Вера Капьянидзе
Река времен. Портной
Но сидеть без дела Нюся не привыкла. Пообвыкнув с полгодика, из газет она узнала про курсы французской кухни. С разрешения батюшки стала посещать их. Это были не просто кулинарные курсы. Попутно там обучали и правилам хорошего тона, культурным манерам. Там же, на этих курсах у Нюси завелись новые знакомства с городскими барышнями и дамами. Люди это были все достойные, культурные, с положением, не последние в Екатеринодаре.
Постепенно однообразная рутинная жизнь начинала обрастать своими устоями, семейными обычаями. Большой радостью было, когда в гости к ним наведывался дядя Николай с домочадцами, или они с Андреем Нилычем ходили к ним. Но это бывало не так часто, как хотелось бы Нюсе. В основном по престольным праздникам. Но самой большой радостью для Нюси стали поездки домой. И хоть такие поездки тоже были не частыми – батюшка Феофил отпускал ее только на дни рождения родственников, да и то ненадолго – дня на два, три. Но ради этих поездок можно было со многим смириться.
Там, в Романовском она чувствовала себя вольной птицей. Летом они ходили купаться с Настей и подружками на Кубань. Ходила в гости к подругам, к родственникам. Только на посиделки, где собирались девчата и парни, дорога ей теперь была заказана. Ходила Настя, а после они ночи напролет разговаривали. Та по просьбе Нюси по нескольку раз пересказывала все новости и про гимназию, и про все, что произошло без нее на хуторе. Нюся боялась признаться даже самой себе, но более всего ее интересовало, конечно, все, что было связано с Матвеем.
– Ой, а Матвей твой… – бесцеремонно начинала Настя.
– С чего это он вдруг моим стал? – строго обрывала ее Нюся.
– Ну, ладно, ладно, не твой, – соглашалась Настя и обиженно замолкала.
– Ну, и чего там Матвей? – не выдерживала Нюся.
– Ой, девчата говорят, такой зловредный стал!
– С чего бы это?
– Девчата гутарят, что это из-за тебя. Обозлился на весь белый свет. Тут как-то его Дуняшка Носова на кадриль пригласила, так он ее так отбрил, так отбрил!
– Как? – заинтересовалась Нюся.
– Иди ты, говорит! И отвернулся. Дуняшка по сей день на гулянки не ходит. А девчата все на тебя злятся. Гутарят, жених такой видный, а из-за тебя ни на одну даже не смотрит.
– А я-то тут при чем? Он уж про меня и думать, поди, забыл. Год уж скоро…
А у самой млело и трепетало сердечко от радостного сознания, что видать не забывает ее дрУжка. Самого Матвея за все время после свадьбы Нюся не видела ни разу. Как-то так получалось, что за все это время не пересеклись их пути-дорожки. Да и то сказать, Нюся редко ходила по хутору одна: к родственникам с Анной, к подружкам – Настя обязательно увяжется. Кто знает, а может, и сам Матвей избегал встречи.
Весной 1912 года Барабашевы похоронили Ванятку. Отпевать его приехал батюшка Феофил. На следующий день после похорон он уехал в Екатеринодар, оставив Нюсю до девятого дня.
В эти дни случилось так, что Нюся возвращалась вечером одна от двоюродной тетки Алены – сестры отца, жившей через два дома от них. В воздухе духмяно и опьяняюще пахло черемухой, стрекотали цикады. От реки тянуло дымом от костра, доносились звуки гармошки, невнятный гомон и девичий смех. Молодежь гуляла на берегу Кубани. «Хорошо-то как. Васятка Маслов играет», – с грустной улыбкой подумала Нюся, представив, как он, распушив белобрысый чуб, растягивает меха и топочет ногами в такт музыки, словно сам пляшет. Неожиданно ее мысли прервал какой-то приглушенный звук, словно кто-то рассыпал дрова. И правда, из-за кучи не колотых чурок в соседнем дворе появилась неясная тень.
– Кто тут? – испуганно вскрикнула Нюся.
– Не пужайся, свои.
У Нюси при звуках этого голоса все оборвалось внутри то ли от страха, то ли от долгого ожидания этой встречи, то ли от нечаянной радости.
– Ну, здравствуй, монашка! – с издевкой ухмыльнулся подошедший Матвей.
