Вера Александровна Петрук
Дэйра. Книга 1. Белая Госпожа
– Справлюсь, – решительно выдохнула Дэйра. – Надо устроить этому засранцу сюрприз. Будем играть по нашим правилам.
Однако направляясь в трапезную, откуда уже раздавались звуки пира, она уже не была уверена, что обратная кража дневника Маисии сколько-нибудь ей поможет.
Глава 4. Пир
Пиршественный зал был так обильно украшен лентами, тканями и гобеленами, словно их собрали со всего герцогства. Может, так оно и было. По закону, все подчиненные земли платили «праздничную» подать – на свадьбы, дни рождения и другие торжества герцога.
Роспись на потолочных балках обновили, рога животных, щиты, копья и старинные мечи, украшавшие мрачные колонны, протерли от пыли. Пестрые ковры не только придали тусклым каменным стенам красивый вид, но и закрыли щели, немного утеплив огромную трапезную, по которой любил гулять ветер. Огромный камин гудел и плевался искрами, однако его жаром могли наслаждаться лишь те гости, которые сидели в изголовье громадного стола, занимающего большую часть помещения. Чтобы ранние холода не застудили остальных участников пиршества, по зале расставили жаровни с горящими угольями, однако Дэйра все равно мерзла и была благодарна, когда Марго укутала ей колени под столом меховой накидкой.
Дэйра опоздала, но к ее счастью, родители были слишком заняты великим князем, чтобы обращать внимание на виновницу торжества. Поппи была права, ранний уход Дэйры никто не заметит. От пестроты костюмов рябило в глазах. Мода Майбрака диктовала многоцветие, поэтому шелка, меха, галуны, пояса и туфли собравшихся мельтешили разнообразием цветов и красок. Из причесок были популярны косы и сложные нагромождения из локонов, перевитые цветными лентами, поэтому распущенные волосы Дэйры вызвали косые взгляды, которые, тем не менее, доставили ей удовольствие. Несколько дам покрасили волосы в розовый цвет, поддавшись столичным веяниям, но в провинциальном Эйдерледже новшество еще не прижилось, и на модниц бросали осуждающие взгляды.
Когда Дэйра явилась, пир уже был в разгаре. Белую скатерть, которую стелили на стол по праздникам, успели заляпать вином и жиром, а плоские хлеба, которые, по традициям Эйдерледжа, использовали вместо тарелок, наполовину съели. В трапезную принесли жареную оленину под горячим перцовым соусом, кабана, зажаренного целиком на вертеле, лебедей и павлинов, тушеных с пряными травами, рябчиков, фаршированных ливером, и пироги со всевозможной мясной, грибной и овощной начинкой. В октябре церковь Амирона запрещала есть рыбу, поэтому рыбные блюда не подавались, хотя в повседневных трапезах семья герцога посты не соблюдала. Уже поспели красные зимние яблоки, алевшие аппетитной горкой едва ли не перед каждым гостем. Особым угощением стали сикелийские финики, заказанные специально для праздника у Согдарии вместе с перцем, мускатным орехом, гвоздикой и имбирем. После мясных блюд полагалось употреблять специи, чтобы вновь возбудить аппетит. Пряностями также обильно сдабривали вина для поддержания жажды. Вино у герцога всегда было хорошее, и к нему прикладывались особенно с большим удовольствием.
То, что начало вино, продолжили жонглеры, певцы и музыканты, окружившие пиршественный стол. Тем, кто сидел по бокам стола, приходилось вертеть головами, но оно того стоило – подобные развлечения в герцогстве были редкостью. Особый восторг гостей вызвал медвежонок, которого водил на цепи по залу громадный циркач, напоминающий ожившую скалу. Медведю бросали кости и огрызки яблок, зверь кружился на задних лапах, дамы визжали от страха и восторга, певцы надрывали глотки, музыканты рвали струны, танцовщики не щадили ног. В преддверии долгой и тяжелой зимы люди всегда веселились, словно последний раз в жизни.
