Вера Колочкова
Папина дочка
Конечно, девчонки на работе выпытали у нее все подробности счастья по капелькам. Так страстно выпытывали, что пришлось рассказать… Как ни крути, а они все же соучастницы, причем самые что ни на есть близкие. И радуются за нее вполне искренне. Только Галина Ивановна почему-то молчит, задумалась… Хотя и ненадолго – и пяти минут не прошло, как обозначила свою задумчивость грустным вздохом:
– Ты не спеши радоваться-то, Люд, не спеши пока… Это, конечно, хорошо, что все так сложилось, это замечательно, да… Но не забывай, что у твоего Саши еще и мамочка есть. Думаешь, она так просто его от себя отпустит, если до тридцати лет не отпустила? Не думаю, не думаю… Так что тебе придется еще и эту крепость завоевать…
– Да нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики! – с большим энтузиазмом возразила ей Света, подмигнув Люде. – Подумаешь, мама! У всех мамы всегда выступают против потенциальных невесток, и что? Вон у меня вторая свекровь уж какой стервой поначалу казалась! А теперь ничего, приняла меня… И Сашина мамаша Люду примет со временем!
– Не скажи, не скажи… – снова вздохнула Галина Ивановна. – Такую маму победить – это тебе не царский дворец штурмом взять, это потруднее будет… Тем более невеста наша старше жениха на восемь лет. Какой маме это понравится?
– Ну, главное, чтобы Саше нравилось! – не сдавалась Света. – Я вообще где-то читала, что такие мужчины, которых мама на привязи долго держит, как раз и выбирают женщин постарше… Подсознательно ищут в женщине повторение материнской заботы…
– Ну да, ну да… А только Люде-то зачем такой расклад нужен? Правда, Люда?
– Мне нужен, Галина Ивановна… Я на любой расклад согласна, лишь бы Саша был рядом.
– Ну что ж, если так… Мое дело предостеречь, а дальше уж сама думай… Когда с мамой-то знакомиться пойдешь?
– Не знаю пока…
– Вот видишь! Твой Саша даже не решается тебя с ней знакомить! Я думаю, боится. Ты поговори с ним на эту тему, подтолкни как-то, что ли. И вообще, опускайся с неба на грешную землю! Любовь любовью, но ведь и жить как-то надо! В реалиях жить… Так что поговори с ним сама…
Люда кивнула, улыбнулась вежливо. Хорошо, что Галину Ивановну телефонный звонок отвлек – немножко начали надоедать ее назойливые наставления. Хотя и права она, по большому счету, надо бы с Сашей действительно поговорить…
Только говорить не пришлось. Потому что Сашина мама позвонила сама; Люда от неожиданности чуть трубку не уронила. И начала разговор очень официально и сухо:
– Здравствуйте, Людмила. Позвольте представиться – я Сашина мама. Зовут меня Елизавета Максимовна. Прошу прощения за столь смелое вторжение в вашу жизнь, но сразу хочу объяснить, откуда у меня ваш номер… Я звонила в отдел кадров, мне его там дали. Ведь номер телефона бухгалтерии не является государственной тайной, правда?
Люда не нашлась, что ответить. Слишком уж голос у потенциальной свекрови был напористым и немного насмешливым. Лишь пролепетала в трубку тихо:
– Да, конечно… Не является…
– Мне бы не хотелось беседовать с вами по рабочему телефону, Людмила. Не могли бы вы со мной встретиться в нерабочее время? Скажем, сегодня в семь в парке Победы? Сможете?
– Да, конечно… Конечно, смогу.
– Вот и замечательно. Надеюсь, вам не надо говорить, что Саша не должен знать о моей просьбе… Иначе я бы вам не звонила, сами понимаете.
– Да, я поняла… Я приду, Елизавета Максимовна.
– Ну, тогда я жду вас в парке у фонтана. Буду сидеть на скамье. Надену шляпку цвета маренго, чтобы вы меня сразу узнали… До встречи, Людмила.
Люда положила трубку. Вся бухгалтерия молча смотрела на нее, исходя ужасом любопытства. Света спросила тихо:
– Это она, Люд? Сашина мама?
– Да… Это она…
– А чего хотела?
– На встречу позвала… Сегодня в семь… Ты не знаешь, случайно, что это за цвет такой – маренго?
– Не… Не знаю…
– И я не знаю… – тихо откликнулась Галина Ивановна. – А зачем тебе?