Было темно, но Нюся словно наяву увидела эту его ухмылку, знакомую до дрожи.
– Я постриг не принимала! – с вызовом ответила она.
– Да-а? – вроде как удивился Матвей. – А с чего же это ты ходишь замотанная вся в черное?
– Ай не знаешь, что мы Ванятку третьего дни схоронили? Чего надо-то?
– А вот все спросить тебя хочу, за что же ты со мной так поступила?
Нюся ничего не ответила.
– Молчишь, монашка? Али сладкой жизни захотелось?
Нюся молчала.
– Тогда другое скажи мне. Так ли твой поп тебя милует?
Он неожиданно схватил Нюсю в охапку и страстно до боли приник к ее губам. А рука, сильная и властная, уже бесстыдно мяла ее напружинившуюся грудь. Нюся сначала пыталась отбиться от Матвея, но от него так сладко пахло потом, табаком и еще чем-то особым – родным и незабываемым, что тело против ее воли, предательски обмякло, и уже не то чтобы, сопротивлялось, а напротив, тянулось к этой грубой и такой запретной ласке. И долгие годы после, лежа в постели рядом с батюшкой, пропахшим ладаном и свечным нагаром, Нюся вспоминала этот запах Матвея и все думала и думала: «Зачем я это сделала? Правда, что ли сладкой жизни захотелось?». Но так никогда и смогла найти ответа на этот вопрос.
Неизвестно, чем бы закончилась эта нечаянная для Нюси встреча, но тут скрипнула дверь их дома, и с крыльца с заливистым лаем в их сторону кинулся Рыжко. Вслед за собакой вышел и Петр. Матвей тут же скрылся во тьме, а Рыжко, чуть не сбив Нюсю с ног, с громким лаем помчался за ним.
– Кто там? – крикнул в темноту Петр.
– Я это, тятя! – на ходу поправляя сбившийся платок, поспешила домой Нюся.
– Куды это его понесло? – удивился Петр.
– Да, поди, сучку какую учуял, – как можно спокойнее ответила Нюся и боком мимо отца проскользнула в дом.
Петр еще задержался немного на улице, безуспешно позвал Рыжка, и вернулся в дом. Он долго исподлобья смотрел на Нюсю, на ее раскрасневшееся лицо, на начавший чернеть уголок губы, потом, насупившись, непонятно к чему вдруг сказал:
– Ребятенка тебе надоть завести.
– Ты к чему это, тятя?
– А к тому, чтобы вся дурь из башки вылетела.
– Вы чего там? – подала слабый голос из спальни Анна.
После похорон Ванятки она совсем сдала. Корила себя, что ребенок был нежеланный, за то Бог его и прибрал. Петр, как мог, жалел ее, старался ничем не тревожить.
– Да вон Рыжко куда-то сорвался.
– Так, наверное, Настю побег искать. Он же за ей как привязанный бегает. Никак на гулянку усвистала, бесстыдница.
– Да дома я, – возмутилась Настя, выходя из закута за печкой. – Какие гулянки, Ванятку схоронили…Сижу, вон читаю.
– Я ж говорю, за сучкой какой сорвался, – покраснела Нюся.
– Ну, ну, – хмыкнул отец. – Значить, за сучкой…
На девять дней приехал отец Феофил. Нюся, словно между прочим, попросила отца:
– Тятя, а можно я еще у вас погощу? Вон и за мамой пригляжу, а то, смотрю, худо ей совсем.
Петр хитро прищурил глаз:
– Так ведь я теперь тебе не хозяин. Только мой тебе совет, дочка: не оставляй мужика одного. Гляди, простынет семейная постель, да так, что и не отогреешь опосля. А Андрей, хоть он и батюшка, а все же мужик. И про деток подумай. Не дело это: осенью-то два года будет, как живете, а дите не прижили. С того всякое баловство и начинается.
