Василий Авсеенко
Отрава жизни
Но прошелъ годъ, и Петръ Петровить съ ужасомъ слышалъ со всѣхъ сторонъ, что цѣны на квартиры не только не падаютъ, а растутъ непомѣрно. Неужели и ему сдѣлаютъ новую надбавку? Лишніе триста рублей, всыпанные въ карманъ Калабанова, уже заставили Петра Петровича урѣзать до крайности свой семейный бюджетъ. Другихъ урѣзокъ онъ и придумать не могъ. И онъ съ непріятнымъ стѣсненіемъ сердца ждалъ новаго разговора съ Калабановымъ.
Но вмѣсто домохозяина явился дворникъ и предъявилъ новое росписаніе всѣхъ квартиръ, по повышеннымъ цѣнамъ. Противъ номера, занимаемаго Гладышевымъ, стояла цифра: 2000.
Петръ Петровичъ ужаснулся.
– Да что, твой хозяинъ съ ума сошелъ, что-ли? – накинулся онъ на дворника.
– Намъ это неизвѣстно, – спокойно отвѣтилъ тотъ. – Намъ только сказано, оповѣстить жильцовъ. Кому, значитъ, не нравится, такъ чтобъ съѣзжали.
– Ну, такъ скажи, что мнѣ не нравится, и я съѣду.
– Мы это очень понимаемъ.
И вотъ, съ этого дня жизнь Петра Петровича Гладышева была окончательно отравлена. Еще раньше, чѣмъ онъ предпринялъ поиски за квартирой, онъ уже ощутилъ отраженіе калабановской политики на всѣхъ крупныхъ и мелкихъ сторонахъ своего существованія. Извозчики, возившіе его въ департаментъ за 20 коп., стали, словно сговорясь, требовать 30 копѣекъ.
– Почему-же, почему, если раньше я всегда ѣздилъ за двугривенный? – спрашивалъ озадаченный Петръ Петровичъ.
– Помилуйте, сударь, сами знаете, нынче все дороже стало, – отвѣчали ему извозчики.
Хозяйственные счеты точно также стали рости съ неумолимой послѣдовательностью. Вмѣсто 3 рублей кухоннаго расхода, счеты кухарки поднялись до 3 1/2, потомъ до 4 руб.
– Почему? – допытывался Гладышевъ у кухарки.
– Кто ихъ знаетъ, лавочниковъ; говорятъ, нынче все дороже стало, – объяснила та.
Дача въ Павловскѣ, которую Гладышевъ пять лѣтъ кряду нанималъ за 300 рублей, вдругъ оказалась цѣною въ 400. Ломовые извозчики, перевозившіе его пожитки всегда по четыре рубля съ подводы, потребовали по шести руб. Дворникъ на дачѣ, довольствовавшійся за воду пятью рублями, заломилъ восемь, и едва помирился на семи.
