Вера Чиркова
Женись на мне, дурачок!
Глава 5
Проснулся я от холода. В неизвестно откуда взявшиеся щели проникал предутренний, чуть подмороженный воздух, и свободно гулял по моему телу. Странно, а ведь я вроде был с вечера укрыт довольно теплым плащом…
Повернувшись на бок, обнаруживаю, что мой плащ никуда не делся, просто сменил хозяина. На хозяйку. И теперь довольно плотно намотан на свернувшуюся в комок девицу.
Представив себе ее визг и ругань, если я начну это разматывать, тяжело вздыхаю и выбираюсь из повозки. Небо только начинает светлеть, но дорогу вполне можно разобрать, и я решаю не тратить время зря. Запрягаю отдохнувших лошадей, собираю все, что может пригодиться в дороге, и легонько хлопаю лошадей вожжами по бокам, мягко трогая с места.
К тому времени, как полностью рассвело и солнышко начало понемногу прогревать воздух, мы были уже далеко от места ночевки. Я потихоньку дожевывал пятый пирожок, когда из-под полога появилась всклокоченная рыжеватая голова миледи.
Сообразив, что ей нужно в кустики, сворачиваю с дороги и останавливаю лошадей.
– Иди погуляй, только не заходи далеко! – вместо приветствия бросаю девице, и она, покраснев, то ли от негодования, то ли от смущения, спрыгивает с повозки.
Пока она ходит, я ставлю на место скамейки и застилаю дерюжкой свое место. Плащ, немного поразмышляв, великодушно оставляю миледи. Все равно скоро станет тепло и мне он не понадобится.
Ортензия, вернувшись, шустро забирается в повозку и сразу вцепляется в скамейку. Видимо, вчерашний урок пошел ей на пользу. Но сегодня я не собирался так резко срывать повозку с места, пока не запью стоящие в горле пирожки кружкой надоевшей простокваши.
Вторую кружку вместе с пирожком протягиваю миледи, и она беспрекословно приступает к завтраку. Ну вот, еще бы денек вместе попутешествовать, глядишь, и научилась бы чему-нибудь. Однако такого счастья нам не суждено. Еще с четверть часа назад, когда дорога шла крутым, почти безлесым склоном холма, я разглядел в утренней дымке шпили храмов и флюгера на башнях дворца. По моим расчетам, это и есть Заречье.
Мелькнула было в моей голове соблазнительная идея сдать миледи в руки правосудия прямо там, но воспоминание о просьбе Клариссы дать ей декаду на разборку этой интриги сыграло решающую роль. В конце концов, может, не зря говорится, что месть должна созреть, как хорошее вино?
Заметив, что спутница допила простоквашу, подвигаюсь на своем сиденье в сторону и хлопаю рукой по нагретому месту рядом с собой, приглашая сесть. Пора приводить в исполнение вчерашние замыслы.
По обучению миледи управлением повозкой.
– Что? – недоуменно вскидывает рыжеватые бровки Ортензия и потихоньку отодвигается назад.
– Иди сюда! – строго рявкаю я, ну не уговаривать же ее?
– Зачем? – неуступчиво интересуется она, пряча что-то за спиной.
Что именно, хотел бы я знать? Но раз хочу, значит, узнаю, таково мое правило.
– Догадаешься сама?
Нет. Судя по нахмуренным бровям, подозрительному взгляду и поджатым губам, ни за что не догадается. Потому что ее мысли текут совершенно не в том направлении. Это какой же извращенкой нужно быть, чтобы придумать такие вещи, от которых в голубеньких глазках стынет откровенный ужас?
– Я и раньше подозревал, миледи, что ваш ум есть нечто патологически злобное и пронырливое, а сейчас убедился, что там присутствует также порядочная доля грязного извращения, – тоном наставницы Бентийского монастыря вещаю я, и это производит именно то впечатление, которое нужно мне.
Взбешенная такой отповедью Ортензия разъяренной кошкой бросается на меня, замахиваясь чем-то ярко блеснувшим на солнце.
