Василий Гурковский
Спасатели
Спасатели – не нападающие и не защитники…Кому-то нравится стрелять друг в друга, кому-то нравится – защищать друг друга, но очень мало кому нравится СПАСАТЬ других, после тех нападений и защиты. А – НАДО!..
Спасатель – не Спаситель. Спаситель – уберегает нас от надвигающейся беды, предупреждая и подсказывая способы её ослабления. Спасатель спасает от последствий беды – Наступившей.
Василий Гурковский
Глава первая
ЛУКА – ВНУК ПЕТРА
Люди сами себе клички не присваивают. Присваивают – другие люди. Да так накрепко припечатывают, что они, эти клички, становятся семейными, знаковыми. Переходят из поколения – в поколение, и не теряются, не смываются и не забываются. По крайней мере – в нашем селе. И – что интересно, клички – переходят по наследству, только по мужской линии. Как только в семье прерывается прямая мужская линия – так исчезает и кличка, причем – больше на этом месте не возрождается. А если мужской род в семье продолжается, то и кличка живет вместе с ними. И неважно- дед-сын-внук или правнук живут одновременно, все равно носят одинаковые клички. Так повелось, и, попробуй теперь вспомни, – от кого и на ком в этой семье, впервые появилась та самая кличка.
Луку все в селе называли «Спасателем», но, обязательно вместе с именем Лука-Спасатель. По фамилии его, как и абсолютное большинство «кличконосителей»– никто не называл, да и мало кто знал те фамилии, зато по кличке, в селе его знали многие, если не все.
Кличку он привез с собой с военной службы, ну не он сам, конечно, привезли сослуживцы-земляки, но – факт, что она была привезена, а не присвоена в селе- имел место.
Лука был видным парнем, крепким, физически развитым, вырос на Днестре, в двухстах метрах от речного берега и вода стала для него родной стихией. Разумеется – был призван в ряды российского Военно-морского Флота. Так сложилось, что все шесть положенных по службе «строевых» лет, служил в Севастополе.
С первых дней нахождения в учебной группе, был сразу замечен обучающими инструкторами, не только, по внешним данным, но и как лучший пловец-ныряльщик, который мог находиться под водой, в два-три раза дольше по времени, чем его коллеги. Поэтому сразу был определен в комплектуемую группу водолазов.
В то время и появилась у него кличка – «СПАСАТЕЛЬ», причем – обязательно с приставкой – Лука. «Лука- СПАСАТЕЛЬ». Как показала вся его дальнейшая жизнь- это была не кличка, это было его призвание, скорее всего – судьбоносная Карма, определенная не им самим и даже не его родителями, а кем-то – Свыше. На него, как говорится, – было указано пальцем; вот и все…
Случилось так, что на первом учебно-показательном занятии, к давно обследованному и приготовленному укромному месту в одной из севастопольских бухт, прибыл баркас с пятью курсантами- будущими водолазами, мичманом-инструктором и фельдшером. Стали на якорь и начали отрабатывать простейшее погружение, без всякого снаряжения. Все это действие, было неоднократно апробировано на суше. Матроса-ныряльщика перевязывали на уровне пояса мягким, но крепким линем (веревкой), второй конец линя привязывали к кольцу на баркасе, для страховки, а сам линь держал в руках мичман, потихоньку потравливая (отпуская) его по мере погружения ныряльщика. Все основные предстоящие действия (спуск, подъем, быстрый подъем и др.), были оговорены, расписаны и изучены (вызубрены)заранее и должны были исполняться неукоснительно, обеими сторонами – и ныряльщиком, и теми, кто на баркасе. Мелочей здесь не было, ибо на кону всегда стояла чья-то жизнь; пусть даже глубина была около четырех метров, но, как всегда любил повторять мичман, проводивший занятия- «утонуть можно суметь и в купальной бочке».
