Вера Волховец
Холодное сердце пустыни
Часть 2. Пустыня
20. Глава, в которой происходят встречи
Белый шелковый песок её судилища приятно ласкал ноги. Её капище, место её силы – в котором она была сильнее, чем где-либо, если, конечно, ступала сюда своими ногами.
Сальвадор стояла посреди круга из двенадцати белых камней, на вершине каждого из которых сиял белым светом кристалл. Кристаллы светили внутрь капища. За камнями же стояла плотная непроглядная темень.
Она стояла в чем была – в тонкой рубашке, в которой спала, и черных шароварах с распущенными подколенными завязями.
Ночной наряд, не дневной. Под безжалостные очи Шии-Ра нельзя было являться в черном, если, конечно, не хотел превратиться в хорошо прожаренный кусочек мяса. Солнцеликая терпеть не могла ночь, её цвет и имя Мафрея, накрывающего мир смертных своим шелковым покрывалом, в складках которого прятались только звезды и сны.
Что она делала здесь? На капище – и в таком очень смертном виде. Смертным не дано было увидеть её такой. На их зов она являлась именно Судьей, укрытой от их ненужного внимания синим широким нарядом.
Но почему сейчас и здесь она – не в форме духа?
– Сальвадо-о-ор, – протяжно провыл ветер за спиной, пройдясь по спине холодом.
Повернулась она медленно, вглядываясь в густую пелену мрака за незримой чертой, отделявшей её капище от пустыни.
Пустота. Тишина.
– Сальвадо-о-ор, – снова хриплый, измученный, будто даже голодный стон.
Кто-то будто хотел её напугать. Кто-то очень глупый решил, что ему это по силам.
Она не боялась, но чутье – чутье ничего хорошего ей не сообщало. Ни одной живой души на добрый десяток фарсов вокруг. Но кто-то её призвал сюда, кто-то достаточно сильный волей, чтобы дозваться до духа.
Достаточно сильный, чтобы вытягивать её сюда каждую ночь, с той самой минуты, как караван вышел из-под защиты солевых озер. Стоило только смежить веки – и она тут же оказывалась тут, на капище, и слушала его вой.
Голодный, захлебывающийся, яростный.
Вой чрезвычайно сильной и не живой твари…
Шесть дней она уже проводила здесь ночи. Сначала – звала. Пыталась выманить тварь на белый песок её капища, под ослабляющий свет кристаллов.
Потом – просто ждала, не реагируя.
Сегодня – окончательно потеряла терпение.
Трего и Тейлат, два кинжала её правосудия, легли в ладони, стоило только их призвать.
Она спала сейчас, и тело её дрыхло в одной из палаток караванщиков, укутанное в тонкое одеяло из верблюжьей шерсти. Здесь, на капище, был только дух без каких-либо ограничений.
В черную тьму она шагнула без страха. Здесь, и на три фарса во все стороны – была её земля. Ни один мелкий дух, ни один наглый демон здесь не смел творить произвол, все они трусили, боясь привлечь её внимание.
Ноги сделали пятнадцать шагов вперед, увлекая свою хозяйку подальше от защитного света камней Судилища. Здесь её нечему было защищать кроме неё самой.
– Где ты? – спокойно произнесла Сальвадор, прикрыв бесполезные в этой густой темноте глаза и обратившись в слух. – И кто ты?
За спиной её заскрипело, засипело, зашелестело.
Нет, точно мертвяк…
В пустыне скрипеть нечему. Это скрипели кости…
Мертвяки, неупокоившиеся души, ничем новым для Сальвадор не были. Много их было, тех, кто ненавидел её, тех, кто, умирая – очень хотел расквитаться с Королевой Скорпионов.
– Сальвадо-о-ор, – протяжно взвыл мертвяк. Но не подошел.
– Ну же, давай, вот же она – я, – шепнула девушка в темноту, танцующим движением скользнув еще на пару шагов в направлении скрипа.
Она ощутила, как вздрогнул воздух, и руки сами взметнулись вверх, встречая сведенными вместе концами кинжалов ржавый меч её врага.
Мертвяк был огромный. Такой высокий, что короткий меч пешего воина в его руках смотрелся простой игрушечкой. У него, как и у всякого выходца из Царства Вечных Снов, была серая кожа и черные, без всякого зрачка, глаза. И темные волосы, собранные на затылке, были заплетены в длинную толстую косу. Он был главой семьи когда-то.
