Василий Сибирский
Восстание серебряного креста: пророк
Пролог
Летнее утро. Тяжёлый сон без сновидений, оборванный громогласным криком «подъем» – все еще избавление, пусть недолгое. Миг облегчения, будто дуновение ветра для умирающего от жары.
Он открыл глаза. Чудилась влажная духота – запах тряпок на истёртом полу. Надзиратель ненавидел грязь, что давно стала частью этого места. Попытки избавить тесный подвал от нее не приносили ничего кроме усталости. Каждый раз, когда блеклые лучи солнца слабели, сломленные люди бросали инструменты и брались за новую работу. Владимир всегда считал, что их эльфийский тиран лукавит, желая продолжить страдания рабов.
Эти воспоминания появлялись первыми, на мгновение. Затем ненавистная боль возвращалась, приливом смывая остатки забытья, а разум выплескивал поток сумбурных дум. Простой порядок повторялся не единожды: сотни, тысячи дней складывались в два десятилетия.
Но не сегодня. Сонный бред прервался. Ударом набата в голове прозвучало: «Никогда больше». Боль притупилась. Кулаки сжались. «Никогда больше»: слабым, глухим, но решительным голосом сказал свободный человек.
Толчком открылась увесистая деревянная дверь. Нет, он не невольник: надзиратель лишился жизни два месяца назад. Пальцы схватили рукоять на поясе. «Эльфийская сука постоянно держала клинок в ножнах. Может кровь остроухого была первой, что стекла по лезвию?» – думал Владимир, мысль показалась ему забавной. Хрипловатый смешок вырвался, но кашель прервал злорадство.
– Здрав буде, молодец! – Сгорбленная старуха с охапкой дров на плече приближалась к избе. – Много дрыхнешь. Да ещё и кашель. Захворал небось?
– И тебе здравья, мать, – сплюнув ответил, Владимир, – А за меня бояться не нужно – всех переживу.
Он пропустил хозяйку в дом. Отряд вчера разбрёлся на постой. Воины спали долго, а местные вставали ещё до восхода: каждый день для крестьянина – тяжёлая работа.
Путь до братьев по оружию пролегал через бедные, но ухоженные дворы. Взгляд упал на ближайшую избу: добротный сруб, крыша, двери да окна со ставнями. Вокруг леса, поля, пахнет утренней свежестью, перемешанной с травами и навозом. Где-то слышится крик петуха. Тут точно другой, спокойный, невзрачный, но такой родной каждому человеку мир.
Глухие места для Владимира были лучше всякого города. Пусть даже потому, что здесь, как он считал, ничто не напоминало о прошлой жизни. Но ненависть преследовала. Даже простой вид домов приманивал ее. Не так давно он строил величайшие храмы и дворцы северного побережья. Господам полагалось взирать на их прекрасные своды, наслаждаться запахом благоухающих садов, рабы же получали скорбь, пот, пустую похлёбку.
Избавление могло только сниться. Даже теперь, в моменты слабости и спокойствия, стыд приходил вместо ненависти, тяжелым камнем сжимал грудь. Казалось, отряд ворует у местных последнее, как стая зверья набрасывается на мирный скот – лишь бы оторвать кусок побольше. «Необходимость» – оправдывались бойцы. Приближалась война – эльфийский император никогда не смириться с утратой своих земель. А если нужно сражаться, то для победы можно брать силой.
«По одному или два на двор» – указывал главный – «Так не обеднеют». То было еще до прибытия сюда, в десятке других деревень. Владимир подчинился. Разве он мог решать? Но вина не отступала. Еще недавно ему приходилось жить впроголодь, а теперь вот уже два месяца он отнимал еду у своих. Когда рабы подняли мечи против хозяев все было простым – их цель благородна, а имперские богохульники ненавидят людей, хотят лишить их свободы, может даже истребить.
Потом старший неделями вел их на восток к Старгороду, где вольные люди и праведные эльфы собирались, чтобы выступить под знаменем с серебряным крестом. Перебираясь от деревни к деревне, Владимир видел, слышал, молился. Видел, как тлели угли домов, их сожгли другие мятежники. Слышал рассказы о «праведных» князьях, еще недавно служивших врагу. Молился, взывая к помощи третьего пророка. Благородная цель стала просто глупостью, выдумкой, что родилась из боли и ненависти. Владимир терял веру, злоба больше не давала ему прежней уверенности.
