Вера Сытник
Как бобр своё имя искал
© Сытник В. В., текст, 2020
© Дьяченко А. А., иллюстрации, 2020
© Издательство «Союз писателей», оформление, 2020
© ИП Суховейко Д. А., издание, 2020
1. Зоопарк
На берегу пруда поселилось семейство бобров. Папа-бобр, мама-бобриха и восемь маленьких бобрят. Папа-бобр с утра до ночи бегал среди травы, изучал местность, смотрел на кусты и деревья. Прикидывал, какие из растений пригодятся для строительства плотины. Мама-бобриха занималась малышами. Учила их плавать и добывать пищу – искать сочные стебли водяных лилий, жёлтых кувшинок да ириса болотного. Иногда разрешала вылезти из воды, чтобы полакомиться тростником. Вскоре бобрята превратились в молодых красивых бобров – сильных, ловких, с острыми крепкими зубами.
Посмотрел на сыновей папа-бобр и сказал:
– Пора строить плотину! Скоро придёт холодная осень. Нужно готовиться к зимовке.
– Что такое «плотина»? – спросил первый сын-бобр.
– Что значит «строить»? – спросил второй.
– «Скоро» – это когда? – спросил третий.
– Что такое «осень»? – спросил четвёртый.
– «Холодная» – это какая? – спросил пятый.
– «Зимовка» – это что? – спросил шестой.
– Почему к зимовке надо готовиться? – спросил седьмой.
А восьмой молодой бобр ничего не спросил. Он был самый ленивый из всех, самый медлительный. Ничем не интересовался, только и любил, что лежать на старом бревне и смотреть на лягушек. Изредка нырнёт в глубину пруда, чтобы охладиться, и снова на бревно, снова слушать разноголосое пение. Даже еду приносила ему мама-бобриха! Нарвёт стеблей кувшинок, положит рядом с бревном и возвращается к своим делам. А молодой бобр поест, водицы из пруда напьётся и спит под лягушачьи песни. Не жизнь, а сплошной отдых! Зачем знать, что такое «зимовка»?
– Тихо, тихо! – громко сказал папа-бобр в ответ на вопросы сыновей. – Расшумелись-то как! Запомните: нам нельзя шум поднимать – ненароком волк услышит. Или медведь! Прибегут, а у нас хатка не готова, чтобы спрятаться. Поэтому – за дело! Быстро! На ваши вопросы отвечу постепенно. Делайте, как мы.
И папа-бобр вместе с мамой-бобрихой принялся таскать крупные ветки деревьев и бросать их в воду. Вдвоём они ухватились за старое бревно, на котором лежал восьмой сын-бобр, и столкнули в пруд. Пришлось ленивцу перебраться на траву, откуда он стал наблюдать за работой своих родственников. Работа кипела! Папа-бобр и мама-бобриха грызли стволы высохших деревьев, отчего деревья валились прямо в пруд. А молодые бобры носили ветки и камни. Через пять дней над поверхностью воды, недалеко от берега, поднялась стена, которая не давала воде растечься.
– Вот это и есть плотина, – объявил папа-бобр.
– Мы её построили? – догадался второй сын-бобр.
– Верно! – сказала мама-бобриха и добавила: – А теперь – в воду! Будем строить нору! Сначала нору, а потом хатку! Чтобы зимой всем места хватило!
Семейство, за исключением восьмого сына-бобра, который остался лежать на берегу, нырнуло в пруд. Про ленивца забыли. Целых два дня никто не приносил ему еду. Даже лягушки примолкли – они прыгнули в пруд вслед за бобрами и смотрели, как те копошатся под берегом, чтобы прорыть там нору. Ленивый бобр сильно проголодался, но ещё сильнее рассердился.
– Никто меня здесь не любит! – крикнул он в пустоту. – Уйду!