– Елизавета Максимовна будет в шляпке цвета маренго…
– Фу-ты ну-ты, поди ж ты! – фыркнула Света. – Это она заранее тебя запугать хочет! Вроде того, вишь, какая я недоступная! Маренго у меня, ни больше ни меньше! Погоди, я сейчас к нашей секретарше сбегаю, узнаю, что это за маренго… Она у нас модница, все знает…
Выяснилось, что маренго – это почти черный. Ничего особенного. Если присмотреться, можно темно-синий отлив разглядеть, и все… Света возмущалась от души:
– Нет, нельзя было просто сказать – буду в темной шляпке? Надо обязательно выпендриться – маре-е-енго… Видать, не повезло тебе со свекровкой, Люд! На драной козе не подъедешь!
– Да не пугай, на ней и так лица нет! – остановила ее Галина Ивановна. – Садись лучше, работай! До конца дня надо ведомости по зарплате оформить… А ты, Люда, не бойся ничего, ты тоже себя не на помойке нашла! Хоть и без шляпки маренго…
Ровно в семь Люда стояла у фонтана в парке Победы, оглядывала стоящие кругом скамейки. Елизавету Максимовну она узнала бы в любом случае, даже если бы никакой шляпки на ней не было. Конечно, вон та дама в сером габардиновом пальто, с черной сумочкой, в черных перчатках… Смотрит на нее не отрываясь. Вернее, не смотрит, а откровенно разглядывает. Лицо ничего не выражает, хотя губы поджаты скобкой… Не понравилась, наверное. Проста слишком. Пальтецо скромное, в серую клеточку. На голове шапка мохеровая, синяя с белым ободком. Но как бы то ни было, надо идти, знакомиться…
Еще издалека Люда улыбнулась приветливо, Елизавета Максимовна кивнула снисходительно – подойдите ко мне, мол. Люда подошла, села рядом на скамью:
– Добрый вечер, Елизавета Максимовна…
– Добрый вечер, Людмила. Вот вы какая. Собственно, я вас немного другой представляла…
Люда сглотнула нервно, слегка поежилась. В голосе Елизаветы Максимовны звучало такое разочарование, что не только съежиться захотелось, но и провалиться сквозь землю. А еще надо было что-то отвечать, поддерживать разговор. Но что отвечать-то? Да, я такая, мол? Простая скромная женщина без шляпки, и пальто у меня не габардиновое, а из дешевого драпа в клеточку? Но ведь именно такую меня ваш сын и полюбил…
Да, надо было так и ответить. Но не успела. Потому что Елизавета Максимовна вдруг улыбнулась примирительно, вздохнула, положила на ее руку свою ладонь в перчатке, произнесла быстро:
– Не сердитесь на меня, Люда, не сердитесь! Поймите меня правильно – это я сейчас сама с собой так борюсь… И знаете… Пусть будет как будет! Ладно, что ж! Ведь если мой сын сейчас не женится, он никогда уже не женится… Да, умом я все понимаю, но мой материнский эгоизм свою песню поет. Пусть будет как будет! Вы ведь любите моего сына, правда?
– Да… Очень люблю…
– Ну, вот и замечательно. У вас ведь двое детей, правильно?
– Да… Две дочки. Ириша и Леночка.
– Ну что ж, и это тоже неплохо… Я вижу, что в вас материнская составляющая очень сильная. А Саша, он такой… Он очень в любви нуждается. Нет, не потому, что я его мало люблю… Тут другое… Понимаете, он рос очень болезненным мальчиком, а в двадцатилетнем возрасте перенес очень тяжелую операцию на сердце… Его очень беречь надо, понимаете?
– Да, понимаю, Елизавета Максимовна… Я ведь не знала про операцию…
– Ну конечно! Разве он скажет? Он считает себя вполне здоровым человеком…
– Я буду его беречь, обещаю. Я его очень, очень люблю, Елизавета Максимовна… Обещаю…
– Ну, вот и славно. Со своей стороны я обещаю, что не буду вмешиваться в вашу семейную жизнь. Можете быть во мне уверены. Я не из таких… И еще вот что, Людмила… Я бы очень хотела, чтобы у Саши был свой ребенок… Ну, чтобы вы родили ему… По крайней мере, очень надеюсь, что возраст вам не помешает…
– Не помешает, Елизавета Максимовна. Это уже скоро случится.
