Василиса Чмелева
Универсальный пассажир. Книга 2. Соломенный город

Полная версия

Пролог

Я – художник. Кто-то скажет, что я бездарен, кто-то – что я гений, но, по правде говоря, свой талант я давно утопил в выпивке и скучных беседах с незнакомыми людьми.

Пока однажды не повстречал девушку. Уже не припомню, как ее звали, но отчетливо помню то непреодолимое желание прочесть ее историю и сохранить на холсте в память о тех ярких эмоциях, которые она мне подарила за короткий срок.

В те минуты мне казалось, что впереди целая вечность, в которой нас двое. Но часики тикают слишком быстро: не успеешь глазом моргнуть, как прошла еще одна жизнь.

Я искал в ней покой, а вместо этого оживил свои самые потайные страхи. Однако вот в чем загвоздка: если страх ожил в моей голове, значит, я сам его создал. И если внимательнее присмотреться, то мы давние друзья.

Глава 1

Я вынырнул из прохладной воды и схватился четырьмя пальцами за край деревянного мостика. Отдышался. Не помню, чтобы я плохо плавал, обычно водная стихия покорялась мне. Ну, или я так думал. А еще, отчего-то, не получалось вспомнить, как я входил в реку, не говоря уже про дважды.

– Долго будешь там плескаться?

Я поднял глаза и, морщась от летнего солнца, посмотрел едва приоткрытыми глазами на мальчика лет семи. Малец, с аккуратно зачесанными кзади каштановыми волосами, протягивал мне махровое полотенце и улыбался, обнажая внушительную расщелину между передними зубами.

Опустив слезящиеся глаза, я заприметил его желтые резиновые сапоги.

– Боишься ноги намочить?

– Не хочу испачкаться в грязи, – хмыкнул мальчик и сел на край мостика.

Я подтянулся на руках, радуясь, что занятия спортом не прошли даром и сел возле мальца, попутно промакивая полотенцем мокрые волосы. Пару прядей раздражающе прилипли к лицу, и я убрал их резким движением.

Опустив босые ноги в прохладную воду реки, стал осматриваться по сторонам. По ощущениям было утро и где-то вдалеке нас приветствовало пение бодрых птиц. На душе было настолько легко, что совсем не возникало желания вспоминать причину моего пребывания здесь.

Водоем был внушительных размеров, напоминающий вытянутый овал, вдоль которого росли камыши и разная трава. На другом берегу озера виднелись искореженные высокие деревья. На них не было листвы и в вечернее время, готов поклясться, они выглядели жутко, напоминая худые скрюченные силуэты.

От этой мысли стало некомфортно, и я снова прошелся полотенцем по волосам, стараясь себя отвлечь.

Сколько я себя помню, меня всегда мучила тревога. Она меняла свою интенсивность и форму. Иногда заботливо обволакивала меня, подобно одеялу, а иногда стискивала виски, подобно тюремной колючей проволоке. Но всегда была рядом, в отличие от нее.

«А кстати, кто она?»

– Ты ведь в курсе, что рыба сама себя не поймает, верно?

Мои мысли оборвал малец, показывая своим детским пальцем на удочку, которую я возле себя и не заметил.

– Ты кто? – наконец спросил я.

– Ты мне скажи, – рассмеялся мальчишка и бросил в реку камушек.

Я уставился на круги, стремительно расползающиеся по стоячей воде, и задумался:

«Какой наглый пацан. Ничего я ему говорить не собираюсь».

– Ладно, если ты закончил бубнить себе под нос, как старикан, пойдем в дом. Тебе нужно одеться, – скомандовал малец, шагая к небольшому деревянному домику, который располагался недалеко от озера, частично скрытый в зарослях сухих кустов и таких же, как на противоположном берегу, кривых деревьев.

– А что ты делал на мостике? – скрестил руки на груди я.

– На мостке, – ответил малец.

– Чего?

– Что я делал на мостке, – занудно подчеркнул малец. – Это называется мосток, а не мостик.

– Да какая разница? – отмахнулся я, повесив себе на плечи полотенце.

– Дедушка говорил, что когда оказываешься на незнакомом водоеме, можно смело ориентироваться на мостки. Такие самодельные площадки потенциально перспективны для рыбалки, – малец посмотрел на меня и постучал по виску, указывая то ли на свой развитый не по годам ум, то ли на мою необразованность, – а будь это мостик, ты бы смог попасть по нему на другую сторону. Но ты ведь не можешь?