И пополз прочь от пруда. Подальше от тех, кто ни разу за два дня не вспомнил о нём! Ему не хотелось ползти, не хотелось прилагать никаких усилий, ведь гораздо приятнее лежать на траве! Но слишком велика была обида на родственников, чтобы оставаться в семье. Поэтому восьмой сын-бобр упрямо полз вперёд. Полз, полз, пока совсем не отощал от голода и не лишился сил. Он бы и рад был что-нибудь съесть, но боялся. Краем уха слышал от родителей, что не все деревья съедобны. Лёг в траве и затих, уснул.
Очнулся оттого, что кто-то грубо взял его за шкирку и кинул в мешок. В мешке было темно. Бобр стал барахтаться, но кто-то так тряхнул мешок, что бобр затих и уже не трепыхался до тех пор, пока его не вытащили из мешка и не кинули в грязную клетку. Через несколько минут туда же швырнули ветки пожухлого тростника. Обессиленный бобр набросился на еду. Утолив голод, огляделся. Увидел лужу посредине клетки и других бобров.
– Где я? – спросил он.
– В зоопарке, – ответил самый старый, у которого на спинке и на левой лапе было по одному белому пятнышку.
– В зоопарке? Это не опасно?
– Ха-ха-ха! Это прекрасно! Здесь не нужно заботиться о пропитании! Не нужно спешить, бояться волка!
– Да… но это клетка?
– Не обращай внимания!
– Хочу назад! На своё бревно!
– Поздно, братец. Из зоопарка не возвращаются.
– Не возвращаются?! Но я хочу узнать, что такое осень и зимовка! Хочу к сородичам, на волю!
– Осень? – спросил самый старый бобр. Просунув лапку между прутьями решётки, он подтянул к себе жёлтый лист клёна. – Деревья желтеют, значит, пришла осень. А зимовка ещё впереди.
Загрустил молодой бобр. Несколько дней не ел, не пил. А потом привык. Привык барахтаться в луже, есть сухой тростник, вести неторопливые беседы с бобрами. Поначалу он расспрашивал их о жизни на воле: о том, как строят хатки, как зимуют под толщей льда, как наступает весна. Но вскоре перестал расспрашивать. Надоело. Да и бобры устали отвечать на его вопросы. Беседы теперь были ни о чём. О пустяках вроде длины тростниковых веток. Очень трудно найти новую тему для разговора, когда сидишь в клетке.
– Эй, Боб! – сказал как-то старый бобр восьмому сыну-бобру. – Всё ещё хочешь на своё бревно?
– Хочу… Почему ты назвал меня Бобом? Это что, моё имя?
– Ха-ха-ха! Всех бобров, кто попал в зоопарк, зовут этим именем. Всех без разбора! Тот, кто в клетке, тот Боб. Я Боб, ты Боб, они Бобы.
– Не хочу быть Бобом! Хочу иметь собственное имя.
– Никого не интересует, что ты хочешь. Раз ты в клетке, значит, ты Боб и точка.
– Я не Боб.
– Ха-ха-ха! «Я не Боб!» – передразнил восьмого сына-бобра старый бобр. – Про имя может знать твоя мать, но где она? Ха-ха-ха! Ты Боб! Самый настоящий Боб!
Возразить было нечего.
«Эх, почему я не спросил у мамы, как меня зовут? – подумал восьмой сын-бобр. – Сейчас этот старик не смеялся бы надо мной».
Дни шли за днями. Жизнь в клетке текла своим чередом. Бобр незаметно растолстел и стал ещё более ленивым. Еле-еле передвигался и много спал. Часто видел во сне пруд с зелёными берегами, лягушек и высокую плотину. На поверхности воды плавали жёлтые листья, или же пруд покрывался корочкой льда. Такой лёд появился на луже в конце осени, бобрам пришлось перебираться на солому, разбросанную по углам клетки. Было холодно…
Восьмой сын-бобр теперь знал из рассказов соседей, что холод – это зима. Что на воле бобры зимуют в норах, входы в которые находятся в воде, под толщей льда. Или в хатках, построенных на отмели из хвороста и глины. Знал, что в норах и хатках всегда тепло. Никакой мороз не страшен! И дикие звери не страшны, так что можно спокойно зимовать.