– Верни… – прохрипел мертвяк и, сделав шаг назад, резко взмахнул клинком, – верни…
– С этим не ко мне, сладкий, жизни мне не подвластны, я дарую только правосудие, – Сальвадор нырнула вниз, уклоняясь от клинка, а потом сделала еще два шага вперед, чтобы ужалить своего соперника кинжалом в подмышку. Здесь, в её снах, все уязвимые точки его тела работали как у живого.
Повлиять на ловкость врага почти не удалось, он просто перебросил клинок из раненой руки в целую. Но она и не собиралась останавливаться. Скользнула вперед с кинжалом наперевес до того мгновения, как сталь не встретилась с серой плотью умертвия. И сам выходец из царства Мафрея упал на колени на песок, выронив меч тут же.
Он осыпался мелкой пылью, медленно, но неминуемо.
– Спи спокойно, – шепнула Сальвадор, опускаясь на колени рядом с мертвецом. Она не очень любила выходцев, но в конце концов, любая душа была достойна покоя. Хотя Мафрею и надлежало лучше следить за своими приемными детьми.
Холодная рука выходца вдруг сгребла её за шею. Это было настолько неожиданно, что сердце в груди испуганно подскочило.
– Здесь ты меня победила, – прорычал мертвец, демонстрируя перед своим исчезновением чудеса красноречия, – но я найду тебя там, Сальвадор. И там ты вернешь мне…
Он не успел договорить, потому что кинжал Тейлат в его груди вспыхнул, ускоряя процесс уничтожения.
Проснулась Мун, все еще ощущая на своем горле ледяную хватку выходца.
Встала, выглянула из шатра наложниц, вгляделась в темноту, сгущающуюся над караваном. Спокойная ночь – никаких криков, даже хорлы голодные не воют.
Но вот надолго ли?
Только умертвия ей и не хватало…
Выходец обещал найти её там – то есть тут, в теле смертной, с запечатанной магией.
Ей не было страшно. У неё был Анук, и он мог её защитить, даже смертную. Его магии было более чем достаточно, не нужно было бы даже снимать печати.
Но в этом караване было полно смертных, которые могли не справиться с умертвием. Были здесь и женщины, которых защищала Сальвадор. Подставлять их всех под удар ей не хотелось…
Уснуть снова не получилось. Жаль, конечно, сон никогда не был лишним в жизни простой рабыни, а в пустыне – даже если ты едешь верхом на верблюде, нельзя сказать, что ты не устаешь во время пути.
Солнцеликая Шии-Ра любила мучить странников в своей пустыне. Хотя она и называет это более приятным словом “испытывать”.
Мун предпочла бы, чтобы её не испытывали. Женское тело и так было слабым, не особенно пригодным для таких путешествий.
Уже на рассвете в Махасаре было пекло. Ночной холод отпускал за два часа до пробуждения Шии-Ра.
Анук явился по первому зову. Принес соль и похищенный с кухни нож из галламской стали.
Отлично. Охранных рун нет, значит, магией вора не отследишь. Да и вряд ли местный повар поднимет тревогу из-за мешка с горстью соли, если будут разбираться – прознают, что он и сам приворовывает из общего караванного продуктового запаса. Мун только и оставалось, что спрятать мешок с солью и ножом в самой глубине дорожного мешка, и спокойно отправиться к колодцу, вокруг которого и разбили лагерь караванщики. Грех пренебречь возможностью нормально умыться, следующий колодец – в трех днях пути. И до него весь караван будет воду только пить и вообще тщательно экономить. А умываться собственным потом – благо сомнительное.
– Доброе утро, Мун, – Халима, рабыня торговца, что вез в Хариб тончайший Турфанский шелк, приветливо кивнула, – становись за мной.
– Спасибо, Хали, – вздохнула Мун, обозревая столпившихся у колодца караванщиков. В основном – слуг и рабов, господа купцы так рано не просыпались.
Очередь была приличная, несмотря на ранний час. Слуги вообще редко имели право и смелость просыпаться поздно. Если господин проснется, а вчерашнее похмелье в честь остановки у колодца ему запить будет нечем – кому-то не поздоровится.