Я не стал спорить и молча поплелся за мальцом, пытаясь не наступать босыми ногами на острые камушки, которые впивались мне в ступню. Что было непросто, так как дорожка к домику была вся засыпана гравийным щебнем.

На подходе к домику я услышал странное скрежетание, напоминающее звук ржавого металлолома. Поднял голову вверх и увидел, как часть синего шифера на крыше домика, так и норовила взмыть в воздух под влиянием ветряного потока, но недовольно возвращалась в исходное положение, через минуту снова повторяя свои попытки, и отстукивая громкий ритм.

– Давно пора бы починить, – проследил за моим взглядом малец, – но дедушке некогда.

– Ты живешь с дедом? – спросил я, продолжая таращиться на «убитую» временем крышу.

– Да, но он все время в разъездах, так что не переживай. К тому времени, когда он вернется, будешь уже похож на человека.

– И стану разбираться в мостках, – не удержался от язвительного замечания я, следуя в домик за мальцом. – И чем это я сейчас плох?

– Сам погляди – вылитый зомби.

Малец подвел меня к узкому зеркалу без рамы, криво повешенному на гвоздь в прихожей и я вздрогнул, не сразу узнав свое лицо в отражении.

На меня смотрел исхудавший парень с внушительными тенями, поселившимися под глазами. Если бы я не чувствовал себя прямо противоположно своему отражению, я бы решил, что сильно болен и мне остались считанные дни. Взглянув на свои бледные руки, я еще раз поприветствовал замученного парня в зеркале с желтоватыми склерами и безэмоциональным выражением лица.

– Обалдеть можно, – прокомментировал я, всё еще не веря увиденному. – Сколько я пробыл в воде?

– Видимо долго, раз такой бледный. Только не ешь мои мозги, – захихикал малец и пнул ногой большой древний сундук у входной двери. – Здесь куча вещей дедушки. Они не новые, но зато не понадобятся ему в ближайшее время, так что выбери себе что-нибудь и оденься, наконец.

Растерянно покопавшись в сундуке с растянутыми свитерами и потертыми джинсами, я нашел черную футболку и спортивные штаны. Выбирать не приходилось, но вещи были мне по размеру – этого было достаточно.

– А там, – кивнул малец на соседний угол, где аккуратно были расставлены охотничьи берцы и кроссовки, – обувь возьми.

Надев черные кроссовки, я прошел глубже в домик. Следующая комната напоминала скудно обставленную кухню. Из мебели была одна тумба с разделочной доской возле небольшой газовой плиты, холодильник в углу с приметной паутиной, проходящей от потолочного плинтуса к верхнему краю, прямоугольный деревянный столик посреди комнаты и два табурета, расставленных по разным углам.

– Еды в доме нет, – разочаровал малец, – но ты можешь приготовить из того, что найдешь.

Я заглянул в холодильник, брезгливо поприветствовав кусок сыра, на котором узором зияла зеленоватая плесень.

– А есть что-то менее экзотическое? – спросил я.

Малец пожал плечами.

– А, не важно, – буркнул я и захлопнул холодильник, который издал устрашающий звук и покачнулся. – Господи, в этом доме хоть что-то целое…?

– Знаешь что, если такой умный, возьми и почини! – вскрикнул малец.

– Делать мне больше нечего, – отмахнулся я, чувствуя подступающую волну внутреннего протеста. – И нечего так возмущаться, я и сам не в восторге тут быть.

– Ну так проваливай, кто держит? – опять вскрикнул малец и громко топая ушел в другую комнату, которая, по всей видимости, представляла собой спальню.

Из комнаты послышались детские возмущения и ругательства. Кажется, малец назвал меня тупицей.

Я потер воспаленные глаза и стремительно вышел из домика, заталкивая остатки совести поглубже в горло.

* * *

Я был серьезно настроен покинуть домик и злосчастное озеро, в котором я хрен пойми, как оказался.

«Противный мелкий пацан. Я в няньки не нанимался, да и вообще детей не люблю».