Каждый раз во сне он нырял в пруд, чтобы увидеть, какую же нору сделали его сородичи, и каждый раз, просыпаясь, видел всё ту же клетку. Засыпая, он мечтал, что найдёт во сне своё имя, но, проснувшись, видел решётку, цемент и понимал, что выбраться на свободу невозможно.
2. Встреча
Прошла зима, закончились холода, растаяла лужа. Бобры повеселели. Они покинули соломенные подстилки и с удовольствием плескались в воде. На завтрак, на обед и на ужин по-прежнему приносили пожухлый тростник – и ни одного свежего стебелька кувшинки! В ответ на ворчание восьмого сына-бобра самый старый здешний бобр сказал:
– Может быть, кувшинка и вкуснее, чем прошлогодний тростник. Зато не нужно нырять в воду и искать еду, опасаясь, что наткнёшься на щуку и сам послужишь для неё пищей. Нет уж! Куда приятнее лежать на солнышке и грызть высохший тростник.
Восьмой сын-бобр вспомнил, что ни разу так и не сорвал ни одной кувшинки! Даже не знает, как она крепится ко дну пруда. Да и крепится ли вообще? Может быть, просто плавает в воде?
Он спросил:
– Кто знает, как растёт кувшинка? Есть ли у неё корни?
– Ха-ха-ха! – рассмеялись бобры. – Спохватился! Зачем тебе это? Достаточно знать, что она съедобная!
– Всё имеет свои корни, иначе все растения взлетели бы на воздух, – ответил восьмой сын-бобр. – Я видел, когда полз, что и трава, и кусты, и деревья держатся корнями за землю.
– Если всё имеет свои корни, значит, и у тебя они тоже есть? Где же они? Уж не в пруду ли? И почему ты не в воздухе, если от них оторвался? – захохотал самый старый бобр.
Восьмой сын-бобр промолчал и больше не задавал вопросов. Сквозь прутья решётки он смотрел на деревья, на появившиеся зелёные листочки и думал о том, что у кувшинки должны быть крепкие корни, если она не взлетает в воздух.
– Эй, Боб! Почему не отвечаешь? Ты загрустил о грязном пруде? – спросил его самый старый бобр.
– Не называй меня Бобом! – огрызнулся восьмой сын-бобр. – Терпеть не могу это имя!
– Ха-ха-ха! «Терпеть не могу!» – передразнил восьмого сына-бобра самый старый бобр. – Придётся терпеть, если оказался в клетке!
– Не хочу и не буду! Хочу своё имя!
– Посмотрите на него! – удивился старый бобр. – Он хочет своё имя! Да где же ты его найдёшь?
– Пока не знаю, но обязательно найду!
– Отсюда не убежишь: прутья железные – не перегрызёшь. Вся земля покрыта бетоном, нору не выроешь. Так что сиди на месте, Боб!
Восьмой сын-бобр не стал спорить, уполз в лужу.
Однажды в солнечный денёк, когда, пообедав, он устроился, чтобы поспать, в соломе что-то зашуршало, и вдруг показалась мордочка мамы-бобрихи. А вслед за мордочкой и вся мама-бобриха вылезла из норки, которую закрывала солома.
– Мама… – изумлённо прошептал восьмой сын-бобр. – Ты прогрызла бетон… у тебя сломаны зубы. Ты не забыла и любишь меня, раз пришла сюда?
– Тише, сынок, тише. Можно сломать зубы, но не материнское сердце! Так ты обиделся, что остался один? Но мы работали, готовились к зиме! Знай, не быть вместе не означает равнодушие. Близкие расстояния зарождают любовь, а далёкие делают её крепкой. Я сразу поняла, что тебя забрали люди и отнесли в зоопарк. Видела это место, когда мы с твоим отцом искали пруд для зимовки. Мы тогда обошли зоопарк стороной, а вам я сказала, что нужно быть осторожными и не ползать здесь, да тебе, видно, и слушать было лень.