Дети герцога сидели рядом с детьми баронов и виконтов Эйдерледжа чуть поодаль от хозяина замка и свиты великого князя, которой, разумеется, отвели самые почетные места. Затем располагались правящие лица герцогства с супругами, которые обычно сидели рядом с Зортом, но сегодня все понимающе терпели. Из-за пышных одежд баронов и их жен Дэйре не было видно самого Лорна, чему она была рада. Светлый князь явился на праздник с тремя офицерами, секретарем и другом – графом Георгом Эстрелом из Нербуда. Женская половина Эйдерледжа, присутствующая на пире, почему-то была уверена, что именно молодой и красивый Эстрел был тем самым тайным членом королевской комиссии, выбирающей невест для принца, соответственно, уделяла ему повышенное внимание. Дамы также высоко оценили тот факт, что Амрэль Лорн явился без спутниц, следовательно, шансы местных женщин составить компанию брату короля сегодня ночью или в обратной поездке в Майбрак были значительными.
Чтобы не лишиться уверенности в задуманном, Дэйра решила в сторону светлого князя не глядеть. За тот час, что она планировала провести за столом, ее вполне развлечет и Томас, вырядившийся в шелка и бархат. Шапочка цвета спелой сливы прекрасно подходила к его золотистым кудрям, которые брат не поленился причесать и уложить. Шея Томаса утопала в белоснежных кружевах, выглядывающих пышным ореолом из-под темно-фиолетового камзола, расшитым жемчугом. Длинные пальцы в белых перчатках изящно обхватывали хрустальную ножку бокала, а томный взгляд прохаживался вдоль подруг Дэйры, не останавливаясь ни на одной и в то же время цепляя каждую. Даже Ирэн, влюбленная в своего Феликса, начинала судорожно поправлять локоны и теребить рукава, когда взгляд Томаса Зорта задумчиво останавливался на уровне ее шеи.
Дэйра не вмешивалась, потому что ей было интересно. Еще накануне они с братом поспорили, что этой ночью он будет ночевать не один, а с одной из «приближенных» к Дэйре молодых баронесс. Когда с горизонта исчезал мифический образ принца Эруанда, всплывал принц «местный» – наследник Томас. Бабник, как называла его сестра, и ценитель женской красоты, как называл себя он сам. Сегодня ставки были сделаны на Сидию Гулавер из Эйсиля, но задачу Томасу усложнял светлый князь со свитой, а также пилигрим из Согдарии, которые сильно отвлекали юную баронессу.
Пилигрима привезла бабушка Джерики, баронесса Ингульская, недавно вернувшаяся из длительного путешествия по Агоде и лежащей за ней Согдарии. Странник оказался весьма симпатичным молодым человеком великаньего телосложения, с шикарными бровями и густыми ресницами, из-под которых он изредка бросал косые взгляды на вабаров. Пилигрим был занят тем, что поглощал уже пятое блюдо и, судя по наблюдениям Дэйры, вовсе не спешил заканчивать трапезу. По традициям застольев Эйдерледжа гостя следовало кормить до тех пор, пока он не опустит кубок, а уже потом требовать с него истории. Пилигрим, похоже, обычаи знал, потому что держался за кубок крепко, словно за меч во вражеском стане. Может, дикие вабары ему таковыми и казались, однако Дэйра слышала, что и драганы, к которым принадлежал странник, не отличались хорошими манерами на пирах.
В любом случае она собиралась покинуть трапезную раньше, чем пилигрим начнет свои истории.
– Вся пища на пиру освящена именем Амирона и несет в себе частицу его благодати, – голос капеллана раздался так неожиданно, что Дэйра едва не опрокинула бокал на платье. Теперь понятно, кому предназначалось пустующее кресло справа от нее. Наверняка, матушкины происки – за стол с довольным видом усаживался домашний церковник их семьи Карлус Рейнгольд. Поистине, изысканная месть родительницы, недовольной поведением дочери.
– Особенно полезен сегодня хлеб, он благословлен во время вечерней службы и имеет много целебных свойств. Прошу прощения за опоздание.
– Да, магистрате Карлус, – вежливо кивнула Дэйра, про себя решив, что к хлебу она точно не прикоснется. Редкая трапеза проходила без наставлений капеллана, и сегодняшний пир не должен был стать исключением.
