, да и что сказать – обучение чародейству стоило дорого. Многие маги были самоучками, складывали чары по интуиции, за всю свою жизнь покупая от силы пару учебников по магии.
Но братья Ландерсы точно были способны, кровную связь тоже могли прочувствовать только люди с магической искрой в сердце. Вот только чем могли помочь балбесы старшие братья? Ничем не смогли.
Но все-таки… Да, все ясней становилось, откуда в памяти столько дыр и путаницы. И тогда ей тоже было больно. И тогда тоже хотелось только забвения, которое не мешало бы ей исполнять долг.
Мег не стало. Её сестры не стало. Через несколько дней после того, как она даровала Мег свое благословение. Оно ведь имело силу. Оно должно было принести ей счастье. Но что-то случилось. Не обошлось без какой-нибудь демонической твари, только они могли обходить благословения пустынных духов.
И как же это было паршиво. Был ли вообще смысл хоть за что-то воевать в этой пустыне?
Если все равно день за днем здесь гибли её сестры.
Если все равно оставались демоны, духи, боги – которым было плевать на несправедливость, которые жили как им хотелось.
Нет, это все пустые мысли, Сальвадор останется верна посмертной клятве, до тех самых пор, пока никто не оспорит её право держать кинжалы справедливости. До тех пор – она будет воевать. И если хоть одной спасенной судьбой станет больше – значит, благословение Шии-Ра она получила не зря.
Но как же горько, горько ощущать собственное бессилие. Когда кажется, делай, не делай – все равно ничего не меняется…
Она не могла плакать долго. Она вообще не должна была плакать – там за циновкой стоял и ждал её Пауль. Вот только не оплакать Мег, еще одну без времени ушедшую в чертоги предков сестру, она не могла… Если бы она разучилась чувствовать боль за других – тогда цена бы её Суду была небольшая.
– Ну, что ты, Салли, – шепнул эфир, и стало еще хуже.
Только не он, только не сейчас…
Но нет. Все назло её желаниям. Именно он, именно сейчас.
Эльяс проявился за её спиной, отражаясь в мутноватом зеркале. Во всем своем полуголом татуированном величии. Подлинный нарцисс, во всем его самовлюбленном великолепии.
– Неужто ты плачешь? – проникновенно шепнул он, и одно из его крыльев скользнуло по коже плеча Мун. Под покрывалом. Мерзавец не чурался пользоваться магией, зная, что её тошнит от подобных грязных прикосновений.
– Коснись меня еще раз, Эльяс эль Мор, и я вырву твои шайтановы крылья голыми руками. – прошипела девушка и повернулась к Ворону лицом.
– Ну-ну, зачем так официально, Салли, я же говорил тебе, называй меня просто “мой король”, – нагло осклабился Ворон, но перья свои подобрал.
– С удовольствием вырву вам язык, мой король, и заставлю вас его сожрать, – ядовито улыбнулась Мун, сложила ладони перед лицом и даже поклонилась.
– Ты такая дерзкая, Салли, – Эльяс прицокнул языком, – я вот все думаю, какой смысл у твоего непослушания. Ты знаешь волю судьбы. Ты станешь моей. Я ведь все тебе припомню, когда ты сдашься. К чему так нарываться на неприятности?
– К тому, чтобы судьба поняла, что это была весьма паршивая идея? – холодно уточнила Мун, скрещивая руки на груди.
– Поздно, Салли, эту судьбу уже вовсю нам обещают люди Махасара. Сдалась бы ты уже наконец. Я, может быть, даже не буду тебя наказывать за все твои выходки.
Она качнула подбородком, не говоря ни слова. Не существовало в этом мире слов, которые объяснили бы Эльясу эль Мору, что в мире существует что-то кроме его желаний и претензий. В сложившейся ситуации она даже не понимала, почему он так легко поддается воле этой сказки. Видимо, ему понравилась идея, что самая непокорная змея Махасара может принадлежать ему.
Самое поганое было в том, что духи и боги и вправду подчинялись людской воле. Люди придавали им форму, люди часто придумывали им историю.
Людская фантазия дала Сальвадор форму Королевы Скорпионов, дала ей её реликты, которыми она и вершила свой суд. Людская же фантазия вязала для неё нить судьбы, связала её с Эльясом.
Вот только молчала она не зря. Именно Сальвадор было позволено нитям судьбы не следовать. Хорошо, что в свое время она выпросила у Шии-Ра инструмент для рассечения ненужных ей нитей.
