Василий Звягинцев
Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль»
– Пожалуй. Виски?
– Какой сорт предпочитаете? Вот карточка. Или – перед вами, – негр широким жестом указал на стойку у себя за спиной.
Выбор на самом деле был неплох. По пять-шесть шотландского и ирландского дорогих сортов, ромы и водки, включая даже непатриотичную теперь и особенно здесь «Столичную» из Москвы. Вин тоже хватало. Вот пива разливного не было, только бутылочное и в банках европейских стандартов по 0,33 и 0,5 л. Жаль, в России и в Германии он бутылок, а тем более жестянок не признавал. Всё время чувствовался привкус то консервантов, то металла.
– Двойную «Катти Сарк», «Кёниг Пильзнер» большую, фисташки…
Бармен посмотрел на Лютенса с уважением. Похоже, в Кэмп-Дэвиде работали люди куда более сдержанные. Или – слабые в коленках.
– У стойки желаете или за столик подать?
– За столик. Я вон там сяду, возле кондиционера… Курить можно?
– Президент у нас курящий, потому не возбраняется. Только по вечерам нельзя, когда людей, особенно женщин, много. Возьмите пепельницу…
Как раз в это время, переговорив с адмиралом Шерманом об усилении охраны и о том, как это сделать наилучшим образом, не привлекая излишнего внимания, Ойяма снова впал в задумчивость. Такое с ним случалось время от времени. Наверное, тоже что-то от генетического кода. За неимением цветущих вишен, слив (не сезон), а также полной луны на небосводе приходилось довольствоваться подручными средствами. Он просто уселся на гладко выструганные, теплые от солнца доски веранды, так, чтобы его нельзя было увидеть извне.
Место для резиденции выбиралось с умом, никаких «господствующих высот» вокруг него не было. Наоборот, основная территория, покрытая лесом с пересекающими её в разных направлениях аллеями и тропинками, с небольшим озером и гольфовым полем занимала обширное плато, плавно понижавшееся во все стороны. Но широких горизонтов тоже не открывалось, везде взгляд упирался в часто стоящие сосновые стволы и густые кустарники. Поэтому президент для фиксации внимания обычно останавливал взгляд на видневшейся в дальней перспективе странной металлической конструкции, считающейся крайне дорогой и имеющей глубокий смысл инсталляцией какого-то признанного гения, почитаемого одним из предшественников Ойямы, скорее всего Клинтоном.
Иногда «это» вызывало у воспитанного совсем на других канонах президента только раздражение, иногда – желание понять, что за смысл кроется в причудливо переплетённых бронзовых лентах, никелированных швеллерах и ржавых двутаврах. То есть выходило так, что мастер трудился не зря, какие-то мысли и эмоции его творение вызывало. И неплохо способствовало вхождению в медитацию, отвлекая от конкретностей окружающей обстановки.
Ойяма понял, особенно после разговора с Лютенсом, что рациональным образом принять судьбоносное решение ему едва ли удастся. Слишком большое количество факторов, часто – взаимоисключающих, пришлось бы учесть, к тому же никак невозможно просчитать реакции и поступки огромного числа людей, тем или иным образом уже вовлечённых в водоворот событий, повлиять на которые кардинально не может никто, но зато способен давать свой импульс, только усиливающий общий хаос.
Не зря же столь достойный политик и полководец, как Наполеон, считал необходимым и достаточным просчитать любое своё начинание хотя бы процентов на тридцать, предоставляя остальное игре непредставимых случайностей.
С наполеоновских времён сложность общественно-политических систем неизмеримо возросла, как и число субъектов, способных оказывать на них воздействие. Просто за счёт увеличения общей численности дееспособного населения и скорости прохождения и обработки информации. Изучив карту, ознакомившись с донесениями нижестоящих командиров и данными разведки, Бонапарт мог принимать решение, исходя из того, что за ближайшие сутки в обстановке мало что изменится, а сведения о совокупных результатах начатой сегодня масштабной операции станут доступны анализу лишь через несколько дней, а то и на будущей неделе.