Добившись внимания Томаса и сидящей напротив баронессы Сидии, церковник даже привстал, чтобы его было лучше слышно:
– Помните, что идет пост, не чревоугодничайте! Когда змея старится, она влезает в узкую расселину в скале и постится сорок дней, затаившись. Потом линяет и снова становится молодой. Все тучные животные не могут бегать так быстро, как легкий и малопищный олень. Подобно им и чревоугодник не может быть так деятелен и благопоспешен, как тот, кто воздерживается.
Пользуясь тем, что церковник находился сбоку от нее и смотрел на сидящих напротив подруг, Дэйра скорчила гримасу, передразнивая пожилого капеллана. Стараясь не рассмеяться, Сидия покраснела и надула щеки, отчего ее лицо приобрело особенно забавное выражение. Атмосфера праздника брала свое. Дэйре вдруг захотелось забыть тревожные новости и события последних дней и хотя бы немного развеселиться. Все-таки отмечали ее день рождения, а не приезд великого князя, который открыл танцы, пригласив первую даму герцогства – Ингару Кульджитскую. Лицо матери Дэйра не видела, постоянно утыкаясь взглядом в затянутую в синий камзол спину Амрэля, а вот отец выглядел встревоженным, и явно не танец Лорна с его женой был тому причиной. Фредерик Зорт то и дело подзывал к себе взмокшего Гарона Шонди, отдавая ему указания, а иногда подписанные бумаги. Герцог работал даже на праздниках. Дэйра не удержалась, и когда Гарон с важным видом проходил мимо ее стола, показала ему язык. Не стоило, конечно, но вид его вытянувшегося лица принес ей удовольствие. Посмаковав вино, которое ей усердно подливал сенешаль, Дэйра решила, что оно в самый раз. Голова становилась легкой, мысли на тему «что делать» и «почему так получилось» уходили, сменяясь игривым настроением. Дэйре захотелось танцевать.
– Бог вложил человеку любое желание духовных и плотских поступков. Сну свое время и мера, желанию пищи и время, и мера, и питью свой срок и умеренность, потребность в женщине время и мера, – Карлус Рейнгольд сделал паузу и многозначительно посмотрел на Томаса, который изо всех сил старался сохранять серьезность. – Но, если эти желания исполнять без меры и времени – грех будет в душе, а в теле недуг. Недуг в наших телах рождается из желчи, которая сворачивается от чрезмерный еды и питья, и лежания, и женской ласки. Вообще, желчи в человеке три: желтая, зеленая и черная.
– Спасибо, магистрате, – прервала капеллана Дэйра, – пожалуйста, не забудьте нам рассказать о желчи на утренней проповеди. Прошу отведайте этой заячьей печенки в луковом соусе, мы с матерью включили ее в меню специально для вас. Боюсь, если подождать, она остынет, а вкуса у холодной еды нет.
Улыбнувшись в ответ на благодарные взгляды подруг, Дэйра щедро подложила охотно замолчавшему капеллану порцию горячо любимой им печенки. Желание еды преследовало магистрате Карлуса постоянно, служа его личным демоном, превратившим когда-то симпатичного человека в обрюзгшего толстяка. Капеллан считал, что его тучность передалась по наследству, и смертельно обижался, когда его обвиняли в чревоугодии. Впрочем, таких смельчаков в замке было мало – разве что приходящие служанки из деревень. Карлус Рейнгольд был натурой мстительной, а проблем с церковью Амирона никто не хотел.
Циркачи и артисты потеснились, уступив место в зале танцующим парам. Приглашенные музыканты из Кульджита играли так задорно и весело, что Дэйра, не удержавшись, принялась притопывать, кивать и прихлопывать в ладони. Вино играло на ее щеках горячим румянцем, разгладило морщины на лбу и поселило на губах неувядающую улыбку. Поймав свое отражение на стенке бокала, Дэйра осталась собой довольна– такие моменты согласия с внутренним «я» были редки, и их стоило ценить. Сейчас ей нравилось в себе все – прическа, вернее ее отсутствие, макияж, состоявший из помады на губах, которая почти «съелась», горящий взгляд и раскрасневшееся от жара лицо. Дэйре, на самом деле, было душно, хотя сидящий рядом церковник надел плащ, а потом выпросил у нее плед, которым Марго укутывала ей ноги. Отчего все вокруг мерзли, молодой маркизе было непонятно. Будь возможность, она бы и тяжелое верхнее платье сняла, а то из-за него у нее вся спина взмокла.