– То есть… вы хотите сказать… что вы в положении?!
– Ну да… Именно это я и хочу сказать.
– Людочка, но это же просто замечательно! Это же… Это же просто чудо, какая вы молодец, Людочка! Я знаю, как Саша мечтает о ребенке… И это ничего, что у вас и свои дети есть, Людочка! Саша будет очень хорошо к ним относиться, об этом и не волнуйтесь даже!
– А я и не волнуюсь, Елизавета Максимовна. Все будет хорошо, я знаю.
– Господи, какую новость вы мне сообщили… Я даже разволновалась, а мне ведь нельзя… Мне прилечь бы надо… Я домой пойду, с вашего позволения…
– Давайте я вас провожу, Елизавета Максимовна! – резво подскочила со скамьи Люда.
– Нет-нет, этого не надо… Я сама дойду, это недалеко… И вот еще что, Людочка! Надеюсь, вы понимаете, что наша встреча должна остаться в тайне? Мне бы не хотелось, чтобы Саша думал, будто я в его жизнь вмешиваюсь…
– Да, конечно… Как скажете, что вы. Но давайте я вас все же провожу!
– Нет-нет, я сама… Я пройдусь потихоньку, окончательно приму в себя всю информацию… Всего вам доброго, Людочка! Надеюсь, что скоро встретимся. Я скажу Саше, что в эту субботу приглашаю вас на ужин… Чтоб соблюсти все формальности, так сказать… Всего доброго, Людочка! До встречи!
– Всего доброго, Елизавета Максимовна… До встречи…
На другой день Саша объявил ей торжественно, что мама приглашает их на ужин. Люда лишь улыбнулась, кивнула головой. Саша спросил удивленно, озадаченный таким отсутствием эмоций:
– Ты что, не волнуешься? Ты вроде так переживала, как знакомство с мамой пройдет…
– Почему не волнуюсь? Волнуюсь, конечно! Просто я думаю, какое платье надеть… Синее шелковое в горошек или бирюзовое кримпленовое? А может, костюм джерси, который я на работу ношу? А еще у меня есть белая блузка с кружевами, можно с черной юбкой…
– Да оденься как хочешь. Разве это важно? Я вот о другом думаю: как маме трудно одной будет, без меня… Для нее ведь это своего рода подвиг – остаться одной…
– Но ведь все матери когда-то остаются в этом смысле без сыновей, Саш…
– Да, конечно. Ты права. Ничего, она привыкнет. Поживет одна и привыкнет…
– Тогда… Может, ты ко мне уже переедешь, Саш? Чего тянуть? Потом, позже, в загс сходим… А можем и не ходить. Мне не принципиально. Я же понимаю, какая у нас разница в возрасте…
– Прекрати, Люд! Никогда мне не говори больше про эту разницу, договорились? А в загс мы обязательно сходим, да. У нас будет настоящая семья, дружная и счастливая. Так что я могу хоть завтра к тебе переехать, как скажешь!
– Нет, завтра не надо… Впереди выходные, и я как-то девчонок должна подготовить… Они ведь и не знают про тебя ничего! А с понедельника начнем новую жизнь, семейную и счастливую… Конечно, я неправильно сделала, что девчонкам про тебя не рассказывала. Что ж, буду за выходные наверстывать…
Как это легко сказать: «буду наверстывать». Попробуй наверстай за одни выходные… Вон какими Леночка глазами любопытными смотрит, и столько там вопросов невысказанных…
– А какой он, мам? Добрый? Он будет со мной играть? А из садика меня забирать будет? Можно я всем скажу, что это мой папа? А то у всех ребят папы есть, а у меня будто никогда и не было…
– У тебя был папа, Лена. Я же тебе рассказывала. Ты просто не помнишь его, ты маленькая совсем была, – задумчиво проговорила Ириша, отодвигая пустую чашку с чаем. Потом глянула на мать серьезными карими глазами, проговорила тихо: – Чем сегодня займемся, мам? Надо ведь приготовиться как-то… Когда, ты говоришь, здесь этот… твой муж появится?
– Завтра, Ириш.
– Уже завтра?
– Ну да… А чего тянуть? И знаете, девчонки, что мы сейчас сделаем? Давайте-ка мы с вами генеральную уборку затеем! Чтобы все чистотой блестело! Все-таки такое событие у нас, не каждый день мама замуж выходит, правда?