Тогда он стал задавать себе глупые вопросы. Так получалось меньше думать. Например, сколько людей здесь живёт? Может пятьдесят? Неплохое число. А сколько в мире свободных деревень? Скольких не взяли в рабство? Должно быть много. Эльфы пришли сюда четыреста лет назад и сразу притворились мудрыми повелителями: старались не отбирать все людские земли, брали в рабы только за провинности, даже новых князей назначили, а иногда оставляли тех, кто сдался захватчикам. Да, многие оставались при своём. Но Владимир знал, что пытаться сохранить лицо не справедливость, не доброта. Сколько тысяч сгнили в неволе?
Знал и убивал без жалости. Во время битвы к нему возвращались силы. Недавно отряд перехватил имперских гонцов. Владимир лично проткнул двоих, затем казнил пленника. В сумках эльфов лежало куча писем, но читать на имперском наречии не умел никто. Владимира же привлекла игла. Черная словно водная гладь ночью, игла висела на шее казненного.
Теперь ее носил Владимир. Сначала с опасением – все думали, что это артефакт. Артефакты – особые вещи, единственный источник магии, доступный смертным. Некоторым смертным. Такие вещи редки и опасны. Только пророк может использовать их полную мощь. Обычные люди и эльфы вынуждены годами учиться, чтобы не убить себя магией. Но игла ни как не влияла на тело Владимира, не показывала магической силы. Просто бессмысленная безделушка.
Его мысли вновь переплетались, голова болела. Каждый день после восстания давался тяжело. Душа отвыкла от воли. Ночи полнились кошмарами, после них утро напоминало агонию.
Вот появилась старая бревенчатая церковь. Она едва ли отличалась от домов, только небольшая башенка возвышала ее. Над дверью начертан символ империи – черный круг, внутри него золотой крест, что тысячу лет назад носил на знамени второй или «золотой» пророк. Рядом прибит крест серебряный, вернее выкрашенный железный. Старший отряда все удивлялся, как деревенские раздобыли редкую краску, спросить же не решился или просто забыл. Остальные ратники сошлись на том, что действительно верующий перевернет горы для почтения великого духа. А выкрасить крест явно легче!
Владимир отвлекся от навязчивых мыслей, что-то привлекло его внимание, он принюхался, ветерок доносил странный запах. Тут должно пахнуть благовониями, но чувствуется… дым? Улыбнувшись, воин зашагал к завалинке соседней избы, где сидело пятеро. Встав у ограды, он хрипло прикрикнул: «Эй, Архип, чего раскурился?! Я аж за версту учуял, чай всех остроухих к нам приманишь!»
– Сплюнь, дурень! – Седой коренастый ратник в истертой рубахе держал самокрутку с морским корнем. – И так последняя, еще и ты беду манишь. Вот я когда в дружине был!
– Тогда даже эльфов на свете не было! – Перебил кудрявый мальчишка лет четырнадцати и залился хохотом.
Его сосед, удивительно похожий на самого шутника присоединился: «Нечего его молодить! Архип видал как Великий Дух из хаоса появился!» Крупный мужчина, сидевший подле старика, вздохнул. Гигантская ладонь ударила по затылку первого весельчака без злобы, но с силой. «Беш глупосшей мне тут, шелень» – пригрозил здоровяк, однако получилось скорее забавно: из его беззубого рта все звучало шепеляво.
– А чего мне одному? Мы вместе!
– Да я только поддержал! – Выкрикнул второй, готовясь вступить в драку с обидчиком.
– Всем достанется. – Бритый худощавый юноша лежал на завалинке отдельно от всех, он приметил тень ближайшего дерева, не спеша пожевывал травинку и наслаждался перебранкой.
– Тихо, вы! – рявкнул старик, выпуская дым – А ты, Вова, садись. Чего одному ходить?
Владимир потянулся и опустился на завалинку. Солнце уже взошло, вокруг разливался суетной шум, будто и нет никакого восстания. Можно было разглядеть золотистое поле, что волновал ветер, зелёные холмы лесов, синее ясное небо, где нет места облакам, лишь на самом краю горизонта виднелся небольшой мазок грозовой тучи.
– Обойдёт ли? Как считаете? – Владимир указал на чёрное пятно в вышине.
– Шде? Неш шам ничешо.
– Вон там, Сенька. – Старик направил дымящий морской корень ввысь. – Да только, лучше б не было – знак дурной.
– Еще один начал! – Бритый слегка приподнялся. – Сам же сказал беду не кликать.
– Помню, Алёша. Да, не о том мы думы думаем. Ныне для нас все – знак дурной. Царь эльфийский по этим землям с войском идет, псы его нашего брата ищут. – Старик вздохнул и выбросил остатки самокрутки.