– Извини, мама… – тихо сказал восьмой сын-бобр, обрадованный неожиданной встречей.
– Ничего, сынок. Каждый бобр хоть раз, но ошибался. Без ошибок жизнь скучна! Плотина не бывает ровненькой и гладенькой, в ней обязательно должны быть сучья и камни, так и бобровая жизнь полна неровностей. Знаешь, в молодости я едва не попалась на обед щуке, когда танцевала в пруду, забыв про опасность. Теперь танцую только за плотиной. Зато так весело вспоминать, как я обманула щуку, выпрыгнув на берег!.. Некогда мне, сынок. У меня малыши, твои сестрички, к ним надо спешить.
– Маленькие сестрички! – воскликнул восьмой сын-бобр. – А мои братья?
– Пока с нами, ремонтируют плотину, подправляют хатку.
– Ремонтируют плотину? Занимаются хаткой? Я так и не увидел её… А братья танцуют в воде? Слушают лягушек?
– Иногда танцуют. Когда делать нечего, однако такое бывает редко. Но и ты можешь слушать лягушек и строить плотину! – с жаром воскликнула мама-бобриха. – Надо только выбраться отсюда. Ступай за мной, сын! Я специально прорыла этот длинный путь, чтобы освободить тебя. Ползи скорее и будешь на свободе! Вперёд!
Мама-бобриха нырнула в норку. Восьмой сын-бобр хотел последовать за ней, но застрял. Он стал таким толстым, что не мог протиснуться в узкое отверстие.
Мама-бобриха обернулась и сказала:
– Нет времени ждать. Оставайся и хорошенько потрудись, чтобы воспользоваться подземным ходом и выбраться на свободу. Прощай!
– Мама, как звать меня?
– Зачем тебе?
– Все бобры в клетке имеют одно имя – Боб. А я хочу своё!
– Бобры не называют своих детей именами, для нас вы просто первый, второй, третий и так далее. Нам некогда задумываться над такими вещами, везде подстерегает опасность. Но я всегда мечтала, чтобы кто-нибудь из моих сыновей имел настоящее имя. Может быть, этим сыном станешь ты? Удачи тебе, сынок!
– Скажи, а где наши корни? Есть ли они у бобров?
– Найди имя, и ты найдёшь свои корни!
Мама-бобриха скрылась в темноте лабиринта. Восьмой сын-бобр дал задний ход, с трудом выполз наружу и отряхнулся.
– Неужто тебя навестила твоя мать? – удивлённо спросил самый старый бобр. – Счастливый… а меня за десять лет никто не навещал…
– У тебя есть возможность самому вернуться к родным. Вот выход – беги!
Старый бобр грустно покачал головой.
– Поздно. Где мой дом? Я не помню. Дом мой теперь здесь, в зоопарке.
– Дом не может быть клеткой! Ты сам говорил, что из хатки должно быть несколько выходов, что хатка – настоящий дом! А в клетке только один выход, тот, которым пользуются люди. Но моя мама спасла нас, она прорыла запасной путь. Вот он! Ступай!
– Нет! – старый бобр разозлился. – Не приставай! Я отвык добывать себе пищу!
– Но ты говорил, что инстинкты на воле оживают! Что нельзя разучиться строить плотину, нельзя забыть сочные стебли кувшинок!
– Замолчи!
Старый бобр грозно взглянул на восьмого сына-бобра, уполз в лужу и стал кувыркаться.
– Ты плачешь?! Ты плаваешь, чтобы скрыть свои слёзы? – поразился восьмой сын-бобр.
– Иногда лучше скрыть то, что нарушает твоё счастье.
– Ты ошибаешься, клетка – это не счастье! К счастью нельзя привыкнуть, а ты привык к нашей тюрьме и теперь боишься свободы.
– Отстань!
В это время несколько более худых бобров юркнули в нору и уползли. Остальные, более толстые, у которых не получилось последовать за товарищами, сгрудились вокруг норы и угрюмо молчали.