* * *
После регистрации собрались дома, по-семейному. Приехала Людина мама из Каменки, привезла деревенских продуктов: сало, сметану, солений всяких. За столом эти продукты пошли на ура, и даже Елизавета Максимовна позволила себе снисходительно удивиться:
– Разве это сметана? Надо же… А я думала, это масло… А огурчики у вас, Зинаида Матвеевна, просто прелесть… Даже вкуснее корнишонов, честное слово!
Мама потом на кухне выговаривала Люде, поджав губы:
– Господи, Людка, и где ты их откопала только? Что мамаша, что сынок… Они что, нормально разговаривать не умеют? Корнеплоды эта сватья новоявленная приплела… Это ж огурцы, а никакие не корнеплоды!
– Корнишоны, мам… Это так маленькие огурчики называют…
– Ну так все равно ж – огурцы! Как их ни назови! Просто она себя хочет перед нами показать, вот и умничает… А этот твой? Новый мужик? Даже водки не пьет… Тянет винцо, как барышня…
– Ему нельзя водку, мам. У него сердце больное.
– Господи, час от часу не легче! И зачем он тебе сдался – с больным сердцем? Да уж… Хочешь не хочешь, а вспомнишь твоего Ивана покойного… И здоров был как бык, и выпить был горазд… А этот?… Такой хлипкий, того и гляди переломится… Да еще и на все готовое пришел… Как хоть он зарабатывает, никак, поди?
– Хорошо он зарабатывает, мам. Он у нас на предприятии технологом работает.
– А… Образованный, значит… Это хорошо. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок… А мамаше его ты сразу не поддавайся, поняла? Ишь, смотрит на нас, как солдат на вошь… Сплавила сыночка на все готовенькое и смотрит! Глаза бы мои на все это хозяйство не глядели… И ты тоже хороша, Людка! Нет чтобы с матерью посоветоваться, прежде чем мужика в дом привести! Погоди, погоди… Вот опомнишься, да поздно будет… Присосется он к твоей жилплощади, как подлый клещ… Потом захочешь выгнать, да и не выгонишь! Знаю я таких, шибко интеллигентных… На словах-то у них одно, а как чужое хапнуть понадобится, сразу вместо слов коготки выставляют! Погоди, погоди, наплачешься с ним еще, вспомнишь, что мать говорила… Еще и ребенка тебе заделает, погоди…
– Уже, мам. И я очень этому рада, так что давай без дальнейших комментариев, хорошо?
– Ахти! Это чему ж ты рада, дурочка? Сама себе яму роешь – и рада?
– Ну все, мам, все… Давай уже горячее гостям понесем… Сейчас твоя свининка домашняя опять на ура пойдет! И вообще, спасибо тебе, мам… Так с продуктами помогла… В магазинах сейчас так плохо с продуктами стало – ужас…
Елизавета Максимовна обозвала запеченную свинину «прелестнейшей буженинкой», чем снова рассердила маму. Люда послала ей через стол умоляющий взгляд – пожалуйста, мам… Потерпи…
Наконец свадебный ужин подошел к концу. Елизавета Максимовна вежливо распрощалась, ушла. Саша пошел провожать ее до такси. Люда постелила маме в девчачьей комнате, завязала на спине тесемки фартука, встала к раковине – посуду мыть, но вернувшийся Саша решил все по-другому, скомандовав с улыбкой:
– Девчонки! Ириша, Леночка! Мама устала, давайте ее освободим, пусть идет отдыхать! А мы с вами обязанности распределим… Вы таскаете на кухню посуду со стола, а я встаю к мойке. Вместе мы быстро справимся, правда?
Что-то было в его голосе – дружески обаятельное. Вон как девчонки принялись за работу – с энтузиазмом. Люда смотрела на их суету, лежа на диване, улыбалась счастливо. Все-таки какой Саша молодец… Так легко вписался в семью, будто жил с ними всегда… И как хорошо знать, что о тебе заботятся… Что любят… Господи, за что, за что ей такое счастье? Завтра утром мама уедет, и начнется настоящая семейная жизнь…
Да, она была очень счастлива тогда… Единственное, что омрачало ощущение полного счастья, – это токсикоз. Всю ее измучил, проклятый. Но все равно приятно было видеть, как Саша за нее переживает… Как заботливо ставит на прикроватную тумбочку графин с лимонной водой. Как склоняется, ласково гладит ее по голове:
– Как ты? Лучше немного? Налить воды? Я два лимона туда выжал и немного сахару добавил… Очень уж кисло получилось…
– Да нормально, Саш… Ты посиди со мной, мне и легче будет.
