Василий Чибисов
Либидо с кукушкой. Психоанализ для избранных
1.3. Теребим метроном
На следующем сеансе клиента ждал сюрприз – метроном на столике около кушетки. Не прошло и пяти минут, как аналитик услышал за спиной характерные щелчки. Клиент стал пересказывать события прошедших выходных. Вскоре его речь замедлилась, он стал делать небольшие паузы. Обычно в подобных случаях он перескакивал на пересказ другого эпизода. Однако вместо этого Икар поменял темп метронома и… продолжил рассказ, как ни в чем ни бывало! Так повторялось до конца сессии: клиент сохранил удивительную стройность и целостность нарратива. И для этого ему нужно было всего лишь периодически (примерно раз в пять минут) менять темп метронома.
Чисто фройдистская интерпретация очевидна. Подвигать ползунок по стержню – чем не замещение навязчивой мастурбационной активности? В пользу легкой навязчивости говорит и выполнение одного из критериев Ясперса[16]: попытка отказаться от выполнения навязчивого действия ведет к нарастанию тревоги. Повышенная тревожность заставляла клиента перескакивать с темы на темы (в кабинете) и заземлять аффект через панические атаки (вне кабинета). С другой стороны, сам факт нарративных «перескоков» говорит против навязчивости. Субъект, склонный к навязчивостям, повторял бы один-два сюжетных блока по несколько раз.
Как вы прекрасно знаете, навязчивый ритуал является замещением мастурбационной активности[17]. Если это не вскрывается в анализе, то субъект рано или поздно разоблачает сам себя. Он будет бороться с навязчивыми действиям с помощью других навязчивых действий, постепенно изобретая все новые ритуалы. Каждое следующее звено этой ритуальной цепочки будет все больше походить на классическую мастурбацию – психика банально устанет вытеснять «запретный» процесс. Но клиент не пытался как-то противостоять своей склонности «теребить метроном». Напротив, он прямо поблагодарил аналитика за щелкающий агрегат.
Почему мы заострили внимание на этом нюансе? Потому что слишком часто слова «мастурбация» и «навязчивость» ставятся рядом. Это не по-фройдистски, так как у мастурбационной активности (и ее заместителей) есть важная психосексуальная функция. Факт, что мастурбация полезна для снятия стресса уже не вызывает удивления или отторжения (мракобесов и мнение большинства не учитываем, мы же центристы). Но это лишь следствие более фундаментального процесса – регрессии.
Зрелая сексуальная конфигурация, равно как и высокий социальный статус – штуки крайне энергетически затратные, они требуют от нас самоконтроля и умения отказывать себе в преждевременной или неэффективной разрядке. Будь то перевозбуждение на этапе предварительных ласк (в сексуальной сфере) или желание закатать в асфальт недобросовестного подрядчика (в социальной сфере). Или возвращение к отождествлению сексуальности и агрессии. Что для того же подрядчика было бы чревато анальной карой.
Проблема слишком быстрой или слишком долгой разрядки давно стала одной из самых обсуждаемых проблем. Эта тема превратилась в культурный феномен – вокруг преждевременного (реже – заторможенного) семяизвержения строятся шутки, конфликты, характеры персонажей.
Контроль над ситуацией, над собой, над своими влечениями, необходимость ждать и, особенно, оттягивать разрядку ради другого человека – все это требует психического напряжения. Поэтому мастурбация была и будет одним из спутников самых счастливых супружеских пар (особенно взаимная или совместная). Так партнеры лучше узнают друг друга и синхронизируются. В общем, если вы находитесь в состоянии стресса, сходите сбросьте напряжение и возвращайтесь к чтению…
Сходили? Молодцы.
Также благодаря регрессии субъект может побыть настоящим эгоистом, расслабиться, оптимизировать нейронные связи, подрыгать руками и ногами, исполнить все свои желания с помощью мысли… Вы правильно вспомнили про сновидения – они тоже проявление регрессии.
Предельным случаем регрессии является нарциссизм (правильнее – нарцизм) – чувство тотального всемогущества, когда человек творит реальность с помощью мысли. Когда нет задержки между желанием и его исполнением. Если же удовлетворение потребностей происходит мгновенно, то психика просто не узнает о существовании времени! Иными словами, регрессия и психическое время исключают друг друга. А вы думали, мы просто так вас теорией грузим (и мастурбировать заставляем)?
