Вера Салагаева
Когда побегут мурашки
« …важно не то, что мы видим. Куда важнее, что мы чувствуем».
Эльчин Сафарли.
Кто ты? Если не любишь холодную зиму, позднюю осень с хлёсткими дождями и мокрую раскисшую раннюю весну и чувствуешь себя уютно в тёплом солнечном лете и ранней осени, когда вся природа приобретает яркие, с позолотой, цвета.
Глубоко в душе, ты – романтик, снаружи – красавец, а внутри – грубый и неотесанный парень. Твои красивые серые глаза лучат холодность, а с сочных губ слетают такие слова, что впору затыкать уши.
Однозначно – человек, со своими контрастными полюсами, силой и слабостью, неверием в любовь и любовью, стоящей у порога, о которой, ты ещё не знаешь и боишься вынуть ключик, чтобы отпереть одинокое сердце.
Человек, каких достаточно, чтобы заселить мир и мало, чтобы сделать его приятней. Ты не знаешь об этом и живёшь, играя в детскую игру, пока не надоест, пока не повзрослеешь, чтобы потом, играть по-взрослому, но всё с тем же азартом, ибо человеческая низость и жадность не имеет границ.
Открыться людям – не в твоей натуре, легче ранить, причинить боль, пуская в ход юношеские чары, колкий юмор и гневные кулаки.
Отталкивать и притягивать людей – не твой талант – ледяной маски, со жгучей испариной с изнаночной стороны, которую ты кажешь, лишь своему единственному другу.
Но, ты – ученик выпускного класса Дмитрий Репнин можешь всё изменить, когда побегут мурашки…
Дима не знал, что чудное мгновение, описанное великим классиком, явится в его жизнь, когда среди одинаковых скучных лиц, его прохладный взгляд, выхватит черты, ранее не существующей, богини.
Жизнь оттягивает лучшие моменты, выжидая увидеть нашу омерзительную сущность, чтобы потом, выплеснуть из себя сгусток света, что заставляет нас оставаться людьми. Поэтому, перед этим прекрасным мгновением, в класс влетела Света Устюгова – рыжая проворная девочка с кудряшками у висков, тонкими спичечными ногами, но сравнительно выдающимся бюстом.
Лучась не красотой, а солнечной простодушной улыбкой и густо разбрызганными по узкому лицу, веснушками, она завоевала доброе и уважительное отношение одноклассников, умножив его умением создавать интригу. Как ей удавалось узнавать все школьные новости первой, не знал никто, но она делала это упорно и методично, лишь иногда ошибаясь в их достоверности. Вот и сейчас, перед началом уроков, она стояла у доски и выкладывала добытую информацию:
– Ребята, чума! Француз прибыл! Казалось, что её блаженная улыбка выплыла за её щёчки и завязалась бантиками на рыжих косичках. – Он у директора в кабинете. Говорят, молодой и красивый. Представляете, настоящий француз! Жаль, что в конце года.
Класс шумно отреагировал, особенно женская половина, пожелавшая немедленно лицезреть и испытать заморского принца, поскольку местный принц, сидящий на галерке, был слеп и глух к девичьим метаниям в сторону его неординарной персоны.
Ученик на камчатке приоткрыл глаза и спросил, не обращаясь ни к кому:
– Он что с Бородинского сражения шёл? Не спрашивала?
– Репнин, спроси сам, когда увидишь, – огрызнулась тоненькая и золочённая весной, девочка.
– Не груби старшим, малявка, – безразлично отозвался он.
– А то что? – усугубляла ситуацию Света.
– В жмурки поиграем. Хочешь? По классу пробежал смешок, но выражение лица ученика, сидящего на задней парте, не изменилось.
– Пошёл к чёрту, Репнин, – не сдавалась разносчица свежих утренних новостей.
– У чёрта и так до черта. А девочка с пышным бюстом, лишь у нас. Так что, поиграем?
– Высохни, Репнин, – буркнула Света и села за парту.
Учитель французского языка вошёл, как открылась входная дверь, приковав к широкому прямоугольному проёму, двадцать пар любопытных глаз. Но в класс вошёл не настоящий француз, а настоящий бриллиант.