Вопрос с детьми волновал и Андрея Нилыча. С детства мечтал он о большой семье, какая была у него. Отец его, тоже священник, имел небольшой приход в селе под Нижним Новгородом. Когда восемь детей садились за стол, в избе было не протолкнуться. Но жили, хоть и не богато, но дружно. Трое сыновей пошли по стопам отца, а пять дочерей выдали замуж. Не все из них стали матушками, как хотелось отцу, но у всех кроме Андрея были большие семьи. Один Андрей, хоть и добился по богослужению самых больших успехов из сыновей, да вот только с детьми что-то никак не ладилось. А уж как хотелось Андрею, чтобы не меньше пяти ребятишек бегали по дому. Он уже и Бога молил, и молебны служил беспрестанно. Даже в Дивеевскую женскую обитель на могилку Серафима Саровского свозил Нюсю, когда ездили к нему на родину. Ничего не помогало, а время поджимало. Уже тридцать шестой год шел Андрею Нилычу.
Отчаявшись, решил батюшка Феофил уповать не только на Божью милость. Пригласил врача, самого дорого в Екатеринодаре. Врач осмотрел Нюсю, не нашел никаких отклонений в здоровье и посоветовал свезти ее к морю. Лучше всего в Ялту. Воздух морской там особенный, лечебный, а заодно смена обстановки и климата тоже может благотворно повлиять на укрепление организма. А самое главное, конечно, временный перерыв в семейных отношениях может послужить хорошим толчком к деторождению.
На следующий год и решили поехать в Ялту.
– Андрей Нилыч, я хотела бы взять с собой маму, – попросила Нюся. – Что-то она совсем сдала после смерти Ванечки.
Анна действительно за этот год совсем сдала. Словно оборвалась ниточка, за которую материнским инстинктом она цеплялась из последних сил, стараясь поднять своего младшенького. А когда его не стало, кончились и эти силы. Как-то разом она превратилась в сухонькую немощную старуху, на которую больно было смотреть.
– Обязательно, матушка. Я даже сам хотел просить об этом, потому как не пристало Вам находиться одной в таком месте. А я не смогу надолго оставить приход без догляда. Как-то не доверяю я своему дьяку. Вороватый, подлец. Так что обустрою Вас, и назад. Дней за пять, думаю, обернусь.
По совету бывалых курортников для начала в гостинице средней руки сняли два номера, чтобы потом, без спешки отыскать для аренды нормальное жилье. Первое же посещение ресторана, куда отправились ужинать, привело батюшку Феофила в гнев. И было отчего! Это был кафешантан – ресторан с открытой сценой, на которой полуголые девицы бесстыдно задирали ноги перед публикой, демонстрируя нижнее белье:
– Настоящий вертеп! – отворачиваясь от сцены, возмущался он. – Нет, моей жене не место среди этих блудниц!
На следующее же утро, проводив женщин на набережную дышать морским воздухом, отец Феофил отправился на поиски жилища, более соответствующего для его супруги и тещи, а заодно и более благопристойное место, где можно было спокойно питаться.
Был самый разгар курортного сезона, и отыскать приличное сдающееся внаем жилище было сложно. Но удача все же улыбнулась Андрею Нилычу. В доме № 5 в Лавровом переулке ему предложили снять в аренду квартиру из трех комнат с террасой на втором этаже, с возможностью ее купли в дальнейшем. Правда, и по постройке дома, и по месту расположения района, квартира больше соответствовала мещанскому сословию: низкие потолки, небольшие подслеповатые окна, деревянные полы вместо паркета, отсутствие ванной комнаты.
Обедневшая и овдовевшая в ходе войны хозяйка распродавала квартиры в небольшом доходном доме, чтобы уехать к родственникам на Урал. Район был далеко не респектабельный – окраина города, где среди скученных построек занятых рабочим людом: поденщицами, прачками, ремесленниками изредка встречались небольшие двухэтажные дома, подобно тому, что нашел Андрей Нилыч, хозяева которых в основном и жили тем, что сдавали квартиры внаем не очень состоятельным отдыхающим на курортный сезон. Но из-за войны приток подобной категории отдыхающих резко сократился, да и дом находился далековато от моря – километра два. Зато переулок был тихий, без питейных и увеселительных заведений, все дома надежно обнесены заборами, что весьма радовало Андрея Нилыча. Здесь, вдали от мирских соблазнов, он мог быть вполне спокоен за безопасность своей матушки в его отсутствие.