Нужно будет избавиться и от этой “судьбы”. Только дождаться, пока Ворон снимет с неё проклятие, и можно будет отвести душу. Рассечь связь, прикончить Ворона. И в пустыне точно будет свободнее дышать.
Шии-Ра, как теперь этого дождаться?
– Чего ты хотел, Эльяс? – она чувствовала себя разбито, и все, что ей хотелось – побыстрее закончить эту неприятную беседу.
– Ты плакала, Сальвадор? – хмыкнул Эльяс. – Что случилось? Неужели мое пожелание на ночь тебя так напугало?
Пожелание. Как мило он называл свою порчу. Впрочем, нет, порча испортила ей настроение куда меньше, чем история Пауля.
– Твое какое дело, Эль? – Мун склонила голову.
– Я радушный хозяин, Салли, – усмехнулся Эль, – ты – моя гостья, как-никак.
– Какие законы гостеприимства диктуют проклинать гостей на ночь?
– Мои, – Ворон самодовольно улыбнулся. Ну да, у кого она спрашивала? У демона? Который жрал жертвы как не в себя, потому и прослыл Королем Голода, и каким-то непостижимым образом вознесся в боги. Но жил-то он по-прежнему, как демон, слушая лишь только свои капризы.
За циновкой, закрывавшей вход в умывальню, кашлянули.
– Все ли в порядке, лилия моя? – неловко спросил Пауль. Ох, это он не вовремя в разговор влез.
Тонкие черные брови Эльяса поползли выше.
– Лилия? Его? Ты? – с ехидным гневом поинтересовался он. – И ему ты позволяешь называть тебя так?
Ну надо же, простой смертный щелкнул Эльяса эль Мора по его длинному наглому клюву? Задел его самолюбие.
Да, Паулю она позволяла. Просто потому что он Сальвадор умудрялся не раздражать. Даже в его неприязни к ней истинной заключалась любовь к сестре, а не собственнические замашки.
– Ты сам втянул его в эту игру, Эль, – раздраженно скривила губы девушка и шагнула сквозь призрачную магическую форму Ворона.
Почему она сразу не ушла? Нет, надо было пойти проплакаться… И время потеряла, и на эту неприятную беседу нарвалась.
Одно хорошо – всю эту их эфирную болтовню смертные слышать не могли.
– Идем, Пауль, я разбужу Падме, – шепнула Мун. – Без неё охранных чар с дверей не снять.
– Я слышал шаги внизу, – Пауль кивнул вниз, туда, где была комната для гостей, – может, хозяин уже проснулся?
Он и не спал, ему это не нужно было.
Мун очень хотела бы, чтобы Пауль ошибся. Потому что если Эльяс решил их “проводить” – ничего хорошего в этом не было. Он, конечно, мог просто так выйти, поехидничать напоследок, вывернуть что-то вроде вчерашнего, когда он практически вынудил Пауля высказаться в адрес Сальвадор при ней же. И хорошо бы, если бы дело обошлось только этим. Но лучше было бы, если бы он и вовсе не встал.
– Доброго вам рассвета, – раздался доброжелательный голос, стоило только Паулю оказаться на последней ступеньке витой лесенки, уводящей на верхние этажи дома, – пожелал бы утра, но это несколько опережает события.
Нет, увы, все-таки встал и выжидал. Ворон он и в человечьем теле ворон.
– Доброго вам утра, господин Аман, – сердечно кивнул Пауль, прикасаясь раскрытой ладонью к сердцу – как и всякий воспитанный пустынник, благодарный за гостеприимство. Знал бы этот смертный балбес, что это меньшее, что ему кармически задолжал Эльяс. Хотя с Ворона станется и вовсе забыть про какие-то его долги.
Он сидел на полу, у столика, на цветных подушках, без чалмы, с испачканными углем пальцами, которыми только что-то чертил прямо на деревянной столешнице.
Такой весь из себя домашний волшебник в узорчатом халате, будто и вправду вскочил с утра пораньше, окрыленный внезапным магическим озарением. И только Мун видела истинную форму Эльяса, парящую рядом с его человеческим телом, скрестившим руки на груди.
Ох и не понравилось ей его выражение лица и тот хмурый прищур, с которым он смотрел на Пауля. Будто уже прикидывал что-то.
– Вам хорошо спалось, гости дорогие? – любезно улыбнулся Аман. Слишком любезно. А ведь Пауль-то наверняка примет это все за чистую монету.
– Что ты задумал, Эльяс? – она подумала это достаточно громко, чтобы Ворон её услышал, но он лишь скользнул по её лицу своими темными глазами, а потом надменно усмехнулся уголком рта. Без ответа.