Теперь для вас совершенно очевидна психоаналитическая близость упомянутых явлений: регрессии, мастурбации, нарциссизма, отсутствия времени. Клиенту не хватало всего вышеперечисленного. Он погряз в самоконтроле. Притом это был не контроль Сверх-Я, которое требует невозможного и идеального. Это был обычный «тактический» контроль над реальностью и самостью, за который отвечает Я. Клиентское Я слишком усилилось, там образовался избыток свободного либидо, поэтому возникла социофобия.
Забавно, что Фройд видел главной целью психоанализа именно усиление Я клиента[18]. Он был прав – в ту эпоху человеку с детства стимулировали рост Сверх-Я. В наше время воспитание делает упор на Я. Получается, цель психоанализа можно обобщить: развитие личного психического иммунитета к избыточному влиянию общества.
Почему же мы не сообщили клиенту об этой великой цели и о наших мелких соображениях касательно регрессии и всего остального? Потому что не надо лезть к людям со своими интерпретациями. Прямая интерпретация – это провокация, агрессия, усмирение пограничных личностей, встряска, перезагрузка всего аналитического процесса.
Если все идет по плану, то вы можете просто обнулить успех своей погоней за триумфом или за ролью главного разоблачителя. Зачем? Сидите, молчите. Желательно в тряпочку. Не получается – попробуйте молчать в тряпочку, пропитанную хлороформом.
Клиент все про себя знает, просто ему нужно время, чтобы все это осознать и высказать. Мы лишь можем предложить источник времени: например, метроном. Если он не может это высказать в вашем присутствии – тем хуже для вас как для специалиста.
Метроном позволил Икару частично регрессировать, поэтому его нарратив обрел беглость и свободу. Теперь нужно было соблюдать молчание и осторожность. Вытесненное обрушилось лавиной, камни аффектов и ассоциаций набирали скорость. Клиенту было не до аналитика – он выговаривался, открывая давно забытые стороны своей личности. Спустя десяток сеансов самоанализа (аналитик присутствовал в качестве декорации), клиент вернулся к теме панических атак. Выяснилось, что они уже две недели его совершенно не беспокоят.
Клиентам, которые не прерывают анализ сразу же после решения основных проблем, надо ставить памятники! Одно дело, когда человек докапывается до патогенного вытесненного, симптом исчезает (вместе с клиентом). Это всего лишь монетка в копилку практических результатов. А уж мы потом сидим и теории выдумываем. Другое дело, когда сам клиент, уже распутав патогенный клубок, бережно прослеживает траекторию каждой ниточки и делится результатами с аналитиком. Это как сравнивать переживших клиническую смерть с профессиональными танатонавтами[19].
Кл.: Я понял, почему мне не нравятся люди. Когда людей много, они превращаются в поток. Поток течет … У потока есть напор, скорость, разные числа в общем. Мне не нравится, что у потока людей свои внутренние законы, которых я не понимаю. Я вынужден подчиняться законам, которых не знаю! Идти с чужой скоростью, смотреть в одну сторону, уворачиваться. Я не хочу плыть по течению, по их течению, потому что оно слишком монотонно.
А.: Время течет монотонно.
Кл.: Это меня и пугает.
А.: Монотонность? Не пугайтесь, в масштабах вселенной время течет с ускорением.
Кл.: Все равно неприятно.
А.: Значит, пугает не монотонность?
Кл.: Значит… Меня вымораживает то, что время течет, никого не спрашивая.
Сильное признание. Многим оно покажется очевидным, если бы не терапевтический эффект. Мысль о времени была не просто неприятной, она была травмирующей! Настолько, что психика ее активно вытесняла в бессознательное, расплачиваясь паническими атаками, искаженным восприятием и парой мелких неврозов. Когда же сознание захотело вместить течение времени, сошла на нет и симптоматика. Вот это действительно важно.