Андрей Нилыч, поинтересовавшись стоимостью продаваемой квартиры, сопоставил расходы за аренду, сезонный сбор2, и решил, что будет намного выгоднее сразу купить эту квартиру, чтобы в дальнейшем не иметь никаких проблем с наймом жилья. И это было куда как спокойнее, чем оставлять матушку в непотребной гостинице. Радовало Андрея Нилыча и то, что совсем недалеко от дома находился храм Святой Марии, куда матушка в любое время могла сходить отдохнуть душой. А с бытовыми неудобствами, в конце концов, месяц-другой можно и смириться.
– Это, матушка, мой скромный подарок. Будет Вам вместо дачи, – словно извиняясь за скудость квартиры, объяснил батюшка Нюсе. – Чтобы Вы могли в любое время без проблем проводить время на море. А потом, Бог даст, и ребеночка можно будет к морю вывозить.
Но Нюся, выросшая в простом деревенском доме, вовсе не притязала на большее, была безмерно рада и этому – как никак свое жилье, да еще и у моря!
Андрей Нилыч два дня пробегал в поисках юриста, который помог бы Нюсе в его отсутствие получить деньги на почте и оформить сделку по купле квартиры. Потом еще два дня у него ушло на заказы мебели и самого необходимого для скромной жизни. Чтобы хоть как-то украсить квартиру, Андрей Нилыч, не жалея денег, заказал мебель красного дерева.
Когда все хозяйственные дела были улажены, батюшка Феофил отправился в Екатеринодар, чтобы перевести на имя Нюси деньги. На вокзале он все сокрушался:
– Как же вы управитесь с обустройством? Знать бы, что такое дело затеется, Авдотью бы прихватили с собой. Разве здесь кого нанять в прислуги?
– Что ты, батюшка! – отмахивалась Анна. – Не баре! Нешто две бабы, да не управимся? Не убивайся, все сделаем, как надо. И кашеварить тоже сами приспособимся, чем эти обеды из кухмистерской заказывать. Оно и накладно, да и накормят непонятно чем.
Так Нюся нежданно-негаданно стала владелицей квартиры в Ялте.
– Ты гляди-ка, как он тебя любит! – радовалась за нее Анна. – Вон как одарил!
– Ну что Вы, мама, квартира эта наша общая с Андреем Нилычем. Только что записана на меня из-за стечения обстоятельств … А в общем-то, Андрей Нилыч действительно любит меня.
– Ну, а ты его любишь ли? – полюбопытствовала Анна.
Так получилось, что после свадьбы Анна ни разу не говорила с дочерью на эту тему. Конечно, уж как хотелось поговорить наедине, по душам, выспросить все по-женски, дознаться почему столько лет живут, а детишками так и не обзавелись. Но всегда что-то останавливало. То суета какая-то не оставляла времени на обстоятельный разговор, а когда было время, стыдно было подступиться к такой деликатной теме. Да и не принято было говорить об этом с детьми.
– Не знаю. – Пожала плечами Нюся. – Уважаю его. Он хороший, и добрый очень.
– Ничего, доча. Стерпится – слюбится. В нашем, бабском деле, главное, что бы не обижал. Раньше-то и слова-то такого «люблю» не знали. Жалеет мужик, значит, любит. Ребятишек бы только вам еще Бог дал. Уже хочется с внучатами побаловаться.
– Он жалеет меня, – вздохнула Нюся, успокаивая мать.
Анна только внимательно посмотрела на дочь, но допытывать Нюсю больше не стала.
IV
Морской воздух, на который так уповал Андрей Нилыч, не помог Нюсе. Так же, как не помог и Анне. На следующий год в Ялту они уже взяли с собой и Настю, которая весной как раз закончила гимназию. Праздная курортная жизнь с доносящейся из кафешантанов фривольной музыкой, с хмельным гомоном и смехом в женских купальнях по ночам, с бередящим душу перезвоном гитар на набережной, пьянила и завораживала Настю.
– Ох, как бы я хотела здесь жить! – мечтала она, завистливо поглядывая в сторону открытых ресторанных террас, шумевших иногда весьма непристойным весельем.
– Сюда едут только отдыхать, – отрезвляла ее мечты Нюся.
– Неужели тебе здесь совсем не нравится?