Увлекшись мелодией, девушка и не заметила, как за столом остались только они с капелланом. Карлус поглощал третью порцию печенки, и к дэйриному счастью молчал. Амирон запрещал ему разговаривать во время еды. Между тем, подруг расхватали кавалеры, переместив их в центр зала, где танцевали. Томас тоже исчез. Поискав глазами его пышный кружевной воротник, Дэйра заметила брата, танцующим с Сидией. Похоже, пари она все-таки проиграет.
– Никак не могу согреться, – пожаловалась Ирэн, не совсем изящно плюхаясь рядом с Дэйрой и жадно припадая к вину. – Думала, после танцев будет жарко, но этот Амрэль ведет так медленно, что я едва не заснула.
– Ты танцевала с Лорном? – от изумления Дэйра едва не поперхнулась вином.
– Возвращайся скорее к нам, милая, – прощебетала Ирэн, помахав рукой у нее перед глазами. – Скажу тебе по секрету, что танцует он скверно, а вести даму совсем не умеет. Не даром говорят, что майбракские вабары с танцами не дружат.
– Сюда подошел и пригласил? – переспросила Дэйра, усиленно пытаясь сообразить, где в тот момент была она. Если ей не изменяла память, стола она за весь пир ни разу не покидала.
– Ну да, – фыркнула Ирэн и перешла на шепот. – Ты дар речи, похоже, потеряла, уставилась на эту вазу с цветами и глаз от нее ни разу не подняла, а Карлус едва печенкой не подавился. Не ожидал он, что светлый князь застанет его за грешным делом. Я и сама обомлела, нешуточное ли дело, чтобы после герцогини меня танцевать вели. Как думаешь, если он меня ночью к себе позовет, соглашаться? Феликс, если что, поймет, а ты потом подтвердишь, что светлому князю не отказывают.
Дэйра медленно поднесла к губам бокал, но потом, опомнившись, отставила его от себя подальше. Это же надо так напиться, чтобы Амрэля Лорна не заметить. И что она в этих цветах нашла?
Дэйра только сейчас заметила букет желтых роз в вазоне посреди стола. Как и все другие цветы, эти розы вызывали у нее только отвращение. Даже сквозь густой аромат заячьей печенки в луковом соусе она чувствовала их благоухание и всерьез опасалась головной боли и тошноты – своей обычной реакции на запах цветов.
– А Лорн, случайно, не обиделся, что я с ним не поздоровалась? – осторожно спросила она.
– Да ты поздоровалась, – Ирэн посмотрела на нее озадаченно. – Поднялась, поклонилась, сказала что-то такое вычурное, даже я не повторю, села обратно и, как воды в рот, набрала. Все на эти цветы смотрела. Томас, он еще тогда за столом был, сказал, что ты настолько обожаешь розы, что, когда на них смотришь, больше никому уделить внимание не можешь. Я, конечно, немного опасалась, что Лорн оскорбиться, но он улыбнулся только и увел меня танцевать. Ты что, вина перебрала?
– Кажется, – неуверенно ответила Дэйра, отодвигаясь от роз подальше. Ничего не случилось, успокоила она себя. Подумаешь, провал в памяти. Она просто давно не пила так много. А вот то, что начинала кружиться голова, было, действительно, плохим признаком. Впрочем, если ее сейчас пригласят, она с удовольствием закружится в танце – и пусть весь мир кружится вместе с ней.
К ее столику уверенно направлялся граф Георг Эстрел, и сердце Дэйры бешено забилось. Все-таки она была падка на красавчиков. Да – сегодня ее праздник, пусть этот Лорн танцует с кем хочет, она сейчас утрет ему нос и покажет, как танцуют в Эйдерледже.
– Миледи, прошу разделить со мной этот прекрасный танец, – голос у графа Эстрела был еще лучше, чем его мужественное лицо с пронзительными синими глазами. Дэйра узнала мелодию – играли Сифироль, танец любви и счастья, который она обожала даже больше, чем охоту.