– Подумаешь, – сказал один, – мне и здесь хорошо.
– Я и не хотел никуда ползти, а только посмотреть… – сказал другой.
– Ненавижу, когда кто-то приходит и мешает твоему спокойствию, – сказал третий.
– Этот «кто-то» – моя мать! – закричал восьмой сын-бобр и кинулся на соседа.
Завязалась драка, в которой восьмому сыну-бобру досталось бы на орехи, если бы не помощь самого старого бобра. Он выполз из лужи и раскидал молодых в разные стороны.
– Не сметь! – сказал он. – У каждого бобра есть мать! Это святое. К тому же нам совсем не нужны сейчас гости. Не нужно, чтобы люди видели этот лаз.
Он закидал вход в нору соломой и снова полез в лужу. Хулиганы разошлись, восьмой сын-бобр лёг на солому и стал думать.
3. Подготовка к побегу
С этого дня восьмой сын-бобр начал тренироваться. Ранним утром делал небольшую пробежку вдоль ограды. Приподняв хвост, семенил лапками, пыхтел, старался. И скоро стал пробегать расстояние вдоль всей ограды за несколько минут. Теперь он предпочитал не лежать в тени навеса, а прогуливаться, разминая тело, или прыгать в лужу и обратно на бетонный берег.
– Держите меня, а не то лопну от смеха! – кричал кто-нибудь из соседей-бобров. – У нас завёлся спортсмен! Поглядите, как он ползает! Не угонишься!
Слушая грубые насмешки, восьмой сын-бобр думал о маме, которая не побоялась прогрызть подземный тоннель к зоопарку, о родном пруде, где так много кувшинок, и продолжал заниматься спортом. Он решил непременно похудеть и стать выносливым. Его немного пугала дыра под соломой. Она скрывала нечто такое, что восьмой сын-бобр до этой поры ещё не видел. Неудивительно! Ведь ему никогда не приходилось ползать под землёй и прогрызать себе дорогу! Поэтому один раз в день он совал голову в дыру, чтобы глаза привыкали к темноте и, главное, чтобы отступало чувство страха.
– Кажется, он застрял! Толстое бревно, а не бобр! – кричали соседи, принимаясь тянуть восьмого сына-бобра за хвост.
В такие минуты на помощь, как всегда, приходил старый бобр, который прекратил свои насмешки, как только увидел, что восьмой сын-бобр настроен весьма серьёзно. Старик расталкивал хулиганов и вызволял молодого товарища из-под земли. Через две недели тот мог уже сам, без посторонней помощи залезть и вылезти из норы. С каждым днём он проползал всё большее расстояние, углублялся всё дальше, готовясь к тому, что скоро навсегда покинет зоопарк. Чувствуя, что мышцы пока не окрепли, восьмой сын-бобр придумал ещё одно упражнение: стал ежедневно карабкаться на сетку, отгораживающую закуток от остального зоопарка.
– Это не бобр, а панда! – кричали соседи-бобры. – Ты позоришь наш род! Бобры должны ползать под землёй, а не лазать по заборам!
– Кто сказал, что бобры не должны ползать по заборам? Если это поможет найти своё имя, значит, это правильно. Ради мечты о свободе нужно забыть о препятствиях! Захочу и взлечу! – твердил упрямец и карабкался вверх.
– Ты хочешь найти своё имя? Нырни в лужу, – кричали бобры-соседи, – там на дне ты найдёшь его! Выскочка!
Привлечённые шумом, вокруг забора стали собираться люди. Они подолгу стояли и смотрели, как восьмой сын-бобр ползает по сетке: забирается вверх и падает. Снова забирается и снова падает.
– Храбрец! – слышались возгласы.
Бобры-хулиганы, охрипшие от смеха, продолжали кричать о том, что бобр позорит их род. Накричавшись, они принялись расшвыривать солому над входом в нору.