Она вошла: прямая, как струна, изящная, чуть взволнованная и вместе с тем, уверенная, следом за грузным директором школы, отчего казалась ещё грациозней. Оценивающий взгляд ученика с последней парты в третьем ряду, рассеялся при виде такого чуда, но скоро, собрался и сконцентрировался на её красивых линиях лица, шеи, плеча. Несколько секунд он смотрел не отрываясь и когда его взгляд решил скользнуть ниже, голос соседа по парте отвлёк его:
– Вот это штучка! Я аж вспотел.
Диме не понравилась его реплика и он дёрнул плечом, давая понять другу, что надо заткнуться, но тот, уже смотрел на неё, открыв рот.
– Где таких куколок делают? – не унимался вдохновлённый отпрыск рабочего рода, мечтающий стать писателем.
– Варежку захлопни, – равнодушно произнёс Дима. Антон замолчал и закрыл рот, но свет восхищения всё просачивался сквозь сжатые губы.
Директор, как всегда, старомодно и оттого скучно, представил нового учителя, но Дима не слышал ничего, он безразлично вглядывался в тонкие черты её белого, почти фарфорового лица. Пока директор читал мораль об уважении к учителю, что было его каждодневным занудством и бесило учеников, она с улыбкой на лице, оглядывала класс.
– Хотя, красоты бы ей добавить не мешало, в профиль, она симпатичней, – высказался Антон.
Сам Дима не мог определить: Красивая она или обычная, но что-то волнующее в ней, точно было и Дима поёжился. Не от холода, в классе было душно, от льющегося в высокие окна весеннего солнца, от непонятного ощущения, возникшего где-то между левым плечом и позвоночником, словно на коже лопались газированные пузырьки. Незнакомое ощущение возникло и исчезло, оставив воображаемые холодные бисеринки на кончиках пальцев, что быстро растаяли в противно – душном воздухе.
Прежнее, пустое состояние, что вернулось, было комфортней и он обрадовался ему, выдохнув остатки напряжения в кулак.
– У нас же, не французский язык сейчас, чего директор привёл её? – спросил Антон сдавленным шёпотом.
– Представить классу, дубина, – бросил Дима, почему-то злясь на друга.
Сказанное негромко, услышал весь класс и визуально рознящая пара у доски. Ученики затихли, ожидая грома и молнии, но директор, лишь громко кашлянул, стараясь быть тактичным в присутствии дамы. Молодая женщина, больше похожая на интерна, чем на состоявшегося учителя, кинула взгляд в сторону грубого ученика и её зеленоватые глаза встретились с холодным серым взглядом.
Дверь открылась ещё раз и в её светлую полосу, а не полный прямоугольник, вошла учитель химии – низкая полноватая женщина с гладко причёсанными тёмными волосами, скрученными сзади в тугой бублик. Широкие каблуки её чёрных туфель, зацокали к столу, неся полные ноги, похожие, на вздутые ножки винных бокалов. Директор повернулся к выходу и пригласил жестом только что представленного учителя, следовать за ним. Он уходил, жмуря глаза и уводя за собой новый объект временных классных пересудов.
Как и водится во всех сферах подлунного мира, что-то непонятное или кто-то интересный, проникая, врываясь, входя в жизнь людей, становится объектом недолгого внимания. Поговорят день – два, обслюнявят и выплюнут и станут растирать подошвами башмаков, если в том объекте нет стержня или, хотя бы тонкой проволоки, способной уколоть. Приятные минуты закончились и начался урок химии.
Урок чудовищных формул, запахов и сурового взгляда сквозь очки, не приносил Диме никаких приятных впечатлений и он выпадал из темы урока, как осадок серебра в ионном уравнении. Мысли, текущие особняком от общей мысли класса, вели его к прелюдии урока и он осознал, что упустил то, чему посвящалось начало учебного дня.
– Как её зовут? Я упустил, – отвлёк он соседа по парте, рисующего на полях тетради непонятные значки, являющие свою суть, лишь самому автору.
– Светлана Сергеевна, – ответил Антон, подозрительно глядя на друга. – У тебя с памятью плохо?
– Да не химичку, идиот, а нового учителя, – спокойно уточнил Дима, вытягивая длинные ноги под партой.