Дэйра открыла рот и поспешно закрыла, когда Георг Эстрел подал руку Ирэн. Рыжеволосая баронесса бросила наигранный взгляд сожаления на недоеденное пирожное и, улыбнувшись во все зубы, позволила графу себя увести. Какое-то время Дэйра бездумно смотрела на бокал с вином, но тут ее внимание отвлек капеллан. Карлус Рейнгольд вдруг поперхнулся и закашлялся так страшно, что Дэйре пришлось подавить внутренний порыв зареветь во весь голос и выместить злость на спине капеллана, от души ее поколотив. Карлус все никак не мог отдышаться, и она позвала слугу, чтобы он отвел церковника к Маисии. Все-таки не зря Поппи говорила, что капеллан умрет от еды.
Вздохнув, Дэйра пододвинула к себе наполовину опустевшее блюдо с заячьей печенкой, решив, что ком в горле надо заесть. Но от одного вида пищи мирно дремавшая до этого тошнота вдруг проснулась и заявила о себе в полную силу. Еще и подругу, головную боль, позвала. А между тем, Сифироль гремел на весь зал, сотрясая потолки, стены и сердца танцующих. Дэйра оглянулась в тайной надежде, что за столом полно гостей, которые предпочитают есть, а не танцевать, но вынуждена была признать поражение. Даже отца вытащили в центр зала, что случалось крайне редко. За столом торчала Дэйра, да еще старая баронесса Ингульская, которая была занята флиртом с молодым сенешалем. Ком в горле стал почти невыносим.
– Миледи, – сквозь грохот Сифироля она не сразу услышала, что ее окликнули.
Позади нее стоял раскрасневшийся Томас и протягивал ей руку.
– Прошу разделить со мной этот танец, – церемонно произнес он и подмигнул. – Не могу смотреть, как моя сестра лопает заячью печенку, когда играют ее любимую музыку.
– Пошел к черту, – огрызнулась Дэйра. – Тебя Сидия ждет.
– Подождет, она уже моя, а значит, пари ты проиграла, – брат усмехнулся и неожиданно обнял ее за плечи. – Это ведь твой праздник! Если все мужчины в этом зале пригласили неуклюжих буренок, а не лучшую даму герцогства, то только потому что они ослепли. Или замерзли – в зале ужасно холодно.
Дэйре было жарко – так жарко, что хотелось сорвать с себя все и выброситься в окно навстречу ночному ветру.
– Не расстраивайся, детка, – сказал Томас, переходя на покровительственный тон, который ему ужасно нравился. – Они просто тебя боятся, ты ведь у нас особенная. Помнишь, летом на празднике урожая то же самое было. А все потому, что ты слишком серьезно на всех смотришь. У тебя взгляд такой… такой… Слов не подберешь. Хотя, если честно, не во взгляде дело. Люди на таких праздниках хотят веселиться, а ты все-таки дочка Зорта, с тобой привычную маску не снимешь, не расслабишься.
– Если честно, – Дэйра фыркнула, – меня бояться не потому что я дочка Зорта, а потому что кто-то распускает слухи, что я в прошлом месяце снова всех котов в замке передушила.
– Клянусь, не я! – горячо воскликнул Томас, – но кое-кого подозреваю. Мы можем наказать негодяя, если тебя это беспокоит.
– Оставь, – махнула рукой вконец отрезвевшая Дэйра. – Тебе Сидия машет, иди к ней. Спасибо, что подбодрил. Мне уже лучше.
Брат еще какое-то время разрывался между желанием остаться с сестрой и желанием выиграть пари, но, в конце концов, сдался.
Дэйра, действительно, отрезвела. Так было всегда. Она танцевала с Томасом, с отцом, иногда с кавалерами, которых присылал отец или брат. Те были вежливыми, учтивыми и испуганными. Ее боялись – боялись загадочной головной болезни, якобы передавшейся от бабушки, боялись шрамов, которых было не скрыть ни одной прической, боялись, что она проклянет их за плохой танец или недостаточное внимание. Трусы.