– Посмотрите, посмотрите! – заволновались люди. – Там дыра! Нужно сказать начальнику, как бы зверьки не сбежали!
В это время самый старый бобр неожиданно подскочил на камне, на котором сидел, и сделал в воздухе сальто-мортале. Перекувырнулся несколько раз через голову и плашмя упал на бетон.
– Ах! – закричали зрители, позабыв про нору. – Срочно зовите врача!
Позвали ветеринара, несчастного унесли. Люди разошлись.
– Что вы наделали! – восьмой сын-бобр оставил сетку и направился к соседям. – Вместо того чтобы самим готовиться к побегу, вы мешаете мне. Из-за вас пострадал мой друг.
– Ещё чего не хватало – готовиться к побегу! Кто попал в клетку, пусть в ней и остаётся! Таков закон. Теперь никто не убежит! Поделом старому доходяге! Думал отвлечь внимание от норы? Так ему и надо!
– Негодяи! – воскликнул восьмой сын-бобр. – Эта клетка – для трусов! Для тех, кто не знает своих корней и своего имени!
Он приготовился к драке, но пришёл служитель зоопарка, который нёс ведро. Пять минут, и дыра была залита цементным раствором. Рабочий ушёл.
– Всё пропало… – прошептал в отчаянии восьмой сын-бобр, закрыв лапами глаза.
Какая подлость! В тот самый момент, когда он был полностью готов к дальнему путешествию, путь к свободе отрезали. Бедная мама! Она напрасно рисковала своими зубами, напрасно сломала несколько передних резцов, нора была залита цементом…
Ночью восьмой сын-бобр долго не мог уснуть, всё думал о родном пруде, о хатке, о том, что никогда не найдёт свои корни и своё имя. Под утро задремал и проснулся, услышав хруст. Открыл глаза и в лучах рассвета увидел, как старый бобр с перевязанными передними лапами грызёт застывший цемент. Хрустнули старые зубы. Показался вход в нору.
– Ты? Откуда? Что случилось? – горячо зашептал восьмой сын-бобр, опасаясь разбудить соседей.
– Я. Не видишь, что ли? – проворчал товарищ. – Сбежал из больницы. Знаешь, когда-то очень давно, в молодости, я любил проделывать кульбиты, прыгал с деревьев как белка-летяга. Так и сейчас…
– Разве бобры могут летать? – перебил его восьмой сын-бобр.
– Если очень захотят. Если нужно выручить друга, например. Видишь ли, полёт – это молодость. Радость! Не все молодые осознают, что они молоды, и не все пользуются своей молодостью. Правда, тогда я слишком увлёкся, оторвался от сородичей и попал в зоопарк. А вчера вспомнил о прыжках, да неудачно, повредил обе лапы, придётся теперь долго на соломе валяться. Беги! Свобода – вот она! Больше такого случая не будет. Утром придут меня искать, осмотрят и наш закуток.
– Пойдём вместе!
– С моими-то лапами? С поломанными зубами? Нет, ступай один и найди своё имя! Найди его и свои корни! И это будет как полёт между соснами. Ступай!
– Тебя накажут. Все поймут, что это сделал ты. Стоит взглянуть на твои сломанные зубы, на грязные повязки…
– Не имеет значения! Пусть догадываются, ты уже будешь далеко! А что взять с меня, со старика? Поругают и отстанут. А я буду рад думать, что ты на свободе, ищешь своё имя. Призна́юсь тебе, в молодости, когда я летал, я был счастлив.
– Летать, а потом жить за решёткой? Как ты это терпел?
– Многое можно вытерпеть, если ждёшь друга.
– У тебя есть друг?
– Был. Сейчас не знаю, где он. Неизвестно, знает ли он, где я. Надеюсь, что не знает. Иначе он давно был бы здесь.
Солнце встало. Его лучи упали на лужу. Зашевелились бобры. Вдали послышались шаги.
– Беги! – прошептал старый бобр, подталкивая молодого бобра к норе.
– Береги себя! – ответил тот и юркнул в дыру.