Поэтому все и явились сюда, чтобы набрать воды для своих господ впрок.
И тем не менее, пусть от долгожданного умывания её и отделяло не меньше трех четвертей часа, пусть смертное тело и бесило тем, что уже заранее изнемогало от духоты, на вкус Мун – утро начиналось прекрасно.
У неё была сталь и соль – все что нужно для того, чтобы провести защитный контур вокруг лагеря, чтобы выходцы держались на расстоянии. Осталось только понять, какими силами удержать некоторых непоседливых караванщиков внутри этого контура вечером. Можно было бы использовать магию Анука, но… Это слишком большое воздействие, оно наверняка заинтересует Эльяса.
А он и так не давал ей проходу, еще и в караван этот влез как участник. Ходил с отрядом охотников на духов, магичил и делал вид, что охотой на диких вайгов ужасно перенапрягается.
На самом деле – он, кажется, просто следил, чтобы один конкретный смертный болван не попал под раздачу раньше срока.
– Доброе утро, лилия моя, – раздался за спиной негромкий вздох.
Пауль…
Её упрямая проблема, не желающая отступаться от намеченной цели.
Она так старательно избегала мыслей о нем все это время, пыталась найти выход, как ей избавить этого идиота от магического контракта и самой избежать поединка – но… Она не могла действовать без его просьбы. Это бы нарушило условия её пари, по которому она не могла вмешиваться в дела смертных по своей инициативе.
И Эльяс бы выиграл. Её бы выиграл. Как она ненавидела его за саму суть этого унизительного пари – никакими словами не передать.
Северянин коснулся её плеча – Мун пришлось им дернуть, чтобы оттолкнуть его руку. Он совершенно не соображал – здесь же были и слуги Мансула, да и в принципе – в караване сплетни разлетались быстро.
Сама она к Паулю не повернулась. Он все еще не передумал, и разговаривать им было не о чем.
Но вот глазами Анука, стоящего слева от неё, она на Пауля все-таки поглядывала.
Он выглядел усталым. Одну ночь из двух он выходил с караванным отрядом наемников в охоту на вайгов. Купцы, не умелые в охоте и воинском искусстве, платили за каждого убитого вайга поголовно, и Пауль пользовался этой возможностью заработать себе на обратный корабль до Эффин.
Он хотел домой… Она могла его понять на самом деле. Но из четырнадцати открытых контрактов халифа он выбрал именно тот, который ничего хорошего ему не обещал.
– Мун, может, хватит меня мучать? – хрипло произнес северянин, глядя в её спину.
– Ты передумал? – она уже устала произносить эту фразу. За эти две недели она произносила её иногда два раза за день. Ведь Пауль как назло постоянно искал с ней встречи.
– Я устал тебе говорить, я не могу нарушить слова, – негромко откликнулся Пауль, – на кону слишком многое. И ты!
Халима тихо хихикнула. Но она была хотя бы не сплетницей и помалкивала. О том, что Пауль никак не оставляет рабыню Мансула в покое, она знала давно. Находила это романтичным. И молчала. Это было хорошо – потому что еще не хватало, чтобы Мансул имел на непутевого эффинца зуб.
– Тоже мне, большая ставка, – Мун поморщилась.
– Сердце мое, да, большая, – вздохнул этот болван, чьи таланты в упертости превосходили тысячу ишаков, – я без тебя дышать не хочу.
Халима тихонько вздохнула. Не без зависти. Романтичная дурочка. Впрочем, Пауль умел забалтывать и водить за нос. Видимо, не все купеческие привычки отшибла ему Харибская Арена.
– Не стоит ради приступа похоти рисковать своей жизнью, Пауль, – холодно откликнулась Мун, – красоток в этом мире достаточно. Не обязательно ради всякой лезть на рожон.
Пауль же стиснул зубы, глядя в её спину. Разозлился. Мун уже две недели прохаживалась по тому, что отнюдь не высокие чувства его к ней влекут, раз уж одного дня ему хватило для того, чтобы «влюбиться».
Это было жестко и некрасиво, но она только отчаянно надеялась, что сможет до него достучаться. В конце концов – Сальвадор никогда не славилась особой церемонностью. Было даже странно, что она сейчас чувствовала эту странную неловкость за свою прямолинейность.