Получается, отношение со стихией времени – самостоятельный и полноценный источник психических конфликтов. Раньше считалось, что конфликтовать можно только с ценными объектами (родителями, наставниками, возлюбленными). Фройд назвал Эдиповым комплексом все амбивалентные (противоречивые) влечения к родительским фигурам. По Фройду, Эдип является ядром всех неврозов[20]. Хотя «всех» – это громко сказано, на тот момент в психоанализе выделяли невроз навязчивости, фобию и истерию. Все. Психастению, хоть и относили к неврозам, анализировать не хотели. Теперь оказывается, что конфликтовать можно не с объектами, а с самим временем. Не с реальностью, а с темпоральностью.
Так что же? Не нарисовался ли на горизонте контур нового комплекса, который объединяет все наши конфликты не с объектами, а со временем как таковым? Нарисовался. Правда, пока неясно, какие конкретно проблемы вырастают на почве этого комплекса. И вообще подобные открытия нуждаются в долгом и нудном обосновании… Но мы же договорились – времени мало! И это не научный труд, а чтиво для пляжа или поезда (ну хорошо, и для сортира тоже, но геморрой будет на вашей совести).
Поэтому не мучаем читателя и даем новому комплексу кличку – комплекс Хроноса. И если Эдип был ядром всех неврозов, то Хронос будет ядром всех психозов. Возможно. У нас еще девять глав впереди, чтобы доказать или опровергнуть эту гипотезу. А пока что посмотрим, как Икар научился управлять временем, подчинив своего Хроноса.
Итак, клиента пугает течение времени. Точнее – устойчивое течение. Что требуется? Возможность нарушать устойчивость, изменять скорость течения по своему усмотрению. Сначала в кабинете, с помощью метронома. Потом в любой ситуации без настоящего метронома, используя воображение. Клиент научился детально визуализировать (представлять) метроном. Настолько точно и ясно, что мог как бы слышать щелчки. Так человек как бы слышит звук мобильного, когда ждет звонка; или мелодию шлягера после многократного прослушивания. Когда начиналась паническая атака, мужчина просто передвигал воображаемый грузик, изменяя темп щелчков. Этот нехитрый приеем он распространил на все сложные коммуникативные ситуации: деловые переговоры, семейные разборки, взаимодействие с чиновниками.
В своих рассказах клиент сместился от прошлого к актуальным отношениям и проблемам в семье. Речь постепенно обогатилась свободными ассоциациями. Практически к каждому рассказу присоединялась конструкция вида «это напоминает мне события стольки-то-летней давности». То есть в структуре нарратива появились темпоральные параллели, в которых клиент все увереннее ориентировался.
В конце концов клиент объявил, что достигнутые результаты его полностью устраивают и дальше он намерен работать над собой самостоятельно. Эта решимость резко контрастировала с его первоначальной уверенностью в собственной «тотальной беспомощности». Повторимся, что первые серьезные результаты были достигнуты гораздо раньше окончания анализа. Возможно, клиенту нужно было привыкнуть к новому осознанному материалу, используя кабинет аналитика как своеобразную барокамеру.
Можно было детально расспросить клиента об ощущениях, которые вызывали щелчки метронома. Но, во-первых, мы уже получили ответ: важны не щелчки, не какой-то один ритм, а возможность смены ритма. Во-вторых, высока была вероятность, что эффективность метронома обусловлена личной историей клиента. Отчасти, это было так. Скорее всего, мы так бы и оставили этот случай без теоретической обработки, если бы все зависело только от нас и от нашей глобальной лени. Но, к счастью, психоанализ пишем не мы, а клиенты. И второй изобретатель божественных протезов не замедлил появиться…
Антракт
Карьерная короста
Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет.
Ильф и Петров. Двенадцать стульев
Олег Иваныч не любил свою квартиру. Там постоянно происходила какая-то муть. Особенно он не любил там спать. Ночью мог запросто закипеть электрический чайник. Эта новомодная скотина свистела громче своих советских предков, хотя никакого свистка у нахала не было. Чем бы ему свистеть? Но он кипел, свистел и надрывался.
Олег Иваныч не любил свой чайник. А кому понравится вставать посреди ночи и выключать свистуна из розетки? Никому, если учесть, что чайник часто находился не на кухне, а в коридоре, в туалете, в глубинах старого шкафа. И свистел там, демонстрируя полную независимость от электричества. Розетки? Какая формальность! Их придумали бюрократы, чтобы экономить электричество.