– Я мало спал этой ночью, но за кров и прием спасибо, господин Аман, – Пауль коротко кивнул, – если бы я мог быть вам полезен…
– А вы можете, господин Ландерс, – задумчиво протянул Аман, – впрочем, это ждет. Вы хотели проводить нашу лучезарную? Идите, не буду вас задерживать. Зайдите ко мне, как проводите, обсудим дело. На тех же условиях, разумеется, клятву я продлю еще на визит.
Сказал и сделал – над пальцами чародея тут же вспыхнула оранжевая руна.
Ох, нет, Ворон точно что-то задумал, и ничего хорошего он придумать не мог.
“Пауль, не надо”, – увы, это она сейчас могла сказать только мысленно. Иначе пришлось бы объяснять. И проигрывать в пари.
А он…
– Да, разумеется, я приду, – Пауль протянул Аману ладонь, обмениваясь рукопожатиями. Черная змея клятвы снова вспыхнула на запястьях их обоих, соприкасаясь с руной продления действия. Договоренность заключена.
– Ну что ж, тогда до встречи, господин Ландерс, – широко и ужасно фальшиво улыбнулся Аман, – удачной прогулки, цветок моей души. Надеюсь, хозяин тебя сегодня обижать не будет.
С тихим звоном растаяли чары на входной двери.
Ох, неспроста Эльяс её так выпроваживал. Ничего хорошего он Паулю не предложит…
13. Глава, в которой герой пытается прощаться
По пустой, уже светлеющей улице Турфана Мун шла молча. Где-то вдали допевал свою песню одинокий вайг, но это было слишком далеко, чтобы Пауль всерьез обеспокоился нападением.
Молчание разговорчивой и такой смешливой девушки его напрягало все сильнее.
Все-таки он её где-то обидел. Может, она была из тех, кто верил в Сальвадор?
Ну, наверное, да, в пустыне её и боялись, и уважали. А женщины – еще и надеялись.
Пауль слышал краем уха, что к капищу Сальвадор даже ходят паломницы. Горстями носят от алтарного камня белый судилищный песок, зашивают его в ладанки, по чуть-чуть, по малой щепоти, и продают женщинам. За бесценок, лишь бы оправдать затраты на ткань для ладанок.
Две капли крови на ладанку, и Сальвадор услышит, и придет. Кто-то боялся брать ладанки, опасаясь гнева мужей или отцов, но многие все равно брали. Верили в её защиту.
Может, и Мун тоже верит?
Так Пауль ведь не вкладывал ей в голову своих мыслей, просто рассказал свою историю. И она ведь сама спросила.
Может, стоит сказать, что её веру Пауль оскорбить ни словом не хотел?
А может, она все-таки в нем разочаровалась? Наверное, его откровенность показалась чрезмерной.
Они дошли быстро, и у той самой задней двери в стене, защищающей поместье господина али Хмара Мун остановилась, почему-то не торопясь доставать из кармашков тонких шароваров ключ.
Ему надо было сказать “прощай” ей, здесь и сейчас. Ведь смысла нет оставаться в Турфане, здесь он очень быстро попадется, да и в жизнь ему не выкупить Мун у её хозяина, невозможно же, чтобы его пустынную лилию оценили задешево. Тем более что где спрос – там и цена, часто неподъемная. И нужно, нужно обрезать эту нить, сказать то, что следует, признать уже для самого себя, что больше он её не увидит…
А Пауль смотрел на её спину и ужасно хотел к ней прикоснуться. Провести пальцами сверху вниз, а потом коснуться другой своей ладонью нежного живота, вздрагивающего под тонким белым сукном. Стиснуть бы её в руках. Хоть на секунду ощутить своей. Ощутить, как она трепещет в его объятьях. Такая хрупкая, такая желанная – его лилия.
– Не ходи к Аману, Пауль, он жуткий прощелыга, он и тебя проведет, – отрывисто произнесла Мун, резко поворачиваясь, а затем устало потерла глаза. Ну, да, она же не спала сегодня толком. Может, это и есть причина её молчаливости.
Подумал – и эту нежную лилию стало немножко жаль. Стоило, наверное, не россказнями её занимать, а попробовать успокоить и заставить поспать.
– Я обещал ему визит, не дело отступаться от слова, – откликнулся Пауль, – да и потом, он меня не выдаст, почему нет? Знаешь, немногий осмелится принять в гостях меня, так что не отблагодарить – как-то некрасиво.
– Он должен был мне, – Мун качнула головой, – ты сказал ему спасибо, это – достаточная благодарность. Вот еще, бегать по его поручениям. Не ходи, Пауль.