А вот сегодня обстоятельства могут меняться намного быстрее, чем обычный человек способен осмыслить происходящее, просто догадаться, что случилось нечто и мир вокруг уже совсем не тот, как минуту назад.
Поэтому единственный способ сохранить контроль за происходящим – перестать быть обычным, выйти за рамки общепринятых стереотипов, здравого смысла, законов (в том числе и законов природы), правил, обычаев и традиций. В 1904 году японцы демонстративно и грубо нарушили принятые среди цивилизованных людей законы войны, напав на русских в Чемульпо и Порт-Артуре без объявления войны и вопреки международному праву. Это в конце концов и принесло им победу в неравной битве. А «мировое сообщество» спокойно проглотило потрясение основ, ибо совершено оно было нужными людьми, в нужное время и в нужном месте и, как тогда казалось, отвечало интересам большинства великих держав. Через тридцать с небольшим лет англосаксы, голландцы и прочая окрестная шваль сообразили, что едва ли стоило так уж радоваться поражению России, но было поздно. Старательно выкормленные из рук, вооружённые и получившие карт-бланш на реализацию любых планов в Китае, Корее и СССР японцы от всей души принялись уничтожать своих «благодетелей». Совершенно так же, как это делал Гитлер в Европе.
Кстати, сами американцы за шесть лет до «первой русско-японской» поступили не менее «остроумно» и подло. Формально ничего не нарушая, они создали «казус белли», взорвав на рейде Гаваны собственный крейсер «Мэн». Плевать на сотню своих моряков, зато Испания была объявлена агрессором и война началась «по всем правилам», с соответствующей нотой и формальным объявлением.
Вот и сейчас – Ойяма должен перестать быть тем, за кого принимает его американский истеблишмент и кое-кто повыше, а когда он сделает то, что смутно пока рисуется его воображению, тогда возмущаться будет поздно. Придётся традиционалистам принимать новую реальность как данность. Был Вестфальский мир, был Ялтинско-Потсдамский[11], теперь возникнет… Никто пока не знает, как его назовут.
И неважно, что для этого придётся пойти на сделку с русскими, до сих пор кажущуюся немыслимой всем «сильным сего, свободного, мира». А главное – не с русскими как с государством Российская Федерация, а вначале с очень непонятными силами, выглядящими как русские и базирующимися преимущественно в России. Будет ли это сделкой с дьяволом или пактом с богами – будущее покажет.
Внутренним взором Ойяма видел себя на вершине, в блеске и сиянии славы и могущества, мудрым и авторитетным правителем, далеко перешагнувшим границы так называемой демократии и тому подобной чуши. Надо только суметь выжить несколько ближайших дней, за которые всё и решится. А для этого…
Президент вернулся в реальность, освежённый, полный бодрости и внутренней силы. Внешней, впрочем, тоже. Каждая клеточка его организма просто переполнялась энергией. Ойяма пружинисто вскочил, сделал несколько упражнений боевой гимнастики. Всё великолепно, тело слушается его, как никогда. В таком состоянии можно приступать к великим деяниям.
Ойяма достал из кармана просторной куртки, напоминающей одновременно пижаму (не спальную, а курортную) и кимоно, телефон. Он любил на отдыхе свободные одежды, в отличие от Рейгана, например, который и в старости расхаживал дома в узких джинсах и ковбойских сапогах на завышенном каблуке.
Хотел было вызвать к себе Лютенса, но тут же вспомнил, что «курьер» тщательно обыскан и избавлен от всех предметов, могущих исполнять функции средств связи. Не только мобильных телефонов, но подозрительно выглядевшего массивного хронометра с многими дополнительными циферблатами и кнопками, и портсигара с встроенной зажигалкой. Вскрывать и изучать эти предметы специалисты пока не стали, всё же раздражать раньше времени человека с неопределённым статусом не хотелось. Просто заперли в номерную ячейку на проходной и выдали на руки ключ.