Моей целью было найти остановку в надежде, что какой-нибудь захудалый автобус подберет меня. Я остановился и окинул взглядом окрестности. Секунду задержался взглядом на холме, который возвышался вдали. Идти до него было не близко, по моим подсчетам это заняло бы минут тридцать. Стало интересно, что там за холмом. В голове сразу стали вырисовываться различные варианты. Когда ты не знаешь правильного – фантазия дорисовывает всё более невероятные локации. Там могла быть фабрика, скажем, по изготовлению шёлка, или обособленный поселок, или просторное пастбище овец, а быть может – озеро побольше.

Мне вспомнилась моя картина-талисман, которую я приобрел на последние деньги, будучи девятнадцатилетним мечтателем, путешествующим по странам Азии, в поисках какого-то сакрального смысла или знака, что мой выбранный жизненный путь верен. Испробовав себя на разных подработках, которые сулили перспективное будущее и высокое положение в обществе, я испытывал вечную давящую скуку и желание поскорее уйти. Так было на протяжении двух лет (может больше) и начинало складываться впечатление, что со мной что-то не так. Друзья и родственники советовали умерить огненный пыл и реальнее смотреть на вещи, быть как все.

И вот, одичавший от подобных советов, я впервые сорвался в свое самостоятельное путешествие на скопленные гроши. Я проходил мимо уличного художника, который продавал картины, расписанные на батике. Из всех ярких работ, коих было множество, меня привлек оранжевый закат, с одной единственной лодкой у берега, на котором стояла пальма (такая же одинокая, как и пустое плавсредство). Я стоял, как завороженный, и жадно впивался взглядом в буйство оранжевых оттенков и философию вечерних тропиков. Недолго думая, купил ее.

С того самого времени, у меня больше не осталось сомнений, чем я хочу заниматься. А хотел я всегда рисовать. И по возвращению домой, не было больше ни дня, чтобы я оставил свою затею. Я превратился в фанатика собственного ремесла.

Картина висела в моей комнате, а позже переехала со мной в мастерскую. Она являла собой «островок безопасности». Точкой, куда я возвращался за спокойствием и напоминанием, для чего я это делаю. В особо трудные дни, когда продажи моих работ падали, я подходил к ней ближе и вдыхал запах красок и ткани. Закрывал глаза и представлял, как загорелый мужчина в возрасте, сухой рукой вырисовывает лодку, будто по окончанию, сможет сесть в нее и уплыть в неизведанные места.

Не имело значения, зима за моим окном или осень, ливень или снегопад. Подле картины всегда было лето. Мой обособленный мирок, который я заботливо выстроил из ощущений и эмоций. Выходит, оранжевый – хит любого сезона.

Я прогнал любопытные мысли и вернулся к поиску остановки.

Свернув с шоссе, к скоростной двухполосной трассе, посмотрел по сторонам. Стоял жаркий полдень и безжизненные степи приобрели оранжево-бежевые оттенки. Было даже удивительно осознавать, что озеро совсем не далеко, а тут нет и намека на зелень.

Через дорогу вдоль всей трассы тянулась двойная проволока, имитирующая забор, словно такое ограждение способно было остановить летящую машину.

К слову о машинах, их вдалеке не было, что было неудивительно.

«Кому понадобится заезжать в такую глушь? Разве что на пикник или какие-нибудь туристы заблудятся».

К боковой части обнаруженной остановки была приварена маленькая серая табличка с выбитыми на ней рейсами (изрядно запыленная и потертая от времени).

«Отлично, автобусы здесь хотя бы проезжают, значит, осталось дождаться одного такого. Неважно, куда ехать, главное – выбраться для начала отсюда. И желательно до темноты…»

Я сел под козырек на хлипкую лавочку и стал прислушиваться, надеясь различить среди природных звуков знакомое тарахтение двигателя, но лишь ветерок резонировал по пустынной трассе. Неподалеку прокатилась смятая пустая банка из-под газировки. Она была красного цвета, и это было единственное цветное пятно, за которое мог зацепиться замыленный взгляд.

Вещей у меня с собой не было, а выходя из домика (пока малец продолжал выкрикивать из своей комнаты ругательства), я успел только накинуть серую фланелевую рубашку в клетку, из сундука, чтобы не обгореть.

В этот момент пожалел, что у меня нет наушников. Сейчас бы не помешало послушать любимый плейлист и унять напряжение от ожидания.

Закрыл глаза и стал хрипло напевать, вспоминая любимую музыку:

– Ведь я за сотни миль отсюда. И нет мест, где хотел бы быть…

Я так вдохновился воображаемым концертом, что не заметил гостя.

