Вера Тумасова
Оболганный император
После графа Н. И. Панина38 обер-гофмейстером великого князя 5 ноября 1773 года был назначен генерал-аншеф (военный чин 2-го класса по Табели о рангах: полный пехотный генерал) Николай Иванович Салтыков122, а гофмейстериной великой княгини Натальи Алексеевны – статс-дама графиня Екатерина Михайловна Румянцева, жена фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского123.
Салтыков начал службу в Семёновском полку, участвовал в семилетней войне и с 1763 по 1768 год командовал войсками в Польше. После того он принял участие в первой турецкой кампании124 в 1770 году уехал за границу, где и пробыл до 1773 года.
Назначая Салтыкова, Екатерина полагала, что молодому Павлу необходимо руководство. Она писала сыну: “ Женитьбою окончилось ваше воспитание; невозможно было оставлять васъ долее въ положении ребенка и въ двадцать летъ держать подъ опекою. Передъ публикою ответственность теперь падаетъ на васъ одного; публика жадно следить будетъ за вашими поступками. Эти люди все подсматриваютъ, все подвергаютъ критике и не думайте, чтобы оказана была пощада какъ вамъ, такъ и мне. Обо мне скажутъ: она предоставила этого неопытнаго молодаго человека самому себе на его страхъ; она допустила къ нему молодыхъ людей и льстивыхъ царедворцевъ, которые вскружатъ ему голову и испортятъ его умъ и сердце. О васъ будутъ судить, смотря по благоразумии или неосмотрительности вашихъ поступковъ, но, поверьте мне, это будетъ уже моимъ деломъ помочь вамъ и унять эту публику, льстивыхъ царедворцевъ и резонеровъ, которымъ хочется, чтобы вы, въ двадцать летъ, были Катономъ и которые стали бы негодовать, сколь скоро вы бы имъ сделались. Обращайтесь во мне за советомъ всякий разъ, когда найдете это нужнымъ: я буду говорить вамъ правду, со всею искренностью, въ какой только способна, и вы будете довольны, выслушавъ ее. Вдобавокъ и чтобы занятия ваши, въ угоду публике, были значительнее, я назначу часъ или два въ неделю, по утрамъ, въ которые вы будете приходить ко мне одни для слушания делъ. Такимъ образомъ вы ознакомитесь съ ходомъ делъ, съ законами страны и съ моими правительственными принципами». 21).
В инструкции, данной Екатериной Салтыкову, «она советовала ему стараться понравиться великому князю, оказывать ему возможную предупредительность, приобрести его доверие, обращать менее внимания на невинныя шалости молодаго человека, дабы въ случае надобности, когда придется дать более важный советъ, слово его имело большой весъ и быть твердымъ въ обстоятельствахъ существенныхъ. Въ случае нужды, Екатерина предоставила ему опираться на ея волю, дабы провести свое мнение.» 21).
Кобеко34 считал, что Салтыков был назначен к Павлу не столько для того чтобы увеличить представительность при его выходах, сколько для того, чтобы поддерживать в порядке штат, назначенный к его услугам. Через Салтыкова должны были представляться Цесаревичу иностранцы и другие лица, он заведовал столом и прислугой и должен был наблюдать за порядком и приличием при малом дворе. Не называясь гофмейстером Павла Петровича, Салтыков, в сущности, исполнял эту должность.
Поначалу Павел встретил генерала Салтыкова недружелюбно, тем более, что камергер графа, Дмитрий Михайлович Матюшкин, намекнул великой княгине и цесаревичу, что Салтыков назначен для наблюдения за каждым его действием, и для сообщения обо всём происходящем при малом дворе. Павел Петрович разгневался и немедленно передал услышанное императрице, которая выговорила камергеру графа Матюшкину через обер-гофмаршала князя Николая Михайловича Голицына ((1727 —1787) – русский придворный, обер-гофмаршал и тайный советник), после чего граф Матюшкин оставил службу 7 января 1774 года.
