Вера Камша
Синий взгляд смерти. Закат

3

Расставшийся с полковым мундиром Хайнрих выглядел как истинный король, и Чарльз внезапно подумал про Фердинанда, всеми забытого и сброшенного со счетов. По заслугам – не будь король таким тюфяком, вожжи не пришлось бы раз за разом перехватывать, и все равно во всеобщем равнодушии проступало что-то недоброе. Алва, регент, «наш», как все чаще называли Савиньяка, – вот они, вожди, за которыми идут, бегут, лезут на стену, даже если рядом лестница, а законного короля словно бы и не существует. Решают и побеждают другие. Ради Талига? Возможно, но не ради того, кому присягали.

Пусть Проэмперадор наделен правом войны и мира, но ушедший в Кадану обычным маршалом Савиньяк это право себе, по большому счету, присвоил, как и объявивший себя регентом Рудольф. Конечно, так проще – приказы из Олларии, даже не случись мятежа, добирались бы до здешних скал месяц-полтора, если бы вообще добирались, и все же командующий мог бы выйти в талигойском мундире. Кого тут пугать алым и черным? «Фульгатов»? Горных куропаток? Завтра арьергард перейдет перевал и присоединится к основной армии, деревень по пути не предвидится, а гаунасские егеря на талигойцев и так успели налюбоваться.

– Вы зря тревожитесь. – Лауэншельд был при всех регалиях, но это не раздражало. – Нас остановит не только приказ, но и Излом. Как и агмов. Мы не станем обнимать друг друга, но сталь останется в коже.

– Да, господин полковник. – Чарльз не для того держался всю дорогу, чтобы разоткровенничаться в последний день. В Бергмарк обещан отдых, и там он наконец переговорит с маршалом и потребует перевода в Придду. Северная кампания окончена, а каданцев как-нибудь допугают без Давенпорта.

– Хороший денек! – Свежевыбритый Уилер подмигнул Чарльзу и щелкнул каблуками перед Лауэншельдом. – Вечером прошу к нашему столу. Мне вконец надоело таскать бочонки, желаю переходить горы налегке.

Фок Лауэншельд неспешно наклонил большую голову.

– Благодарю за приглашение. Если мой король отпустит меня, а господин маршал – господина Давенпорта, мы будем у стола полковника Реддинга. Хотя бы для того, чтобы пригласить его к столу моего полка.

Уилер довольно фыркнул, Хайнрих и Савиньяк прекратили глазеть в трубы на дальние вершины. Запел горн, и почти сразу же появились бергеры. Бирюзовые мундиры и флаг с золотым кораблем отчего-то напоминали не о морях, а о скачке по настороженному ущелью и еще о снах, слава Создателю, наконец-то оставивших капитана в покое. Фок Лауэншельд еще раз наклонил голову и направился к своему королю; не получавший никаких указаний Давенпорт пошел рядом, не представляя, что его ждет, но его не ждало ничего – маршал на всякую мелочь отвлекаться не пожелал.

К горну присоединился барабан. Не столь многочисленные гаунасские офицеры выстроились справа от Хайнриха, талигойцы сгрудились за продолжавшим изображать Леворукого Савиньяком. Высоченный бергер в генеральском мундире выплыл из-за вековой сосны, с каменной физиономией продефилировал мимо извечных врагов и протянул руку талигойцу.

– Граф Савиньяк, вы хотели меня видеть?

– Да, барон. Прошу вас повторить во всеуслышание то, что вы сообщили мне касательно заключенного мной как Проэмперадором Севера перемирия.

– Охотно. – Генерал был выше Хайнриха почти на голову и словно высечен из ледяной глыбы. – Маркграф считает принятое решение верным. Войска отведены за Айсфойршлосс. На Ветровой Гриве оставлены только наблюдатели. Пока горят ложные маяки, Бергмарк обнажит оружие лишь в ответ на удар. Порукой тому наша кровь и наши горы.

– Завтра Горный корпус начнет отход к Таркшайде, где и останется, пока не погаснут ложные маяки. Я не оскорблю тех, кто нас слышал над текущей водой, клятвопреступлением и не нарушу данное Талигу слово. Гаунау всегда ответит на удар ударом, но сейчас наш клинок в ножнах.