– А то мы не знаем! – Бритый уже полностью сидел. – Но разведчиков огненной короны не видать. Может брехня это? Может не сюда он приплыл? Там, слухи ходят, рать его сразу к Пророку поплыла или в Старгород.
– Забоялся чтоль?! – Близнецы-шутники говорили почти хором.
– Алёша раздражённо махнул. Он хотел прилечь обратно, но неожиданно вскочил и сказал, обращаясь сразу ко всем: «Коли так, то, чего мы тут медлим?». И не дождавшись ответа, зашагал к церкви.
– Страшно ему да показывать не хочет. – Архип встал. – А вы, зелень, молчали бы лучше! Заставлю вас крестьянам помогать! Будете за скотом убирать! Работы в жизни не видали же – все в холопах при дворе чашки расставляли, бездельники!
– Им ещё ума наживать, – Владимир решил вступиться, – Какой с них спрос?
– Мы не крестьяне! – задорно крикнул первый шутник.
– И не холопы! Я в ратники пошёл! Буду воином! – второй подхватил с боевой гордостью.
– Будешь, Петька! – Старик говорил уже не угрожающе, а печально. – Коли не повезет будешь.
Жилистая рука похлопала Владимира по плечу. «Идем. Разговор у меня есть» – сказал Архип. Они шли к краю деревни, где могучий дуб, в окружении четырёх идолов, отбрасывал огромную тень. Его крона, словно корона леса, должна была, наверное, украшать голову старейшего из леших, но сейчас радовала только селян. Мужчины облокотились на широкий ствол. Старик засуетился, в его ладони оказалась горсть морского корня. В несколько быстрых движений новая самокрутка готова.
– Мне то зачем? Последняя же была!
– Мне, может, и последняя, а ты держи, держи! Как старший приказываю. Сам не свой уж с неделю ходишь, Вова, смотреть больно. Может игла твоя магическая всеж? Душу из тебя тянет. Сними ее, ей богу!
– Мне твоей жалости не надо. А игла безвредна. Или бы меня убило уже.
– Ну может и не игла. Но послушай, я на белом свете живу ой как долго, да кое-чего понимаю. Плохо тебе! Больше всех нас в неволе сидел, с самых годов малых. Да еще князь Тригорский!
– Пес цепной! – Владимир сплюнул, будто произнёс имя нечистой силы, – Пес цепной имя ему!
Шрамы на руках воина вспыхнули жгучей болью. Воспоминания о ужасах рабства давались тяжело.
– К нему нынче Пророк едет. – Архип произнес “Пророк” громко и со значением. – За каждого мертвеца собака расплатится.
–Пророчица, а не Пророк. В наше время только и остается, что на святость надеяться. Куда без нее. Увидеть бы Пророчицу! Какова она из себя? Слыхал может?
– Говорят красива, глаз не оторвать, но по странному.
– Это как?
– Вроде, она и на человека не похожа: сама вся тонкая, как ветка, но высокая, что в ворота для телеги не проходит, кожа у нее как у покойника, а волос из злата чистого. Ну и очи.
– Синие небось, как у крыс дворцовых.
– Ты не сравнивай! Пурпурные они!
– Чудно получается: и не человек вовсе, а на восстание людей подняла.
– Не человек?! Да коли я тебя не знал, то убил бы на месте за богохульство! Великий дух и начала его послали человека вместо остроухого. Все это знают. Все. Знамение. Великое знамение. А ты как… да даже слова не подобрать!
– Брось, Архип. Оговорился. Я к тому, что не похожа она. На человека то есть.
– Молчи – коли дурным уродился.
– Оно и верно. – Молодой ратник посмотрел ввысь. – Тучи к нам идут. Не обошли. О чем говорить то хотел?
– Старый я уже. – Из Архипа вышла вся удаль, голос звучал хмуро. – Год еще, быть может, меч продержу. Раньше, когда в дружине служил, часами врага рубил. А после случая того… сам знаешь, меня в холопы, князя на плаху. С тридцати лет на рабских харчах сидел, да растерялась сила моя богатырская. Пред ратью нас представлю – засмеют. Сам подумай, дед немощный молодцев ведет. Стало быть, нет среди них бойцов хороших. Вот я и решил… ты главным будь.
– Я?
– Алешка молод еще, Сеньке старшой нужен, другие вообще дурни. Из десятка только тебя уважают. Ты ведь сам хозяина зарубил, в рабах с малых лет, да и кровь в тебе благородная. В войске как своего примут, конником будешь в дружине княжеской. Земли дадут, как победим. Горя знать не будешь
– Потом решим. Сейчас надо до града стольного идти на поклон.