В начале 1774 года у Натальи Алексеевны одновременно случилось два несчастья: смерть её бабки – герцогини цвей – брюкенской и матери (19 марта). 21).
К числу лиц, сблизившихся в это время с Павлом Петровичем и его супругой, относились граф А. П. Шувалов125 с его женой, урожденной Салтыковой. Их общество увлекалось французской литературой и искусством. Через Шувалова, известного своими французскими стихотворениями и дружбой с энциклопедистами, Павел Петрович выбрал себе в литературные корреспонденты в Париже известного критика Лагарпа126, что было неприятно Екатерине, которая не любила Лагарпа, и корреспондентом которой был Гримм49. Зато Дидро63, во время своего пребывания в России, обласканный Екатериной, со стороны Павла Петровича встретил холодный приём. Одним из занятий общества Цесаревича были спектакли. В маленьком театре, устроенном в комнатах Павла Петровича 3 ноября 1774 года была представлена французская трагедия, в которой, кроме Павла Петровича и Натальи Алексеевны, участвовали принц Людвиг117, княжна Белосельская, графиня Д. П. Салтыкова, Нелединская, княгиня Голицына, граф А. П. Шувалов, камер-юнкеры графы Шереметевы, Разумовский67 и князья Куракин66 и Гагарин.
Павел Петрович не участвовал в делах управления, тем более, что Екатерина ревниво следила за тем, чтобы никто не осмеивался обращаться к нему с какими-либо просьбами.
Не мог он заниматься и своим полком, находившимся сначала на турецкой войне124, а затем в Москве, но главным было то, что его даже не считали нужным ставить в известность о делах полка. Павел не имел права самостоятельно повышать в чинах ни офицеров своего полка, ни офицеров флота, чьим главным начальником числился. 21).
Против бунта было послано войско. После первых неудач государевых войск в борьбе с шайками Пугачева, энергичные действия Бибикова94 восстановили было порядок, но после его смерти мятеж разгорелся.
В марте 1774 года Пугачев был разбит, а армия его рассеяна, но сам он спасся и бежал на Уральские заводы. Через месяц он пошел с другим войском к Волге.
22 июля в Петербурге получили известие о полном разорении Казани всё было сожжено и разграблено. После взятия Казани Екатерина хотела даже отправиться в Москву для командования войском, но члены совета её отговорили, и тогда Екатерина обратилась к лицу, удалившемуся от двора, «къ первому вралю и персональному ей оскорбителю» графу П. И. Панину73.
27 июля Пугачев вошел в Саранск, где были им, повешены триста человек дворян всякого пола и возраста. Затем он приблизился к Пензе. Жители встретили его с иконами и хлебом и пали на колени. Пугачев въехал в Пензу и ограбил казенные и дворянские дома. Там Пугачев посадил в воеводы господского мужика и пошёл к Саратову, где по его приказу были выпущены колодники, открыты хлебные и соляные амбары, разбиты кабаки и разграблены дома. Попавшиеся дворяне были повешены. Хоронить их тела Пугачев запретил.
29 июля 1774 года граф П. И. Панин73 был назначен главнокомандующим приволжских губерний.
9 августа Пугачев в полдень с двадцатитысячным войском последовал далее вдоль Волги. Его войско заняло Нижегородскую, Воронежскую и Астраханскую губернии. Ещё один Петр III – Беглый холоп Евстигнеев, взял Инсару, Троицк, Наровчат и Керенск, где повесил воевод и дворян и провозгласил свое правление. Другой мятежник – Фирска подошёл к Симбирску. Дворянство было обречено, но 25 августа состоялось решительное сражение, и армия Пугачева рассеялась. Сам он с малым войском бежал к берегу Усихи и хотел уходить к Каспийскому морю, но 14 сентября Пугачев был выдан своими сообщниками.