– Конечно, нравится, но только совсем не то, что тебе. Мне море нравится. Я могу часами смотреть на волны, слушать чаек. Нравится, как на закате солнце тонет в море… Все остальное мне не нравится. Человек не может жить в праздности, иначе он оскудеет душой.
– Ох, Нюся! Какая же ты…
– Какая?
– Какая-то правильная вся и скучная, как и твой батюшка.
– Это у тебя еще ветер в голове шумит. Хотя пора бы уже и взрослеть. – Обижалась на нее Нюся. – Хлебнешь ты горя со своим весельем!
Анна старалась не вмешиваться в перепалки сестер. И только однажды, оставшись наедине с Нюсей, попросила:
– Ты уж не серчай на нее, Нюся. Кровь в ней играет, а в голове еще ветер. Замуж, видно, пора девке.
– Только кровь какая-то дурная. Бесшабашная она у нас.
Анна только укоризненно покачала головой:
– Уж какая уродилась!
Не стала она напоминать Нюсе о Матвее, понимая, что это больное ее место. Может, оттого та и сердится на сестру, что самой пришлось усмирить все свои чувства и страсти. А у Насти они пока еще все как на ладони.
– Только я тебя об одном прошу, если что со мной приключится, уж ты не оставляй сестру, позаботься о ней.
– Что Вы такое говорите, мама? – возмутилась Нюся.
– Это я так, на будущее. Мало ли что… – смутилась Анна.
28 июля 1914 года началась I Мировая война, прозванная в народе Германской. Российская Империя, как и многие другие страны, объявила мобилизацию. Призвали и Петра в казачий полк. Пришлось Анне, а с ней и дочерям прервать летний отдых. Надо было срочно ехать собирать мужа на фронт.
На прощание Анна трижды, как положено, поцеловала мужа. Перекрестила, и, тяжело, со всхлипом, вздохнув, сказала:
– Не знаю, свидимся ли мы с тобой еще, Петруша, только ты, если что, уж прости меня за все.
– Ты что как кликуша, хоронишь меня уже что ли? – рассвирепел Петр, – Али первый раз мужа на войну провожаешь?
– Не серчай, родимый. Не про тебя я это. Чую, не дождаться мне тебя в энтот раз.
– Ну, это ты брось. Чего удумала: «Не дождаться». У нас с тобой еще девка не пристроена. – Смутился Петр.
Пустели станицы и хутора. Оставались в них только старики, бабы, да малые дети перемогать лихолетье. Осиротел и хутор Романовский. Не стало слышно по вечерам песен на берегу Кубани. Даже собаки и те притихли, не гонялись, как прежде, по всему хутору, а испуганно сидели по своим будкам при дворах.
Анна, как в воду смотрела. Осенью того же года слегла, не помогали ей уже никакие врачи, ни лекарства, а в декабре ее и похоронили. Положили рядом с Ванечкой. Отпевал Анну отец Феофил. Хуторяне завидовали:
– Во, красота-то, и в станицу везти не надобно. Свой, домашний батюшка.
– Нашли чему завидовать! – злилась Настя.
После помин, на второй день, как положено, втроем пошли на кладбище завтракать. Снег еще не лег, но холодный ледяной ветер с Кубани выстудил все вокруг. Даже холмик свежей земли стоял промерзший. Сестры обнялись, безутешно поплакали над ним.
– Как же маме там холодно, наверное, – сокрушалась Настя.
– Ей хорошо там, – успокоила ее Нюся.
– Откуда ты знаешь, как там? Оттуда еще никто не вернулся.
– Не богохульствуй, сестрица. Там – царствие Небесное, – кротко пояснил отец Феофил.
Нюся молча погладила ее по плечу, и начала расстилать рушники на стылом холмике.
По дороге с погоста Нюся завела разговор:
– Собирайся, Настя, поедешь с нами. У нас теперь будешь жить.
– С чего этого? Никуда я не поеду, дома тятю буду ждать. – Воспротивилась Настя.
– У нас подождешь тятю. Да и какое там хозяйство! – махнула рукой Настя. – Корова, да две овцы только и остались, а одной тебе все равно не управиться. Одного сена накосить, ну-ка без мужика? И по хозяйству что прибить, что починить – это каково?