Тогда президент набрал трёхзначный номер Брэкетта и велел найти и доставить в библиотеку «коллегу из ЦРУ», то есть, конечно, мистера Лероя из нашего посольства в Москве. Этими словами Ойяма обозначил коммодору статус, который он считает нужным пока что сохранять за «гостем».
Выпив за два приёма очень неплохое виски, Лютенс не торопясь потягивал пиво, тоже отличное. Американцы, честно сказать, в пиве, как и в кофе, ничего не понимают, и то, что подают в обычных барах, как правило, редкостная дрянь, адаптированная под вкусы аборигенов. Но здесь пиво было настоящее, сваренное и разлитое в Германии, без дураков.
Изредка затягиваясь в меру крепкой, ещё в Москве купленной сигаретой «Русский стиль», Лерой перебирал варианты. Пока что ничего не получалось. Подняться здесь на второй этаж и пошарить по комнатам в поисках компьютера, лэптопа или просто подключенного к внешней сети телефона мешал бармен. Никакого повода попасть в административный корпус тоже не было. Любой замок он вскрыл бы за полминуты подручными средствами, но и этой полминуты у него не будет. Поскольку ещё день на дворе и все его передвижения наверняка отслеживает не одна пара глаз. Стоит свернуть с естественных маршрутов – сразу подойдут и вежливо спросят, куда и зачем сэр направляется.
Ночи ждать ещё долго, и тоже не факт, что бунгало, любые другие помещения и вся территория не напичканы ноктовизорами, тепловизорами, масс-детекторами и прочей охранной электроникой. Это не считая собак, с которыми после захода солнца предпочитают патрулировать парк и внешний периметр охранники. Значит, что, тупик?
Лютенс был уверен, что нет. Выход обязательно найдётся, и лежит он на поверхности, только пока ещё не виден. А если вот так?
– Стоун, – обратился он к бармену, прочитав имя, обозначенное на бейдже. – У вас есть лэптоп?
– Есть, сэр, – ответил тот, ничуть не удивившись вопросу. – Разумеется, есть. А у вас разве нет?
– И у меня есть. Только в нём батарея села. Забыл зарядить, когда из дома уезжал…
Говорить о том, что ноутбук у него изъяла охрана, он не стал. Зачем личный гость президента (а кем он мог быть ещё?) будет терять лицо в глазах прислуги. Дела джентльменов лакеев не касаются. Обычно.
– Можно в сеть включить… – теперь в голосе Стоуна прозвучал намёк на недоумение. Мол, неужели господин не понимает таких простых вещей?
– Можно, – согласился Лютенс. – Но для этого придётся вставать и идти в своё бунгало. А мне лень. Одолжите мне свой, буквально на несколько минут. Я не сбегу с ним, честное слово…
Нормальная шутка в устах чуть подвыпившего, добродушного белого господина.
– Нет проблем, сэр. Но имейте в виду, вай-фая в Кэмп-Дэвиде нет. Только по оптоволоконному, и только для тех, кому положено…
– Мне Интернет не нужен. Мне с флэшки кое-что прочитать срочно надо…
– Тогда нормально. Сейчас принесу, сэр, – закивал головой и расплылся в улыбке негр. Прямо Дядя Том какой-то. Долго тренировался, наверное, чтобы избранному имиджу соответствовать. А в душе, небось, совсем другое прячет! До первого подходящего случая.
«А случай очень скоро может представиться, – незаметно передёрнул плечами Лерой. – Очень даже скоро».
Стоун скрылся за дверью позади барной стойки и через минуту вернулся с приличных размеров ноутбуком в блестящем алюминиевом корпусе.