Олег Иваныч не любил бюрократов, хотя сам был тем еще бюрократом. И соседи его все поголовно были теми еще бюрократами. А без соседей ему пришлось бы совсем туго! Особенно когда среди ночи, разбуженный свистом чайника, Олег Иваныч осознавал, что никакого чайника у него нет. И приходилось будить соседей, занимать у них чайник, включать в розетку, ждать закипания и только потом отключать. Тогда был шанс дожить до утра без приключений.
Олег Иваныч не любил приключения. Но приключения, как назло, подстерегали старого бюрократа на каждом шагу. Каждый шаг отдавался эхом в пустом подъезде, смешивая цвета почтовых ящиков и меняя местами квартиры. Каждый шаг в пустом дворе заставлял соседей следить за прогулкой Олега Иваныча и светить ему в спину лазерной указкой. Каждый шаг за угол дома привлекал внимание странных людей в машинах, чьи номера обязательно складывались в дату смерти какого-нибудь дальнего родственника. Каждый шаг в сторону районной аптеки – и Олег Иваныч забывал свой адрес.
Олег Иваныч не любил районную аптеку. Местный фармацевт постоянно подшучивал над простоватыми покупателями. Например, мог запросто не принять у покупателя рецепт. И заявить, что никакой это не рецепт, а туз пик! И всю очередь подговорить, чтобы они тоже заявили, будто у покупателя не рецепт, а туз пик. Но Олег Иваныч не велся на эту шутку. Он твердо помнил, что не садился играть в карты уже два года. С тех пор, как проиграл своему чайнику последние ключи от чулана.
Олег Иваныч не любил свой чулан. Нет, сам чулан не виноват. Вполне приличная, тихая, темная каморка. Была. Пока два года там не завелся какой-то крикливый доктор. Вернее, самозванец. С чего бы уважаемому доктору занимать чужой чулан? Он громко ругался, обзывал Олега Иваныча психом, грозился вызвать бригаду. Потом стал выдумывать всякие хитрости, чтобы выбраться наружу. Олег Иваныч и рад был бы выпустить этого громкого гостя. И не просто выпустить, а выгнать из квартиры! И с лестницы спустить, если понадобится (хотя Олег Иваныч был очень тихим и интеллигентным бюрократом!). Но открыть чулан не представлялось возможным. Ключ был у чайника (на правах законного выигрыша в карты), и агрегат ни в какую не хотел расставаться с трофеем. Впрочем, и это не понадобилось. Гость со временем освоил правила приличия – хозяин квартиры подавал хороший пример! – и затих.
Олег Иваныч не любил гостей. Их манеры, их привычка принюхиваться и чихать, их странные вопросы, их косые взгляды, их шепот за спиной, их планы убить хозяина квартиры – все лишний раз напоминало Олегу Иванычу о том, что мир окончательно сошел с ума. К этому выводу неминуемо приходит каждый уважающий себя старый бюрократ. Поначалу-то кажется, что все наоборот. Что это ты слегка помешался, а мир нормален. По молодости все неопытные бумагомаратели так думают, но потом они остепеняются, покрываются благородной смесью пыли, чернил и песка. И все становится на свои места. Единственное, что мешает скромному счастью мудреца, так это квартира, чайник, другие бюрократы, приключения, аптека, чулан и гости.
Олег Иваныч решительно не любил все, что мешало его скромному счастью!
Единственное, что Олег Иваныч любил, так это свою работу. Когда он в очередной раз забывал адрес своей квартиры, ноги сами несли его в скромную контору на пересечении двух скучных улиц. Там в календарике у Олега Иваныча был записан и адрес, и расписание аптеки, и имена соседей, и номера особенно подозрительных машин. И нарисован маршрут вечерних прогулок нового участкового врача. На всякий случай.
Олег Иваныч любил ночевать в своем кабинете и работать с документами. Коллеги, не понимая ранимой натуры старого бюрократа, брезгливо называли его кабинет сторожкой, а Главный Документ – журналом посещений. Но это все слова. На деле все коллеги платили Олегу Иванычу дань уважения, записывая в Главный Документ свои фамилии и даты посещений. Какой же Главный Документ без фамилий и дат? И нужно ли что-то Главному Документу для счастья, кроме дат и фамилий?