Первый курсант, обвязанный линем, был готов к погружению, делал глубокие вдохи, готовил легкие, естественно- немного волновался. По команде – плавно погрузился в воду. Ветра – почти не было, но легкая зыбь на водной глади и не совсем прозрачная вода, мешали вести визуальное наблюдение за действиями ныряльщика. Все внимание- обращено было на линь, сигналы шли только через него.
Буквально через несколько секунд, из воды, через линь пришла команда- Экстренный подъем!. Линь чуть не вырвало из рук мичмана, настольно неожиданно и резко был подан сигнал. Мичман и фельдшер- начали тянуть линь подъем, но тут же получили команду – Отставить подъем! из воды поднялся и лопнул небольшой воздушный пузырь, за ним появилось- бурое пятно…Кровь!. Мичман и фельдшер на секунду оцепенели и тут…, с другого конца баркаса, что-то еще упало в воду. У фельдшера мелькнула мысль, что кому-то из курсантов, увидевших кровь в такой момент, – стало плохо и он упал за борт…и без всякой страховки!!!. «Только этого нам не хватало!» – судорожно глотнул воздух фельдшер. «Ну все- мне конец, да и не только мне!» – успел подумать и мичман.
Но еще через несколько секунд, линь выдал команду – «Срочный подъем!», а затем на поверхности появилось полуживое тело первого ныряющего, которого помогал перевалить через борт баркаса, живой и невредимый, курсант – Лука Гурковский…
Фельдшер, больше интуитивно, бросился спасать раненого курсанта. Тот, лежа на боку- кашлял, выплевывал горькую воду, но был в сознании, то есть был жив!!!. Мичман снял с него страховочный линь, фельдшер привел его в чувство и занялся ранением ноги. Оказалось- погрузившийся на дно курсант, угодил ногой в незамеченный ранее при выборе места, то ли металлический прут, то ли скобу, пронзивший ему насквозь ступню. Наступив на кривое острие, курсант подал сигнал на подъем, но, когда с баркаса потянули за линь, почувствовал сильнейшую боль в пробитой ноге, потянул линь к себе и чуть не потерял сознание. И тут, откуда-то появился Лука, мгновенно сдернул его с той острой железины, правда, с сильнейшей обжигающей болью, подал команду на подъем, помог оторваться ото дна и сопровождал, подправляя и подталкивая коллегу до тех пор, пока тот не оказался на поверхности воды.
Все обошлось более менее – благополучно. Откачали и оказали необходимую помощь раненому, шокированные всем происшедшим курсанты, как-то отрешенно работали на веслах, пока шли обратно, к экипажу. Потом фельдшер привел двух санитаров с передвижными носилками, они отвезли раненого в лазарет и только тогда вспомнили за Луку. «Слушай, сынок!»-первым подошел к нему немолодой уже водолазный мичман, – я не знаю даже, что тебе сказать. Правда- не знаю. И ты сам не знаешь, сколько ты сегодня людей спас. Не только того, своего товарища, курсанта, а еще очень многих, даже представить себе не можешь, но это – таки так, сынок! Ты- наш Спасатель, Спаситель, можешь считать себя кем угодно и на всю жизнь! А как ты решился вот так просто, без всяких команд, сразу прыгнуть за товарищем, неужели не страшно было?!».
«Я, когда увидел воздушный пузырь и кровь на воде – тут же прыгнул, даже не подумав, куда и зачем. А когда все там увидел и понял – действовал автоматически, не рассуждая. Страшно было, когда стягивал того парня с пронзившей его железяки, знал же, что ему будет больно, но нельзя было терять ни секунды. И – слава Богу, что все так хорошо завершилось. Да и вы были рядом и доктор. Мне сейчас страшнее, чем было там, в воде. Там я не рассуждал, только делал. А вот сейчас начал рассуждать и страшно стало. Вода показала, что шутить с нею нельзя, даже в самые лучшие дни, как вот сегодня. Все было вроде бы нормально – и на тебе, на ровном месте, в тихую погоду, случилось такое… А что же можно ожидать от воды в худших условиях!?. Значит – надо – на воде – всегда ожидать наихудшее. А лучшее – само придет, никуда не денется!»– ответил Лука.