Она обернулась к нему, даже ладонью коснулась его кожи – рядом с сердцем. Ох, шайтанова бесовка, нельзя же так.
На Арене к Ариш Тель Лану женщин пускали. Не сразу, лишь только тогда, когда он “начал оправдывать затраченные на него средства”, после того как из подвальной камеры для простых рабов перевели в камеру, которую можно было спутать со спальней богача, если бы не то, что когда Пауль был “у себя”, дверь этой “спальни” всегда была закрыта на два обычных замка и один магический. Впрочем, у себя он бывал редко. Те дни, что не были заняты боями, были заняты тренировками.
Но, если говорить о женщинах – горожанки Хариба любили гладиаторов, и чем успешнее был гладиатор – тем больше любили. Даже рабское клеймо не отбивало молодым вдовушкам или неверным женушкам той любви.
Пауль не то чтобы был охоч до женщин, скажем честно, на Арене его интересовало только одно – как бы извернуться и с неё сбежать. Но смысла отказываться от прыгающего в ладони удовольствия обычно не видел. Тем более, что гостили у него молодые да красивые – ведь гладиатор должен наглядно ощущать, как к нему благоволит хозяин Арены.
Вот только никогда до этого у него не перехватывало дыхание от одного только прикосновения тонкой теплой ладошки. Сердце в груди аж взбрыкнуло, как гордая необъзженная лошадь.
Исчез весь мир, весь город, все остальные люди. Все, что осталось для Пауля, – глаза Мун. Темные, бездонные, те самые, в которых он уже пропал насмерть. С того самого первого взгляда в них.
Какая же красивая. До одури. Сейчас – со смытыми с лица белилами и сурьмой – она стала еще нежнее, еще красивее.
Ладонь Пауля легла на тонкую ткань белой рубашки, ощущая, как вздрагивают под ней лопатки девушки. Поползла вниз, к талии. Нет, не ниже, ни в коем случае, Пауль, это тебе не дешевки с Арены. В Мун чувствовалась сила, достоинство. Даже будучи рабыней, она гордо смотрела в глаза. Наверное, поэтому Пауль не мог от неё оторвать глаз. Его всегда зачаровывала сила слабости. Слабого цветка, что пускал корни в камень.
Она не позволяла и этого сближения. Но не оттолкнула, замерла, глядя на Пауля, будто не понимая, что делать. То ли растерянно, то ли напуганно. А Пауль только усугубил. Надавил на её талию, придвинул к себе. Заставил девушку прижаться к нему, к его голой коже. И стало еще жарче, еще дурнее.
И кажется, в её глазах плеснулся страх. Ну еще бы, в конце концов, медвежьи габариты Пауля наверняка заставляли её чувствовать себя уязвимой.
– Не бойся, – умоляюще произнес Пауль вслух, вдруг враз осипшим голосом, а затем сам себя обругал мысленно – придумал же, полезть со своими объятиями к чужой рабыне, и где – у задней двери дома её хозяина. В предрассветный час, посреди городской улицы, когда любой может пройти мимо и стать свидетелем подобного возмутительного поведение. Еще бы ей не бояться. Она – местная, и ей не сбежать – с её-то ошейником. Поймай их кто – ей ведь за это расплачиваться предстоит.
Но никого не было, на счастье Пауля. Никто не мешал ему похищать у хозяина Мун её тепло. И он лихорадочно пытался украсть у него все, что только возможно.
"Ну же, только оттолкнись", – умолял он мысленно. Это бы помогло, обязательно. Меньше всего он хотел становиться тем зверьем, что держит в своей хватке брыкающуюся женщину.
Нет. Не отталкивала. Все так же стояла, будто в раздумьи, что ей делать в этой ситуации.
Они столкнулись взглядами, а кажется – переплелись, срослись, будто два дерева, чьи семечки упали в землю рядом. Или это казалось только ему? Да, казалось. Хотелось, чтобы так и было.
Отпустить бы, да вот только руки совершенно не разжимаются.
Нежная ладонь скользнула по его коже выше, к шее, оставляя после себя раскаленный след. Она клеймила его. Самой собой.
Кажется, не всю отраву из Пауля вывел Анук. Определенно какой-то яд в его крови еще оставался. В битве со своим дыханием, становящимся все более рваным, он проигрывал удар за ударом.
Он сдерживал себя всю ночь. Ему ведь хотелось – хотелось хотя бы сжать её в своих руках, снова, не украдкой, в открытую. А если получится – похитить у неё и большее. Если она захочет…
И хотел, и смотрел, и ругал самого себя, убеждая, что нет, ему кажется. А сейчас? Сейчас ему тоже кажется, что ей он все-таки симпатичен?