Действительно, после смерти Ванечки, хозяйство Барабашевых сильно убавилось. Хворой Анне уже не под силу было за всем смотреть. Оставили только одну корову, коня да пару овечек. Петр оставил его на случай мобилизации. С ним, как положено казакам, и отправился воевать.
– Не гоже незамужней девушке жить одной, да еще и в лихолетье. Случись какая беда, и заступиться некому. Да и мама наказывала не оставлять тебя. А тятя у нас тебя найдет, когда вернется.
Насте хоть и жаль было покидать родной дом, но она понимала, что одной ей действительно не выдюжить. И в душе даже рада была, что будет жить в большом городе.
Почти две недели ушло на то, чтобы пристроить животину. Благодаря отцу Феофилу обернулись быстро. Попросил он батюшку со станицы Кавказской, чтобы тот паству свою поспрашивал. Так и продали корову и овец, а кур да гусей раздали по родственникам и соседям. Затащили в дом из сарая отцовский инструмент, косы да лопаты, цепа, борону, да все нужное по хозяйству заколотили его, наказав родственникам и соседям присматривать за ним, и отправились в Екатеринодар. Забрали из дома только самое ценное – небогатые мамины украшения, фотографии, да старые ходики.
В Екатеринодаре Нюся, помня начало своей жизни в городе, побеспокоилась о Насте:
– Пойдешь на курсы французской кухни.
– Это еще зачем? – удивилась Настя. – Ты что, кухарку из меня хочешь сделать?
– При чем тут кухарка? – растерялась Нюся. – Это тебе всегда пригодится в жизни. Замуж выйдешь, будешь мужа разносолами баловать. А потом там учат не только варить и печь, а еще обучают правилам хорошего тона, красивым манерам. В общем, много полезного для жизни…
– Никак ты задумала замуж меня отдать? – усмехнулась Настя.
– А почему бы и нет? Тебе уже двадцатый год, пора и о семье подумать.
– Уж не из попов ли кого приглядела? И не надейся! Ни за что не пойду замуж за попа, так и знай!
– Это почему же? Или мне плохо живется?
– А что хорошего? Целыми днями поклоны бить, да грехи замаливать, это не для меня, – занесло Настю.
– Ты смотри, при Андрее Нилыче такое не скажи, – испугалась Нюся. – Как басурманка какая рассуждаешь! Жизнь тебя еще не била, вот и дуришь.
– А тебя била?
– И меня не била. Только я стерегусь, чтобы она меня не била, а ты, глупая, сама на рожон лезешь. Как бабочка на свет.
– Глупая, не глупая, только не хочу я жить, как ты. – Не уступала сестре Настя.
– А как же ты хочешь? – обиженно поинтересовалась Нюся.
– Хочу, чтобы по любви! Пусть бедный, но только чтобы любил меня. И я его. А жениха мне не ищи, не старайся. Я сама его найду.
Но на курсы, чтобы была причина как можно реже ходить в церковь, все же пошла. И жениха, как обещала, себе нашла.
Война, с объявлением которой надеялись, что она закончится, не успев начаться, тянулась уже второй год. И, как обычно бывает, в дни лихолетья дух патриотизма, дремавший в мирное время в затхлых и рутинных буднях, бомбой взорвался в народе. Фронту помогали, кто чем мог. Ради победы люди не жалели ни денег, ни здоровья, ни сил. Нюся, посоветовавшись с батюшкой Феофилом, тоже пожертвовала свадебное дорогое колье и серьги на нужды фронта. Только с кольцом не смогла расстаться, уж очень оно ей нравилось. А конца войне все не было видно. Это было понятно по тому, что по городам, вдали от фронта, стали формироваться военные госпитали, которые совсем не пустовали.
Организовали военный госпиталь и в Екатеринодаре. Нюся от прихода батюшки Феофила, который и стал одним из благотворителей госпиталя, патронировала его, помогала медсестрам и врачам, ухаживала за ранеными. Большую часть доходов отец Феофил отдавал на содержание госпиталя. Денег в семье теперь хватало только на скромную, а иногда и скудную жизнь. Пришлось даже рассчитать Авдотью. Но так как Нюся еще помогала мужу в приходе, и занималась благотворительностью, то основные заботы по дому теперь легли на Настю. Но она все же находила время, как и Нюся, дежурить в госпитале.