Олег Иваныч любил даты. Одну дату он запомнил на всю жизнь. В ту ночь он остепенился, превратился из безымянного молодого бумагомарателя в маститого старого бюрократа. Тогда он вышел прогуляться по пустому зданию, для солидности подсвечивая себе дорогу фонариком.
Зайдя за поворот на втором этаже, Олег Иваныч увидел, как две шестирукие старухи, кряхтя и охая, вытаскивают из директорского кабинета несгораемый шкаф, компьютер, офисный стол и самого директора. Олег Иваныч, будучи тактичным и интеллигентным мужчиной, тут же удалился в свой кабинет и подпер дверь тяжелым столом.
Всю ночь к нему кто-то ломился, чтобы поздравить с профессиональным становлением. А как тут не поздравить? Наконец-то Олег Иваныч перестал сомневаться в том, кто именно сошел с ума. Конечно, это мир. Весь мир сошел с ума. И директор, не вышедший на работу в ответственный день. И коллеги, половина из которых уволилась, а половина пропала без вести в течение последних двух лет. И полицейские, в то утро измучившие всех своими вопросами. И соседи, и фармацевт, и главврач, и гость в чулане, и чайник, и квартира. Особенно квартира.
Конечно, мир сошел с ума. А кто же еще? Олег Иваныч, что ли?!
Глава 2
Беспричинно-следственные связи
Два и два равно четырем.
Два π и два π равно полному π.
Никита Джигурда
2.1. Ганьба противоположностей
Следующий случай из практики – противоположность предыдущего. Противоположность не полная, не формальная и не смысловая, а совершенно иного рода. Диалектическая. Как известно, в диалектической логике[21] противоположности – это не просто статичные полюса и не результат формального отрицания. Нет. Парные противоположности тесно переплетаются, взаимно превращаются, пребывают в единстве и борьбе, движутся навстречу друг другу. Если вовремя не вооружиться диалектической логикой, можно здорово вляпаться и пропустить целый ряд новых закономерностей.
Для устоявшихся научных парадигм достаточно формальной логики. Диалектику не загонишь в рамки математических теорем или алгоритмов обработки данных, хотя такие попытки уже активно предпринимаются[22]. Кот Шредингера уже сто лет как ни жив, ни мертв. Поэтому современным проблемам мироздания в формальных рамках тесно. Что уж говорить о психоанализе! Психоанализ – это субъективная наука о субъективном, то есть не наука совсем, а интеллектуальное развлечение, игра в бисер с неотрицательной суммой[23].
Поэтому мы снимаем с себя ограничения формальной логики и пользуемся логикой диалектической. В чем нас ограничивали? Во-первых, закон исключенного третьего: либо А, либо не А, третьего не дано. Во-вторых, закон двух отрицаний: не не А равно А.
Итак, благодаря диалектике мы не обязаны рассматривать противоположные тезисы как взаимоисключающие. Пример? Предыдущая глава. Клиент демонстрировал одновременно и панические атаки, и повышенный самоконтроль. Противоположные друг другу черты. Однако в психике противоположности спокойно сосуществуют, проникают друг в друга (прилюдно). В бессознательном закон «либо А, либо не А» меняется на закон «и А, и не А».
Само отрицание («не») меняется на процедуру диалектического снятия. Снятие содержит в себе не только отрицание, но и противоположность отрицания – удержание. Как же без единства противоположностей в диалектике? Никак. Поэтому так и говорят: снятие – это отрицание с удержанием. Поясним на простом примере[24].
Вы когда новую рукопись пишете, вы же старую не рвете? Нет. Рукопись уже издана в форме книги. Вы эту книгу читаете и за голову хватаетесь: какой же автор (то есть вы) был дурак! Формальное отрицание – это отозвать книгу из продажи, сжечь весь тираж, всех читателей, всего автора. Диалектическое снятие – это написать новую книгу, более умную, хорошую, правильную. В ней можно сослаться на старую рукопись, в том числе опровергая. Фройд так делал, за что его незаслуженно критикуют те господа, которые сами патологически не умеют признавать ошибок.