Романтичный Сифироль уступил место веселому и беззаботному вальсу снежных фей, без которого не обходился ни один пир Сангассии. Совсем близко от ее стола пронесся синий камзол Амрэля Лорна и зеленая юбка Джерики. А светлый князь времени не терял, наверное, решил перетанцевать со всеми девицами Эйдерледжа. Вернее, со всеми нормальными девицами. У Джерики Ингульской было такое лицо, словно она танцевала не с братом короля, а с самим королем. Интересно, хотела бы Дэйра оказаться на ее месте? Если отбросить в сторону личную неприязнь к светлому князю, вызванную кражей ее добычи и дневника Маисии, а также глупой казнью влюбленного мальчишки, то, пожалуй, да – она бы с ним потанцевала. Что бы там ни говорила Ирэн, но двигался Амрэль великолепно, недаром вабары из Майбрака слыли лучшими танцорами Сангассии. Бедняжке Джерике приходилось прилагать массу усилий, чтобы успевать за партнером. Дэйра скосила взгляд на сидящих вместе с ней престарелых дам и поняла, что не одна она глазеет на светлого князя. На охоте Амрэль Лорн показался ей холодной бескровной тварью, но сейчас, глядя на его обворожительную улыбку – пусть и неискреннюю, так как он улыбался, не переставая, на прекрасную выправку и уверенные движения, она готова была признать, что он хорош. Она подумала было, что у Джерики все шансы отправиться с Лорном в его покои, но тут князь раскланялся и перехватил у Томаса Сидию Гулавер. Томасу Зорту пришлось запивать обиду сидром, а светлый князь пустился по новому кругу вальса, даже не сбившись с дыхания.
Дэйра вдруг осознала, что держит в руках пустой бокал с вином – она и не заметила, как снова начала пить. Пьяные мысли, особенно про брата короля, нужно было немедленно изгнать из головы. К тому же ей стало настолько жарко, что она готова была опрокинуть на себя кувшин морса, который одиноко возвышался рядом с букетом роз. Морс никого не интересовал по той причине, что его недавно принесли из погреба, и он был такой холодный, что один взгляд на запотевший кувшин бросал гостей в озноб. Зато Дэйре он подходил идеально. Схватив сосуд, она прижала его ледяной бок к своему и, держась ближе к стенкам – впрочем, это было лишнее, так как все смотрели на Лорна, а не на пьяную дочь Зорта, – покралась к балконной двери, откуда веяло желанной прохладой.
Снаружи никого не было. Гости держались от сквозняков подальше, а дверь на балкон обходили далеко стороной. Какой-то расторопный слуга попытался было вынести за Дэйрой жаровню, но она отослала его с раскаленной треногой прочь – не хватало еще, чтоб человеческий огонь портил звездный небосклон.
Ночь встретила ее бодрящим осенним воздухом, ясными огнями звезд и отдаленным пересвистом птиц в Вырьем Лесу. Странные то были птицы. Как-то Дэйра спросила Стэрна, кто может так печально и красиво петь, на что охотник ответил, что ничего не слышал, а на все дальнейшие расспросы только злился. И Поппи их не слышала, и брат, специально разбуженный ею ночью – тоже. Но птицы были. Они то кричали, то плакали, то заливались соловьиным звоном, то начинали тянуть протяжные, долгие звуки, от которых неприятно щекотало в животе, и на душе становилось тоскливо. То были нечеловеческие голоса, совсем не похожие на те, что иногда слышались ей повсюду, поэтому Дэйра решила, что в Вырьем Лесу живут диковинные ночные птицы, и по какой-то причине только она их слышит. В отличие от других птиц, которых держали для увеселения в замке – попугаев, канареек, соловьев, пение этих пернатых доставляло ей истинное удовольствие.
Сегодня концерт из Вырьего Леса особенно щемил сердце, и пьяная Дэйра растрогалась до слез. Ей все было душно, и она отстегнула воротник, скрывающий декольте. Кружева полетели с балкона – там им и место. Все-таки несправедливые законы были в Сангассии. Вышедшая замуж пятнадцатилетняя вабарка могла сколько угодно оголять грудь, а вот ей, двадцатишестилетней девице без мужа подобные фокусы были запрещены.