– Благодарю. И налейте ещё пива…
Лютенс откинул крышку, включил аппарат. Всё же профессионализм сотрудников охраны резиденции оставляет желать лучшего. «Издержки демократии», снова усмехнулся он. Как быстро произошла перенастройка личности. Всего неделя общения с Ляховым, Рысью и их помощниками – и он уже полностью «on the other side»[12]. Совсем недавно ему бы и в голову не пришло иронизировать по такому поводу. Обыскать-то его обыскали и изъяли всё, что сочли подозрительным, а вот на брелок от связки ключей внимания не обратили. Сочли изящную фигурку обнажённой девушки с выразительными формами, вырезанную из отполированной пальцами, чуть желтоватой слоновой кости, не представляющей угрозы «национальной безопасности».
Отчего-то в «тоталитарных государствах» вроде России или бывшей ГДР спецслужбы работали гораздо тщательнее и, так сказать, более творчески, чем в свободном мире. Или тут обратная зависимость – врождённая способность и даже почтительное уважение граждан к разведывательной и контрразведывательной деятельности предопределяет внутреннее устройство государства?
На самом же деле внутри брелока прятались сразу две флэшки – с памятью на двадцать гигабайт и адаптер для выхода в Интернет по сетям сотовых телефонов. Никакой вай-фай не нужен.
Есть! Соединение установлено. Лютенс быстро набрал почтовый адрес (американский, кстати, не московский), оставленный ему Ляховым. Быстро набрал две фразы: «Нуждаюсь в связи помимо любых обычных способов. Крайне срочно. Влад.». Оперативный псевдоним получился из сокращённого имени, под которым он значился в фальшивом удостоверении репортёра одной из московских газет, совсем даже не оппозиционной, чтобы не привлекать излишнего внимания властных структур.
Вот и всё. «Дело сделано, сказал слепой». Лютенс произнёс эту цитату из «Острова сокровищ» вслух, на этот раз по-английски, как в первоисточнике.
И сразу переключился с Интернета на воспроизведение с обычной флэшки. Открыл на какой попало странице длинный отчёт о проделанной в Москве работе и углубился в него. Служба есть служба, и докладывать по начальству всё равно придётся, если, конечно, мир в ближайшее время не перевернётся с ног на голову, а возможно, как раз наоборот.
Так и будет он сидеть здесь, покуривая и прихлёбывая пиво, наслаждаясь прохладой и одиночеством, пока не получит какой-либо ответ от «куратора». На этот самый лэптоп или «помимо обычных способов», на что Вадим Петрович большой умелец.
Всё же интересно – на самом ли деле изучение всякой эзотерики и прочей мистики реально способно настолько расширять человеческие способности или дело всё же в чём-то другом? Разумных ответов напрашивалось только два. Нет, вернее, три, подумав, решил Лютенс.
Или это некие новые разработки русских учёных, не раз уже удивлявших мир совершенно неожиданными открытиями, неизвестным образом попавшие в руки безусловно частного лица, господина Ляхова. Что это именно так, Лерой не сомневался, «государственных людей» он, что называется, нюхом чуял, не такое уж сложное дело – отличить «вольного стрелка» от чиновника, тем более весьма высокого ранга.
Второе – проделки инопланетян. Сколько бы ни было написано трудов, опровергающих возможность существования внеземного разума, и сколько бы фантасты ни писали «за», Лютенс с чисто практической точки зрения в множественность обитаемых миров непоколебимо верил. С чисто научной точки зрения. Бесконечность остаётся бесконечностью, сколько раз её ни дели на что угодно, даже на самоё себя. Если во Вселенной бесконечное число не только звёзд, но и целых Галактик, значит, бесконечно и число вращающихся вокруг звёзд планет. Среди них – бесконечное число землеподобных и столько же населённых разумными существами, в том числе и гуманоидами, обогнавшими землян в развитии. Другое дело, что они могут быть разнесены с нами по времени и находиться от Земли на бесконечно большом расстоянии. Но ведь тогда должно существовать бесконечное число способов преодолевать бесконечные расстояния за бесконечно малые отрезки времени…
Такая вот забавная умственная игра. Которая может быть опровергнута одним только способом – признанием единого для всего Мультиверсума[13] Господа Бога, который в неизречённой милости своей, а также с учётом неисповедимости своих же путей устроил мир таким образом, что в нём может существовать только одна планета, населённая разумными обитателями. Ему больше и не нужно, чтобы через созданных им людей осознавать смысл собственного существования и принимать положенные почести от существ, устроенных «по образу и подобию». Что за Нарцисс без зеркала и зачем другая женщина человеку, «влюблённому в одну особу страстно»?