А Пауль… Ну, если серьезно, он ведь и вправду был влюблен не в неё. Не в неё настоящую.
Он любил рабыню Мун, а не Сальвадор, что была заточена в этом хрупком смертном теле. Ему нравилось смазливое личико, фигуристое тело, но ни в коем случае не его содержимое. И что? Это не похоть разве?
И никогда бы он не смог полюбить именно её. Никто на это не был способен. За эти несколько сотен лет в пустыне никто не нашел хоть сколь-нибудь очаровательным её бунтарский дух. Все они хотели её сломать, усмирить, заставить опустить руки.
Зато все были уверены, что именно мужа ей и не хватает, мол, именно поэтому она и не унимается!
21. Глава, в которой герой не ищет легких путей
В палатку Пауль вернулся уже привычно раздраженный.
Настолько привычно, что Рахим, что шел вдоль лагеря и голосил о подъеме, обогнул Пауля по дуге, не желая лишний раз нарываться.
Нужно ли говорить, что с Рахимом у Пауля были острые отношения? Для этого оказалось достаточно одного фривольного замечания в адрес Мун…
Пауль и понимал, что ему бы лучше шифроваться получше в своей приязни к рабыне Мансула, но выходило это паршиво. Впрочем, до Мансула эти слухи то ли не доходили, то ли ему было даже приятно внимание к «его собственности». Уж не за этим ли одну ночь из четырех его танцовщицы развлекали самых солидных купцов, пустившихся в путь до Хариба.
Да и не один Пауль неровно дышал к рабыне Мансула. Темноокая Зулейха так и вовсе не знала бы отбоя от ухажеров, будь она свободной. Пауль слышал как минимум двоих мечтателей, собиравшихся её у Мансула украсть и рассуждавших о том, как бы избавиться от рунного ошейника. Или – без согласия Мансула перезамкнуть на себя.
А никак. Эту дрянь можно было только самому распустить, если тебе повезло стать хозяином рабыни. И хозяином можно было стать только в одном случае. Если тебе рабыню передали.
– Дай угадаю, братец, ты встретился со своей сладчайшей? – мягко поинтересовался Шейл, приподнимая голову с подушек.
Он страдал от духоты и мучал Падме, заставляя её обмахивать его веером, не желая плести для самого себя освежающие чары. Хотя иногда у Пауля было ощущение, что Шейл просто любит заставлять Падме вокруг него бегать. Впрочем, по некоторым признакам – служанка у чародея была очень даже «за» беготню вокруг своего слегка самовлюбленного хозяина.
На вопрос Пауль не ответил, недовольно зыркнув на названного брата. Все было понятно.
Вот почему – жизнь потихоньку налаживалась, вместо побега у Пауля Ландерса вдруг появилось дело, привычное и понятное – и кошелек потихоньку тяжелел.
Да и в плане перспектив, нельзя сказать, что боги противились затее Пауля. На прошлой неделе Пауль был в храме Эльяса эль Мора, принес в жертву прибитого собственноручно арахнида – унес из храма черный отпечаток четырех перьев на левом плече— знак благословения Короля-Ворона на грядущую битву с Сальвадор.
А Мун… Эта несносная девица только все меньше его замечала.
– Не суди Мун строго, Пауль, – мурлыкнул Аман, сладко потягиваясь, – может быть, ей по нраву перспектива стать наложницей халифа? А ты как охотник на духов ей уже не очень интересен? Говорят, халиф Хариба видный мужчина.
Ага. Видный. За три фарса видный. Из халифа можно было скроить двух Паулей и еще осталось бы материала на трех Аманов.
– Шейл, скажи, ты ведь очень хочешь, чтобы я тебя придушил? – хмуро поинтересовался Пауль, а чародей на это лишь прищурил свои бесстыжие лиловые глаза и промолчал. Дразнить Пауля у него было в привычке. Вместо доброго утра.
И все же еще и эта версия была лишней.
В голове Пауля было и так слишком много ревнивых версий о том, кто мог значить для Мун больше, чем этого хотелось именно ему.
Мало ли их было – тех, кто рядом с ней крутился. Каул этот – из охраны Мансула. Он точно пялился на рабыню своего господина слишком плотоядно.