Вот сколько раз говорил мой учитель по бою на мечах и кинжалах, что ярость всегда слепа! И как жаль, что миледи этого не слышала и не заучила так же намертво, как я. Потому что рассчитать порыв разъяренного противника так же легко, как и предотвратить. В чем она уже убедилась, сидя на полу с завернутой за спину рукой, из которой я нежно вытаскивал почти родные мне ножницы.
Оказывается, она еще и клептоманка. Фу, как неблагородно – обобрать своего благодетеля! А ведь именно таковым я для нее и являюсь. Несмотря на личные счеты и оскорбления, не бросил обидчицу посреди дороги, а взял с собой, одел, законспирировал… Потом прикупил новых, ну, относительно новых вещичек, вез, кормил, поил, все выходки прощал, спать укладывал, согревал, своим плащом пожертвовал… Теперь вот от тяжкого греха убийства ближнего спасаю…
Все это я укоризненным тоном расстроенной гувернантки рассказываю миледи, насильно усаживая ее рядышком и вручая ей в руки вожжи. И, тронув лошадей с места, тем же тоном объясняю, как править обученной парой, как заранее просчитывать вероятные повороты дороги, как придержать лошадей перед выбоиной…
В общем, все то, что любой деревенский мальчишка двенадцати лет знает назубок. А те, у кого отцы занимаются извозом, намного раньше.
Она кусает от досады и злости губы, по щекам текут соленые ручейки, оставляя на грязном личике светлые полоски. Ну почему она такая грязнуля? Совершенно не умеет следить за собой без горничных и служанок! Даже простых правил не знает, вроде того, что, прежде чем лезть в повозку, нужно хорошенько очистить прутиком грязь с сапог, а потом еще и протереть их пучком сухой травы.
Когда я объяснял это в первый раз, миледи смотрела с такой ненавистью, словно ее танцам диких племен учат. Потом, правда, кое-как смирилась, после того как я на одном из коротких привалов выдал ей огрызок веника, найденный под сиденьем, и заставил вымести отвалившиеся комья грязи.
Однако мои уроки управления лошадками не проходят бесследно, и вскоре миледи почти уверенно правит повозкой. А когда первые домишки Заречья приблизились настолько, что их стало можно рассмотреть в подробностях, я перебрался назад и, по-барски развалившись на скамье, внимательно следил за своим кучером, время от времени тихонько подавая советы.
Городок не огорожен даже условной изгородью, но у дороги стоит будка стражи. А рядом несколько стражников, собирающих с въезжающих проездные. Остановили и нас, и я, демонстративно зевая, лениво подал сержанту серебряный квадратик.
– Как записать лорда? – вежливо спросил он, открывая толстую книгу.
– Зигель дель Ксаро, – надменно бросил я, следя из-под полей шляпы за стражами.
И остался совершенно удовлетворен, когда заметил, как почтительно вытянулись их фигуры.
Еще бы, одна из самых знатных фамилий королевства!
Знали бы они, что на облучке сидит представительница не менее родовитой фамилии! И, в отличие от меня, подлинная.
Нам благосклонно кивают, разрешая въезд, но лошади не трогаются с места. Незаметно толкаю замешкавшуюся миледи носком сапога. Она вскидывает кнут, и лошадки резко срывают повозку с места. Я злым шепотом сообщал неумехе, едва не выдавшей себя с головой, все, что думаю про ее умственные способности, и едва не прозевал широко раскрытый от изумления рот всадника, едущего нам навстречу.
Уж слишком заинтересовал его чем-то наш выезд, раз он тут же развернул коня и поехал вслед за повозкой.
Осторожно опустив затертый ситец занавесок, в щель между которых наблюдал за всадником, я задумался о причинах такого внимания и тяжело вздохнул. Меня не устраивало ни одно из возникших в моей голове предположений.
Потому что если это незнакомый мне друг Зигеля, то проколоться на совместных воспоминаниях проще простого. А вот если этот человек узнал миледи… то мое положение еще хуже. Скорее всего, никто не поверит, что я таскаю ее с собой из жалости, людям несвойственно верить в те душевные качества, которых не наблюдается у них самих.