– Талиг исполнит клятву. – Рука Савиньяка резко легла на эфес шпаги. – Ручаюсь кровью.

Нашел, что и где говорить! Чарльз присутствовал при подписании перемирия и слышал почти то же самое, но тогда вышло как-то спокойней. Конские копыта обтекала вода, плясали солнечные блики, а странные слова терялись в куче подробностей – кто куда пойдет, кто кого будет сопровождать, сколько потребуется фуража, мяса, хлеба… Сейчас осталась лишь суть договора, непонятная, как мертвое дерево в теснине. И тревога тоже осталась, та самая, из снов. Давенпорт запрокинул голову – в безмятежной синеве кружила хищная птица. Ни она, ни сгрудившиеся внизу люди и лошади не чувствовали ничего дурного, да и сам Чарльз… В ту уже далекую ночь перед обвалом он знал, что должен разбудить маршала, сейчас просто стало неуютно, а почему – офицер для особых поручений при особе Проэмперадора сообразить не мог.

– А ну кончай орлам под хвост пялиться! – гаркнул в ухо Уилер. – Жрать пора! Мы тут вчера кабаний выводок взяли. За компанию с «медведями». Неплохо вышло!

– Дело хорошее, – кивнул Давенпорт и покосился на гаунау. Лауэншельд торчал возле Хайнриха, а Савиньяк о капитане Давенпорте до завтра вряд ли вспомнит. На всякий случай Чарльз прикрыл глаза, пытаясь уловить что-то вразумительное. Ничего. Только муторная тяжесть, будто с похмелья, которым скрутило не тело, а душу. А, глупости, просто он устал. Не от дороги и не от войны – от Савиньяка.

– Капитан Давенпорт!

– Мой маршал?

– Мы сможем обойтись сегодня без землетрясений?

Леворукий бы побрал этого… Леворукого с его шутками! Или… Отрешенное лицо на горной тропе, поворот в расщелину, не дожидаясь разведчиков, да и сейчас… Неужели Савиньяк тоже?..

– Мой маршал, что вы имеете в виду?

– Меня интересуют ваши предчувствия.

– У меня нет никаких предчувствий. Нет! Разве что… Это не обвал, не то… что было в Надоре. И не оползни… Я ничего не понимаю, просто все… отвратительно!

– Попробуйте выпить, некоторым это помогает. Уилер, надеюсь, утром вы сможете сесть в седло, несмотря на прощание с тюрегвизе.

– Были бы ноги с задом, голова приложится! Мой маршал, «фульгаты» будут счастливы принять вас у своих костров…

– Хорошо, – сощурился Савиньяк, провожая взглядом настырного орла. – Давенпорт, если вы в костре что-то разглядите, немедленно дайте мне знать. Немедленно! Это приказ.

Глава 9
Талиг. Надоры. Граница Гаунау и Бергмарк
400 год К.С. Ночь с 24-го дня Летних Скал
на 1-й день Летних Ветров

1

Выбирать между белым и черным, между честью и подлостью привычно и просто – Окделлы веками выбирают честь, Придды – подлость, но бывает, что выбор не столь очевиден. Тогда к цели можно идти разными дорогами, и каждая чем-то хороша, а чем-то неудобна.

Ричард потянулся и перевернулся на спину. Меж унизанными юным рябиновым бисером ветками синело небо. Ни облачка, ни птицы… В древности по птичьему полету и закатным облакам читали будущее, но откуда голубям и даже орлу знать, что ждет человека? Орлан разбился, а ворон опять летает, если, конечно, орланом был Альдо, но если не Ракан, то кто?! Кэртиана посылает знамения тем, к кому они относятся, а птичью схватку видели двое. Повелитель Ветров и Повелитель Скал. Хозяин уходящего Круга и господин Круга грядущего… Сколько всего стряслось с тех пор, как насмерть сцепившиеся птицы рухнули в красные от ягод кусты, а оба свидетеля живы. Выходит, их с Вороном война впереди? Война, где победителей не будет, если не считать ызаргов, приддов и карвалей… Или Кэртиана не предсказывала, а предупреждала о бессмысленности подобного боя? Похоже, именно так. Это были память и правда об Алане и Рамиро, но они с Рокэ не поняли, да и кто бы на их месте понял? Все казалось таким очевидным, но нет ничего туманней очевидности…