– Дарья Николаевна её зовут, – сообщил Антон и игриво предположил. – Так очаровала, что ничего не слышал?
– Пошёл к чёрту, – лениво отмахнулся Дима.
– Пожалуйста, друг, – ответил тот и добавил. – Где же, всё-таки та, что растопит твоё ледяное сердце?
– А твоё?
– Ты же знаешь, что я люблю только тебя, – улыбнулся Антон. – Но, увы, моя горячая любовь не взаимна.
Девочка сидящая впереди Антона, рыженькая Света Устюгова, слегка повернула голову и прошептала:
– Заткнётесь вы или нет, мешаете. – Повела плечом, отвернулась и буркнула себе под нос. – Мерзость, фу!
Друзья брызнули тихим смехом и строгий окрик учителя осёк их веселье:
– Репнин, Чижевский. Весело?
– Простите, Светлана Сергеевна, мы слегка отвлеклись, – извинился Антон, а Репнин зевнул и уткнулся в руки, брошенные на парту.
Из головы не выходила изящная молодая женщина, недавно представленная ученикам одиннадцатого «Б» класса и Дима, не понимал и злился, почему он думает о ней. Она не была красивой, как Кристина Орлова из параллельного класса или прикольной, как Соня Видова, сидящая в первом ряду и не сводящая с него глаз. Что же зацепило его, думал он, засыпая, но едва прозвенел звонок, он сорвался с места и исчез, ещё в пустом, не осквернённом непристойными мыслями и разноголосыми выкриками, коридоре школы. Быстро поднимаясь по лестнице, он спешил на крышу.
Лишь здесь, на открытом пространстве, он чувствовал себя свободным и часто приходил сюда, выдохнуть спёртый воздух надоевших уроков и вдохнуть аромат, натруженного днём и веселящегося ночью, родного города.
Сегодня, он был не один. Несколько старшеклассников, обладающих вечными лёгкими, курили, сидя на перевёрнутых пустых ящиках, поднятых сюда именно для этой цели.
– Привет, самоубийцы, – бросил он, проходя мимо и направляясь к краю крыши с низким металлическим ограждением по всему периметру. Придавив школьными брюками, точнее тем, что они вмещали в себя, пыльную бетонную плиту, он сел лицом к курильщикам, прислонил спину к холодным прутьям ограждения и вытянул ноги. Стараясь отвлечься, ни о чём не думая, он оглядывал всё те же повторяющиеся окрестности, но настырная одиночная мысль предательски вернула к француженке.
Второй иностранный язык ввели в конце первого полугодия, но новый учитель явился в середине марта последнего учебного года. Где смысл, не понимал никто, видно в системе образования появились чудики, грезящие тем, что ученики средних школ смогут выучить два иностранных языка, когда не знали и одного, что преподавали им с пятого класса.
Сначала, все с нетерпением ждали и гадали, кого же пришлют вталкивать детям в головы вычурную французскую речь, но устав от ожидания к концу февраля, доламывали языки британским воздухоглотательным произношением, перестав заморачиваться на эту тему. У старшеклассников были дела куда важнее, ведь это была последняя школьная весна.
Солнце лило тёплые робкие лучи и Дима, впитывая их тепло, расслабился и закрыл глаза, но школьный пронзительный звонок, заставил его вздрогнуть. Ученики, побросав окурки в консервную банку, исчезли в проёме низкой двери, а Дима, радуясь, что остался один, зажмурил глаза.
Являться к третьему уроку, проспав математику на крыше, не было привычкой, но стало сиюминутным желанием появляться сегодня лишь там, где ему хочется, не ломая в себе ничего, кроме собственной лени. Любопытство перебороло лень, когда Дима вспомнил, что третьим уроком был французский язык. Потягиваясь, он спустился с крыши и занял своё законное место на последней парте, ожидая, когда в класс войдёт та, что вызвала лёгкое волнение.