Понятно, что появлением на Земле «пришельцев» можно объяснить практически всё, но смысла в таком объяснении немного.
Ну и третье: Ляхов и вся его команда – всё-таки пришельцы, но не из других миров, а из человеческого будущего. Причём – не очень далёкого. Этот вариант вполне универсален, позволяет ответить на любой почти вопрос, в том числе и насчёт «параллельной Земли». Мало ли, что наплёл Волович насчёт того, что там, «по ту сторону», – наше прошлое, тридцатые или двадцатые годы, даже двадцатидолларовую бумажку показал, очень убедительно выглядевшую. Рассказать всё можно для «прикрытия легенды», и дензнак отпечатать. Даже сегодня на хорошем принтере подобную изготовить можно, а что будут уметь люди через десять или двадцать лет? Год назад и о возможности создания «3D-принтера» никто не подозревал.
И какой из всех этих построений следует вывод? Конкретно для него, Лероя Лютенса. Как ему поступать в предложенных обстоятельствах? Конечно, так, как уже решил. Хоть люди из будущего, хоть всемогущие экстрасенсы знают, что делают, и знают, как и для чего. Ставший у них на пути заведомо проиграет. Хотя бы только текущее мгновение своей жизни. А проиграв его – и всю партию, которая для самого Лютенса означает не более и не менее, чем вся оставшаяся жизнь. Будет ли она долгой и счастливой или короткой и отвратительной – зависит только от его поведения здесь и сейчас.
За окном бара он заметил вдруг возникшую суматоху. Только что на прилегающих аллеях и лужайках было тихо и безлюдно, и вдруг замельтешили охранники, явно исполняя внезапно поступивший приказ. Явно кого-то ищут. А кого, если не его, «гостя»? Заглядывают в бунгало, которые видно отсюда, направляются к дому, где он сейчас отдыхает. С чего бы это вдруг? Засекли всё же его выход в Интернет? Или дело не в нём, а поступило некое сообщение о заложенной бомбе, например, или о том, что на территорию проник злоумышленник?
Непохоже, тогда тревога была бы всеобщей, с воем сирен и подъёмом всего личного состава.
Значит, первое.
Лютенс хотел было выдернуть флэшку, потом передумал. Зачем ломать легенду? Да, попросил лэптоп, нужно было кое-что освежить в памяти. А «исходящее письмо» он сразу стёр. Могли, конечно, и записать, если у них подходящая аппаратура была наготове, ну, как-нибудь перед президентом оправдается. У них ведь кое-какое взаимопонимание уже достигнуто. Вот в этом ключе и будем строить линию поведения.
На пороге бара появился секьюрити в штатском в сопровождении сержанта морской пехоты. Тот – с коротким «Хеклер-Кохом» на плечевом ремне[14].
– Мистер Лютенс? Вот вы где. Пойдёмте, вас немедленно хочет видеть президент.
– Пойдёмте. Только сейчас пиво допью. Не люблю оставлять. Сколько с меня? – повернулся он к бармену, одновременно закрывая лэптоп и выдёргивая флэшку.
– Ничего, сэр. Для гостей – бесплатно, – самой широкой из своих улыбок расплылся Стоун.
«Неужели такие громадные и белые зубы – собственные?» – не совсем к месту подумал Лютенс. А вслух сказал: – Спасибо. Было очень вкусно и мило, – и, чуть понизив голос, добавил: – Настоящий коммунизм.