Юноша перевернулся на живот, глядя за речонку, на освещенные уходящим солнцем верхушки. Ближе всего отсюда было до Бергмарк, но в Бергмарк сына Эгмонта не ждет ничего, кроме очередного предательства. Приходится выбирать между Дриксен, Гаунау и Ноймаринен. Последнее казалось невозможным, но невозможное слишком часто ведет к победе, чтобы отбросить его, не обдумав. Взять Барсовы Врата считалось невозможным. Так же как одержать верх у Дарамы и Святой Мартины, как войти в Олларию… Ползай Ворон и Альдо на брюхе перед тем, что люди недалекие зовут здравым смыслом, они бы не побеждали. Победу делают из того, из чего ее можно сделать, хоть бы и из утопленных младенцев. Дикон принял бы эту очевидность раньше, если б не эсператистские бредни матушки и не лживая коронованная дрянь…

Память разбередила еще не остывшую ярость, и Ричард рывком сел, сжимая кулаки. Удар клинком Алана – это еще не месть! Месть, вернее возмездие, – это сорванная маска, это правда о дриксенском шляпнике и его незаконной дочери-шлюхе. Придды, Ворон, Феншо, Эстебан… Святой Алан, сколько же их!.. Место Катарины было в Багерлее, и не важно, кто ее туда упрятал.

– Дрянь! – вслух сказал Дикон и потер виски, пытаясь отбросить прошлое. Его нужно отбросить, чтобы идти дальше и вести за собой других. Рокслея, Эпинэ, отцовских союзников… Надорэа станет независимой, но действовать надо стремительно и осторожно, пока Скалы не сменил Ветер, а Ворон занят дриксенским фельдмаршалом.

Будущее рождается от настоящего, и поэтому надо решать, с чего начинать. Быстро решать и к тому же – за двоих, если не за троих. Иноходцы потому и иноходцы, что хороши лишь под седлом. Анри-Гийом с упорством, достойным лучшего применения, хранил верность дриксенской королеве, его дети и внуки пошли за Эгмонтом Окделлом, а Роберу пришлось терять всадников четырежды, хотя последняя потеря лишь на пользу. Эпинэ, надо полагать, это понял, но вряд ли самостоятельно.

Дикон не сомневался, что образумил Иноходца Рокслей. Скалы устоят там, где Волна сбежит, а Молния погаснет. Дэвид не колебался, вынося именем верности приговор Алве; сохранял он достоинство и в Багерлее, и принимая гвардию. Вот к кому надо было идти после предательства Катарины. К Дэвиду! Вдвоем с вассалом они бы выбрались из города без затруднений, вдвоем проще говорить с союзниками и наводить порядок в Надоре. Дэвид исполнит любой приказ без колебаний, а с Эпинэ могут возникнуть сложности: на севере он чужак, да и к борьбе не готов. Еще в Сакаци Иноходец подбивал Альдо пристать к каким-то морякам, вознамерившимся добраться до Гайифы вокруг Багряных земель. С него и сейчас станется сбежать, Дикон позволить себе подобное не мог.

Чем больше Ричард раздумывал, тем меньше его привлекал союз с кесарией. Дорога в Дриксен вела через две действующие армии; схватка с Вороном требовала от «гусей» полной отдачи, да и сам Готфрид… Слуги похожи на хозяев, а иметь дело с подобием Штанцлера? Увольте! Пусть дриксенцы удерживают Алву в Придде – это все, что от них требуется, и все, на что они годны. Когда зима разгонит армии по квартирам, на северо-востоке возникнет новое королевство. Союзное Гаунау, но не более того. Обменять победу над тысячелетним врагом на экспедиционный корпус – это недорого. Хайнрих не откажется свести счеты с бергерами, которым без Талига долго не продержаться, и поделом! Надор не забыл белобрысую солдатню, ввалившуюся в оставленный мужчинами дом. Надорэа не станет кормить Бергмарк… Если же Хайнрих потребует залог, то корона стóит свадьбы с «медведицей». Честный договор лучше пахнущей гиацинтами лжи…

– Эй, Тератье! Гони кабанчика к генералу!