В любом случае мне прежде всего следовало как можно скорее расстаться с Ортензией и повозкой и, если повезет, сменить облик.
План родился быстро, и я немедленно и неуклонно принялся за его выполнение.
Высадил миледи из повозки у крыльца губернаторской приемной, которая по традиции размещалась на центральной площади, в здании с зеленым флюгером. Сухо объяснил ей ее права, сунул на всякий случай в ладошку несколько квадратиков и резко стегнул лошадей кнутом.
От повозки и животных я избавился в гостинице через три квартала. Предупредив покупавшего лошадей старшего конюха, что преимущественное право выкупа имеет прежний хозяин лошадей, если он явится за ними в течение трех дней. На этой операции я не потерял ни квадратика – торговец, в предвкушении скакунов, своих лошадей продал со скидкой.
Позвякивая квадратиками, выхожу из гостиницы и переулками добираюсь до одежной лавки, предусмотрительно войдя только в третью из тех, что попались на пути. Здесь я полностью сменил гардероб, попросив не продавать и никому не показывать мои прежние вещи в течение все тех же трех дней.
Собрал чуть вьющиеся волосы в тугой хвост и спрятал его под серую дорожную шляпу, украшенную сеточкой от комаров и прочих любителей чужой крови. Поднял воротник серой же длинной куртки, посмотрел в зеркало. Неплохо. На светловолосого красавчика, вошедшего сюда в вышитом камзоле и с распущенными локонами, мало похож, но если вспомнить изощренную фантазию миледи… лишняя предосторожность не повредит.
И я вновь направляюсь к центру города, беспечно насвистывая и помахивая потертым баулом, в котором лежит все то, что требуется в дороге неприхотливому путешественнику. Включая полотенце, мыло и пухлую зачитанную книжонку. Но, строя из себя беззаботного господина, не забываю исподтишка бдительно рассматривать все, что происходит вокруг. И внимательно читать даже самые незаметные вывески. О, а вот и то, что мне нужно!
Вход в рабочий кабинет мага-иллюзиониста вел со двора и никакой очереди там пока не наблюдалось. Это к вечеру к дверям начнут украдкой пробираться почтенные и не очень почтенные горожане. Чтобы нацепив кратковременную личину, навестить веселых девушек из ближайшего заведения, не опасаясь нарваться на знакомых.
– Что желает милорд? – безразлично буркнул повидавший всякого маг.
– Сбросить иллюзию, – снимая шляпу и усаживаясь в кресло для пациентов, пожелал я.
– И не жаль? Работа-то искусная, – хмыкнул он.
Да чего же тут жалеть? Это я раньше не понимал Зигеля и даже, каюсь, иногда над ним посмеивался, глядя, как он прячется от особо настойчивых почитательниц.
Нет, мне, конечно, обижаться на недостаток женского интереса тоже пока не приходилось, но только очутившись в шкуре Зигеля, я понял, как это утомительно. Когда на тебя горящими назойливой надеждой глазами смотрят почти все встречные женщины. И я искренне порадовался за подопечного, пока еще не понимающего и сотой доли тех замаскированных под приветливость и заботу знаков внимания, которые дождем сыплются на него со всех сторон.
Маг делает несколько движений руками, и я краем глаза вижу в висящем на боковой стене зеркале, как белокурые локоны превращаются в каштановую гриву, слегка нечесаную после скитаний.
А хорошенькая мордашка Зигеля – в худощавое лицо кареглазого мужчины с прямыми бровями, решительным подбородком и аккуратными черными усиками над насмешливо изогнутыми губами. Довольно известное, в определенных кругах, лицо.
И реакция иллюзиониста лучшее тому доказательство.
– Мастер Грег Диррейт? – изумленно смотрит он. – Но… как? Надеюсь, я ничего не нарушил?
– Нет, про тебя мне ничего не известно, – строго взглянув в его глаза, отрицательно качаю головой. – Я здесь по другому делу. Думаю, будет лучше, если меня не станут узнавать. Немного состарить лицо и усы подлиннее… сможешь?