Когда казаки схватили Пугачева, он закричал: «Как вы можете вязать государя! За меня еще Павел Петрович заступится». 31). Они посадили его верхом и повезли к Яицкому городку.
10 января 1775 г. казнь Пугачева положила конец мятежу. Через два месяца Екатерина манифестом объявила о предании вечному забвению и глубокому молчанию Пугачевской смуты. 31).
Всё это, несмотря на отрицательное отношение Павла к мятежу, очень повредило ему перед Екатериной, поскольку бунтующей толпой признавались права её сына.
По мнению Эйдельмана27 Павел связывал свою популярность в народе с разногласиями, разделяющими его с матерью. Он пишет: «Павел – кумир своего народа», – докладывал в 1775 г. австрийский посол Лобковиц. Видя, как народ радуется наследнику, близкий его друг Андрей Разумовский67 будто бы шепнул: «Ах! Если бы Вы только захотели». 48). Он имел ввиду арест и низложение Екатерины, но Павел не остановил его.
На исходе 1774 года пугачевщина была побеждена, а самозваный Петр III казнён в Москве 10 января 1775 года.
В 1774 году цесаревич предоставил императрице записку под заглавием: «Разсуждение о государстве вообще, относительно числа войскъ, потребнаго для защиты онаго, и касательно обороны всехъ пределовъ», которая, по сути, являлась критикой царствования, начавшегося в 1762 году. В ней была отражена политическая и военная точки зрения братьев Паниных: Никиты и Петра, поэтому Екатерина признала сына их послушным последователем.
Записка начиналась с объяснения, что Российской империи необходим покой. Рисуя картину бедственного положения империи, Павел пришёл к заключению, что России следует отказаться от наступательных войн и устроить всю военную систему государства для обороны. С этой целью он предложил покрыть Россию военными поселениями и признал необходимым ввести строгую регламентацию в военном деле – дать войскам подробнейшие штаты, уставы, инструкции и предписать всем от фельдмаршала до рядового, всё то, что должно им делать, с целью строжайшего контроля. Это позволило бы избежать прихотей командиров и облегчить положение подчинённых.
Он сослался на войны, продолжавшиеся столь долго, в том числе, на Оренбургские обстоятельства, приведшие к изнурению людей и уменьшению хлебопашества. Несмотря на победы, страна претерпела рекрутские наборы, недороды, язву, внутренние беспокойства. Павел призвал к долгому миру, который доставил бы совершенный покой, возобновил тишину и привёл бы вещи в порядок. «Когда сняты будутъ налоги, пресечены наряды съ земли, – писал Павел, – то каждый, не лишаясь имения своего: отцы – детей, а господа – техъ, оныхъ трудами живутъ, не будутъ иметь причинъ негодования, и тогда-то пресекутся главныя причины неудовольствия…» 19).
Главные рассуждения, по мнению Павла Петровича, состояли в следующем:
1) Следовало отказаться отъ наступательных войн и устроить всю военную систему России для обороны. С этою целью Павел Петрович предлагал прикрыть границы рядом крепостей, позади их расположить армии, исключительно назначенные для обороны границ и которые, комплектуясь из местных жителей, могли бы лучше звать неприятеля, против которого им приходилось бы действовать, и храбрее сражаться, защищая свои дома.
«2) Устроить так, чтобы защита не была в тягость защищаемому, а напротив того, действительною обороною, а земля подкреплением, и расположить оборонительный силы по силе противулежащих земель. Съ этою целию, вдоль границ расположить четыре корпуса или армии: против Швеции, Пруссии и Австрии, Турции и въ Сибири. Остальные полки расположить на постоянных квартирах по империи, наблюдая, чтобы каждая дивизия имела свою губернию, чтоб как можно менее сталкивалась военная часть с цивильною, и обе в каждой губернии текли ровнее и свободнее. Полки должны были довольствоваться от губерний, в которых расположены.