Этот случай, по понятным причинам, не получил широкой официальной огласки, но по «матросскому» радио, о нем узнали многие, если не все – от матроса – первогодка-до руководства Флота. Сам случай отнесли к разряду несчастных случайностей и никаких организационных или дисциплинарных выводов, сделано не было, кроме того, что при пробных погружениях, даже в проверенных местах- курсанты одевали защитную обувь, ибо в севастопольских бухтах, вроде бы неоднократно очищаемых от донного мусора, все равно что-то да находилось…
Луку заметили. Командиры крупных военных кораблей, которым были положены по штату водолазные службы, и отдельные офицеры-руководители корабельных водолазных служб, естественно, – внимательно следили за ходом подготовки водолазов из молодого пополнения в учебном отряде и старались заранее выхватить из общей массы выпускников – наилучших. Имелись «покупатели» и на Луку, чуть ли не на флагманский корабль, но его, как одного из лучших курсантов, направили на учебу в Кронштадтскую водолазную школу, первую и пока единственную на весь Военно-Морской Флот России, в то время. Как раз туда направлялись на учебу несколько офицеров Черноморского флота, и к ним добавили несколько человек, наиболее способных «нижних чинов» из нового призыва.
За год, проведенный в водолазной школе, Лука узнал очень многое, и в теоретическом плане, и в практическом. У него были за плечами, полных четыре класса Слободзейской школы, у большинства его коллег-курсантов, чаще всего- двуклассные церковно-приходские школы, поэтому ему было легче заниматься теоретической подготовкой, которая проходила зимой, в помещениях, ну, а в теплый период- шли практические занятия, тяжелые и ежедневные, одинаковые для всех. Что только не приходилось делать курсантам этой замечательной школы! Они производили ремонтные работы по судам подо льдом или во льду, спасали людей и корабли при авариях, которых хватало в то время. Так как, в то время, в водолазной школе, преподавали талантливые люди, творческие разработки которых в вопросах водолазных работ (по воздушным насосам, скафандрам, одежде, обуви, защите, телефонизации, освещению, снаряжению водолазов и др.), да и в вопросах организации и руководства этими видами работ, на Флоте, не имели аналогов в мировой практике, то курсантам часто приходилось принимать участие в апробации и применении на практике разработанных новшеств и принимать непосредственное участие в их испытаниях и доработке.
Луку заметили и в Кронштадте. Он уже был включен в специальную Флотскую водолазную группу Балтийского флота и только благодаря товарищеским отношениям руководства Черноморского Флота и Балтийского, его все-таки отпустили обратно в Севастополь. Начальник школы, при выдаче Луке выпускного аттестата, с сожалением сказал: «Ты, Лука, водолаз от Бога! Не только умный, крепкий и грамотный, но и – Удачливый! А Удача в нашем деле- далеко не на последнем месте стоит. Удачи тебе, сынок, и в воде, и на земле! Молодец! Спасибо тебе за службу. Надеюсь – мы еще о тебе услышим!».
Когда он вернулся в Севастополь, уже с аттестатом Водолаза и в звании старшины первой статьи, за ним начали «охотиться» офицеры – водолазы с боевых кораблей, но на корабле ему служить не довелось. Вернувшийся вместе с Лукой, один из офицеров, тоже окончивший водолазную школу, возглавил вновь образованную флотскую водолазную группу. Группе выделили специальный спасательный катер и она (группа) обслуживала нужды Севастополя и Флота, все пять оставшихся лет службы Луки. При увольнении в запас, унтер-офицера Луку, пригласил к себе начальник порта, в ведении которого находилась так называемая «водолазная партия», отличавшаяся от других тем, что на бескозырках матросов вместо наименования корабля, сверкала надпись- Водолазная партия, а на погонах красовались буквы – «ВП». Начальник, прямо, без обиняков, предложил ему остаться служить водолазом в порту и дальше, сколько пожелает или сколько сможет. Присвоим, мол, звание мичмана, пока поработаешь как сегодня, потом – будешь молодежь учить, ты это умеешь. Флот, мол, много потеряет, если такие мастера его покинут. Предложил жилье, хорошую зарплату, ну и все, что положено достойному мастеру на такой работе. Капитан первого ранга, просто просил, по – простому, по – человечески: «Ну, что ты будешь делать в том селе, на своей родине? Ведь ты нужен Флоту, а Флот нужен тебе, я же чувствую это,» – убеждал Луку начальник порта.