И Анук!
За эти две недели Пауль уже успел заметить, что этот немой раб-магик регулярно оказывается рядом с Мун. В любой миг, когда у него самого нет работы. А по вечерам они и вовсе сидели у костра вдвоем, подолгу, плечом к плечу. И тишина между ними казалась опаснее любой болтовни.
– Падме, налей нам чаю, – Шейл таки взмахнул рукой, очерчивая длинным пальцем в воздухе витиеватую загогулину, чтобы воздух стал посвежее.
Чай пришелся кстати. Особенно охлажденный еще одним заклинанием Амана практически до ледяного состояния.
– Ну, что ты все мрачнее тучи, братец, – фыркнул волшебник, потягиваясь к блюдцу за кусочком пахлавы, – лотос души твоей наговорила чего?
Наговорила? В общем-то ничего нового Паулю Мун не сказала. В очередной раз проехалась по тому, что идет он на смерть, отказываясь верить, что он победит Сальвадор, в очередной раз будто ткнула своим тонким пальчиком в больное место.
– Она мне не верит, – Пауль покачивал пиалу в пальцах, наслаждаясь её прохладой, – не верит, что значит для меня больше, чем весь мир. Говорит, это просто похоть. Я уже даже не знаю, как ей доказать обратное.
– Доказать? – задумчиво повторил Шейл и зашарил по карманам халата в поисках трубки. – А хочется именно доказать? Может, ну его, выкупишь её у Мансула, и пусть эта бесовка поспорит с тобой как с хозяином. И не надо ничего доказывать.
Пауль глянул на Амана лишь для того, чтобы понять, что это была одна из его идиотских подколок. Да, именно она это и была. Можно и посильнее набычиться, чтобы этот любезнейших из магов подлунного Махасара прекращал нести свою чушь.
Разумеется, Пауль хотел, чтобы Мун перестала принадлежать али Хмару. Пауль не хотел ни с кем её делить. Ни с Мансулом, ни с Ануком, ни с четырьмя десятками купцов и их прислугой, что пустились в путь до Хариба. Но заставлять Мун принимать его силой… Она и так была для него хрупким миражом, и от пары мыслей о хоть каком-то принуждении накатывала тошнота.
Его теплая солнечная лилия была достойна лучшего отношения. В конце концов, если Пауль бы допустил иное к ней отношение – разве в этом случае и не оказалось бы, что Мун права, и что его к ней ведет одна лишь похоть.
– Знаю, знаю, что ты хочешь по-хорошему, – рассмеялся Шейл, подбрасывая в пальцах кисет и меняя вкус у табака, – болван ты, братец, такие возможности упускаешь.
В воздухе потянуло фисцианом – редким фруктом из дальних оазисов Махасара, доживавшим до Хариба только благодаря магии, не дающей испортиться. Какие специфические однако у Шейла вкусы. Пауль знал вкус фисцианов только потому, что ему их присылали со стола халифа после особенно жестоких – и интересных для зрителей – боев.
– Пойду-ка я собираться, – Пауль вздохнул и встал на ноги. Разговор с магом явно не задавался.
– Сядь, – Шейл поморщился, щелкнул пальцами, и ноги Пауля обвило покрывало. Иногда эффинец даже диву давался тому, насколько искусен в своем деле Аман. Еще никогда Пауль не видел такой непринужденности в магии. Аман колдовал по наитию, по памяти и по настроению, до того редко ныряя в магические свитки или гримуары, что казалось – он и читать-то не умеет.
Пауль не шелохнулся, испытующе глядя на Шейла.
– Ладно, ладно, – Аман примиряющее улыбнулся, – я не буду больше шутить на эту тему, Пауль. Если ты хочешь с Мун по-хорошему, то я тебе точно мешать не буду. Сядь, Пауль, у меня есть мысли на этот счет.
Вот это уже был другой разговор. Шейл еще ни разу не предложил Паулю ничего такого, что в итоге бы не оправдало себя.
Даже эта идея с благословением у Эльяса эль Мора – её предложил именно Аман, намекнув, что если уж встрял в миссию по сражению с местной полубогиней – ни одно благословение лишним не будет.