Дарья Николаевна двигалась к столу, неся классу спокойное лицо с умеренной, но такой манящей, улыбкой и Дима узнавал, что она в костюме бледно-песочного цвета, блузке с коричнево-белым мелким и редким рисунком и туфлях пудрового оттенка на шпильках средней высоты. Стоя у стола, она мелодично разлила в розовые уши учеников мягкий приятный голос с ничего не выражающего лица. Открыв перед собой журнал со столбцом, возвышающих и обличающих фамилий, она начала урок со знакомства. Поднятая рука означала, что носитель данной фамилии в классе и у него не было или отпало намерение прогулять первый урок французского языка. Услышав своё полное имя и следом, фамилию, что было редкостью среди других учителей:
– Дмитрий Репнин, – с последней парты поднялся высокий, статный, красивый ученик. Внимательно оглядев ученика, не меняющимся спокойным взглядом, учитель сказала:
– Спасибо, но можно было не вставать. Ты, уже обратил на себя внимание дерзкой фразой, брошенной в присутствии директора школы.
– Так вы меня запомнили? – улыбнулся Дима и уселся на место, отбрасывая тёмную прядь удлинённой косой чёлки, упавшую на лицо.
Дарья Николаевна смотрела на ученика, не выражая никаких эмоций и лишь, лёгкий взмах чёрных длинных ресниц, на миг скрыл и явил спокойную зелень больших глаз.
Что происходило потом, Дмитрий Репнин не вникал. Он изучал нового учителя, а не предмет, который был нужен ему, как собаке пятая нога. Газированные пузырьки лопались опять и он, опять, злился, но вскоре, злость сменилась интересом и он спросил, прерывая учителя:
– Можно спросить?
– Да, конечно, – улыбнулась Дарья Николаевна, считая, что ученик с последней парты проявил интерес к её предмету.
– Дарья Николаевна, вы замужем? – прилетело с камчатки и её улыбка погасла. Некоторое время она думала, опустив белокурую голову, после подняла глаза и холодно сказала:
– Я отвечу пытливому ученику, если на следующем уроке, он ответит мне на три вопроса из трёх заданий, на языке, который я люблю и очень буду стараться, чтобы и вы полюбили тоже.
– Всё, как в сказке: три ответа, три задания. Может, вам и тридцать три года? – съязвил Репнин, не удовлетворившись её уклончивым ответом.
– Мне двадцать четыре года, – спешно ответила она и лицо, опять, не выразило ничего, кроме безразличия. Интерес к учителю возрос, но бесило её полное равнодушие. Так девчонки не вели себя с первым красавчиком школы. Мысли ученика прервал уравновешенный голос учителя. – Обязательно интересоваться моей личной жизнью, Дмитрий Репнин? Я запрещаю вам, задавать такие вопросы учителю и это, относится ко всему классу.
– Я сам всё узнаю, просто, спросил, – откликнулся Дима. Учитель оглядывала дерзкого ученика и не знала, что предпринять. Её выручила староста класса Лена Кислякова.
–Дарья Николаевна, вы действительно верите, что обучите нас французскому языку за два с половиной месяца?
– Не верю, – честно призналась учитель и спросила. – Но, что же мне делать?
– Улыбнитесь, Дарья Николаевна, – предложил Дима. – У вас такая очаровательная улыбка. По классу пробежал смешок.
– А у вас, Дмитрий Репнин – полное отсутствие манер. Полагаю и мне и классу будет некомфортно, если вызывающее поведение одного ученика, негативно скажется на качестве моих уроков и как следствие, на ваших знаниях, – прочла она монолог добросовестного учителя и отвернулась к доске.
Мел проворно бежал по черноте гладкого поля, но никто не понимал, что пишет учитель. Наконец, она повернулась лицом к классу и к доске прилетело предложение от не усвоившего проповедь ученика:
– Позвольте мне, просто присутствовать на ваших уроках и проблем не будет. Я не полюблю французский язык, Дарья Николаевна.
– Поживём-увидим, а спрашивать, я со всех, буду одинаково. Я не выделяю любимчиков, не надейтесь, – обратилась она к классу и наступила полная тишина. Пронзительный звонок врезался в её мёртвое пространство, подняв учеников и расслабив учителя.
Он прозвенел во время, но Дима удивлённо посмотрел на Антона и произнёс, не свойственную ему фразу:
– Звонок? Уже?