– Сегодня же и отправимся, Вова. Соберем в церкви всех. В обед молебен будет. Пусть Дух и слуги его благословят нас, да приведут к победе. Потом на восток пойдем, до Старгорода дней двадцать нам, а войску месяц. Стало быть, царь эльфийский не догонит.
Пока солнце не вошло в зенит, Владимир наблюдал за товарищами: вот четыре разведчика возвращаются из соседнего села, вот близнецы пускают самодельные стрелы в белок, вот Алеша и Сенька устроили разминку с копьями, вот Архип спорит о чем-то с попом. Слышались глухие обрывки фраз, смех, стук железных наконечников о прочное дерево щитов.
Владимир прикурил самокрутку от печного огня, как его научили в отряде. Теперь Вова, пусть не часто, дымил, вышагивая по улицам. Эту прогулку остановил звучный бас священника: «Молебен! Собирайтесь! Ратники сейчас – остальные после!» «Иш чего! Пред духом все равны! Пускай сразу!» – усталый на вид крестьянин взбодрился. В негодовании он было пошёл к церкви, но тут же остановлен молодым мужичком со словами: «Бать, да мы и не влезем все, пускай эти сначала идут, а мы вечером, как обычно, право».
Десять воинов стояли в тесном зале. Запах благовоний и горящего воска успокаивал. Стена позади попа полностью обставлена иконами. В центре черное полотно с четырехконечной золотой звездой – символ рождения Великого Духа, каждый конец звезды указывал на другой образ: грозный король на троне сверху, девушка с белыми крыльями слева, юноша в слезах справа, старец в огне снизу. То были боги-начала, лица Великого Духа, что вместе создают мир.
Около получаса священник листал писание. Ратники славили божественную милость, произносили длинные замысловатые молитвы, пели псалмы. Владимиру нравилось богослужение. Он не считал себя праведным, наоборот, его жизнь представлялась слишком жалкой, ничтожной, чтобы боги оторвались от дел ради нее. А после восстания руки обагрились кровью, мысли уходили далеко от святости. Мог ли столь грешный человек просить о помощи высшие силы? И все же молитва лилась словно вне разума, сама душа говорила заветные строки. Каждую ночь она взывала, просила искупления, каялась за кипящую ненависть. В эти благословленные минуты Владимир ощущал присутствие чего-то большего, того, что взирало со всей строгостью и милосердием мира сразу. По телу пробегала дрожь, затем оставалась легкость, хотелось взлететь, оторваться от земли, навсегда остаться под взглядом, но, когда слова кончались, возвращалась злоба, за ней стыд, боль. Сейчас, как всегда, охватывали странные чувства, он знал: от его понимания уходит очень важное послание, сама суть.
С грохотом двери отворились, уличный ветер, завывая, обдал людей внутри холодом. В проёме запыхался юноша. Воины недоуменно посмотрели на него. Священник приглушённо спросил: «Коля? Ты чего?» Тот же глубоко вдохнул и начал быстрый, полу разборчивый рассказ: «Я… Я в лесу был, в соседнюю деревню шел. Только подхожу, глядь, да приметил, нет никого. Ну я за дерево, да смотрю – пропали все. В другую сторону и вижу – он сглотнул – кровь, мертвые прям у холма кучей лежат, а рядом остроухие, много. Не помню, как бежал, слава всем богам – не погнались! Да и дым с той стороны видел, как прибег то. Не заметили меня, но пожгли все ироды! Вот я решил к вам сразу. Только на вас надежда!»
– Сколько их было? – Архип сделал несколько шагов вперед. – Они на конях?
– Да, точно, были кони. А сколько их я не считал! Меня такой страх взял!
– Рассказывай, как помнишь.
– Сказал же, много! Может десять, а может и двадцать! Кто ж разберет?!
«К старосте. Быстро!» – скомандовал старший. Улицы наполнил крик. Селяне зазывали всех к крайнему дому на холме. Отряд промчался туда и увидел черный стебель дыма вдали. Соседняя деревня горела. В толпе слышались вздохи. Несколько крупных крестьян собирали добровольцев, чтобы скорее отправится на помощь. «Стоять! Там эльфы!» – Владимир окрикнул одного из мужчин, что уже бежал к лесу, повторяя «У меня там сестра!». Народ наполнился испуганными возгласами. «Они за этими пришли!» – сгорбленная старуха указала на ратников. Часть людей подхватила ее мысль. Двое бросились уговаривать остальных: «Сдадим их и нас отпустят! На кой прятать?!»