– Я посижу, Люд. Только чуть позже, ладно? Там Ирише с математикой надо помочь… Знаешь, я думаю, с ней больше заниматься надо, девочка очень способная, все на лету схватывает.
– Да, Саш, занимайся… Когда ты ей объясняешь, она сразу все понимает… А я так не могу. У меня, наверное, педагогических способностей нет. А Леночка вам не мешает заниматься?
– Нет. Сидит рисует.
– Да… Воспитательница в садике говорила, у нее способности к рисованию…
– Кстати, о садике, Люд. Я сам по утрам Леночку в сад водить буду. И Иришу в школу сам соберу, и завтрак приготовлю. А ты поспишь лишних полчасика, тебе полезно.
– Какой ты… Прям золото, а не муж. Обо мне давно так никто не заботился. Да что там говорить – никто никогда не заботился… Я так счастлива, Саш, если бы ты знал…
– Дядь Са-а-а-аш! – послышался из коридора тягучий голосок Ириши. – У меня опять с ответом не сходится, дядь Са-а-аш…
– Ну все, иди, иди! – заторопила его Люда. – Успеем еще поговорить…
На каникулы Люда отправила Иришу к маме в деревню, а Леночка ехать наотрез отказалась. Люда хотела настоять, но Саша ее остановил:
– Не надо, Люд… Не хочет, пусть не едет. Я даже с тобой секретом одним поделюсь, только ты меня не выдавай… Леночка сама просила, чтобы я за нее заступился. Ну не хочет она в деревню, и все тут! Не надо приказывать ребенку… Тем более ты ж скоро в декретный отпуск пойдешь, и Леночку можно будет не водить в садик… А пока я сам ее водить буду…
Так они однажды утром и шли до садика не торопясь. Утро было солнечным, день обещал быть жарким. Леночка щурилась, прикрывала глазки от солнца ладошкой. Потом вдруг выпалила, дернув Сашу за руку:
– Дядь Саш! А ты больше мне в папы подходишь, чем Ирке! Вот!
– Это почему же? – опешил слегка Саша.
– Ну, потому… Больше подходишь, и все!
– Это ты сама так решила, да?
– Нет… Я просто слышала, как взрослые тетеньки на скамейке у подъезда разговаривали. Я сзади подошла, они меня не видели… Они про тебя говорили… И про Ирку…
– Подслушивала, стало быть? Но ведь подслушивать нехорошо, Леночка…
– Да я знаю, что нехорошо! Но если уж слышно, что говорят… Ты бы сам не стал подслушивать, что ли?
– Не стал бы.
– Честное слово?
– Честное слово. Зачем я буду подслушивать, что чужие тетеньки обо мне говорят? Мало ли, что им в голову взбредет…
– А они говорили, что ты мне больше в папы подходишь, вот! – упорно гнула свое Леночка. – Потому что я маленькая, а Ирка уже большая, чтобы для тебя дочкой быть! И еще они сказали, что у нашей мамы ума не хватает… Что будто бы это плохо… Ну, что Ирка не может быть тебе дочкой…
– Глупости они говорят, Леночка. А мама наша очень умная, и семья у нас хорошая, правда?
– Правда, правда… А тогда почему они так говорят?
– Не знаю… Завидуют, наверное. Когда у кого-то все хорошо, это многим не нравится… У нас ведь все хорошо, правда?
– Правда, правда… Только я знаю, что Ирка тебя стесняется, вот. Раньше она могла в одних трусиках по квартире ходить, а теперь боится, что ты ее увидишь! Я ей говорю – ты чего, совсем глупая? Трудно тебе халатик надеть, что ли? Дядя Саша ведь тоже в трусиках по квартире не ходит, правда? А она только отмахивается… Ты уж, дядя Саша, не ходи в трусиках по квартире, чтобы Ирка не стеснялась, хорошо? Хотя ты и так никогда не ходишь…
– Да, я учту. Ну, мы уже пришли… Сегодня я тебя заберу, договорились?
– Ага… Пока, дядь Саш!