Антон открыл рот, хмыкнул и нарочито-испуганным голосом спросил:
– Друг, что случилось? Ты заболел? Приложил ладонь к его лбу. – Температуры нет, тогда что?
– Ничего, – злясь, ответил Дима и сорвался с места. Антон придержал его, схватив за пиджак, сделал страдальческое лицо и произнёс:
– Эй, мне начинать ревновать?
Дарья Николаевна выходила из класса, не обращая внимания на детские шалости двух рослых юношей. Дима проводил её лёгким прищуром глаз и только тогда ответил другу:
– Ревность озлобляет. Оставайся миленьким пупсиком, чтобы я не разочаровался в тебе.
– Так я тебе нравлюсь? – с придыханием, воскликнул Антон вслед уходящему Диме.
– Прикрой меня, я слиняю, – попросил он, улыбнулся шикарно и игриво добавил, прежде чем выскочить из класса, – Я люблю тебя. Антон послал Диме воздушный поцелуй и охая, упал на парту.
– Вот два придурка, – выдавила Света Устюгова, запихивая учебники в рюкзак.
– Светик, что тебя больше бесит? – спросил Антон, подойдя к ней сзади и чуть коснувшись её плеча. – Наши приколы или то, что Репнин не обращает на тебя внимания?
– Америку открыл, Колумб недоделанный? Кто интересует эту ледышку, больше одного вечера. Запасть на него – убить свою молодость, не дав ей не единого шанса.
– Однако, девочки грезят о поцелуе Ледяного принца, а ты?
– Ещё чего, – поспешно ответила Света и саданула Антона учебником по руке.
– Эй, больно, – вскинулся он и Света, вырезав на розовых скулах, фальшивую улыбку, подула на его руку. – До свадьбы заживёт, – сказала она и, смыв улыбку, направилась к двери.
– Вот заноза. Маленькая, как муха, а рука, как плита бетонная, – проговорил Антон, потирая ушибленную руку.
Прозвище Ледяной принц, приклеилось к Диме в десятом классе, когда он явился в школу, после летних каникул: повзрослевший и похорошевший до степени очаровательности. Всё пошло от Кристины Орловой, переведённой ученицы из другой школы. Как новенькая девочка, она заинтересовала Диму, но ненадолго, хотя он считал её красивой. Не найдя в ней ничего особенного, кроме внешней красоты, он тут же забыл о ней, продолжив свой марафон поисков необычного в слабом, но притягательном поле. Красивой девчонке нелегко было признать поражение и она обозвала его ледышкой, но другая, влюблённая в него с девятого класса ученица, чтобы насолить сопернице, вступила с ней в перепалку:
– Репнин – не ледышка. Должна знать, если целовалась с ним. Похоже, не целовалась. Он, скорее – Ледяной принц.
– Вот и целуйся со своим Ледяным принцем, если он захочет. Хотя, вряд ли, с твоей- то внешностью, – дала отпор Кристина.
Девчонки подрались, повысив статус школьного красавчика, но самому красавчику было всё равно. Все девчонки класса, школы и даже, города, виделись ему одинаковыми и в этом скучном однообразии не было яркой фигуры, что могла порадовать его.
Но, кажется, такая фигура появилась.
Дом, радующий взгляд, но не радующий душу, встретил младшего хозяина темнотой и пустотой. Они – частые его спутницы, смотрели изо всех углов, изгибов и перегородок и пропадали, как загоралась огромная, вытащенная из наследственного сундука, люстра в гостиной. Предмет, дорогой не только стоимостью, но и гордостью графского происхождения, светил паркетному полу, современной мебели, книгам советской эпохи и трудам древних философов. Для Димы, он лишь разгонял темноту, чтобы добраться до своей комнаты на втором этаже, тоскующей по своему единственному жильцу большого дома.
Родители работали до изнеможения, приращивая капитал к своей далеко не скудной жизни, а сын, часто оставаясь один, учился самостоятельности и многое умел в своей короткой жизни, хотя и считался принцем. Не открываясь никому кроме лучшего и единственного друга, он рос и взрослел крепким бутоном гладиолуса, ожидающим света и тепла, чтобы раскрыться чёрно-белым цветком в удивительный и одновременно отвратительный мир.