Алеша выхватил меч и прокричал: «Трусы! Они пришли жечь ваши дома! Вы будете защищать своих или подохните на коленях?! Перепуганный Коля встал между воином и селянами: «Хватит, люди! Я только оттуда! Там всех порубили! А они-то никого не прятали! Ежели отпор не дадим и нас убьют!» Крестьяне отступили, Алеша убрал оружие. Вмешался староста: «Спокойно! Спокойно! Ничего еще не решено! С нами воины! Они помогут!» Архип приблизился к нему и заговорил полушёпотом: «Много. На конях. Едут сюда. Бежать не успеем. Вы тоже. Даже в лесу не спрячемся. Собирай своих мужиков. Мы в засаде, а вы на улице их ждите. Заговори остроухих». Староста кивнул.
Они засели в домах. Селяне встали у въезда. Ветер сгибал верхушки деревьев. Тучи полностью закрыли небо. Собирался дождь. Эльфийский отряд приближался. Впереди скакал всадник в полном пластинчатом доспехе, его красный плащ развивался на ветру. В руках он держал черное знамя с золотым крестом. Копыта били по дороге. Но лошадь была одна, остальные шли пешком.
«Катафрактарий. Черт! Если у него артефакт, то мы пропали!» – взволнованно прошептал Архип, наблюдающий через шелку в двери. Старик резко перекрестился и забормотал молитву.
– Вромикомати! Имя император! Выдать вор! – Выкрикнул катафрактарий толпе.
Алеша заерзал. Он приставил ухо к стене и все пытался расслышать чего-нибудь.
– Вроми… чего? Остроухий и слово выговорить не может – прошептал Алеша Владимиру.
– Он сказал «вромикомате». «Грязный глаз» означает. У них то не коричневые, а зеленые. У нас глаза от орков, оттого и оскорбляет.
– Сам то, наверное, перед синеглазыми на колени падает.
– Молчи! А лучше скажи чего происходит.
– На нашем совсем плохо говорит. Гонца ищут. Или убийцу гонца этого. Не разберешь!
– Зря, значит, убили. Так бы дошли до Старгорода.
– Важный груз вез. Иглу твою. Точно. Ее отдавать нельзя. А до города пойдем. Вот убьем их и пойдем. Обязательно.
Тем временем эльф допрашивал старосту.
– Молебен говорить быть? В день?
– Так, господин, мы… это… праздник устраивали. Вечером празднуем. Стало быть, молебен пораньше нужно.
– Что праздник?
– Чего праздновать будем, господин? Так свадьба. Вон Гришка сын Егорьевский на Марфе женится. Церковь свободная нужна. Слышали бы вы, господин, как в соседнем селе о той свадьбе говорили. – Староста осекся, когда понял, что рассказывает о сгоревшем селе.
– Я поздравить. Свадьба – хорошо. Но мы искать. Надо смотреть. Где церковь?
Один из эльфов, высокий и усатый, приблизился к командиру и указал на храм.
«Господи, дух великий и начала его, они увидят. Крест разглядят серебряный. И все. Сожгут за веру праведную. Ждем пока отойдут и вперед. Готовьтесь!» – сказал Архип перекрестившись.
Пальцы Владимира судорожно сжимали рукоять на поясе. Черная игла давила ему на грудь. Каждый вдох давался тяжело. Сердце бешено стучало. Но ощущения слабели. Обрывки мыслей туманили разум. Лишь острая боль в руках возвращала в мир. И ненависть разгоралась.
«Вперед!» – скомандовал Архип. Ратники вмиг выбежали. Толпа выхватила припрятанные топоры, вилы, дубины. Владимир закричал. Не мешкая и секунды он проткнул эльфийского воина, что успел лишь обернуться. Кровь обагрила клинок. Владимир вспомнил надзирателя. Ненависть превратилась в пожар.
Вдруг что-то с огромной силой ударило в его спину. Он упал. Боль сковывала, но ярость брала верх. Рывком ему удалось перевернуться. Он увидел как эльф с гнилозубой улыбкой готовиться нанести следующий удар. Владимир выбросил руку с мечем вперед. Тут же булава обрушилась на защиту. Хватка Владимира ослабела, клинок отлетел в сторону.
Эльф снова занес булаву. Владимир ухватился за ногу имперца, и получил пинок в грудь. Удар выбил воздух из легких, дыхание сбилось. Ратник закрыл глаза, приготовился к смерти. Вместо этого он услышал как его враг завопил. Архип неожиданно рубанул по голове эльфа. Тот уклонился, и все же по его лицу расползлась ужасная рана, от лба до челюсти. Вопль продолжался недолго: Архип топором расколол череп гнилозубого. «Жив? Ходить можешь? Так вставай!» – сказал Архип и помог Владимиру подняться.