Глава тринадцатая
Лютенс, направляясь к выходу из бара, услышал сзади и слева, почти возле самого уха тихий голос Ляхова:
– Не торопись. Сначала загляни в туалет…
Разведчик уже ничему не удивлялся, раз и навсегда согласившись, что в этом мире существует много такого, о чём он раньше не подозревал. Так и коренные обитатели Америки понятия не имели, что рядом с ними, буквально рукой подать, располагается Старый Свет, населённый людьми, умеющими творить чудеса ничуть не менее удивительные, чем Лютенсу сейчас демонстрирует русский «профессор необъяснимых явлений». Обо всех этих чудесах индейцы узнали, только когда на континент хлынули толпы, а скорее даже – орды переселенцев. И очень быстро научились использовать изобретения белых людей. Прежде всего – виски и огнестрельное оружие.
Так что и за себя Лютенс не опасался – научится всему, что сам Ляхов и его помощницы умеют. Если, конечно, ему будет предоставлена такая возможность. Но пока вроде ничто не говорило об обратном.
В обширном «предбаннике», как мысленно он назвал по-русски помещение перед туалетными кабинками, кроме четырёх раковин умывальника помещался низкий стол вроде журнального с несколькими пепельницами и кубическими, обтянутыми пластиком банкетками вокруг. А на стене висел большой плоский плазменный экран. Очевидно, здесь так заботились о посетителях, что предусмотрели желание курящих посетителей не отрываться от просмотра футбольного или бейсбольного матча даже на несколько минут. Или – слушать комментатора, сидя на унитазе. Даже диарея не в силах помешать настоящему болельщику.
Лютенс убедился, что сопровождающие за ним следом не пошли, остановился напротив телевизора, догадываясь, что «куратор» вновь использует оный в качестве транслятора. Удобно, ничего не скажешь, если есть техническая (или мистическая) возможность «садиться на волну», как говорят радисты.
Действительно, экран тут же и осветился, появился Вадим Петрович, выглядевший, как нормальный диктор новостного канала. За его спиной имелась даже карта Соединённых Штатов, рельефная, от пола до потолка. Хорошая маскировка, если вдруг кто внезапно и войдёт, сразу ничего не поймёт, а дальше уж Ляхов наверняка придумает, как выходить из ситуации. Да просто отключится, перебросив сюда картинку с любого подходящего американского.
– Что у тебя случилось, зачем связь просил? – без предисловий осведомился Вадим Петрович.
Лютенс объяснил, тоже предельно кратко, сложившуюся обстановку и необходимость войти в контакт со своими коллегами, которые могут помочь…
– Хорошо. Связь тебе сам президент организует, когда ты передашь ему то, что я тебе сейчас скажу. Кое-что продемонстрируешь и потом передашь. А для полного твоего спокойствия и вашей с «шефом» безопасности я направлю к вам несколько своих ребят. Особо подготовленные специалисты в любой области. В том числе и паранормальной. Умеют предвидеть ближайшее будущее, владеют всеми приёмами охранной деятельности и контртеррористической борьбы. Заодно – обеспечат постоянную связь с «Институтом». Или эвакуируют в случае крайней необходимости – есть с ними нужная аппаратура. Два мужчины и девушка. Симпатичная, хоть и не «Рысь». Легенда, она же – чистая правда – сотрудники моего института, прибывшие на помощь тебе и президенту. Так ему и доложишь. Задача – объяснить Ойяме, что тебе необходимо предоставить полную свободу действий, с правом выезда за пределы «лагеря»[15].
– Не знаю, получится ли. У меня всё отобрали, не только телефоны, секьюрити по пятам ходят. Сейчас – за дверью стоят.
– А ты ему вот так примерно скажи: «Господин президент, не мешайте мне, поскольку только полная свобода маневра поможет должным образом защитить и ваши, и общенациональные интересы. Даже в строгой изоляции я могу многое, но на свободе – намного больше. Вот первое доказательство – ровно через пятнадцать минут, по моей команде, сделанной помимо всех ваших предосторожностей, антипрезидентская кампания в прессе и эфире прекратится. Ещё через полчаса, если договоримся, телевидение и радио начнут вещать то, что МЫ С ВАМИ им прикажем. Газеты в силу технических причин сделают это только завтра в утренних выпусках». Можешь добавить: «Хотите жить и править дальше – больше мне не мешайте. И увидите, как мимо вас начнут с пугающей многих регулярностью носить трупы ваших врагов…»
Ляхов закончил свою тираду и как-то многозначительно усмехнулся.