– Пока, Леночка…
Вечером Саша рассказал Люде, какой у него состоялся диалог с Леночкой. Люда только рассмеялась тихо:
– Вот ведь какая растет, а? Все примечает, обо всем свои выводы делает… И поучать любит, как надо. С таким шпионом в семье не пропадешь… А с Иришей я сама поговорю, Саш. У нее сейчас возраст такой… Она всех дичится… Ой… Ой… Ой, не могу…
Люда побледнела, обмякла вся, схватившись рукой за горло. Саша спросил испуганно:
– Что, Людочка, что? Плохо тебе, да?
– Да ничего… Просто голова закружилась, и опять тошнота к горлу подступила… Нормальное состояние в моем положении…
– Я сейчас воды тебе принесу, Люд!
– Да не надо. Проходит уже. Да я и привыкать начала… Если уж без токсикоза не обойтись, надо как-то и с ним жить… Я уж все это дело наперед знаю. И с Иришей когда ходила, так было, и с Леночкой…
– Значит, девочка будет, да? – осторожно спросил Саша.
– Да, скорее всего… А ты, наверное, о сыне мечтаешь, Саш?
– Нет, Люд. Может, тебе это покажется странным, но я дочку хочу. Знаешь, она мне даже иногда снится… Я так четко ее вижу… И что-то происходит со мной во сне, сам не понимаю… Будто я теплым светом наполняюсь, и такое счастье внутри, такое счастье… Нет, я рассказать не могу, этого не расскажешь. Я и сам не знаю, что это.
– Это любовь, Саш… Ты будешь ее очень любить, когда она родится. Очень будешь любить…
– А как мы ее назовем, Люд?
– Не знаю… А как бы тебе хотелось?
– Давай Танечкой. Хорошее имя. Танечка. Танюша. Таточка…
– Ну хорошо, пусть будет Танечка… Да, мне нравится – Танечка. А Таточка еще лучше звучит… Особенно когда ты произносишь! Столько в твоем голосе нежности – Таточка…
* * *
В конце августа Таточка появилась на свет. Сами роды прошли вполне благополучно, хотя последние два месяца дались Люде ой как нелегко… Не молоденькая ведь уже, как ее назвали врачи в роддоме – старородящая. Обидно звучит, конечно. Хотя и не до обид было, быть бы живу…
Саша встречал их с Таточкой из роддома торжественно: с цветами, с конфетами, с огромной гроздью надувных шаров. Насчет шаров – это девчонки постарались. А когда увидели мать на крыльце роддома со свертком в руках, такой радостный визг устроили, что Люде пришлось даже рассердиться – малышку же испугать можно…
Она навсегда запомнила этот момент – как Саша взял из ее рук Таточку. Как отогнул край кружевного покрывальца, глянул в лицо. Как нервно дернулся кадык на его худой шее, как застыл изваянием и будто дышать перестал…
Долго так стоял. Ничего не слышал, не видел. Только он и Таточка. И все. И будто никого больше рядом нет.
Она была очень счастлива в этот момент. И горда собой. Если б знать, чем обернется в дальнейшем это счастье… Если б знать…
Поначалу тоже все было замечательно – так Люде казалось. Принесли домой Таточку, начались обычные семейные будни: суетливые, заполошные от постоянного недосыпа, с развешанными повсюду пеленками и звоном погремушек над Таточкиной кроваткой. Саша взял на работе отпуск и все четыре недели был дома, практически не выпуская дочку из рук. Сам купал, сам пеленал, сам укачивал на руках. Люда ворчала слегка – чего ты ее к рукам приучаешь, Саш… Потом, когда на работу выйдешь, она ж на мне отыграется! Ничего ведь сделать не даст… Ни обед приготовить, ни постирать… Не держи ее на руках долго, не приучай!
Он только улыбался, смотрел удивленно, будто и не слышал, что она говорила. И казалось, с сожалением передавал ей Таточку в руки, когда приходило время кормить… Еще и сидел рядом, и смотрел, как Таточка сосет жадно. Слава богу, молока у нее хватало. Но Саша все равно потом беспокоился – не осталась ли доченька голодной, не дай бог… И опять ходил с ней туда-сюда, как маятник. Укачивал. Будто она и сама бы заснуть не могла… Потом, уже спящую, укладывал в кроватку. И долго сидел рядом, смотрел, насмотреться не мог.