Пауль не особенно верил, что Ворон откликнулся, но тем не менее – тогда, в тишине, когда догорало сердце арахнида на углях в жертвенной чаше, вспыхнули глаза на костяной вороньей маске идола, и именно тогда и ощутил Пауль прикосновение тяжелого крыла к плечу. Тогда отпечатались на его коже четыре пера. Четыре. Это было сильное благословение, на самом деле. Кому-то и двух не давали. Мансул тогда угощал весь лагерь, заявив, что если боги встали на сторону Пауля – и Сальвадор бесчинствовать в Махасаре осталось совсем не долго.
В общем, Шейл али Аман был, разумеется, огромным прохвостом. Это чувствовалось и в том, как он играл в карты, как общался с клиентами, как умудрялся стрясти с Пауля лишнюю монету за свои магические услуги.
И да, Пауль прекрасно знал, что Шейлу очень нужен пепел сильного духа, иначе бы маг не потащился вслед за наемником из Турфана. Сам Аман получить желаемое не мог и сейчас по мере сил заботился о Пауле, взявшемся за его задание. Но все же их отношения не очень-то походили на отношения заказчика и исполнителя.
– Ты же знаешь, что это за неделя, да? – Шейл все-таки закурил, заполоняя воздух вокруг себя сладковатым дымом.
– Неделя духов, семь дней полнолуния, – Пауль пожал плечами. Он знал это в основном потому, что вайг и хорл – этих диких, хищных полудухов, полумонстров именно в эту неделю стало вдвое больше. Они голодали быстрее.
В конце этой недели – Ночь Истины, ночь, когда смертным разрешено оспорить волю Шии-Ра, давшей бессмертие какой-то мятежной душе.
Через шесть дней – его встреча с Сальвадор. Через шесть дней он подробно спросит с неё за смерть Мег.
– Я вообще сейчас о другом, братец, – Аман дохнул в сторону Пауля дымом, и из сизого табачного тумана вылетел маленький вороненок. Он облетел вокруг Пауля, а затем рассеялся.
– Шейл, я не умею читать мысли, поэтому многозначительное молчание – это не моя любимая форма разговора, – Пауль кривовато усмехнулся, – говори уже, наконец. Ты же знаешь, если дело касается пустынных духов или богов – я осведомлен очень поверхностно.
– Оно и видно, – Шейл недовольно скривился, – послезавтра – на третий день недели духов – мы подойдем к оазису Ахиллам.
– Такого оазиса на нашем пути не обозначено, – практично заметил Пауль, изучивший карту движения каравана вдоль и поперек.
– Это не тот оазис, который доступен для смертных, Пауль, – Шейл закатил глаза, явно удивляясь неосведомленности своего собеседника, – это оазис богов, и обычно людям туда вход закрыт.
– Ну и в чем смысл? – с Шейлом иногда приходилось косить под идиота, просто потому что он любил вечно растягивать беседу, превращая её в игру в загадки.
– На неделе духов в Ахиллам можно войти, чтобы получить благословение от одного из их богов, – вздохнул Шейл, явно надеявшийся, что Пауль сам догадается.
– Благословение – это хорошо, – Пауль практично кивнул, – ни одно лишним не бывает. А какое отношение это имеет к Мун? Чем поможет доказать, сколько она для меня значит?
– В Ахилламе есть озеро, на котором отдыхает Нии-Фэй, богиня любви, – тоном совершенно отчаявшегося подсказывать человека сообщил Шейл, – и синий лотос из её озера… Это на любом краю пустыни – знак истинной любви. Достань его и подари Мун – и даже она не посмеет спорить с твоим к ней отношением. Ведь похоть – это не к Нии-Фэй. Она лотосы всяким повесам не раздает.
– Вы забыли сказать, господин, – еле слышно пискнула Падме, вернувшаяся в палатку с черным вороном Кимом на руке, – что в Ахилламе опасно для смертных. И Нии-Фэй своих гостей испытывает.
– Женщина, – мягко вздохнул Шейл, – лучше налей еще чаю, не болтай ерунду. Может, прикажешь Паулю сидеть у твоей юбки до конца его жизни? Самый лучший повод просить благословения Нии-Фэй – это рассказать ей историю нашего друга. В конце концов, он из-за своих сердечных страданий жизнью рискует. Нии-Фэй непременно это оценит.
Все это было смертельно интересно!
