Посинела, бедная, от стужи, Сжалился, хотел прикрыть попонкой, – Побоялся, молча отвернулся. Долго ли так ехал, коротко ли, Наконец добрался и до чащи, Своротил с дороги в глубь лесную, Да, забравшись в самую трущобу, Вывалил бездомную, как мусор, На сугроб, и ну, скорее Сам домой поехал без оглядки, Чтоб не видеть дочериной смерти.
На снегу сидит она, трясется, Про себя тихонько что-то шепчет. Вдруг прислушалась: недалёко Затрещали, защелкали сучья. По деревьям прыгает Морозко, Прыгает да скачет ближе, ближе, Очутился на той самой ели, Под которой девица сидела, Говорит с усмешкою ей сверху: «Что, моя красавица, тепло ли?» Посмотрела: у, какой косматый! Весь в снегу да в ледяных сосульках! Только красный нос в лице и виден, Да зрачки, что уголья, сверкают.
Собралась тут с духом, отвечала: «А спасибо, батюшка Морозко! У природы все тепло: и жар, и холод». Ниже стал спускаться к ней Морозко, Пуще, чаще затрещал, защелкал: «Что, моя голубушка, тепло ли?» Девица дух еле переводит, А в ответ: «Тепло, тепло, родимый! Испытанье послано мне, грешной».
Он на самый нижний сук спустился, Под ушком ей затрещал, защелкал: «Все еще, красавица, тепло ли?» Девица совсем окоченела, Но в ответ чуть слышно прошептала: «Ой, тепло, Морозушко, голубчик!» Припугнуть хотел ее Морозко, Заморозить, но ответ разумный