– Ты всегда не любил ждать или это с возрастом появилось?

Вздрогнув, я невольно отсел подальше и злобно посмотрел на мальца, который сидел рядом, поправляя небольшой походный рюкзак на своих детских плечах и привычно демонстрируя диастему между зубами.

– А ты всегда такой назойливый, как комар?

– Я принес тебе воды, но если ты не хочешь, я пошел…

Малец встал и неспешно начал уходить.

– Ты куда?

– Домой пойду, раз тебе тут и одному хорошо.

Я вдруг ощутил стыд за свою грубость и, так как вдали по-прежнему не виднелось ни одного транспорта, решил остановить его.

– Малец, – вздохнул я и махнул ему, – да постой ты.

Я ухватил пацана за штанину его коричневого комбинезона, немного потянув на себя.

– Чего тебе?

– Садись, раз пришел.

Малец улыбнулся и запрыгнул ловко на лавочку, поставив черный рюкзак себе на колени.

– Что там у тебя? – поинтересовался я.

– Разный перекус. Автобусы тут ходят с интервалом один в час, поэтому можно скоротать время… – мальчик порылся в рюкзаке и достал сэндвичи. – Например, с этим.

Я взял у него один и откусил приличный кусок. Даже не заметил, что был голоден, пока не распробовал тонкие ломтики мяса со свежими помидорами и листьями салата в каком-то сырном (кажется) соусе, аккуратно уложенными между двух мягких кусочков хлеба.

– С курицей, как я люблю.

– Так и думал, – кивнул малец, откусывая от своего.

Кусок был настолько велик, что малец едва закрывал рот, пока пытался его прожевать.

Я рассмеялся и протянул ему салфетку, которая торчала из бокового кармашка рюкзака.

– У тебя зверский аппетит, пацан. Ты бы поосторожней, так и подавиться можно.

– Я кусаю ровно столько, сколько могу осилить, – прочавкал он и вытер салфеткой испачканный рот.

– Поверю тебе на слово.

«С этим надоедой и правда веселее ждать».

– Как тебя зовут, пацан? – спросил я, совсем позабыв спросить ранее.

– Карл, – невозмутимо ответил малец, продолжая зверски жевать.

– Ты серьезно? – хмыкнул я.

– Если бы ты, правда, оказался зомби, то я точно был бы Карлом, – расхохотался малец и закашлялся.

– Ну вот, говорил же, что подавишься! – возмутился я, хлопая кряхтящего ребенка по спине.

Когда малец перестал издавать тошнотворные звуки, он вздохнул и легонько стукнул меня кулаком в грудь, отчего я недоверчиво проверил, не вытер ли он об меня слюнявую после кашля руку.

«Нет, ну а что?»

– Меня зовут Оскар, – наконец представился малец.

– Буду тогда звать тебя Оззи, словно ты зудишь у меня в паху, – кивнул я.

– Эй! – вскрикнул пацан и снова ударил меня, но на этот раз в плечо да посильнее. – Не смешно.

– А по-моему очень, – улыбнулся я и показал на ноги мальца. – Слушай, ты всё время в этих резиновых сапогах ходишь?

– В основном, когда выхожу гулять, – ответил он, доедая остатки сэндвича.

– Тебе не жарко в них?

– Нет, а что?

– Просто дети в твоем возрасте предпочитают более удобную обувь. Кеды, например.

– Когда это кеды стали считаться удобной обувью? – отмахнулся Оскар. – В них ноги потеют еще быстрее, а в моих сапогах ни одна лужа не страшна. Смотри!

Он подошел к небольшой застоявшейся луже, вдоль дороги, и с разбегу прыгнул в нее. Часть воды всплеском окатила небольшой участок дороги, но тут же начала стремительно высыхать от жары, а другая часть забрызгала коричневый комбинезон Оскара, на что малец сделал вид, что так было задумано.

– Хорошо, хорошо, – закатил глаза я. – Понял.

Посмотрел снова по сторонам и заметил ворону. Она надрывно летела в нашу сторону и опустилась на дорогу, прижимая к себе крыло.

Подойдя к краю трассы, встал возле мальца, чтобы разглядеть птицу поближе.

– Бедная, – произнес он. – Наверное, в полете повредила или какие-нибудь гады подбили.