– Конечно, меня учила сама Кларисса Тентифель! – гордо заявляет он и вдруг понимающе зажимает рот рукой: – Как же я сразу… не понял!
Через пятнадцать минут моя новая личность готова, и я, внимательно рассмотрев ее в зеркало, нахожу, что работа превосходна.
Что и объявляю магу, приложив к похвале золотой квадратик. Он попытался было объяснить, что готов помочь мне и безвозмездно, но я даже слушать не стал. Когда я трачу не свои деньги, во мне просыпается мот и транжира.
Выйдя на улицу через предупредительно отпертую для меня магом запасную калитку и вдохнув пахнущий жареным мясом дымок, решаю, что сейчас самое время плотно позавтракать. Утренний корабль на Тазгол ушел еще на рассвете, но, как я узнал у мага, в обед туда отправится грузовое судно. На нем нет особых удобств и кают для богатых пассажиров, поэтому всегда есть свободные места для тех, кто не боится провести пару суток без ванны и мягкой кровати.
Однако мой новый костюм как раз и предполагает, что его хозяин именно из таких неприхотливых людей, и потому я собираюсь занять одно место на этом транспорте.
Позавтракать я решаю как можно ближе к месту посадки на судно, и для этого у меня есть несколько веских причин. Во-первых, я не люблю далеко ходить с полным желудком. Во-вторых, никогда не вредно заранее посмотреть на будущих спутников. А в-третьих, именно в таких местах обычно удается подслушать самые интересные сплетни. И далеко не все из них оказываются неправдой.
Придя на причал, для начала бронирую себе место на грузовозе, потом вхожу в приветливо распахнутые двери ближайшей харчевни.
Здесь довольно чисто и пахнет очень недурно. Да и народу как раз столько, сколько должно быть в уважаемом гражданами заведении, зал почти заполнен. Оглядевшись, вижу несколько свободных столов и, уже выбрав один из них, внезапно резко меняю свое намерение.
Потому что замечаю, что за столиком в противоположном углу завтракает очень интересная компания.
Состоящая из молодого темноволосого мужчины, который гнался за моей повозкой, служанки в темном чепце и благородной дамы. В которой, несмотря на элегантное дорожное платье, пышные черные волосы и тщательно накрашенное лицо, я сразу узнаю своего недавнего конюха.
Как вовремя, оказывается, я сменил личину! Представляю, как радовалась бы миледи, если вместо представителя лесной инспекции господина Жиля Зовье заметила беднягу Зигеля! Крики – лови его! – призывы к стражам, свист, топот… и в результате полное разоблачение. Ах, как правильно говорил мой старый наставник, что попадается не тот, кто глупее, а тот, кто не успел вовремя сменить парик.
Подзываю разносчика и, сделав заказ, оглядываюсь, как бы в нерешительности, не зная, где сесть. А затем, кивнув в сторону небогато одетой дамы, прошу узнать, не будет ли она против, если я сяду за ее стол. На что разносчик доверительно сообщил, что это их постоянная клиентка и мое соседство даму только порадует.
Ну-ну. В переводе это значит, что я должен буду выслушивать ее комментарии и отпускать комплименты, однако другого свободного места, расположенного так же близко к интересующей меня компании, нет. И потому я с энтузиазмом соглашаюсь и начинаю неспешно приближаться к уже заметившей мои маневры женщине.
– Прошу, – даже не дождавшись моего стандартного вопроса, делает она широкий жест рукой, и я очень благодарен за это.
Потому что менять голос умею намного хуже, чем походку и жесты.
Усаживаюсь на тот стул, что стоит спинкой к столу Ортензии, и в ожидании заказа лениво озираю завтракающих. На самом деле стараясь поймать каждое слово, доносящееся с соседнего стола. Хотя… говорят там на удивление мало. Усердно и дружно стучат ножами и вилками, шелестят крахмальными салфетками.
Только один раз, в ответ на внезапно прорвавшееся горькое всхлипыванье, мужской голос тихо рыкнул, что убьет гаденыша.
Я только хмыкнул про себя. Надо же, какой у миледи защитник нашелся! Судя по реакции, преданный поклонник ее нарисованных глазок! А где же ты, милый, был, когда миледи ко мне, ну, к Зигелю, как она считала, голому в постель влезла? И что было бы, если бы я, проснувшись, не удобства пошел искать, а к ней обернулся? И впечатлился небывалой красотой? Но пока я втихомолку ехидно хихикал над разъяренным ухажером, мой мозг уже рассмотрел и просчитал всю так и не происшедшую череду спланированных ими событий. И тут мне вдруг стало совсем не до веселья. С невероятной ясностью я понял, где именно он был в тот момент.
В соседней комнате или даже просто под дверью. И ожидал только условного сигнала, чтобы застукать Зигеля на горячем. До которого, на самом деле, дойти и не должно было. Совершенно другие, тщательно заранее подготовленные события должны были случиться со мной всего через секунду после того момента, как миледи издала свой жуткий визг.
И как наяву я видел и набежавших слуг, ждавших условного сигнала в коридоре, и заранее приглашенного и подкупленного жреца храма плодородия, и самого себя в традиционном белом венчальном венке.
А самое страшное, это то, что в момент заключительной клятвы перед алтарем с новобрачных слетают даже самые надежные личины. И именно я, а вовсе не Зигель, оказался бы женат на этом конопатом чудовище! А вон тот оскорбленный моим обращением с его леди парень и был придумавшим все это гением, наставившим мне рога еще до свадьбы.
– Вам не нравятся отбивные? – заметив мой застывший страдальческий взгляд, участливо спросила сотрапезница.
– Нет, нет… как у вас… мой не понималь, чем запах… этот мяс… – ломая язык, хрипловато пробормотал я, возвращая своему лицу невозмутимое выражение.
– О, так вы, наверное, с запада! – с воодушевлением поддержала разговор дама. – Я знаю, что у вас не кладут в мясо такие душистые приправы. А у нас теперь моду задают повара-южане, из переселенцев, набежавших сюда после последних военных событий. И представьте себе, в поле и лесу они работать не желают, а все хотят быть поварами и торговцами…
Она еще долго развивала эту тему, и мне оставалось лишь важно кивать и мычать «угу». Тщетно пытаясь поймать хоть пару слов из нескольких полушепотом брошенных фраз за угловым столом.
Однако они были очень осторожны, и мне не повезло. Но я не расстраивался. Везение приходит не каждый день, и хорошо, что оно не забыло прийти вчера. Иначе сегодня могло и не понадобится. Наш помешанный на семейных ценностях король очень недобро относится к разводам. Особенно если для них нет никаких существенных причин.
Плотно подкрепившись, я любезно распрощался с сотрапезницей, поцеловал ей ручку и неторопливо отправился на судно. Раздумывая по пути, почему именно здесь завтракала миледи со своими сообщниками. Вывод напрашивался сам собой: они тоже решили покинуть этот город на грузовозе. Оставалось только решить, как мне расценивать это совпадение: как невезение или, наоборот, как удачу? Узнать меня практически невозможно, значит, о невезении разговор пока не идет. С другой стороны, какая мне польза от совместного с ними путешествия, я даже представить не мог. Узнать что-то новое я вряд ли сумею, очень уж они осторожны. Как кошки, тайком сожравшие хозяйскую ветчину.
Но на всякий случай я решил за ними присматривать и постараться устроиться поблизости. Ясно, что они постараются снова занять укромный уголок, почему бы мне случайно не оказаться у них в соседях?
Глава 6
Посадки на грузовоз пришлось ожидать минут двадцать, и за это время на причале успели собраться все желающие плыть на этом судне. Кроме миледи со спутниками и меня пришли человек десять торговцев из тех самых переселенцев, что так возмущали постоянную клиентку харчевни. Они громко обсуждали миледи и ее служанку на своем языке, не подозревая, что я прекрасно понимаю их разговор. А когда один из них ляпнул пошлость и все захохотали, я заметил, как крепко стиснули пальцы камеристки ручку саквояжа, и сообразил, что девица тоже все поняла.
Впрочем, это было неудивительно. Почти все наши сограждане, спокойно жившие в южных провинциях до осенних волнений, вынуждены были бежать на родину, бросив все, что нажили за многие годы они сами, их деды и родители. И вместо обеспеченной жизни теперь зарабатывают на хлеб простыми слугами и кухарками. Значит, и камеристка миледи тоже из этих несчастных, решил я, и это сразу расположило меня к ней. Я по мере возможности старался почаще заниматься делами переселенцев и, как мог, помогал беженцам обрести себя на забытой родине.
Когда подали трап для пассажиров, шустрый сообщник миледи оказался возле него первым. Придерживая рукой тонкую ручку Ортензии, важно провел ее на судно, заботливо оглянувшись, не отстала ли служанка. Нет, она не отстала, потому что ей успел подать руку я.
– Спасибо, – бросив на меня опасливый взгляд, тихо поблагодарила девушка и легко побежала по неструганым доскам.
– Пожаль… – вежливо склонил я голову, приподняв шляпу с серебрящихся редкими седыми прядками волос.
И с достоинством прошел следом.
Свободное место для ночлега пассажиров было выделено в размещенной на корме дощатой пристройке, явно никакого отношения не имевшей к первоначальному замыслу судостроителя. Наверное, потому пристройка и была до безобразия примитивной. Низкое и тесное общее помещение с двухъярусными кроватями типа гамак. Именно на таких обычно спят матросы и сезонные рабочие южных ферм.
Сообщник занял для дам угловую кровать, а для себя нижнее место соседней. Я же, словно не замечая его пронзительного недоверчивого взгляда, бросил свой саквояж на верхнюю койку и, вежливо, но прохладно кивнув соседу, отправился наверх.
Ему нужно дать некоторое время, чтобы парень мог понять, что соседство немолодого солидного господина намного предпочтительнее развязных торговцев южан, с гортанными выкриками тащивших на грузовоз по сходням какие-то корзины.
Отплытие прошло тихо и буднично. Никто не провожал грузовоз, никто не махал платочками с причала. Матросы отвязали канаты, оттолкнули судно от причала шестами, поднятый заплатанный парус вяло надулся от слабого полуденного ветерка, и вот мы уже плывем. Неспешно выбираясь на середину реки.
Я устроился на носу, взяв для вида книжку, но читать не стал, да и не то было чтиво, что мне нравится. Просто сидел, разглядывая медленно плывущие за бортом пейзажи, и вновь складывал в стройный рисунок уже известные мне части головоломки. И несмотря на то, что я мог считать, что знаю уже почти все о планах и мотивах миледи, что-то в них не сходилось. Очень существенное, но пока неизвестное, не дававшее мне покоя. Словно спрятанный в мешке с соломой серп, так и норовящий высунуть острый кончик в самом непредсказуемом месте.
Темноволосый поклонник миледи вывел свою даму и ее служанку на палубу, и, поколебавшись, куда идти, выбрал единственно верное решение. На корме, заваленной грузами, прикрытыми рогожей, места для гулянья не было, вдоль бортов по узким переходам сновали матросы, возле пристройки на мешках и корзинах расположились на обед иммигранты. Нехитрую еду они сопровождали шумной и основательной выпивкой, явно считая путешествие на грузовозе праздником. И, судя по количеству пивных бочонков, были решительно настроены отметить его достойно.
Вот и пришлось кавалеру вести свою спутницу поближе к тому месту, где обосновался я.
Спешно раскрываю книгу на середине и делаю вид, что полностью погружен в чтение. Так, и о чем тут речь? О-ох! И что мне отвечать, если дамы поинтересуются, что я читаю? А еще хуже, если кто-нибудь из попутчиц попросит книжку на вечерок. Прощай моя репутация солидного господина! Думаю, для всех будет лучше, если немного позже эта книжка случайно утонет.
– Проходи сюда. Садись.
А они уже на ты… Ехидно отмечаю я, не поднимая глаз от страницы.
– Мы вам не помешали? – Ну надо же, как вежливо, оказывается, умеет разговаривать моя бывшая невеста!
– Я? Нет, нет, пожаль! – С показной неохотой поднимаю глаза от треклятой книги и случайно встречаюсь взглядом с внимательными глазами служанки.
А вот с ней, похоже, нужно держаться поосторожнее. Слишком уж въедливое внимание мелькнуло в настороженном взгляде. Но уже в следующую секунду девушка опустила глаза и, глядя на ее спокойное лицо, я даже засомневался, а не придумал ли себе этот острый взгляд.
– Позвольте представить вам миледи Ортензию Монтаеззи, – церемонно склоняет голову темноволосый наглец. – Меня зовут Хенрик Тарни, я начальник охраны миледи. А это ее камеристка, Зия.
Он смотрит на меня чуть надменно и выжидательно, и я четко понимаю, что от церемонии знакомства мне никуда не деться.
– Жиль Зовье. Инспектор лес. Какой встреч! Я польстить! – Одарив Хенрика извиняющимся взглядом за плохое знание языка, почтительно склоняю голову.
– Очень приятно, господин Зовье, – протягивает мне затянутую в перчатку ручку Ортензия, и я с воодушевлением прижимаюсь к душистой ткани губами.
Колоссальным усилием воли пытаясь не захихикать. И не выкрикнуть ей какую-нибудь команду типа – гони лошадей! Интересно, что бы миледи сделала в этот момент?
Зия все же успела поймать тень ухмылки, скользнувшую по моим губам, и немного помрачнела. Дело дрянь. Значит, она искренне предана этой лживой интриганке и каждое слово или движение будет истолковано не в мою пользу. А я-то ей искренне сочувствовал и даже уже подумывал, куда пристроить беженку, после того как ее нынешняя хозяйка отбудет в Бентийский монастырь.
– Польстить, польстить! – ломаю комедию дальше. – Какой встреч! Миледи ехать гости? Зачем этот… бриг?
– Нет, я возвращаюсь домой, – чуть помедлив, объясняет Ортензия. – Я была здесь… по делам.
Ох, помню я эти делишки! Особенно хорошо вспоминается миледи в алом халате, скачущая на разбойнике. В тот миг у нее было совсем не такое постное выражение личика. Да и рыжеватые локоны развевались очень живописно. Когда еще они отрастут вновь!
Но вслух я говорю совершенно иное. В деланом изумлении всплеснув руками, бормочу, что всегда уважал женщин, которые сами управляют своими поместьями.
– Да, не все можно доверить управляющему, – так же лицемерно вздыхает Ортензия и начинает расспрашивать про лесное хозяйство.
Ну и зачем оно ей? Никогда не поверю, что миледи на самом деле интересуют способы щадящей вырубки и методы транспортировки и разделки древесины. Или она таким образом пытается поймать меня? Так я могу гарантировать, что это не удастся и более сведущему в лесном хозяйстве человеку. Образ Жиля Зовье – одно из самых надежных прикрытий моей деятельности, и я пользовался им столько раз, что разбираюсь в профессии лесовода не хуже дипломированных специалистов. Даже предложил как-то новый метод использования срубленных веток, и его единогласно приняли на совете.
Воодушевленно рассказывая про лесное дело, позволяю глазам оживленно заблестеть, а речи стать чуть более правильной и уверенной. И говорю на эту тему, мстительно не позволяя собеседникам перевести разговор на другую, до тех пор пока не приходит помощник капитана, чтобы пригласить нас на обед.
Надеюсь, больше им никогда не захочется проверять мою компетентность в лесном деле.
Обед для капитана, его помощника и привилегированных пассажиров, то есть нас четверых, накрыт под навесом, примыкающим к такой же дощатой пристройке, в которой спим мы. Только здесь по очереди спят матросы и капитан с помощником, для которых отгорожена крошечная каюта. Все подпалубные помещения и трюм полностью забиты грузами. Время от ледохода до ледостава – самая горячая пора для перевозки грузов с севера на юг и обратно.
Во время обеда я помалкиваю, нехотя ковыряясь в тарелке, и исподтишка наблюдаю за капитаном, пытающимся вовсю флиртовать с миледи. При этом абсолютно не желающим замечать, как от его шуточек сводит скулы Хенрика. И с каким несчастным выражением поглядывает в сторону своего защитника Ортензия.
Ну вот теперь мне хотя бы понятно, почему она так отбивалась, когда решила, что я пытаюсь войти с ней в более тесный контакт. Миледи как кошка влюблена в своего начальника стражи, и, судя по его поведению, это чувство взаимно. Но тогда еще более гнусно выглядит ее отчаянная попытка выйти замуж за Зигеля. Зачем ей понадобилось ломать жизнь парнишке? Из-за поместий? Ну так она и сама вроде не влачит нищенское существование. Неужели не хватило бы им с Хенриком и их внукам на безбедную жизнь? Или действительно права поговорка, утверждающая, что нет предела человеческой жадности?
Погруженный в эти мрачные думы, я едва не пропустил окончание обеда. Капитан, выслушав слова благодарности, пригласил Ортензию на мостик – полюбоваться видами. Хенрик, разумеется, увязался за ними, хотя ему и намекали, что там очень мало места.
А мне не оставалось ничего иного, как предложить Зие проводить ее на то место, откуда нас позвали обедать. С плохо скрытым беспокойством оглянувшись на ушедших, девушка нехотя согласилась. Мы вновь устроились в тех же креслах на носу судна и некоторое время молчали. Я незаметно рассматривал почти скрытое за оборками чепца личико, она исподтишка следила за тем, что происходит на мостике. Хотя видно отсюда было, по правде говоря, очень немного.
Потом я для вида открыл злосчастную книгу, намереваясь спокойно обдумать новые нюансы проблемы под названием миледи Монтаеззи, а девушка, отвернувшись к перилам, решила перевязать ленты чепчика.
Крик Ортензии, который я еще долго не спутаю ни с чьим другим, заставил нас одновременно вскочить со своих мест. Чепчик свалился с головы Зии, и я, мимолетно оглянувшись и отметив вначале лишь шоколадный блеск ее волос, через секунду готов был стукнуть себя по голове за невнимательность. Ведь даже если не видеть цвета волос, трудно было не заметить, как похожи их черты.
– Там что-то случилось! – С личика служанки на меня с тревогой смотрят серые глаза Хенрика.
– Надеюсь, твой брат хорошо владеет мечом? – заслышав звон оружия, интересуюсь я, решая в уме очень важный вопрос.
Настолько ли серьезна эта стычка, чтобы я раскрыл себя, ввязавшись в нее?
– Нет, – нехотя призналась она, сжимая в волнении кулачки. – Он привык разрешать проблемы… другим способом.
Интересно, каким? Так и тянет меня спросить, но боюсь, на это нет времени. Судя по новому отчаянному вскрику миледи, вмешаться мне все же придется.
Когда я взбежал на мостик, положение Хенрика было плачевно. Левая рука висела плетью, с пальцев на доски капала кровь. Короткий меч валялся в стороне, а разъяренный капитан прижимал к груди охранника конец длинного пиратского кинжала.
– Капитан, советую вам опустить оружие, – негромко, но жестко сказал я, доставая из-за ворота рубахи обычный идентификационный овал и нажимая на него определенным образом.
Медальон раскрылся, и я поднес его к самому носу возмущенно оглянувшегося задиры. Чтобы только он мог рассмотреть горящую внутри золотую каплю знака королевского ока.
Зрелище, которое повергает в священный трепет любого жителя страны, мгновенно привело буяна в чувство. Кинжал исчез в ножнах, дрожащая от неперегоревшего азарта рука провела по вспотевшему лицу, пригладила волосы…
– Лекаря! – недовольно буркнул капитан опасливо выглядывающему с лесенки помощнику и, небрежно отодвинув в сторону лежащую в обмороке Ортензию, с высоты пяти локтей спрыгнул через перила на палубу.