3) По неравномерности народонаселения въ губернияхъ, занимать рекрутъ, при наборахъ, брать по одному съ семидесяти человекъ. По укомплектовании полковъ, сделать ихъ оседлыми, по примеру войскъ, поселенных въ Слободской и Новороссийской губернияхъ.
4) Когда полки будутъ поселены, заменять рекрутъ солдатскими детьми, достигающими совершеннолетия; такимъ образомъ войско комплектовалось бы само собою, а земля служила бы ему только подкреплениемъ.
5) Если Лифляндия, Эстляндия, Ингерманландия, Финляндия и Белоруссия затруднилась бы давать людей въ полки, расположенные на ихъ содержании, то обязать ихъ платить за нихъ деньгами, во что рекрутъ обошелся по исчислении, а на эти деньги вербовать вольныхъ людей у нихъ, а затьмъ и изъ другихъ местъ.
6) Дать войскамъ подробные штаты, уставы и инструкции, и предписать всемъ, начиная отъ фельдмаршала и кончая рядовымъ, все то, что имъ делать должно; тогда можно на нихъ взыскивать, если что-нибудь будетъ упущено, а не прежде, потому что надобно, чтобы каждый зналъ, что онъ долженъ делать, чтобы можно было требовать отъ него ответа, для чего онъ упустилъ что-нибудь; теперь слышно безпрестанно, что у того полка или другаго какая часть лучше, а у того хуже, и что отъ того такой вредъ произошелъ и прочее, обвиняя притомъ всегда честнаго командира, а никто не помышляетъ о томъ, что не данъ способъ имъ быть всемъ хорошими, а чрезъ то не отнять быть дурными.
7) Лучшимъ для этого средствомъ должна быть строгая подчиненность, чтобы никто, отъ фельдмаршала до солдата, не могъ извиниться недоразумениемъ, начиная о мундирныхъ вещахъ, кончая строя… Когда на все подобное будутъ испрашиваться высочайшия разрешения, то чрезъ таковое ограничение, все будутъ несравненно довольнее и охотнее къ службе, потому что не будутъ страдать и видеть себя подчиненными прихотямъ и неистовствамъ частныхъ командировъ, которые всемъ симъ сквернятъ службу, и вместо приохочивания, удаляютъ всехъ отъ ней». 21).
Цесаревич закончил своё «Разсуждение» следующими словами: «Показавъ теперь все то, что къ равновесию потребно, и какую военная часть связь и пропорцию иметь должна въ разсуждении всего государства,… совершилъ намерение себя сделать полезным государству.«21).
Шильдер19 заметил по поводу этой регламентации придуманной цесаревичем: «Необыкновенное развитие бюрократии и формалистики, довольствование наружностию, не проникая во внутренность вещей и делъ, а главное тяжелый уровень, наложенный на всякую мысль или желание, выходящее изъ принятаго порядка – вотъ что было последствиемъ централизации, при столь обширной территории, какъ русская. Мысль должна была остановиться, развитие делалось неуместнымъ, частные улучшения оказывались невозможными, ихъ заменяла буква устава или инструкции, а всякая попытка заменить недостаточность устава или инструкций называлась „умничаньемъ“ – словомъ, … долго тяготевшимъ надъ русскою землею и русскою армиею. Всякая способность утрачивала цену, если о человеке прибавляли, что онъ умничаетъ». 44).
Несмотря на то, что Записка осталась без практических последствий, Павел продолжал обдумывать этот предмет при содействии князя Н. В. Репнина127 и графа П. И. Панина73. Племянник Паниных, князь Репнин, был одним из преданных сподвижников Екатерины. Дипломат, полководец и администратор, князь Репнин большую часть своей жизни провел вдали от двора, но в сентябре 1776 года, он окончил свое посольство в Константинополе и приехал в Петербург.