– Люди такие слабые и глупые, – раздраженно сказал я. – Не имея возможности стать лучшей версией себя, все, на что они способны, – это навредить окружающим и тем, кто слабее.

– Любой изъян тоже воспринимается за слабость, – сказал малец, пожав плечами. – Когда у вороны подбито крыло, она отделяется от стаи, летит неловко в одиночестве, чтобы не показывать уязвимость.

– Сложно жить, когда ты не такой как все, ненормальный, – я посмотрел на свой шрам, проходящий вдоль запястья, и потер его.

– У всех свое понятие ненормальности, – ответил Оскар. – Что у тебя с рукой?

– Когда я был примерно в твоем возрасте, я ходил на баскетбол, – сказал я, продолжая изучать ворону, которая словно слушала меня, поблескивая своими синими глазами-бусинами. – У меня отлично получалось играть в команде, и я был на хорошем счету у тренера. Не всем это нравилось, естественно. Однажды после тренировки, когда я возвращался домой вдоль примерно такой же трассы, меня догнали трое мальчишек из команды. Мы подрались и в перепалке, один из мальчишек, достал маленький складной ножик и рассек мне мышцу на руке.

– Ну и жуть, – поморщился Оскар.

– Заживление было долгим, в это время я не мог играть. За этот период в команду успели взять замену, а ребята один за другим стали забывать о моем существовании, – вздохнул я.

– Ты не пытался вернуться в игру, когда восстановился? – спросил малец.

– Нет. Я тогда был очень обижен на всех и не хотел больше пересекаться с ними. Баскетбол для меня закончился, как и желание впредь выделяться.

– Но ты ведь стал художником, – заметил мальчик. – Это тоже выделяет тебя из толпы.

– К тому времени я уже понял, что нельзя никому позволять заглушать свои желания, – кивнул я. – Причина жить ведь кроется именно в этом.

Ворона издала громкое карканье, взлетая вверх. Казалось, будто ее крыло восстановилось, и она уверенно улетела, продолжая каркать вдалеке.

– Видно она тебе благодарна, – улыбнулся мальчик, глядя в сторону птице.

– За что?

– Может ей не хватало этого, чтобы кто-то в нее поверил.

– Вечно ты со своими странными умозаключениями, малец, – рассмеялся я. – Это всего лишь птица.

– Как скажешь, – мальчик показал на крытую часть остановки, за моей спиной. – Как думаешь, что там были за объявления?

Я взглянул на неровные остатки бумаги, приклеенной к железной части остановки и слегка подрагивающей от ветерка.

– Не знаю, может продажа квартир, как это зачастую бывает.

– Никакой фантазии, – цокнул малец, – а еще творцом себя считаешь.

– Да какая разница, – сказал я и снова сел на лавочку, которая издала неприятный скрип под моим весом.

– Нет, ну правда, – не унимался Оскар. – Мне вот всегда интересно разглядывать такие объявления, пока жду автобус. Иногда там бывает что-то интересное.

– Например?

– Например, продажа раритетных кукол или скупка ювелирных изделий.

– И что в этом интересного? – скрестил руки на груди я.

– А разве тебе не любопытно, почему человек решил продать раритетную куклу, в которую могла играть его прабабушка, или какое-нибудь кольцо? За этим наверняка стоит существенная причина.

– Тебе очень скучно, пацан, – покачал головой я.

Битый час мы сидели на остановке. За это время на трассе ничего не изменилось: не проезжали машины, не приземлялись птицы. Картина перед глазами монотонно впивалась в мою память сухим перекати-поле. Я облокотился спиной о горячую железку и поковырял пальцем клочок бумаги от бывшего объявления. Тут меня заинтересовали слова мальца.

«А еще творцом себя считаешь».

– Как ты узнал, что я художник? – спросил я.

– Это слишком очевидно, что ты связан с творчеством, – подумав, ответил малец. – Ты смотришь на мир, словно оценивая его. Каждое дерево разглядываешь подолгу, в то время как другой человек, на твоем месте, даже не заметил бы корягу. Так делают или нерасторопные инфантилы или профессиональные творцы.

– Ты слишком наблюдательный для своих лет, малец, – улыбнулся я.