– Не ходи к Аману, – эта пустынная лиса совершенно не желала униматься, – пообещай, что не пойдешь.
– Не предложение для купца, лилия моя, – Пауль слегка усмехнулся, – ты предлагаешь мне не исполнять обещание, а цены не назначаешь.
– Я думала, ты воин больше, чем купец, Пауль, – её ласковый тон будто прошелся по коже пушистым лисьим хвостом. Лиса, как есть лиса. – И что же за цену ты хочешь?
– Один твой поцелуй, – нахально улыбнулся Пауль, – и я уйду из Турфана, не заворачивая к Аману.
Это была форменная наглость, против приличий и традиций, но ведь это в пустыне существовало семь видов брака, один из которых “брак из страсти”. И тут традиции нарушались.
Но если согласится – это ли не будет означать, что Пауль ей нравится?
Мун закатила глаза. Ну что поделать, может, и предсказуемо. Но может быть, хоть это ему поможет. Хотя бы её отпустить. Сейчас, когда настолько рядом стояла перспектива окончательного с ней расставания – это было сложно. И кто вообще из богов решил, что выдать Паулю его бычью силу – хорошая идея? Вот сейчас, стиснул бы еще крепче, прижал к себе, чтобы хоть как-то затушить прохладой её тела собственный пожар, рвущийся из-под кожи. Да только Пауль же знает – так он может переломать хрупкой девушке все кости.
– Какой же ты все-таки… герой, Пауль, – по губам Мун пробежалась улыбка, едва тронула их – задела самый краешек губ. Кажется, это был комплимент, хотя Пауль его не очень и понял.
Зато заметил, что это она произнесла, не отрывая своей руки от его кожи. А потом чуть потянулась к нему.
Ей не нужно было делать больше. Он обрушился на неё так, будто был голодным львом, а она – газелью, которую он выслеживал полдня.
Она ведь могла сшельмить, могла коснуться губами его щеки и заявить, что цена уплачена, но Паулю хотелось совершенно другого. Поэтому он и впился голодным ртом в губы Мун, не давая ей никакого пространства для маневра. И небо над головой задрожало, грозя разразиться раскаленным дождем.
Шайтанова бесовка, почему у неё такие сладкие губы? Нежные, прохладные, на вкус – ежевичный сорбет, не иначе.
Его забвение, его наваждение, его проклятие.
Он ведь должен был не останавливаться, должен был бежать дальше. Но он не мог оторваться от неё. И сейчас – сейчас, ему будто улыбнулась сама солнцеликая Шии-Ра.
Ведь Мун – целовала его в ответ.
И он бы, он бы целовал её еще час, не иначе, но она, оправдывая свою лисью сущность, позволила ему всего пять мгновений, а потом подалась назад, разлучая рот Пауля со своим.
Пауль тяжело дышал, хватая ртом воздух. Он даже позволил Мун выскользнуть из его рук. Все-таки это сработало. Это утолило тот голод по этой девушке, что все сильнее одолевал Пауля. Но это же сделало и хуже.
А Мун… Мун была смущена до крайности, даже глаза от Пауля прятала.
– Не было условия, чтобы целовать в губы, – сердито буркнула девушка, топая ногой и скрещивая руки на груди, – ты повел себя как жулик, Пауль Ландерс. Ты так вел себя со всеми, с кем заключал сделки?
Шельма обвиняет жулика, что он её обобрал. Это было действительно забавно, она и сама это понимала, поэтому с трудом подавляла улыбку.
– Прости, я не удержался, – Пауль виновато развел руками, – и плох тот купец, что отдает товар по-дешевке. Я же вряд ли увижу тебя снова. В Турфане мне задерживаться нельзя. Но я тебя не забуду, красивая.
Мун опустила ресницы. Ему померещился этот негромкий невеселый вздох, что сорвался с её губ? А потом она встряхнула головой, уставилась на Пауля с показной беззаботной радостью.
– Ну что ж, прощай, Пауль Ландерс, – произнесла она, – и пусть тебя хранит Шии-Ра, я очень рада, что тебя встретила.
Он шагнул к ней, обнимая без спроса, снова, стискивая настолько крепко, насколько мог.
– Увидимся во снах, Мун? – мягко спросил Пауль, разжимая руки и встречая взгляд девушки. У него силы сказать “прощай” не было.
– Непременно. Только не опаздывай, – шепнула Мун и шагнула к своей калитке.