– Сейчас!

К генералу? Не к «Монсеньору»? Значит, кто-то явился, и это не Робер!

Ричард пригладил волосы, поправил воротник и вновь улегся под рябинами, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза. Герцог Окделл не служит Талигу и не собирается вскакивать даже ради настоящего генерала, а если явился чесночный недомерок, пусть потрудится прийти сам. Юноша грыз травинку и повторял про себя балладу о рыцаре и бастарде. Настоящую, не изгаженную олларовскими подлипалами. Забавно, что Эрвин ее помнит… С ноймарами можно было бы иметь дело, не будь Рудольф женат на Георгии. Фердинанд не зря вспоминал перед смертью сестру… Последний Оллар был не королем, а куском вонючего сала, но Катарины не заслуживал даже он.

Пролезшие к тронам шлюхи – это и есть талигойская чума! Октавия, Раймонда Карлион, Алиса, Катари… Гадючка рассчитывала на золовку. На жену регента, который слишком занят войной, чтобы интриговать. О, Георгия его от этого освободит! Она сделает все, чтобы Карл оставался Олларом и королем, но герцогиня не знает о Щите Скал…

– Вот он где!.. Дрыхнет! Эй, давай просыпайся! К генералу…

– Какой еще генерал? – Ричард зевнул и потер глаза. – Я не собираюсь…

– Кончай кочевряжиться! Генерал у нас тут один.

– Оставь, Тератье. – Вышедший из рощицы Карваль не доставал долговязому солдату и до подбородка. – Окделл, я не собираюсь с вами препираться. Извольте встать и пройти в лагерь. Мы выезжаем немедленно.

– Я требую объяснений, – бросил Ричард. – И я не намерен подчиняться… мелким ординарам.

– Объяснения вы получите вечером. А сейчас или вы встанете, или вас поднимут и привяжут поперек седла. Как вьюк.

2

Тяжелый графин алатского хрусталя показал дно. Король и маршал, дипломатично отказавшись от «сладкой мерзости», «унылой кислятины» и «прекрасного темного пива», сошлись на горькой настойке, с которой Савиньяк познакомился еще под Альте-Вюнцель. Лионель пил, вдыхая запах хвои и армейских костров, и на душе за какими-то кошками делалось светло и грустно, будто на чужой счастливой свадьбе, только в медвежьей берлоге подобное неуместно. Маршал взял себя в руки и заговорил о Кадане, судьба которой его совершенно не занимала. Настолько не занимала, что, вздумай чья-нибудь армия не нынешним летом, так будущим прогуляться заросшими дроком равнинами, не приближаясь к Талигу, Проэмперадор Севера этого бы просто не заметил.

Хайнрих понял, то есть, разумеется, не понял и даже не расслышал. Гаунау осушил стакан за благополучное разрешение регента Талига от двойного бремени, крякнул, расстегнул камзол и предложил собеседнику последовать его примеру. Пояс его величество распустил еще раньше, когда было покончено с делами и ужином. Лионель предпочел соблюдать приличия – давали себя знать дядюшкина школа и дворцовые привычки. Хайнрих захохотал, напомнив, что у него дворцовых привычек на двадцать восемь лет больше, и велел подать новый графин. Савиньяк поднес к глазам алатский стакан и по примеру Рокэ посмотрел сквозь него на солнце, что как раз уходило за горы. Горькая золотисто-бурая осень перед глазами и на губах… Нас ждет осень, одна только осень… И еще нас ждет ночная попойка, которую нужно выдержать, не рухнув на четвереньки и не заголосив непристойную песню.

– Смотреть на закат – дурная примета, – напомнил Хайнрих.

– Но не смотреть туда, куда смотреть нельзя, – ошибка. Стратегическая.