Завалившись в кровать с телефоном, потомок старинного благородного рода, листал страницы, даже не вглядываясь в них, потому что мысли плыли другим руслом. Ещё плавное, но уже тронутое вечерним бризом, оно несло неожиданные испарения извилин не к берегу, а в глубину, отчего обширный, но редко используемый до границ, чаще до середины, словарь человеческих и нечеловеческих изречений, засиял полузабытыми названиями и фразами: типа: не такая, как все и любовь.
Конечно, все выуженные, из сопротивляющегося мозга слова, ставились под знак вопроса и мучительные сомнения, но носитель красивой и шальной головы чувствовал, что что-то перевернулось в нём. Как долго продлиться это, внезапно наплывшее состояние, он не знал. Но, ощущение, что он рад этому наплыву, не покидало его весь вечер и породило угрозу, чего-то надвигающегося и огромного, как шикарная люстра в гостиной.
Тряхнув, уставшей думать, головой, набрал номер Антона.
Они встретились у застеклённого кафе, недалеко от школы и хотя, название его: «Кофеварка», несколько отталкивало, здесь было чисто, уютно и вкусно кормили. Друзья часто заглядывали сюда, чтобы перекусить после уроков или вечером, как сейчас.
– Поедим? У меня волчий голод, – пожаловался Дима.
– Я тоже не ужинал, но что-то аппетита нет. Посижу с тобой.
Зал был заполнен, почти до отказа. Они нашли свободные, далеко не лучшие места в углу людского аквариума и уселись на мягкие стулья. Антон оглядывал зал, а Дима, не проявляя интереса к окружению, листал тонкую кожаную папку, куда были вшиты листки с меню.
– Что там ищешь? Всё равно закажешь свои любимые пончики с мёдом. Стоит ли, стирать пальцы о бумагу, – недовольно высказался Антон. Он нервничал.
– Настроение на нуле, аппетита нет. Что с тобой? Ты трескал всё подряд и за троих. Что случилось?
– Не знаю, всё осточертело. Скука.
– Сегодня, на набережной, презентация нового сингла молотков. Пойдём? – предложил Дима, подзывая молоденькую официантку.
« Молотки» – рок-группа местного разлива, выступающая на всех городских мероприятиях и любимая юной частью горожан, не нравилась Диме, но интересовала Антона, поэтому он решил подбодрить раскисшего друга и тот кивнул.
Поел быстро и скоро, друзья сидели в такси, что домчало их до места назначения в считанные минуты. Народа было достаточно, чтобы заполнить небольшую площадь между рекой и парком развлечения. На сцене-трансформере музыканты рвали связки, исполняя свой прошлогодний хит. Презентацию новой песни запланировали в конце всего выступления, чтобы удержать до конца, как можно больше зрителей.
– Смотри, наши девчонки, – сообщил Дима, указывая рукой в сторону кованой ограды. – Подойдём?
– Да ну их, в школе надоели, – отмахнулся Антон.
– Ты точно не в форме. Как девчонки могут надоесть. Антон не реагировал, смотря поверх шевелящейся и орущей толпы. – Эй, друг, – подозрительно намекнул Дима. – Может, ты и правда влюблён в меня, а я ничего не знаю?
– Иди ты, – отмахнулся Антон.
– А что. Смотри, какое у меня милое личико. Дима приложил ладони к щекам и широко улыбнулся.
– Иди к чёрту, извращенец, – улыбнулся Антон и, угождая другу, согласился. – Ладно, идём, – пробасил он, предвкушая неприятную встречу, когда разглядел в кучке девочек – одноклассниц неприятного себе типа.
– Привет любителям убийственного рока, – весело приветствовал всех Дима, отмечая про себя, что к девчонкам затесались и парни и один из них – Олег Безуглов – любитель длинных неухоженных волос и фотографии, косящий под легендарного битла.
Диме и всем, кто знал об омерзительных повадках паскудного папарацци, был неприятен худой длинноногий парень, держащий на рыжей голове творческий беспорядок. История с учителем географии в девятом классе, где Дима оказался главным, но безнравственным героем, расползлась по школе, благодаря видео, что тайно снял Олег. Диме досталось со всех сторон и он едва избежал исключения из школы, а Олега хорошо отдубасили и он притих, подавшись в фанаты длинноволосых музыкантов.