Там, в госпитале она и познакомилась со своим будущим мужем – поручиком Родионом Вельяминовым, который находился на излечении после ранения. Ранение было не тяжелое, в ногу, и после выписки Родион должен был снова отправиться на фронт.
Настя, к тому времени, несмотря на все житейские невзгоды, расцвела. Все ее высокое статное тело налилось жизненным соком. Она не была красива томно-умильной красотой. Напротив, ее широко распахнутые голубые глаза, высокий лоб, русая коса до пояса, крепкий стан – все говорило о духовной силе и несгибаемой воле. Такой девушке не нужен был муж-нянька, за которым она смогла бы прятаться как за каменной стеной. Ей нужен был только равный партнер, муж, который бы стал ей другом. Редкий мужчина не останавливал на ней восхищенный взгляд. Но не каждого она одаривала ответным взглядом.
А вот с Родионом все вышло иначе. Молодой, ненамного старше Насти, но уже успевший заслужить Георгиевский крест, овеянный боевым ореолом славы и мученичества, да еще и неотразимо хорош собой – этакий могучий викинг с простоватым, но открытым лицом, все это в романтическом воображении Насти рождало образ несомненного героя. Только в ее экзальтированном воображении рисовался герой скорее из французских романов, которыми она так увлекалась, учась в гимназии.
Они ничего не говорили друг другу о своих чувствах. За них говорили их глаза, и руки, которые словно невзначай задерживались при соприкосновении. И для Насти стало ужасным разочарованием, когда в очередное свое дежурство в госпитале, она узнала, что поручик Вельяминов накануне был выписан из госпиталя.
С дежурства в тот день Настя пришла домой вся разбитая и расстроенная. Она в своем воображении уже рисовала картины романтического, обязательно на коленях, признания в любви, счастливой семейной жизни… Слезы обиды и непонимания, почему он так с ней поступил, душили Настю. Но она ни словом не обмолвилась Нюсе. Каково же было ее удивление, когда неожиданно вечером к ним с визитом с охапкой цветов пожаловал Родион в сопровождении главного врача госпиталя – подполковника медицинской службы Веденеева Игоря Валерьяновича.
– Простите за непрошенный визит, но у меня дело, не терпящее отлагательства. – Извинился Родион, вручая дамам цветы.
После представления Родиона батюшке Феофилу – все остальные были знакомы по госпиталю – гости были приглашены к чаю.
Родион не стал надолго оттягивать разговор о цели своего визита, чем весьма озадачил Нюсю:
– Я намерен просить руки и сердца Вашей сестры. – Заявил он после недолгого разговора на общие темы: здоровье, погода, положение на фронте.
Нюся беспомощно взглянула на Андрея Нилыча, словно прося у него совета.
– Вам решать, матушка. Я в таких делах не советчик.
– Ну как же так, без благословения отца, – совсем растерялась Нюся, не зная, что в таких случаях надо говорить.
– Я потому к Вам и обратился. Вы, как старшая сестра, сейчас в ответе за судьбу Насти. Если Вы сомневаетесь во мне, я могу Вам вкратце обрисовать свое положение. Дворянин, в Смоленской губернии имею небольшое поместье на 100 душ, оставшееся мне по наследству от матушки. С него, собственно, и окармливаюсь. Конечно, это не Бог весть какое богатство, но на скромную жизнь вполне хватает. Не женат, из ближайших родственников – старший брат, тоже по военному ведомству. Проживает с семьей в Петербурге, но сейчас, как и я пребывает на фронте. Если у вас есть сомнения на мой счет, Игорь Валерьянович, наш общий знакомый и весьма уважаемый человек соизволил быть моим поручителем.
– Но это все так неожиданно, – не могла прийти в себя Нюся. – К чему такая спешка? Может быть, подождем окончания войны?
– Увы, я не могу так долго ждать. Боюсь, что кто-нибудь уведет такую красоту. – Пошутил Родион. – Я не требую от Вас немедленного ответа. Единственно, у меня будет просьба – все-таки не затягивать с решением этого вопроса. К сожалению, я не волен распоряжаться своим временем. У меня отпуск после излечения всего на три недели, после чего я должен отбыть на фронт.
На прощание Родион поцеловал дамам ручки. Настину ручку он задержал намного дольше положенного приличиями, многозначительно глядя ей в глаза.