Павел писал князю Репнину, что, с одной стороны, содержание постоянной армии тягостно для земледелия и очень дорого, а, с другой, такая армия недостаточна для обороны. Вольных людей недостаточно, и он предполагает добирать их из других земель, например, из Польши, которая снабжает своими людьми другие державы. Справедливости ради нужно отметить, что он понимал основной недостаток этой идеи, поскольку поляки не лучшие солдаты и не надёжны по характеру. Павел предполагал, поскольку являлся представителем голштинского дома, что такой набор возможен в Германии. В этом вопросе Павла поддержал граф П. И. Панин, который хотя и радовался желанию молодого Цесаревича быть полезным отечеству, не разделял его мнения о тогдашнем расходовании государственных средств, идущих на удовольствия, а не на благо армии, на её комплектование вербовкой и помещением в ряды войска солдатских детей.
Осуждая изменение внешней политики России и удаление её от Пруссии, Павел Петрович настаивал на необходимости постоянного и долговременного мира для возобновления сил России и предлагал способ обороны границ посредством армии, которая получала бы людей и всё необходимое из ближайших губерний, а для поддержки предлагал сформировать особое войско из иностранцев, под его личным начальством, как наследника русского престола и герцога голштинского.
Относительно удаления от службы дворянства Цесаревич полагал, что нынешнее отношение к военной службе, нужно преодолевать через уничтожение злоупотреблений в армии.
Для улучшения состояния войск, граф Панин38 полагал хозяйственную и административную части подчинить особому военному совету из опытнейших генералов, состоящих при государе, все вооруженные силы империи разделить на армии, под началом генерал-фельдмаршалов. Армии разделить на дивизии, под командой полных генералов, знающих военное дело. Кроме военной коллегии или военного совета, при государе должно быть главное начальствующее лицо из опытнейших генералов с военной репутацией, или наследник престола, которые даже малейшие, изменения в порядке службы и личном составе войск обязаны будут испрашивать разрешения у государя на всё. Кроме того, он видел необходимость в строгом единообразии обмундирования. 21).
Получив от сына его рассуждение, Екатерина лишь усмехнулась, а великий князь, получив от матери, отказ рассматривать его государственное рассуждение, обиделся, и никогда больше не подавал ей никаких проектов. Он понял, что ему отведено место даже не статиста, а декорации, и ожесточился. Он не бывал ни в Совете, ни в Сенате. Почётный чин великого адмирала был дан ему единственно для приличия, фактически он не мог управлять морскими силами, но Павел был всегда послушен и почтителен к матери и никогда при её жизни не сказал ей открыто слово против. За глаза, в частных беседах с доверенными персонами и иностранцами, он мог высказаться о ней и о её правлении.
Песков9 отмечает, что таким персонам вообще трудно жить в мире, полном людей, не задумывающихся о нравственной стороне собственных поступков. Честному человеку лучше подальше держаться от людей – заняться, к примеру, поэзией или математикой. Ему нет места в этом мире предательства и измены. «И горе ему, если он родился быть царем, и беда его подданным, если он царем станет». 31).
Императрица не доверяла окружению сына и не видела возможности доверить сыну хоть какую-то часть управления. Она нуждалась в таких помощниках, которые не представляли угрозы её единоличному правлению, и дело не в том, что Павел, якобы, не был способен к управлению государством. Екатерина, будучи уверенной в своей правоте, предпочла отстранить сына, от какого бы то ни было участия в делах и показать ему и своему окружению его ничтожность. Ещё в 1769 году она не сочла нужным привлечь сына к участию в делах только что учреждённого Совета. Однако, Цесаревичу удалось осуществить свои военные идеалы ещё при жизни императрицы в созданных им гатчинских войсках и после воцарения преобразовать русскую армию по гатчинскому образцу.