– Мне показалось или это училка? Антон толкнул Диму в бок.
– Кто? Где? – переспросил Дима Антона, подчиняясь направлению его взгляда.
– Дарья Николаевна, позади толпы, – уточнил Антон и посмотрел на друга. – Она?
– Точно. Она интересуется роком? – Изумлённый голос Димы взлетел и тут же перелился в рассудительный всплеск. – Она молодая, но редкий учитель, залетит в сию пучину, – и снова, потёк весёлой волной. – Подойдём?
– Давай, что нам терять.
Пробираясь сквозь визжащую группу подростков, Дима наблюдал за учителем. Дарья Николаевна в джинсах и курточке, совсем не была похожа на учителя. Она смотрела на сцену, двигала головой, следуя ритму и держала весёлое лицо, лицо увлечённой девушки, а не строгого учителя.
– Она совсем не похожа на учителя, – подтвердил мысли Димы Антон.
– Да, она миленькая, – развеселился Дима. Поток орущей толпы кончился и два ученика предстали перед учителем. – Дарья Николаевна, добрый вечер. Не рассчитывали увидеть вас здесь, – обратился Дима.
– Учитель должен знать, чем занимаются ученики. – Ребята заулыбались, но следующая фраза погасила их улыбки. – Вместо того, чтобы делать домашнюю работу.
– Дарья Николаевна, зачем вы сказали это. Вы испортили прекрасное впечатление. Ученики, тоже люди и им надо расслабляться, – высказался Репнин, а Чижевский кивнул, соглашаясь с ним.
– Так расслабляются люди? – огорошила она вопросом.
– Что? Только и смог произнести словоохотливый ученик, а Антон открыл рот. Придя в себя от тупого вопроса учителя, Дима сказал, настраивая игривый тон. – Есть много других, более интересных способов расслабления. Например. – Он нарочно протянул последнее слово, ожидая бесящей реакции.
– Сон? Танцы? Горячительные напитки? Опиум? Секс? – перечислила она и мило улыбнулась. – Что предпочитаете? Пару секунд оба молчали, а после, разлился ликующий голос Димы:
– Это – отпад! Учитель, вы – крутая!
– Крутая? – переспросила она и уставилась в одну точку, словно что-то считывала из пустого пространства, а считав, ответила:
– Я не сильна в подростковом сленге, но полагаю, это – похвала, комплимент, одобрение. Я должна сказать спасибо?
– Не обязательно, – выдавил Антон.
Дарья Николаевна улыбнулась и Дима отвёл взгляд. Секунду назад он думал: Как прикалывается! С ума сойти! Она, вообще – учитель? Но, повернувшись вновь, он нашёл в голове другие мысли: Что, если она уйдёт, сейчас? Что я сделаю, чтобы остановить её?
Коснувшись Димы прохладным взглядом, она заторопилась, выражая спешку быстрым приглаживанием волос и молниеносным застёгиванием куртки.
– Мне пора. До свидания, ученики, – заявила она, повернулась и пошла прочь.
Тронув Антона за плечо – знак – до завтра, Дима побежал за ней, на ходу срывая вязаный шарф с шеи.
Догнал быстро, но шёл рядом и молчал до сумасшедшего перекрёстка, где скопище машин и людей, всегда грозит обернуться неожиданной катастрофой. Стояли молча, пока Дима не обернул её шею своим шарфом. Она не сопротивлялась, но взгляд, так и оставался холодным.
– Я провожу вас. Можно? – спросил он, отодвигая рукой надоедливого мальчишку, лет семи, что вертелся под ногами и с любопытством смотрел на Дарью Николаевну. – Слейся, – шепнул ему Дима. Пацан показал язык и чуть отодвинулся.
– За шарф, спасибо, но больше ничего не надо, – запоздало ответила она. – Я хорошо ориентируюсь, даже в незнакомой местности. У меня хорошая зрительная память. Иди домой, я справлюсь, – отшила она, не заботясь о корректности, так же, как делал он. Прямота, лишь усилила притяжение и он проявил настойчивость:
– Мне надо вам сказать что-то. Это – важно.