Отпуск пробежал быстро, в конце сентября Саша вышел на работу. Как Люда и предсказывала, начались мучения: Таточка ни за что не соглашалась лежать в кроватке одна! Да и не только в кроватке… Людиных рук она тоже особо признавать не желала. Как только Саша уходил на работу, сразу начинала плакать…
Да что там говорить – вся семейная жизнь пошла кувырком. Люда не успевала с обедом, а девчонки приходили из школы голодные. Кормила их кое-как, сажала за уроки. Но какие могут быть уроки, если Таточка все время кричит?
Но приходил с работы Саша, и все налаживалось. Хотя нельзя сказать, что Саша приходил. Он прибегал запыхавшись. Быстро мыл руки в ванной, брал Таточку на руки. И та сразу замолкала, глядела на него круглыми глазками, будто сердилась слегка – чего ж ты, папочка, так надолго меня оставил… Саша склонялся над ней, бормотал что-то в ушко, и Таточка радостно дрыгала ножками, шлепала ладошками по Сашиным губам, принималась гулить, будто отвечала ему что-то на младенческом языке…
А Люда за это время делала то, что не успевала за день. И снова ворчала на Сашу – приучил-таки ее к рукам, не надо было этого делать…
Сначала с любовью ворчала. Потому что не каждого мужа и отца в таком деле обвинишь, правда? Это ж только посмотреть, какие отец к своей дочке нежные чувства испытывает… Посмотреть да умилиться про себя и сплюнуть потихоньку через левое плечо – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить…
А потом она ворчать перестала. Почувствовала вдруг – что-то идет не так. Перебор какой-то в умильных чувствах получается. Напрягает. И даже что-то вроде раздражения внутри растет… Ну вот чего, чего он ребенка весь вечер на руках держит? Других дел у него, что ли, нет? Вон Ириша подошла, попросила помочь задачку по геометрии решить, а он – ноль внимания… И Леночке не разрешил над Таточкой погремушками побренчать – вдруг она испугается… А чтобы в магазин сходить – вообще его не допросишься! В магазин – это только с Таточкой в коляске! Да на улице дождь осенний стеной стоит – какие могут быть прогулки с колясками? Ну как тут не начать раздражаться, скажите?
Конечно, она уговаривала себя быть спокойной, как раньше. Призывала свое счастье обратно. Нельзя ведь злиться – счастье не любит этого. Ведь все хорошо, по большому счету… Отец любит свою дочку, души в ней не чает… Что в этом плохого-то? Ее ведь Елизавета Максимовна предупреждала, что Саша мечтает о дочке, вот его мечты и исполнились! Счастлив человек, за него же порадоваться надо! А она все чем-то недовольна… Нет, нельзя так. Все хорошо у них, все отлично, все просто замечательно, да…
А потом она уговаривать себя перестала. Уже ясно стало, что счастье сбилось с дороги, свернуло не туда. Или видоизменилось как-то… Так видоизменилось, что узнать нельзя. Будто нет у нее больше мужа, а просто присутствует где-то рядом отец ее ребенка, и все. И к ней этот отец уже никакого отношения не имеет.
Нехорошо было на душе. Неуютно. Даже плакать принималась от непонимания и бессилия. И ведь не посоветуешься ни с кем, потому что и не объяснить толком, что она чувствует… Вон и Нинка только пожала плечами, когда она попыталась ей душу раскрыть…
– Дура ты, Людка, вот что я тебе скажу! Зажравшаяся от счастья дура! Да тебе ж любая замужняя баба позавидует, ей-богу! Да чтобы муж так со своим ребенком носился, где ты такое видела вообще? Ты посмотри, посмотри, как у других! Придет с работы, усядется с пивом на диване, и никаким младенческим криком его не проймешь… Еще и рассердится – иди, мол, успокой ребенка! Я, понимаешь ли, на работе устал, мне отдохнуть надо, а тут пеленки да детский крик… Сама-то не работаешь, так хоть мужику обеспечь достойный домашний отдых… Да все они такие, Люд, все такие! А твой Саша не такой, и радуйся! На диване не сидит, пива не пьет, ребенка любит! Вот я тебе расскажу, как мне Маша из третьего подъезда намедни жаловалась на своего мужа толстопузого… Это ж убийство, а не счастливая семейная жизнь!