Мнение Шильдера19, что «Екатерина ставила выше всего интересы государства, приносила имъ въ жертву все другия соображения и чувствования», довольно сомнительно, особенно если иметь в виду него крайне негативное отношение к Павлу. Шильдер считал, что «Разсуждение» цесаревича и, особенно, его заключительные слова «о неустройствахъ въ России» сильно задели Екатерину, после чего он «в глазахъ матери, окончательно уронилъ свою политическую правоспособность». Так же он полагал, что Екатерина была права, оставив наследника в стороне от дел, ограничиваясь только самыми необходимыми сообщениями и отстранив сына от ближайшего его участия в управлении государством. Даже поражение от Наполеона5 в сражении под Аустерлицем в 1805 году он полагал ошибкой Павла. Вынужденное бездействие Павла и то, что он продолжал видеть в мрачных красках внешнюю и внутреннюю политику правительства, не могло благотворно влиять на дальнейшее развитие характера Павла Петровича и увеличивало его раздражительность и подозрительность, писал Шильдер. 44).
К концу 1974 года изменились взаимные отношения между императрицей и великокняжеской четой, поскольку Великая княгиня ни в чём не оправдала надежд Екатерины – ни в поведении, ни в овладении русским языком, ни в экономной жизни.
Сначала Императрица была уверена, что тихая простушка из Дармштадта останется робкой и послушной, а на деле она оказалась своенравной, скрытной и упрямой, с чем Екатерина не могла смириться, и, хотя внешне всё выглядело благопристойно, у неё появилось к невестке, чувство близкое к неприязни. 4).
Молодая великая княгиня пополнила партию, враждебную Екатерине. Кризис в отношениях двух придворных лагерей нарастал.
Война с Турцией закончилась еще в июле 1774 года и была увенчана Кучук-Кайнарджийским миром128, упрочившим славу Екатерининского царствования, который Екатерина пожелала отпраздновать в Москве, и куда торжественно въехала 25 января 1775 года с великокняжеской семьёй.
По донесениям дипломата Гуннинга, народ оказал холодный приём Екатерине, но отметил привязанность простого народа к Павлу: «Популярность, которую приобрёл великий князь въ день, когда онъ ездилъ но городу во главе своего полка, разговаривалъ съ простыми народомъ и позволяла, ему тесниться вокругъ себя такъ, что толпа совершенно отделяла его отъ полка, и явное удовольствие, которое подобное обращение доставило народу, какъ полагаютъ, весьма не понравились. … Какъ бы сильной ни казалась привязанность къ нему простого народа, поведение его въ последнее время во многихъ отношенияхъ до того напомнило действия его отца, что внушаетъ лицамъ, имеющими возможность судить об этомъ, неприятныя опасения относительно того, какими образом: онъ со временемъ станетъ употреблять свою власть. Меня уверяли, что г. Панин, не имеетъ более ни малейшего на него влияния и съ величайшимъ огорчениемъ узнаетъ о новыхъ доказательствахъ слабости и неосторожности какъ съ его стороны, такъ и со стороны великой княгини». 39).
По сведениям Шильдера19, встреча, оказанная императрице Екатерине, была блестящая и радушная. «Своею ласковою, чисто русскою речью окончательно обворожила она старыхъ московских тузов, которых каждаго умела назвать по имени и отчеству. Строгими исполнениемъ церковных правил, частымъ посещением церквей и монастырей и, наконец, походомъ къ Троице стала она любезна народу, который, глядя на нее, поминалъ матушку Елисавету Петровну12 и провожалъ ее оглушительными криками. Екатерина пустила въ ходъ все дары обаяния, которыми такъ щедро наградило ее Провидение, и была въ восторге отъ успеха». 44). Тут же Шильдер19 отметил, что «великую княгиню мало полюбили, такъ какъ она сама терпеть не могла Москвы и москвичей». 44).
1775—1783 годы были самым блестящим временем царствования Императрицы Екатерины. Влияние её на европейскую политику было громадно, и царственные гости один за другим спешили в Петербург в поиске дружбы и союза. 21).
1775 год принц Людвиг117 провел в свите Екатерины в Москве, где он, писал Кобеко34, попал в очень дурное общество, едва не вступил в какой-то неравный брак и в сентябре уехал на родину. Екатерина была им очень недовольна. За границей принц позволял себе дерзкие суждения, клеветал на Россию.