В воспоминаниях всплыли фрагменты моей жизни. Когда я только начинал путь художника. Той осенью я впервые решил показать свои готовые картины людям. Денег на выставку или добротную рекламу у меня не было, поэтому я нарисовал мини-картины на листовках и расклеил их вдоль своей улицы на столбах, приписав адрес, куда заинтригованный зевака мог зайти и посмотреть мои работы в натуральном масштабе.

Ко мне пришло немало людей на следующий день, и на следующий тоже. В течение месяца приходили абсолютно разного статуса люди. Кто-то просто хотел посмотреть на место, кто-то познакомиться со мной, а кто-то покупал мои работы (что не могло не радовать). Позже часть денег мне пришлось отдать за штраф за расклеивание листовок на городские столбы, что было запрещено ради эстетики. К слову, безвкусные вывески и залежавшийся мусор в уличных баках портили эстетику города куда существеннее, чем мои творческие листовки, но кто я такой, чтобы спорить с системой?

– О чем задумался? – перебил мои мысли малец, протягивая бутылку с минеральной водой.

– Да так, ни о чем, – ответил я и сделал пару глотков. – Автобус сегодня не придет, верно?

– Придет, обязательно придет, – вдохновляюще сказал Оскар. – Ты просто терпения наберись.

– Терпения… – произнес я, чувствуя, как неприятно горчит слово. – Вечно надо терпеть.

– Ну, таков путь, что тут поделать? – малец постучал резиновыми сапогами друг о друга.

Подавляя приступ гнева, я стал рассматривать все надорванные объявления, пытаясь зацепиться взглядом хотя бы за одно уцелевшее. И мне это удалось, спустя минут десять.

«ФАРФОРОВЫЕ ФИГУРКИ НА ЗАКАЗ», – гласила маленькая прямоугольная карточка, от которой вниз свисали картонные ленточки с повторяющимся номером телефона, красиво написанные от руки.

– Странно, – прошептал я.

– Что там? – спросил малец.

– Почерк мне кажется каким-то знакомым.

– Может, кто-то из твоих друзей фигурки делает? Я бы с удовольствием на такую выставку сходил.

«Еще бы… Живя в такой глуши, на любую выставку согласишься».

Я натужно попытался вспомнить, мог ли я раньше видеть этот номер телефона, но мое внимание отвлекло другое объявление, которое я не приметил раньше.

«ПРОДАМ МОТОЦИКЛ. В ХОРОШЕМ СОСТОЯНИИ».

– Помню, как купил себе мотоцикл, благодаря похожему объявлению, – улыбнулся я, вспомнив вдруг своего железного друга. – Ни на секунду не пожалел тогда.

– Родители, наверное, за тебя переживали, – ответил Оскар. – Мой дедушка всегда говорит, что это опасно. Можно войти во вкус и не почувствовать скорость. У меня правда пока только велик, так что не знаю, чего он мне это твердит.

– Мой дед тоже всегда осторожничал, – сказал я, – но только когда дело касалось его близких, сам он был тот еще экстримал.

– Когда я вырасту, тоже куплю себе мотоцикл, – гордо сказал малец. – Больше не придется сидеть на этой остановке подолгу.

– А знаешь что, – хлопнул я себя по коленям и встал, – ты прав. Достаточно, хватит тут сидеть.

– В смысле, ты куда? – удивился Оскар и встал.

– Пошли обратно, надоело.

Я сорвал номер телефона и направился в домик, прихватив рюкзак мальца.

– Завтра позвоню по объявлению и узнаю, может ли хозяин мотоцикла привезти его сюда.

– У тебя что, есть деньги для его покупки? – недоверчиво спросил Оскар.

– Об этом подумаю на досуге, – почесал подгоревший лоб я. – Хотя бы узнаю у него номер такси, чтобы оно сюда приехало. Раз уж в этой яме нет интернета… Боже, ну и пекло.

– Эй, – оскорбился Оскар, – не называй мой дом ямой.

– Прости, ну ты понял, – смутился я. – Что у тебя в рюкзаке, кирпичи что ли?

– Всё самое необходимое! – заявил малец.

Я улыбнулся, глядя на то, как смешно он сморщил нос, и оглянулся в последний раз на остановку, от которой, сквозь заросли тростника, остался виден лишь козырек.

– Интересно, – сказал я, немного подумав, – почему столько сорванных объявлений, если местность глухая и людей здесь редко встретишь?

– Как знать, – протянул малец, – может эта остановка была отправной точкой чаще, чем ты думаешь.