– Тоже верно. В Агарисе не смотрели и не увидели…

– Теперь кровь черного льва смыта. – Узнав между свиными ребрами и ногой ягненка о том, что натворили родичи Алвы, Лионель не выказал удивления. Сохранить невозмутимость было легко, маршал ждал чего-то подобного, хоть и не вспоминал об Агарисе, морисках, Гайифе, Сагранне… Держать в голове все имеет смысл, только если ты король или регент. Бедный Рудольф, бедный Рокэ! И Хайнрих, пожалуй, тоже…

– Да уж, смыта! – Гаунау тоже сощурился на садящееся солнце. – Я запамятовал имена утопленников. О существовании некоторых людей узнаешь лишь в связи с их кончиной, и это двойная радость. Избавиться от падали, избежав неприятности ее убирать, – что может быть удачнее? Талигу услужила лошадь, Гаунау – олень, хоть и не до конца. В этом должен быть смысл.

Ничего не отвечать, только поставить пустой стакан и взглянуть в лицо собеседнику, приподняв повыше бровь. Без слов спросить о том важном, что еще не прозвучало.

– Я только что вышвырнул из Гаунау четыре ордена. Они мало думали о своем Создателе и пытались испортить мой суп. Сейчас не время Создателя и еще меньше – время серых проныр. Хотел бы я взглянуть на агарисский дым… Мои предки захотели бы большего. Жечь.

Встал и отошел. Уже второй раз… Отлучка пришлась кстати, и Лионель не преминул принять припасенный толченый уголь, выручавший и в Торке, и во дворце. Так же, как проглоченное перед «ужином» – спасибо Бертраму за науку – масло. Нечестной избранную тактику маршал не считал, поскольку пил он вровень с Хайнрихом, а весил куда меньше. Уравнивание сил, только и всего.

Савиньяк провел рукой по коре гигантской сосны, к которой притулился ставший на этот вечер королевским стол. Солнце уже ушло за горы, но дальние ледники светились, будто лепестки рыжих кагетских роз. С нижней поляны доносился нестройный гул – окончание кампании обе свиты потихоньку-полегоньку начали отмечать еще вчера, сейчас отмечание перерастало в общую попойку под наливающимися светом звездами. Пить с явными врагами проще, чем с врагами неявными и тем паче с союзниками, которые могут не так понять, не то услышать, не о том спросить… Манрики, Колиньяры, Гогенлоэ, Креденьи, Сильвестр, Фердинанд, даже Рудольф с дядюшкой и змеюкой Бертрамом… Пить с ними – то же, что подписывать векселя, а «медведи»… При них дышится легко, так легко, что впору назваться Эмилем.

3

Это началось снова. Снова! Чужой взгляд давил, мешая сосредоточиться хоть на чем-то, будто розовеющее небо стало могильной плитой. Отпихнуть растущую тревогу не выходило, ее можно было только скрывать, и Ричард скрывал. Спутники ничего не замечали: лошади не беспокоились, всадники не вертели головами и не проверяли оружие. Дикон достаточно времени провел в походах, чтобы различать, когда солдаты, даже самые посредственные, ждут неприятностей, а когда просто едут за своим командиром, – эти ехали. Двое впереди, затем Карваль и дальше Ричард с прилипшим намертво Дювье. Назад юноша оглянулся лишь однажды, чтобы пересчитать отряд. Коротышка взял с собой десяток кавалеристов, и всё. Ни телег, ни запасных лошадей, выехали на ночь глядя… Дорога не должна быть длинной…

Доставшаяся Ричарду гнедая шла мерной рысью, она не была ни позором, ни сокровищем. Путешествовать на такой и даже представляться союзным офицерам можно, сбежать – вряд ли. Бежать без оружия и денег, не зная дороги, – безумие, но Дикон рискнул бы, если б не вернувшаяся тварь. В лагере она не докучала, но стоило перебраться через речонку, дала о себе знать. Теперь Ричард недоумевал, как он мог забыть этот взгляд, но так случалось и раньше. Стоило соглядатаю отвернуться или задремать, и он тут же исчезал из памяти, зато, вернувшись, отыгрывался за передышку сполна. Ужас сгущался, как сгущается туман, еще немного, и он каплями потечет по лицу и шее. Тихий ужас и какой-то ползучий, что ли… Если б в темнеющих предгорьях что-то выло, рычало, ворочалось, можно было бы поднять тревогу, но тварь просто ждала, а они двигались на северо-восток. К ней. Двенадцать человек уходили в пока невысокие холмы, а вечер был теплым и тихим. Тепло тоже бывает обманом, и еще оно влечет змей.