Принца Людвига в Петербург сопровождал Гримм49. В дальнейшем между бароном Гриммом и императрицей завязалась дружеская переписка, продолжавшаяся двадцать два года. Пробыв некоторое время при дворе Екатерины, Гримм в апреле 1774 года уехал за границу вместе с порученными его попечению младшими сыновьями фельдмаршала графа Румянцева123 – Николаем и Сергеем. Совершив с ними путешествие по Германии, Франции и Италии, Гримм привез их в Россию в сентябре 1776 года, и на этот раз прожил в Петербурге почти год. 21).
Пребывание в Москве не улучшило отношений Екатерины к цесаревичу и великой княгине. Наталья Алексеевна112 подчинила цесаревича своему исключительному влиянию, она удаляла от него всех, обрекая его на общение с тесным кругом лиц, во главе с графом А. К. Разумовским67, завязавшим политические интриги. Граф Разумовский, обращая внимание Павла на его популярность в народе, намекнул ему на возможность захвата власти, но Павел умел быть почтительным сыном и верным подданным. «Дошло до того, что императрица сочла нужнымъ предостеречь сына отъ козней его друга, злоупотреблявшаго оказаннымъ ему безграничнымъ довериемъ и въ делахъ, выходивших за пределы политики. Но все было тщетно. Великая княгиня со слезами убедила мужа въ противномъ, и въ результате у цесаревича явился новый поводъ къ гневу и неудовольствию противъ матери, будто бы желавшей преднамеренно разссорить его съ горячо любимой женою». 44).
К тому времени Кирасирский полк цесаревича возвратился из турецкого похода, и в Москве произошло открытое столкновение между цесаревичем и Потемкиным48, который потребовал, чтобы ему, как вице-президенту военной коллегии, а не великому князю, предоставлялись рапорты о состоянии Кирасирскаго полка. 21).
Семейные раздоры поутихли из-за несомненных признаков беременности у великой княгини113. 7 декабря цесаревич с супругой выехали из Москвы в Петербург, а Императрица заехала ещё в Тулу и Калугу и к 24 декабря вернулась в Петербург. Со времени прибытия великой княгини в Москву здоровье её внушало Екатерине большие опасения.
10 апреля 1776 года у великой княгини начались роды. Она мучилась с ночи воскресенья до среды. Ни повитуха, ни доктора ничем не могли помочь. Дитя умерло в чреве великой княгини, в четверг она была исповедана, приобщена и соборована маслом, а в пятницу – умерла. Екатерина и великий князь все пятеро суток, днём и ночью не отходили от великой княгини. Причиной смерти были узкие кости таза матери, широкие плечи девочки и последующий сепсис, поскольку погибший плод не был извлечён из тела роженицы. Обе были обречены, хотя некоторые иностранные дипломаты передавали слухи о её неестественной кончине. Рядом был и архиепископ Платон63, искренне горевавший о ней, при погребении он произнёс надгробное слово.
Великая княгиня Наталия Алексеевна скончалась 15 (20) апреля 1776 года в пять часов пополудни, а через двадцать минут императрица в одной карете с цесаревичем отправилась в Царское Село. Павел был очень огорчён смертью жены, и ему казалось, что он может быть обвинён, писал Шильдер19, в недостатке осмотрительности в переговорах, предшествовавших поездке ландграфини в Петербург, впрочем, Екатерина переложила всю ответственность на ландграфиню114 «увлекшуюся желаниемъ пристроить блистательнымъ образомъ свою дочь». 44). На следующий день Екатерина послала оттуда приказание И. И. Бецкому46, что «… кой часъ тело вынесутъ, онъ бы приказалъ выдрать обои изъ четырехъ комнатъ, т.е. зеленые въ спальне, полосатые въ кабинете, штофные въ кабинете и въ малиновой спальне. Обои, стулья, канапе и ковры отдать надлежитъ преосвященному Платону въ собственность, а альковы и перегородки деревянные приказалъ бы ломать; ломать же должно скорее по причине духа, а наипаче чуланы позади штофнаго кабинета, и то съ осторожности для здоровыхъ людей, ибо вонь несносная уже при ней была…» 21).