Новая книга в чем-то обязательно будет отрицанием старой. Хотя бы в плане текста. Иначе это просто две одинаковые книги. Но даже второе издание с качественной обложкой будет отрицанием первого самиздата. Удерживается, как минимум, личность автора, его стиль мышления, генеральная сюжетная линия, теоретический фундамент…
Чувствуете, как сразу процесс вытеснения заиграл новыми красками? Психическая цензура отрицает существование запретных влечений, но удерживает их в инкубаторе бессознательного, открывая им доступ к материалу для образования комплексов.
Теперь окончательно стираем границу между А и не А! В диалектие любое качество, достигая некоторого (количественного) предела обращается в свою противоположность. Очень быстро крутящийся диск кажется нам неподвижным. Замерзающий человек субъективно ощущает тепло. После оглушительного взрыва контуженный слышит звенящую тишину. Слишком слащавые комплименты звучат как издевки и оскорбления.
Заезженный мем о переходе количества в качество (точнее: количественных изменений в изменения качественные) даже упоминать не нужно. Тем более, он вполне себе укладывается в привычную математику. Элементарный пример: при бифуркации малое количественное изменение управляющего параметра качественно меняет структуру положений равновесия управляемой системы (рис. 2.1). Ну хорошо, хорошо, это мы выпендриваемся.
Конечно, куда элементарней кипение воды в чайнике. Там все просто. Никаких бифуркаций. К воде подводят тепло, кинетическая энергия молекул увеличивается. Динамическое равновесие двух процессов: испарения и конденсации – смещается в сторону первого. Так как вода не дистиллированная, в ее толще плавают всякие микроскопические примеси. На них начинается зарождение пузырьков водяного пара, которые правда еще слабые, схлопываются, не достигая поверхности. Так бы и остыла вода, не закипев, даже если ее довели до температуры кипения. Но мы не останавливаемся, подводим энергию дальше. Температура остается постоянной. так как энергия идет на дальнейший разгон молекул и преодоление сил молекулярного притяжения. В результате все больше молекул имеют энергию, сильно превышающую ее среднее значение. Пузырьки водяного пара живут дольше, имеют больше шансов встретиться и слиться в один пузырь побольше. А чем больше пузырь, тем меньше потенциальная энергия сил натяжения, поэтому большой пузырь с большей вероятностью достигнет поверхности, не схлопнувшись…
Рис. 2.1. Наиболее наглядная иллюстрация нормального распределения.
Н-да. Очень простой пример. Отвлеченные аналогии, хоть и помогают нащупать нужное направление исследований, все же могут увести далеко в дебри. Поэтому в психоанализе мы крайне неохотно лезем в область нейропсихологии и биохимии. Да, хороший нейрофизиолог может в двух словах объяснить химическую суть депрессии или смоделировать патогенез шизофрении. У такого подхода есть свои плюсы и минусы.
Часто мы готовы безропотно уступить поляну настоящим ученым и врачам (σ-1, σ-2). Но не в этот раз. К тому же, чтобы передать в public domain что-нибудь ненужное, нужно сначала изобрести что-нибудь ненужное[25]. Не похоже, что такая тонкая материя, как время, интересует нейропсихологов. Случается, что временем занимаются физики-теоретики. Но понять во вменяемом состоянии их формулы…
Психическая темпоральность – это во многом неизведанная территория для психоаналитиков, туда тянутся следы проблем, которые волнуют преимущественно (или исключительно) нас. Поэтому приходится разгадывать тайну времени в терминах психоанализа, жонглируя либидо под куполом бессознательного.
Сейчас мы рассмотрим любопытный случай из практики, а вы подумайте – что полезного из него могли бы извлечь нейропсихологи, физики и другие уважаемые люди. Если их вообще заинтересует то шаманство, которое до сих пор происходит в психоаналитических кабинетах, невзирая на двадцать первый век. Хотя какой, zum Teufel, двадцать первый? Если только не считать начало нового тысячелетия ретроспективной эклектикой тысячелетия предыдущего.
Кто сказал «мракобесие»? Нет, мы не об оскорбленных верующих! Как можно?! Мы о том, что какой-то психоаналитик до сих пор разделяет, развивает, пропагандирует, применяет идеи Фройда и диалектику Гегеля.