– Хорошо, – согласилась она и шагнула на пешеходный переход, по которому мчались машины. Дима придержал её за локоть.
– Красный свет, осторожно.
– Разве? – улыбнулась она и указала взглядом на светофор, где ярко зеленел круглый стеклянный глаз. – Говори, что хотел сказать, – попросила она, не прерывая движения и не смотря на него. Мальчишка, которого он прогнал, шёл впереди них и то и дело оборачивался.
– Я извиняюсь, что был грубым на уроке. Простите. – Она молчала, словно это касалось кого угодно, только не её. Понимая, что камень лежит на месте, Дима решил поднажать. –
И мне кажется. Нет, я чувствую. – Дима волновался. – Да, я чувствую, что влюбился в вас, – выдохнул он.
Дарья Николаевна повернула голову.
– Влюбился? – Переспросила она и странно повела головой.
Светофор зачадил красным светом и лавина машин двинулась с обеих сторон. Мальчик, шагавший впереди, растерялся, остановился и смотрел на приближающийся транспорт широко раскрытыми испуганными глазами. Паниковали и другие пешеходы, слышалась беготня и крики. Дарья Николаевна бросилась к ребёнку, обхватила его и, присев вместе с ним, закрыла его собой. Совсем рядом, перед ними завизжала машина. Лишь на секунду, липкий страх пролился по спине Димы. Он рванулся следом и обхватил их обоих. Внезапно, загорелся зелёный свет. Всё наладилось и испуганный мальчик побежал на другую сторону дороги. « Он что сломался?» – услышал Дима чей-то раздражённый голос. Взяв учителя за руку, он быстро зашагал по полосе. Он пришёл в себя, когда они стояли на тротуаре и не мог понять, чего было в нём больше: страха за учителя или негодования на неё.
– Вы всегда так беспечны? Вы могли пострадать. Представить страшно, что могло бы, случиться, – отчитывал он учителя и, вдруг, голос упал до шёпота. – Я так испугался. Дима сделал шаг и обнял учителя. Она стояла не двигаясь и ничего не предпринимая, но её ровный голос сбил заботливого ученика с толка:
– Ребёнок был в опасности. Я должна была бросить человека? Отпусти меня. – Дима разжал руки и отступил, а она продолжала всё тем же, ледяным тоном. – Разговор окончен. Ты сказал, что хотел сказать. Спасибо, что проводил. Я пойду.
Пока она исчезала из вида в переулке, свернувшем в сторону, он смотрел вслед, не понимая, что произошло и не надеясь на то, что что-то будет.
Такси, летевшее издали, резко притормозило и остановилось прямо возле него. Прежде чем Дима что-то успел понять, водитель открыл дверь и пригласил его в салон.
– Я не вызывал такси, – сообщил Дима. В кармане зазвонил телефон. Рука нырнула, вынула, открыла и глаза расширились. Уже, запоздавшее сообщение гласило, что такси прибыло. – Ничего не понимаю, – произнёс он, но сел в машину, назвал адрес и откинулся в кожаный мрак сиденья.
Рой мыслей прилетел мгновенно, как только он закрыл глаза. Они не жалили, но легонько покусывали. Ещё бы: Он признался в любви учителю! Быстро сосчитав в уме, он выяснил, что признание прозвучало спустя двенадцать часов сорок семь минут и тридцать восемь секунд после знакомства. Неплохой результат эмоционального фейерверка! Но, плохой итог, волнительного, сулящего перемены, дня, подумал он и вдавился в сидение.
Дома, в своей тёплой мягкой постели, Репнину не спалось. Он прокручивал в голове события ушедшего вечера и чем сильнее был круговорот, тем отчётливее он осознавал, что его отвергли. Первого красавца школы игнорировали. Это случилось впервые. Обычно, выходило наоборот и он не находил себе места на широкой кровати и утешая себя тем, что это была не обычная девушка, а особенная девушка. Впервые в своей короткой жизни, он встретил человека, которому был рад без всяких причин и к чертям собачьим, что она оказалась учителем. Он не помнил, когда уснул, просто отключился, шевеля накалёнными извилинами уставшего мозга.