– Поворот! – крикнули спереди. – Вона… На Краклу!..

– Прямо, – буркнул из-под генеральской шляпы Карваль.

Прямо? От поворота на Краклу?! Они едут в… Надор?! Но там же… И потом от Кракловой развилки до замка три дня плоскогорьем, где и людей-то почти нет. В Олларию всегда ездили через Роксли и Лебединку. Ричард, само собой, знал про Манлиев тракт, но сам им не пользовался ни разу, потому и перестал узнавать окрестности, едва перешли Лукк. Дорога вильнула, обкусанным пальцем погрозил закату торчащий на перекрестье столб. Страх вился над отрядом, как вороньё, а дура-гнедая весело бежала рядом с конем Дювье.

– Быстрей, – велел Карваль, и Ричард дал гнедой шенкеля. Он не мог больше выносить эту дорогу, этот вечер, эту кобылу, и потом – отношения следует выяснять раз и навсегда. Коротышка – лжец и мерзавец, но шпагу он носит. И вряд ли его обучал хотя бы Робер, не говоря уж о Вороне.

– Сударь, – назвать это ничтожество генералом язык у Ричарда не повернулся, – пора объясниться.

– Еще нет.

– Я настаиваю! – Голоса растягивали сжимающееся кольцо, надолго ли? – Вы предатель, убийца и лжец… Что вы сказали Роберу про Штанцлера? Вы солгали, это очевидно!..

– Быть верным сюзерену – значит действовать к его пользе, а не бегать с докладами о всякой чепухе.

– Будь у меня оружие, вы бы заговорили иначе!

– В свое время оно у вас будет.

– Тогда мы поговорим…

– Несомненно.

Оружие вернут! Это приказ Робера, иначе поганец вел бы себя иначе. Карвалю поперек горла и эта поездка, и приказ, но ослушаться он не может. Поднять руку на друга «Монсеньора» на глазах десятка южан – это мог бы Ворон, но не этот… гриб с перьями. Ничего, клинки все расставят по местам.

– Это вы подрезали подпругу Моро!

– Да, и что?

– Вы – убийца, убийца государя!

– Я не приписываю себе чужих заслуг. Я как мог способствовал смерти узурпатора, но убила его собственная глупость. Отправляйтесь к Дювье. Мне неприятно на вас смотреть.

– Взаимно!

– Тогда тем более убирайтесь.

– Сначала вы… Вы – шпион Сильвестра… Втерлись в доверие к Анри-Гийому и доносили… Потом переметнулись к Альдо и все равно остались олларовской шавкой! Святой Алан, Штанцлер знал правду, поэтому вы…

– Дювье, забери Окделла и впредь держи при себе.

– Вам нечего ответить… Ординар!

Когда нечем крыть, отмалчиваются, удирают, натравливают солдат… Карваль, видите ли, выбирает, что докладывать, а что – нет. Ординар решает за герцога! Сейчас он откровенен, ведь Окделл и Эпинэ больше не встретятся. Может, и так, но письмо Робер получит. Через посла Гаунау или Дриксен. Две строчки. Благодарность за свободу и предупреждение о вцепившейся в стремя подлости. Если Иноходец пожелает остаться слепым, ничего не поделаешь…

– Будешь дурить – отберу поводья!

Как же противно! Унизительно и противно.

– Я сказал этому господину все, что хотел. Дальше будет говорить моя шпага.

– Вот ведь! – буркнул чесночник и обернулся. Оглянулся и Ричард, хоть и не собирался. Столб маячил далеко позади. Кавалькада, срезая угол, двигалась через луг прямиком к щетинистым темным холмам. К полной злобы неизвестности.