А, к дьяволу всех, она в любом случае возвращаться к пирующим не собирается, кто ее здесь, на балконе, увидит. Подождет немного и отправится за своим дневником к Лорну в покои. Отхлебнув морса прямо из кувшина, Дэйра перегнулась через перила, разглядывая чернеющие ветви акации. Дерево уже приготовилось к зиме, сбросив листву и покрывшись толстой корой, которая должна была помочь пережить январские холода. Шансы были, но небольшие – каждую зиму сад вымерзал, и садовникам приходилось закупать новые деревья из южных краев с менее суровым климатом. Вот бы так и с людьми было. После зимы пустели не только сады, но и деревни, и города. С каждым годом зимы становились все тяжелее, не делая различий между знатью и простолюдинами.
Ее оголенных плеч коснулись горячие пальцы, и Дэйра вскрикнула, задев кувшин с морсом, который беззвучно полетел в заросли акации, где и канул – также безмолвно.
– Не стоит маркизе рисковать здоровьем на таком холоде, – произнес граф Георг Эстрел, накидывая на нее меховой плащ. – Какая вы хитрая! Думали, никто вас здесь не найдет?
– Я не пряталась, – сказала Дэйра первое, что пришло в голову, и остро жалея, что на балконе больше никого не было. Плохо, что она не услышала его шаги. Георг был сильно навеселе, а тяжелый запах кульджитской водки предупреждал и настораживал. Синие глаза вабара глядели смело – такой взгляд не обещал ничего хорошего.
– Спасибо, – вежливо произнесла она, обливаясь потом под тяжелым плащом. – Вы правы, милорд, давайте вернемся в трапезную.
– Лукавите, – улыбнулся Георг. – У вас даже губы не посинели, я за вами наблюдал. Вы здесь уже полчаса стоите. Что вы там увидели? – он перегнулся вниз, разглядывая темнеющие кусты. – Вы так внимательно туда смотрели, что я решил, будто вы обронили колечко. Или сережку.
Его пальцы скользнули по ее щеке и погладили мочку уха, где никаких проколов не было. Рука графа слегка дрожала, а лицо было напряжено так, словно он делал над собой большое усилие.
– Я не ношу серьги, но за заботу спасибо, – ответила Дэйра, отодвигаясь от нежелательного собеседника. – Вам не нравятся танцы? А мне показалось, вы веселились.
– Оставим любезности, они не подходят ни вам, ни этому месту, ни этой ночи, – Георг все-таки припер ее к перилам. – Вам говорили, что вы красивы? И даже шрамы вас не портят, наоборот, придают очарование, наполняют загадкой, которую хочется разгадать… немедленно.
Дэйра лихорадочно соображала, что делать, но пьяная голова думать не желала. Граф явно с ней флиртовал, что было неожиданно и непонятно. С другой стороны, самой Дэйре еще недавно как раз именно подобной забавы и хотелось. И да – Георг был чертовски хорош собой. С третьей стороны, пьяный друг Амрэля Лорна был совсем не подходящей кандидатурой для флирта. Она знала достаточно примеров, когда подобные увеселения заканчивались для провинциальных дам весьма печально. Свое место в мире она знала. С вабарами из Майбрака вообще лучше было не связываться. Закричать? Слугу позвать? Сказать, что ей плохо?
– А я ведь пришел поздравить вас с днем рождения, – граф Эстрел изящным движением достал из кармана бархатную коробочку. – Говорят, вы без ума от цветов. Если это правда, мой подарок вы оцените.
Дэйра мысленно закатила глаза, прибавляя к тысяче своих украшений тысяча первое. Ну, и что ей с этим вабаром потом делать? Ни танцевать, ни флиртовать давно не хотелось, но судьба выполняла желания с опозданием, поэтому пришлось подстраиваться и изобретать на ходу.
– Не стоило, – вымученно улыбнулась она, но глядя на Эстрела, поняла, что вежливыми фразами не обойтись – придётся открывать коробку.
Алый цветок с Синей Горы глянул на нее хищно и затравленно – еще бы, ведь его бесстыжая голова алела внутри стеклянного шара, являя собой шедевр стеклодувного искусства. Мастер поместил цветок в стеклянную оболочку, оставив снаружи стебель и тонкие лепестки. Дэйру пробрало. Жар отступил, сменившись морозным холодом. Она прижала руки к груди, стараясь унять бьющееся сердце. Затянула покрепче тесемки плаща – ночь-то и, правда, ледяная.