«Я действительно сам не знаю, – признался ему Лука, – как буду жить без флота, без этой не совсем легкой ежедневной работы, которую я люблю. Мне даже страшно об этом думать. Но – у меня очень тяжелый и крепкий якорь. Отец- погиб в Болгарии на турецкой войне, мать долго не выдержала и тоже ушла за ним. Я воспитывался у дедушки с бабушкой, и я им всем обязан. Они сегодня ждут меня домой, у них тоже никого больше нет. Я у них, как дед любит говорить – единственный «Собственный внук» – однофамилец. Я, конечно, не хочу покидать этот чудесный город Севастополь, и наш порт и, нашу команду, где мы, как одна семья ведь водолазы – это, как братья, настоящие. Конечно – мне проще было бы остаться здесь, где я всех знаю, и меня все знают, да и работа это моя, тоже родная, но что мне делать в моем положении? Чтобы вы стали делать на моем месте?!».
«Я бы Лука, сделал так, как и ты, стариков родных без помощи не оставил. Понятно, что главная для них от тебя помощь- чтобы был рядом и ничего здесь не поделаешь»– с сожалением проговорил начальник порта. – «А тебе спасибо за все и, конечно же – за службу, сколько ты доброго сделал для нашего порта!.
Я ведь, собственно, пригласил не уговаривать, а для награждения. Мы тебя с полгода назад представили к Георгию, не знали – останешься ты или уедешь, но это уже и не важно. Ты теперь – Георгиевский кавалер!. Обычно таких наград не дают в мирное время. Но ты заслужил, для тебя война через день была или каждый день, поэтому и добились такой награды. Были коллективные ходатайства от вашего экипажа, от флотилии вспомогательных плавучих средств, сам командир её, ходил к командующему просить за тебя и тот подписал приказ, он имеет на это право. Носи – и гордись. Ну, а если что, – приезжай, Севастополь тебя всегда примет!»-начальник даже растрогался, – еще раз спасибо тебе, ЛУКА- Спасатель, за все, за все! И – удач тебе! Чует мое сердце, что вряд ли и сельская жизнь оставит тебя в покое, при твоем характере». Начальник прикрепил на груди Луки Георгиевский крест 4-й степени, пожал руку и обнял, как близкого человека. На том они расстались.
Тяжело расставался Лука со своим экипажем и его командиром. Обычно прощание с демобилизованными в запас однополчанами, проходило, весело, даже радостно. Абсолютное большинство ребят, кто не оставался служить дальше, с удовольствием встречали и отмечали день расставания с Флотом. Все-таки шесть лет довольно суровой службы, накладывали свой отпечаток, на все происходящее, поэтому день увольнения принимался, как определенная награда и достигнутая радость. Но в случае с Лукой, грусти было гораздо больше, чем радости, причем, не только у коллег- сослуживцев, но и у него самого. Если другие, готовясь к демобилизации, старательно готовились, отшлифовывали свой внешний вид, оживленно обсуждали с коллегами, свое «цивильное» будущее, стоили разные планы по жизни, то, глядя на Луку, абсолютно все – и те, кто уходил со службы, и те, кто оставался, откровенно жалели, нет, не его самого, а жалели, что так нелепо получается его увольнение, на самом пике мастерства и заслуженной все флотской славы. На глазах у всех совершалось явно ненужное действие и, самое неприятное было в том, что ничего изменить было нельзя. Все знали положение дел, переживали, но никто не мог ни в чем помочь Луке, в том числе и он сам.