После кончины великой княгини Наталии Алексеевны императрица немедленно приступила к рассмотрению бумаг умершей.
В бумагах великой княгини были найдены политически проекты графа Разумовского67, обнаружились сношения (любые отношения кого-то с кем-то за исключением тех, которые обозначаются этим словом сейчас) с французским посольством, и нашлись указания на заём денег для великой княгини. Оказалось, что граф А. К. Разумовский67 недостойным образом злоупотребил доверием Павла Петровича. Разумовский сначала был отправлен в Ревель, затем в Батурин, к отцу – фельдмаршалу графу Кириллу Григорьевичу, а 1 января 1777 года граф Андрей Кириллович был сослан в почётную ссылку в Неаполь в качестве полномочного министра (посланник, посол) и чрезвычайного посланника.
Погребли великую княгиню в Невском монастыре 26 апреля в присутствии Императрицы. Цесаревич не покидал Царского Села. 44).
В 1774 году Павел Петрович, опасаясь возвращения в Россию Сальдерна107, раскрыл Екатерине его предложения об изменении государственного управления. У императрицы имелись сведения и о других подобных предложениях, сделанных Павлу Петровичу.
У историков остаётся открытым вопрос о каком-то заговоре, затеянном в пользу цесаревича, в котором будто бы принимали участие граф Никита Иванович Панин38 с его доверенными секретарями. Целью заговора являлось возведение Павла Петровича на престол. Шумигорский29, несмотря на отрицание факта заговора, привёл в приложении своей книги краткие сведения из записок декабриста фон Визина: «Душею заговора была супруга Павла, великая княгиня Наталия Алексеевна, тогда беременная. При графе Панине были доверенными Д. И. фонъ-Визинъ, редакторъ конституционнаго акта, и Бакунинъ129, оба участники въ заговоре. Бакунинъ изъ честолюбивыхъ, своекорыстных видовъ решился быть предателемъ: онъ открыл, графу Г. Г. Орлову48 все обстоятельства заговора и всехъ участниковъ; стало быть, это сделалось известным и Екатерине. Она позвала къ себе сына и гневно упрекала ему его участию въ замыслахъ против нея. Павелъ испугался, принесъ матери списокъ всехъ заговорщиков. Она сидела у камина и, взявъ списокъ, не взглянув, даже на него, бросила бумагу въ огонь и сказала: „И не хочу знать, кто эти несчастные“. Она знала всехъ по доносу изменника Бакунина». 46).
Эйдельман27 возвращается к этой теме в наши дни, ссылаясь на воспоминания декабриста Михаила Александровича Фонвизина, племянника писателя, генерала, героя 1812 года. Тот, в свою очередь, ссылается на рассказы своего отца – родного брата автора «Недоросля"104: «Мой покойный отец рассказывал мне, что в 1773 году или в 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился на дармштадтской принцессе, названной Натальей Алексеевной113, граф Н. И. Панин38, брат его, фельдмаршал П. И. Панин68, княгиня Е. Р. Дашкова52, князь Н. В. Репнин127, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо неё возвести совершеннолетнего её сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным38 конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие. … Единственною жертвою заговора была великая княгиня: полагали, что ее отравили или извели другим образом… Из заговорщиков никто не погиб. Екатерина никого из них не преследовала. Граф Панин был удален от Павла с благоволительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича 5 тысяч душ и остался канцлером… (чин 1-го класса по Табели о рангах; присваивался руководителям Коллегии иностранных дел) Над прочими заговорщиками учрежден тайный надзор». 48).