– Что это было? – едва оправившись после визита, растерянно спросила Нюся.
Настя в ответ только развела руками.
– Полагаю, душа моя, это было сватовство, – спокойно пояснил отец Феофил. – Не такое уж и плохое дело по моему разумению.
– Настя, а что же ты молчишь? Ты-то сама согласна, или как? – сообразила, наконец, Нюся спросить саму виновницу необычного визита.
Настя едва стояла на ногах от радостной неожиданности, от внезапного счастья, свалившегося на нее, от первого поцелуя. Ее бил такой нервный озноб, что она нашла силы только кивнуть головой и едва слышно прошептать:
– Согласна…
Рано утром Нюся отправилась к дяде Николаю за советом.
– А что ж? Я думаю, совсем неплохая партия для Насти. Как-никак дворянин, если только все это правда, а не прохвост какой.
– Андрей Нилыч уже отправился справиться у Игоря Валерьяновича о женихе. Но я все же опасаюсь…
– А чего? Если нормальный человек, так и пускай себе выходит. Я ведь что думаю? Война выкосит мужиков так, что после нее женихов днем с огнем не отыщешь. Глядишь, еще чего доброго и вековухой останется.
– Так ведь он на войну опять отправляется. А не дай Бог, что случится?
– Ты, матушка, на лучшее надейся, а там уж что Бог даст. Все мы в его власти.
– Как-то все же нехорошо без родительского благословения, – слабо пыталась возражать Нюся. – Да и маме еще года нет, как померла.
– А что батюшка говорит про то?
– Говорит, что живое – живым и большого греха нет в этом. Полгода все же прошло, но только чтобы веселья великого не устраивать.
– Да уж до веселья ли тут, когда кругом кровь рекой льется? А благословение? Ну, так что же? Не велика беда. Я Насте за посаженного отца буду, родные как никак. А уж как Петр вернется с фронта, так и сам благословит ее. Я думаю, он не станет противиться.
Через три дня отец Феофил обвенчал Настю с Родионом. Свадьбу справлять не стали. Так, посидели семейным кругом. Даже «горько» никто не осмелился крикнуть. Дядя Николай подарил Насте самовар:
– Хитрая это штука, скажу я тебе. В хозяйстве незаменимая, первый помощник для женщин. Миротворец!
– Как это? – не поняла Настя.
– Сейчас объясню, – хитро улыбнулся дядя Николай. – Вот мы с Натальей своей как повздорим, так она тут же самовар на стол. Да еще и пирогов к нему подвалит. Так вроде уже и делить нечего. Как есть миротворец! Правильно ли говорю, Наталья?
– Да ну тебя, и чего только не навыдумываешь, старый, – смеясь, отмахнулась та от него.
Свои счастливые «медовые» семнадцать дней, которые пролетели шальной пулей, молодые провели в гостиничном номере.
Перед свадьбой Родион хотел снять квартиру, чтобы было куда привести молодую жену и хозяйку, и чтобы Настя после его отъезда жила в ней, дожидаясь его с войны. Жалование свое на содержание квартиры и остальные расходы, он будет пересылать. Но Настя и Нюся убедили его, что сейчас это ни к чему. Жизнь с каждым днем становится все тяжелее и голоднее, а в кучке оно, вроде полегче будет. Так что Настя поживет, как и прежде, у Свириных, а уже после возвращения Родиона с войны они и обустроят свое жилище.
Расставание было мучительным. Нюся едва оторвала обессилевшую и опухшую от слез сестру от Родиона. После отъезда Родиона она два дня не выходила из своей комнаты. На все Нюсины уговоры хотя бы поесть, Настя только молча отворачивалась к стене.
Она никогда не интересовалась вопросами политики и сейчас никак не могла понять: почему ее Родион должен рисковать своей жизнью, воюя в чужой стране? Получается, что на Россию никто не нападал? Батюшка Феофил, как мог, объяснял ей неизбежность этой войны, но никакие объяснения и доводы не действовали на Настю. Ей казалось, что в ее разлуке с Родионом виноваты все вокруг, начиная от сестры и кончая царем-батюшкой. Она изводила себя, пока у Нюси не лопнуло терпение:
