Вера Анучина
Психопат внутри меня
Что-то из этих событий вымысел, что-то правда. Кто-то из действующих лиц существует на самом деле, а кто-то просто персонаж. И, конечно же, все совпадения имён и географических названий совершенно случайны.
И вот тогда я всплываю, как сердитый дельфин
Всплываю и мрачно гуляю, и делаю я цок-цок
Нервы я поправляю, чтоб с психикой было ок
Вручаю я смерть отдыхающим прямо и не таясь
Так как я уже мёртвый и ещё капелюшку мразь
Группа "Кровосток", текст песни "Амфибия"
Глава 1.
Меня всегда считали хорошей и послушной девочкой. Но на самом деле я просто быстро перенимала примеры обычного человеческого поведения, которое мне было совершенно чуждо. До трех лет я молчала, потом подслушала мамины переживания о том, что со мной что-то не так.
– Все дети в этом возрасте уже разговаривают, а эта молчит! Только смотрит своими огромными глазами. Может, она больная?
Значит, надо заговорить. И я это сделала. Мама радовалась, какая я разумная, а я просто прощупывала смыслы и подтоны слов. Чтобы грамотно собирать из бусин слов длинные нити предложений, превращая их в настоящие украшения с замысловатыми орнаментами. Затем настал черёд эмоций. Обида, предательство, доброта, дружба – я внимательно смотрела на то, что скрывалось за этими определениями. Два раза мне повторять было не нужно, я всё схватывала на лету. Люди странные. Они говорят, что врать – плохо, а на самом деле совершенно не хотят слышать правду. Ты преподносишь факты о каком-то событии, а на самом деле выступаешь в роли стукачки и тебя презирают. Странно, но возьмём на вооружение. Ты не испытываешь радости от встречи с многочисленными малознакомыми родственниками, но должна улыбаться и отвечать на бесконечные глупые вопросы, и честные ответы тут тоже не нужны. Ну, допустим, принимаем и эти правила игры. Когда я научилась читать, стало немного легче ориентироваться в этом мире. Родители удивлялись, что я стремилась к литературе явно не по возрасту и опасались, что я ничего не пойму. Как они ошибались! Я очень хорошо анализировала прочитанное, рано обратилась к критическим работам – мне нужны были костыли, на которые можно пока опираться в сложном мире человеческих чувств. Я делала допущение, что критики транслируют общепринятые нравственные и моральные нормы, поэтому доверяла этим признанным разборам. Мотала на ус, и училась оценивать поступки для начала вымышленных персонажей. Естественно, больше логики я видела в поступках антагонистов, они всегда казались мне более объемными и интересными. Но и тут я подчинялась ожиданиям и писала в сочинениях именно то, что хотела в них видеть система образования.
Говорят, люди не меняются. Но я примеряла на себя разные личины, основываясь на описаниях и поступках книжных героев. Со стороны казалось, что я очень чувствительная и близко к сердцу принимаю прочитанное. Ага, сейчас. Я просто играла очередную роль. Какие-то ходы, которые находили особый отклик у окружающих, я перенимала для себя, превращая это в очередную черту уже своего характера. Я умело изображала интерес к человеку, внимательно слушала. Больше для того, чтобы не проколоться самой, но и в том числе для понимания мотивов и установок моего визави. Со мной дружили, и я дружила в ответ. Я не делала различий между середнячками и элитой класса, мне был интересен каждый индивид. Да, каждый в определенный момент времени или в конкретной ситуации, но я давала отклик каждому, а люди воспринимали это как искренность и тепло. Ну, пусть так. Мне говорили слова "Я люблю тебя", но что именно они значат, я не понимала. Мне хотелось сказать в ответ "А мне это знать зачем?" Но, боюсь, не это люди хотят услышать в момент признания. "Я тебя тоже" – был мой максимум проявления чувств.
Потом появились сериалы. Они позволили ещё больше раскрасить мои эмоции, но всё равно это было больше похоже на нестройную и пугающую речь глухого, когда он пытается воссоздать обычные человеческие интонации, которые никогда не слышал. Я вроде бы уместно улыбалась и даже шутила – принцип создания острот было освоить легко. Когда требовалось, даже грустила. Только трудно было понять, сколько именно следовало находиться в этой эмоции. Но тут легко было проверить: если я ловила недоумение или непонимание, значит, недостаточно выдержала траур переживания. Я делала вид, что ненадолго забылась, и опять надевала скорбное выражение лица. Обиды, страдания – это было не про меня, это проходило мимо, ничего не затрагивая. Мне было легко извиняться или признавать ошибки, потому что мне это ровным счётом ничего не стоило. В то же время люди, считавшиеся моими друзьями, воспринимали это как лёгкость характера. А я лишь тщательно скрывала пустоту своей души, и, наверное, долгое время только моя мать видела истинный холод в моих глазах. Поэтому она меня не любила. А я отвечала ей взаимностью. С первого класса все каникулы я проводила у родственников папы на Урале: у его брата было трое детей, поэтому одним больше, одним меньше – было не так заметно. И нам веселее. Мы с кузиной постоянно весели на хвосте у братьев и переняли их интересы и повадки. По пути прихватив множество травм и шрамов. Правда, потом очень сложно было превратиться обратно в девочку и перестроить устоявшиеся шаблоны поведения.
Думаю, родителям со мной было и сложно, и легко. Сложно от моих действий, продавливающих их границы. И легко от того, что я быстро понимала, как именно делать не нужно. Но свою мать я доводила до истерик, нервных срывов и рукоприкладства. Я никого не виню в этом, просто принимаю как факт. Может, что-то в младенчестве так повлияло на меня, что привело к формированию моей социопатической девиации, может, сыграла роль генетическая предрасположенность. Но я стала такой, какая есть.
Глава 2.
Свою жизнь я выстраивала, как шахматную партию. Выбирала себе наилучшее окружение, перспективное образование, обрастала нужными связями и строила карьеру.
Мне очень хотелось эмоций. Но мой спектр был ограничен раздражением на глупость, откровенную тупость и хамство. Или же выбросом адреналина. Я любила быструю езду. Научилась водить я лет в четырнадцать – мой старший двоюродный брат с удовольствием занимался со мной на бескрайних просторах уральских трасс, где можно было гонять без боязни столкнуться со стражами правопорядка или другими автомобилями. С ним же в восемнадцать лет я с первого раза сдала на права и получила в подарок от дяди первую машину – сильно потрёпанную, но хорошо восстановленную Субару. В свою очередь я её чипировала, то есть изменила заводские настройки двигателя. И теперь в ней было 280 лошадиных сил (на стенде она показала аж 306) вместо базовых 249. Я апгрейдила свои умения на курсах экстремального вождения и с каждым днём чувствовала себя за рулём всё уверенней.
Другие водители меня ненавидели: я подрезала, резко перестраивалась, совершала весьма опасные манёвры. У меня полностью отсутствовало чувство самосохранения и при этом была твёрдая уверенность в своей удаче. Даже когда однажды я улетела с трассы, то отделалась лишь лёгким испугом. Ну, и круглой суммой на восстановление машины.
Я была открыта любым переменам, легко меняла работу или место жительства, экспериментировала с внешностью и стилем одежды. Три года я прожила в Америке, даже думала там укорениться. Но меня нашёл одногруппник и предложил интересную должность в крупной международной компании. Почему бы и не попробовать, решила я, и вернулась. В результате сложных процедур с возмещением уплаченных налогов и различных страховых взносов я получила очень существенную сумму. Которую я обратила в автомобиль, в очень послушный, ухоженный и идеально обслуживающийся всю свою предыдущую недолгую жизнь Мини Купер стального цвета. С этими прекрасными исходными данными из машины я сделала просто конфетку: внутри аккуратного и эффектного кузова был спрятан мощный спортивный двигатель. Чем мы с "котелком", как я ласково окрестила купера, очень любили пользоваться на трассах.
Потом я решила выйти замуж. Ну, как решила – меня позвали, и я подписалась на эту авантюру. А почему и нет? Какое-то время наш брак спасали многочисленные командировки – мои и мужа. Мне всегда было настолько комфортно с самой собой, что делить это состояние с кем-то другим было невыносимо. И самое счастливое время моего замужества – его полугодовое обучение в Англии. Я даже пару раз к нему наведывалась ради бесплатного проживания, и прекрасно там путешествовала в одиночестве. Деланно сокрушаясь, что ему никак не выбраться – график занятий был действительно плотный. Я старательно отыгрывала роль примерной жены, и в какой-то момент это начало меня тяготить и надо было что-то менять. Муж начал заговаривать о детях. Это был совсем не тот опыт, который мне очень хотелось пережить, но почему бы и не попробовать. Полгода я взяла на подготовку, мы исключили из жизни алкоголь и сигареты, перешли на органические продукты и разные витамины и добавки, затем начались попытки зачать ребёнка, чему мой организм стоически сопротивлялся. И, признаться, каждый месяц я испытывала облегчение: мне совсем не хотелось менять свой образ жизни.
Беременность настигла меня в отпуске, и поездка в Португалию омрачилась непереносимым токсикозом. Я могла лишь лежать на берегу океана и смотреть на волны, иногда выблёвывая свои внутренности в ведёрко из-подо льда, ибо никакой еды в желудке не было. Ни о каких деликатесах и блюдах местной кухни, а тем более о портвейне, речи быть не могло: меня выворачивало даже не от запаха, от одной только мысли о еде. Единственное, что был способен принять и даже переварить мой организм, это паштел-де-ната – слоёные корзиночки с заварным кремом. Вернее, ела я только начинку и запивала кокосовым молоком, которое до этого на дух не переносила. Муж был счастлив неимоверно, он был готов собственноручно доить пальмы, чтобы добыть мне еду. И держал мои волосы, когда я извергала из себя то, что не могла удержать. Он даже поменял мне обратные билеты на бизнес-класс, чтобы я могла лежать. А я радовалась, что у меня было несколько часов свободы от его назойливой заботы. В таком состоянии я не могла работать, а это меня всегда отвлекало и помогало переносить тяготы семейной жизни. Сейчас же каждый вечер я проводила с супругом, который строил дальнейшие планы, полные радужных единорогов, порхающих в безоблачном небе нашего всеобъемлющего счастья. А мне хотелось умереть. Как ни удивительно, вопрос решился гораздо раньше положенных физиологией девяти месяцев: беременность оказалась внематочной. Меня срочно госпитализировали, потом начались осложнения. После пяти бесконечных недель в больнице домой я не вернулась – больше таких приключений мне не надо. Муж переживал, уговаривал попробовать ещё раз, плакал, заваливал мой офис букетами. А через полгода обрюхатил молоденькую девочку из какой-то башкирской глуши. Чтобы получить развод, Костя, мой муж, был готов на всё. В итоге все остались довольны и каждый получил именно то, что так жаждал. Он – долгожданного наследника, она – квартиру в Питере и мужа с машиной, я – свободу. Ну, да, ребёнок оказался очень активным мальчиком, который не давал ни секунды покоя ни днём, ни ночью. Жильё у них было в ипотеку, которую при самом оптимистичном раскладе выплачивать они будут до пенсии. Эффектный мини-купер, на котором она его встретила, остался у меня, а они теперь ездили на Toyota Marino. Да, машина была хороша для молодого человека, но не вызывала таких восторгов у женщины. Чётче формулируйте свои желания, они имеют свойство сбываться.
Что же до меня, я весьма удачно объединила половину имущества после развода и приобретённую до брака однушку в элитном жилом комплексе в двухэтажную квартиру там же. И завела себе французского бульдога, о котором мечтала с детства.
У меня была идеальная обёртка жизни, картинка, будто созданная для профиля в соц.сетях. Однако я по-прежнему была лишь хорошей копией человека. Искусной в реакциях, но всё же мёртвой внутри.
Глава 3.
В Америке я попала на приём к психиатру и именно тогда узнала свой диагноз: диссоциальное расстройство личности. Раньше это называли психопатией. Там много нюансов, но суть в пренебрежении общественными законами и ограничениями, отсутствие эмпатии и сочувствия, неспособность сопереживать другим людям. Мне прописали таблетки, которые худо-бедно поддерживали меня на плаву: антидепрессанты помогали проявлять живые человеческие эмоции и не скатиться в полную апатию, нейролептики для нормализации эмоционального фона и сглаживания острых фаз поведенческого диапазона. Так же я принимала литий, который купировал редкие, но меткие приступы гнева. Наверное, благодаря им, я не придавила ни одного самокатчика или не столкнула их с тротуара под колёса проезжающего автомобиля. Но в глубине души ничего не менялось – никаких моральных терзаний и боли. Было страшно и интересно, как далеко я могу зайти в своей патологии, оставаясь в рамках моральных и социальных законов.
Мне не было страшно, даже наоборот: я успокоилась. Такой диагноз многое объяснял. Но насколько всё плохо? Неужели я способна на что-то действительно опасное и запретное, или же могу держать себя в руках? Мне попались работы профайлера Джона Дугласа, который изучал психологию серийных убийц и маньяков. Там часто упоминалась триада Макдональда – совокупность поведенческих характеристик, типичных для жестоких убийц: зоосадизм, пиромания и энурез. Они не были обязательными, но встречались часто. Я успокоила себя тем, что это не про меня. Зверюшек я любила больше, чем людей, у меня были и кошки, и собаки, причём некоторые даже подобраны с улицы. Мне было легко подходить к их содержанию с холодной головой и соблюдать все правила и требования дрессировщиков, зоопсихологов и ветеринаров. У меня были и сложные животные, отказники или инвалиды. Пока окружающие расстраивались и причитали, я тащила их в клинику и лечила. Звери быстро адаптируются к новым условиям и не считают себя ущербными, это классно.
Огня я боялась панически во всех видах, процесс горения меня не интересовал совсем – какой уж тут восторг. Случаи сжигания людей, что ведьм во времена инквизиции, что аутодафе, меня шокировали. Страшная и мучительная смерть, от этого не по себе было даже мне. Ну, и энурез. На моей памяти со мной такой случилось всего один раз, потом я испытала весьма неприятное чувство стыда и с тех пор остро боялась повторения.
Кем же я была? Что меня ждёт дальше? На что я способна? Я всерьёз увлеклась жанром тру-крайм, стала восторженной поклонницей скандинавского нуара и с упоением смотрела все доступные видео с допросов реальных маньяков и психопатов. Чтобы через их примеры разобраться в своей душе. С чего всё началось? Где та самая точка невозврата, когда ты принимаешь решение преступить черту? Или же я всю жизнь проживу, так ничего и не нарушив, но при этом ничего не испытав?
В силу своей девиации я была свободна от зависимостей: легко начинала или прекращала курить, когда мне это было нужно или интересно. Могла употреблять алкоголь, экспериментировать со вкусами или же углубиться в изучение нюансов искусства сомелье. А потом спокойно месяцами не притрагиваться к спиртному. В кофе мне нравился ритуал употребления, но пить абы что я бы никогда не стала. Поэтому спокойно могла день-два-три пропустить. Азартные игры мне были не интересны: рулетка для меня была просто примером теории вероятности или же попыток казино не совсем этичными способами увеличить прибыль. А вот покер я бы попробовала – при отсутствии переживаний можно было бы блефовать без зазрения совести. Однако этот талант я проявила в другом: игре в Мафию. В Питере, где я жила, было очень много клубов, которые предлагали место, ведущих и даже компании для подобного досуга.
Тут можно было не сдерживать себя: подставлять, обманывать, врать. Наконец-то можно было быть самой собой, а потом мило улыбаться и объяснять это правилами. Я так привыкла притворяться, что даже в какой-то мере получала удовольствие. То, что у остальных игроков нарабатывалось опытом, у меня было частью натуры.
А через полгода я начала новую игру: я встретила человека, который помог выпустить наружу моих демонов.
В молодости Глеб, как звали этого героя моего жизненного романа, успел поработать в прокуратуре. Даже рассказывал мне истории о настоящих преступлениях. Если бы не они, я даже не обратила бы на него внимание. А тут меня подкупили его юридические знания, практический опыт работы внутри системы и высокий интеллект. К тому же он был озлоблен, ибо был вынужден уйти из юриспруденции в недвижимость. Всё это, плюс ещё его нарциссизм, создавали чудесную взрывоопасную смесь. Которой не хватало только одной лишь искры.
Когда заходит речь о преступной паре, совершившей бесчеловечные злодейства, возникает вполне резонный вопрос: а стали бы они убивать, если бы не встретились? Не знаю, может быть, рано или поздно. Но всё сложилось так, как сложилось.
Месяц с Глебом мы притирались друг к другу. Он пытался меня ломать и играть по обычной схеме, свойственной нарциссическому расстройству личности. Начал с восхищения и идеализации, потом окружил душным контролем и доминированием, преподнося это как заботу. И классика жанра: эмоциональные качели со скандалами на ровном месте и дальнейшими откатами, будто бы ничего не произошло. Он был напыщен и эгоцентричен, с радостью принимал комплименты в свой адрес, которыми я его подкармливала. Если бы он мне не был нужен, я бы распрощалась с ним после первого же свидания.
– Я вывел идеально определение любви. Всего четыре слова, но они способны объяснить любое чувство: и любовь к партнеру, и к ребёнку, и даже к животному!
Серьёзно, дядя? Над этим определением бились величайшие умы человечества на протяжении всей истории. И до сих пор бьются. А ты взял и вывел! Корона не жмёт?
Его чувство собственной значимости и уникальности было чрезмерным, даже гипертрофированным. Он всегда знал всё и лучше всех, хотя просто нахватался поверхностной информации. Манера общения у него была ужасная: было ощущение, что он ждёт малейшей паузы в твоей речи, чтобы вставить своё слово. Или вот этот приём из НЛП, когда повторяется фрагмент фразы собеседника. Но почему-то в его исполнении это выглядело наиграно, и вместо того, чтобы располагать к себе, это только бесило. Но я улыбалась, кивала и поддакивала.
Я послушно изображала жертву, выдавала нужные ему эмоции. Но тут Глеб был молодец, сам вёл в этом танце. Мне оставалось лишь ухватить конец ниточки, и раскручивать ситуации до абсурда, за которым следовали феерические скандалы, сцены ревности, показательные выступления проявлений страсти. Самое счастливое время наших отношений – когда он на два дня пропал со словами: "Мне надо побыть одному, извини, объясню потом". Видимо, это был какой-то этап дрессировки, и я должна была провести время в разлуке с мучительными думами: что же не так, в чём я провинилась, что же случилось? А я не думала, просто отдыхала и наслаждалась тишиной. Уж очень много стало этого мужчины в моей жизни.
Чтобы укрепиться в своих позициях, он очень скоро предложил мне руку и сердце. Очень типично для нарцисса. И ожидаемо для меня. В его картине мира могла быть ещё незапланированная беременность, к чему он прикладывал очень много усилий. Но не в мою смену – за этой сферой своей жизни я очень тщательно следила.
Моя маска упала после того, как мы вышли из дверей ЗАГСа. Он, как обычно, протянул свою руку к моей. В этот раз я её одёрнула.
– Девочка моя любимая, что-то не так?
– Ну, давай с самого начала. Я не твоя ни в коем случае. Тебя не люблю и никогда не то, чтобы не любила, а всегда презирала. Ты ничтожество и неудачник.
На лице Глеба было недоумение. Он перебирал в мыслях, где прокололся и почему сменился паттерн моего поведения. В его картине мира сейчас я должна была купаться в любви и неге, а к вечеру уже получить встряску от какой-нибудь неверно истолкованной фразы и умолять о прощении.
– Поезжай домой, к себе. Когда ты будешь мне нужен, я позвоню. Всё, пока.
Я села в машину, которую мне запрещали водить по причине моей мнимой неопытности. Да, я изображала неуверенность вначале, чтобы он с высоты своего невъебенного ЧСВ давал мне советы и уроки. Но когда в редких случаях я была за рулём, в мой адрес всегда неслись оскорбления и крики, или же назидательные лекции – он же эксперт в вождении. И я послушно уступала. Но теперь мне это было не нужно. Я захлопнула дверь, заблокировала замки и резко газанула прочь с парковки, изобразив полицейский разворот. Выражение лица Глеба в тот момент было бесценно.
Почему он не мог со мной просто развестись? Ну, он очень многим сообщил об этом радостном изменении своего социального статуса, и не мог признать, что потерпел неудачу. В его картине мира каждый человек должен был ему непременно завидовать, ведь мы такая прекрасная пара, я так его люблю и уважаю – ценный трофей для нарцисса. И для него эта неудача и срывание маски перед окружающими была бы полным крахом.
Когда Глеб немного остыл и с горечью осознал, что передо мной не нужно больше разыгрывать психологические драмы, я посвятила его в свои дальнейшие планы. Мы смогли подобрать устраивающий нас обоих стиль общения и создавать правила новой захватывающей игры.