– Всё запомнил? Пора идти, сопровождающие уже забеспокоились…
– Как вы сказали, – в некотором обалдении переспросил Лютенс, – вся кампания во всей прессе? Антипрезидентская и антироссийская? И как это будет выглядеть?
– Мне самому интересно, как именно такой пируэт будет оформлен. Но что будет – гарантирую. Антипрезидентская прекратится сразу, – он посмотрел на часы, – уже через восемь минут. Антироссийская сойдёт на нет постепенно. Наверняка найдутся гораздо более интересные темы…
– Звёзды подсказали? – съязвил Лютенс.
– Скорее – чьи-то внутренности. Как там в Риме назывались гадальщики на потрохах? Не авгуры?
– Не помню точно. Кажется – гаруспики, если память не подводит. Читал, что это был один из самых надёжных методов…
– Вот видишь. Мои ребята будут ждать связи в близких окрестностях. Телефон – три шестёрки, три девятки. Назовёшь себя, они подтвердят готовность. Дальше – по обстоятельствам. В общем – до скорого. Главное, с шефом порешительнее держись. За тобой я, Россия и все потусторонние силы…
Экран погас. Лютенс сполоснул руки, вытер бумажным полотенцем и ногой толкнул дверь. Охранник и морпех отклеились от стенки, которую они подпирали по обе стороны двери.
– Подслушивали? – с противной улыбочкой спросил Лерой, испытывая острое желание хамить этим парням, слишком явно изображающим из себя тюремщиков. Могли бы и поделикатнее с гостем президента. – Что-нибудь интересное услышали? Вряд ли, – ответил он сам себе, – кишечник у меня работает аккуратно. Ну, пойдёмте, что ли, президент заждался…
В нём билась сейчас весёлая сила. Он поверил Ляхову. Врать в таких делах никто не будет. И никто на свете не в состоянии из Москвы подключиться к телевизору в резиденции президента США. Захотелось как-то обозначить и свою сопричастность к явлениям, превосходящим человеческое понимание. Пожалуй, думая о должности посла в Москве, он чересчур занизил планку притязаний. Место, конечно, публичное и почётное, Спасо-хаус[16] пошикарнее, чем Белый дом в Вашингтоне, но всё же не то. Надо будет подумать…
И ещё он чувствовал себя, как янки при дворе короля Артура, возложивший все свои надежды на предстоящее солнечное затмение. Случится – он жив и на коне. Ошибочка вышла – придётся узнать, каково оно: гореть на костре. От чего раньше умрёшь – от удушья или от болевого шока? Интересная тема.
Президент выглядел, на взгляд Лютенса, не совсем соответствующим обстоятельствам образом. Любой здравомыслящий человек, особенно такого уровня информированности, как Ойяма, должен был сейчас пребывать в состоянии сосредоточенном и в некотором роде подавленном. Потому что окружающая действительность не создавала никаких причин для оптимизма. Даже самый благоприятный вариант развития событий не сулил ни малейшего просвета. В наилучшем раскладе – сохранение статус-кво. А в этом самом «кво» не было ничего приятного. Ни собственное окружение, ни правила игры он поменять не мог, да, кажется, не очень и хотел. Так, по крайней мере, это выглядело со стороны, с точки зрения достаточно стороннего, но искушённого в политике и психологии человека. Такого, как Лютенс.
А то, что президент если и поверил письмам, полученным от Ляхова, и словам самого Лютенса, то они не пересилили заложенный в него стереотип, было достаточно очевидно. Усилить свою охрану и на время укрыться в Кэмп-Дэвиде – согласился, но на что-то большее – едва ли. Наверное, с его точки зрения, пойти против двухсполовиновековой традиции – почти то же самое, что искренне верующему ради спасения своей земной оболочки отречься от Христа и Грядущего Царствия Небесного.