Нинка так распалялась в живописаниях обыденного семейного бытия, что Люда только смеялась, и казалось, что все ее опасения и впрямь смешны и нелепы… А потом приходил Саша с работы, нежно забирал из ее рук Таточку и уходил с ней в спальню – подальше от всех, и даже дверь закрывал… Словно не хотел впускать ее с дочками в свой мир. То бишь в его с Таточкой мир. И опять было до слез обидно… Они что ему, совсем чужие?
– Да ты просто ревнуешь, мать… – снова выносила свой вердикт Нинка, глядя на Люду насмешливо, даже слегка презрительно. – Ну сама подумай, куда тебя несет, а? Ревнуешь своего мужа к родной дочери… Чуешь, чем ситуация пахнет, а? Как бы сказал Колька, мой бывший муж, Фрейд на пару с Юнгом курят в сторонке… И не спрашивай меня, кто это такие, ладно? Я и сама толком не знаю. Просто он так всегда говорил, когда видел, что тараканы в башке у человека зашкаливают…
– Нет у меня никаких тараканов в голове. Просто я вижу, что происходит. Будто меж нами стена растет, понимаешь? Будто баррикада какая… С одной стороны баррикады – я с дочками, с другой – Саша с Таточкой. Теперь я понимаю, почему он так хотел дочку… Так о ней мечтал…
– И почему же? Чтобы баррикаду построить, что ли? Да не говори глупостей, Людка! Слушать противно, ей-богу! И вообще… Мне бы твои заботы и беды… Я бы так счастлива была…
Нинка принималась плакать, и Люда уже не рада была, что затеяла с ней подобные разговоры. И в самом деле, чего ж она… Да разве с Нинкой такие темы обсуждать? Ее-то сынок Володька так домой и не вернулся из Афганистана… Пропал без вести, сгинул где-то в горах… А может, в плен попал, мается теперь на чужбине… А она к ней с такими глупостями лезет, совсем уже голову потеряла!
– Прости, Нин… Прости, я больше не буду… Хочешь, домашнего вина налью? Мне мама недавно привезла… Такое вино вкусное, сама бы выпила, да нельзя, пока грудью кормлю…
– А давай. Налей полстаканчика. Выпью за твое семейное счастье, Людка. Если уж своего никакого нету…
– Ты в военкомате давно была, Нин?
– Да все время туда наведываюсь… Они там все меня уже в лицо знают. Тычут мне бумаги какие-то… Вот, мол, ответ на запрос, посмотрите… Не знают о вашем сыне ничего, пропал без вести… И ведь никому никуда не пожалуешься, Люд! Везде они морды твердокаменные, глаза холодные! Бубнят что-то про исполнение интернационального долга, и все. А мне-то что с того интернационального долга? Мне бы сына вернули – хоть каким… А они все бубнят, бубнят… Сволочи…
– Ну все, Нин, не плачь, не надо… Давай еще вина налью?
– Давай… Вот сопьюсь с горя и помру в своей квартире одна… Так жить невыносимо – совсем одной, Люд… Давай хоть за твое счастье выпью, что ли…
Больше Люда ни о чем таком с Нинкой не советовалась. Думала, думала и решила поговорить с Сашей. Открыть ему глаза на происходящее. Может, он просто не видит, не замечает ничего, что в семье происходит? Совсем ослеп от любви к дочери?
Но разговора не получилось. Потому что Саша молчал, смотрел на нее удивленно и грустно. Ей показалось, что взгляд его был даже слегка затравленным, будто его к стенке приперли и нет возможности выбраться на свободу. А ее несло и несло! Обиды текли, облеченные в торопливый слезливый говорок, и не было никаких сил остановиться…
– Да ты вообще перестал меня замечать, Саш! Будто я не жена тебе, а приходящая нянька для Таточки! Девчонок также будто не замечаешь, уж они и так к тебе подходят, и сяк… Им ведь это обидно! Нет, я понимаю, конечно, что ты им не родной отец… Но тогда надо было сразу такие акценты ставить, никто ведь тебя не неволил… Ты же их сам к себе расположил, сам приблизил… А теперь что получается? Родная дочь родилась, и мы побоку? Ну что, что ты молчишь? Ответить нечего, да?
Саша снова глянул на нее с удивленным отчаянием, проговорил тихо:
– Ну что ты говоришь, Люд… Перестань… Все у нас хорошо, не придумывай… Просто я на работе очень устаю, у нас же вечный аврал, ты знаешь…