Первым желанием было выбросить цветок вслед за кувшином с морсом – в темноту, подальше от себя, но Дэйра уже понимала, что никогда не сможет этого сделать. Вцепившись в стебель цветка, она поднесла его к лицу, жадно втягивая аромат, который не мог пробиться сквозь стеклянный плен, но который поселился в ее голове еще на вершине Синей и теперь отчетливо вспомнился – до мельчайших ноток. Куда там розам с их нежными лепестками. Они были бесспорными королевами сада, но алый цветок был богом.
Дэйра очнулась, когда пальцы Эстрела коснулись ее подбородка, заставляя приподнять голову. От цветка она оторвалась с трудом.
– Вижу, подарок пришелся вам по душе, – улыбнулся Георг, слегка стуча зубами от холода. – Не хотите ли сказать мне спасибо?
Дэйра знала, о чем он. Читала в его насмешливых глазах – пьяных, глупых. Что-то за ними пряталось, только она пока не разгадала, что именно.
– Где вы его взяли? – спросила она, но спохватившись, поправилась: не стоило показывать, что она встречала цветок раньше. Ведь с ним была связана смерть, по крайней мере, одного человека.
– Цветок нашли на вершине Синей Горы, – сказал Георг. Стояли они слишком близко даже для хороших знакомых – а ими они не являлись. – Эти цветы не имеют названия, потому что их нет в Королевском перечне растений Сангассии. Либо природа создала их недавно, либо тщательно прятала от людей с седых времен.
– Не думала, что вы интересуетесь ботаникой, – осторожно произнесла Дэйра, испытывая большое искушение разбить стеклянный шар вокруг цветка, возможно, даже об голову Эстрела. Его сердце колотилось, как пойманный в силки кролик, и этот звук, казавшийся ей грохотом, никак не совпадал с уверенными манерами самца-победителя, которого старался разыгрывать перед ней Георг.
– Я интересуюсь всем, что не имеет объяснения, – сказал граф, придерживая ее за плечи взмокшими от пота руками. При этом, она была уверена, что южанин мерз, несмотря на утепленный камзол – Этот цветок нашел Могус, ученый Королевской Академии, который сопровождал князя Лорна в поездке в Эйдерледж. Вчера во время охоты Могус таинственным образом исчез. Нет-нет, не беспокойтесь, мы уже ведем расследование, ваш отец оказывает нам полное содействие. За один день пребывания в Эйдерледже Могус собрал богатую коллекцию неизвестных растений, среди них – этот цветок. Его пыльца ядовита, поэтому на цветке – шар. Могус у нас мастер на все руки. Надеюсь, этот чудила скоро найдется, мне его не хватает.
Дэйре отчетливо вспомнился человек с Синей Горы, пытавшийся ее убить и погибший странной смертью среди цветов. Вернее – исчезнувший в их бутонах. Он не был похож на ученого, скорее, на воина, но совпадение было слишком очевидным. Значит, у него было имя – Могус. Из всех возможных вариантов происхождение незнакомца оказалось наихудшим. Они принадлежал свите Амрэля Лорна. Жаль, что у нее не было времени поговорить обо всем с отцом. С другой стороны, хорошо, что она не рассказала ему о том случае. Быть втянутой в историю пропажи королевского ученого, было бы крайне неприятно. Дэйра предпочитала думать, что Могус – если тогда на вершине был именно он – с кем-то ее перепутал.
– Говорят, вы были в тот день на Синей Горе, – с любопытством произнес Георг. – Ничего странного не видели?
И тут Дэйра поняла одну вещь. Мысль появилась в голове внезапно, как все хорошие догадки, и очень скоро перешла в уверенность. Говорить с ней о Могусе, Синей Горе, неизвестных цветах графу Эстрелу было куда легче, чем заигрывать. Она не понимала, откуда знала это, просто чувствовала и все. Алый пленник в ее руке вдруг потеплел, словно внутри стебля побежала живая кровь. И ледяной воздух, сжимавший Дэйру, исчез, сменившись привычной осенней прохладой, которая остужала мысли, принося успокоение и уверенность.