Да ведь и действительно, если вдуматься, от него, достигшего этого поста не собственными усилиями и достоинствами, а поставленного на него волей людей, даже и к так называемому «американскому народу» имеющих весьма косвенное отношение, трудно ожидать воли и решительности Наполеона или великих диктаторов ХХ века. Те, с каким бы знаком ни оценивать их деяния, все как один демонстрировали качества, которых не было ни у одного нынешнего правителя – и достигали поставленной цели. А если и терпели неудачу, то только потому, что сталкивались с умом более изощрённым и волей ещё более несгибаемой.
Такой вот случился в первой половине XX века каприз истории – поместить в тридцатилетний отрезок времени сразу десяток (а пожалуй, и больше, если считать деятелей «второго плана», вполне имевших шанс тоже стать «первыми) людей, с разной степенью результативности, но с равным упорством воплощавших в жизнь собственные представления о должном мироустройстве – и до неузнаваемости это мироустройство изменивших.
Не говоря о таких титанах, как Ленин, Сталин, Гитлер, Рузвельт, Черчилль (опять же безоценочно, только по факту степени воздействия на судьбы человечества), имелись в обойме Муссолини, Франко, Чан Кайши, Мао Цзэдун, Де Голль, Салазар, Перон, а также персоны совсем уже местечкового масштаба, но всё равно не чета нынешним слабодушным и продажным «менеджерам» бывших великих держав: Маннергейм, Пилсудский, Хорти, Антонеску…
Благодаря столь странной концентрации в одном месте и в одно время всех этих «пассионариев» первая половина прошлого века получилась более чем оживлённой и увлекательной[17].
Были – и вдруг все разом исчезли. Везде им на смену пришли люди, серые до неприличия, как раз такие, чтобы резко осадить человечество в его экзистенциальном порыве, аккуратно, почти без потрясений превратить борцов в жителей «города дураков»[18], мечты о «пыльных тропинках далёких планет» – в реальность корыта с пареными отрубями и селёдочными головами.
Ойяма тоже не принадлежал к лидерам, готовым со шпагой в руке кинуться на собственный «Аркольский мост»[19]. Однако сейчас он был не просто бодр, а как бы просветлён, глаза у него блестели, можно было подумать, что президент встряхнулся чем-нибудь вроде умеренной понюшки кокаина. Но данных о подобных пристрастиях Ойямы у Лютенса не имелось.
Президент не просто вежливо, но с явной благожелательностью поздоровался с «гостем», или «посланником». Лерой не понимал, в каком качестве хозяин его сейчас воспринимает. Но первый же вопрос прозвучал отнюдь не безобидно:
– Мне доложили, что вы ведёте себя, как человек, сильно чем-то обеспокоенный. Вот этот фокус с лэптопом бармена – зачем он вам понадобился?
– Какой фокус? Мне действительно нужно было просмотреть кое-какие документы, а ваши секьюрити лишили меня доступа…
– Хм! А мне показалось, что вы пытаетесь установить связь со своими сообщниками «на воле». Ну, будем считать, что имели место просто помехи в системах контроля. Это сейчас не имеет значения. Вы знаете, после длительных размышлений я решил, что помощь от ваших «знакомых» принять можно. Но, естественно, на моих условиях. Я в любом случае – сильнейшая сторона в переговорах, а русский президент блефует, пусть и достаточно талантливо. Условия будут простые: они обеспечивают мою безопасность, мы заключаем тайное соглашение о сотрудничестве и взаимной помощи, но публично русские признают свою неправоту и соглашаются взять назад большинство тезисов, которые мой коллега изложил, не подумав, находясь в состоянии сильного душевного волнения. Никаких юридических последствий такое признание иметь не будет, мы всего лишь дадим нашим недоброжелателям кусок мяса, в который они вцепятся и не станут нам мешать в главном…
