Варя Светлая
Соловей в его саду

4

Весело щебетали птицы, солнце ласково касалось кожи. Стоял знакомый и такой любимый аромат травяной настойки, которую отец выпивал каждое утро. В их старом, крытом соломой домике всегда было уютно и даже в самый дождливый день там было солнечно.

Отец мурлыкал под нос очередную мелодию. Говорил, что они приходит к нему ежечасно и жужжат вокруг как мухи, надоедают до тех пор, пока он их не запишет да не сыграет на скрипке. Не открывая глаз, Эллин сонно улыбнулась. Она дома, и все хорошо. Их ждет скромный, но вкусный завтрак с отцом и новый счастливый день.

«Вставай, моя спящая пташка», – произнес ласково отец над ее головой.

Эллин не понравилось это слово. Отец никогда не называл ее так. Что-то было не так. Внезапно солнце закрыли тучи, стало темно и холодно. Аромат настойки отца растворился в воздухе, его голос смолк. Воцарилась тишина, прерываемая непрестанным щебетом птиц. Он становился все громче, громче…Невыносимо!

Эллин вздрогнула и открыла глаза. Она была не в своей комнате. Да и уже давным-давно нет у нее ни своей комнаты, ни отца. Девушка лежала на узкой кровати на шелковых простынях. Она по-прежнему была обнажена. Бледная кожа покрыта мурашками от холода. Эллин порывисто поднялась, и у нее закружилась голова от слабости. Она попыталась вспомнить, когда ела последний раз и не смогла.

Дрожащей рукой Эллин сдернула с кровати необъятную простынь и обвилась ею как туникой. Стало чуть теплее. По крайней мере, теперь она чувствовала себя комфортнее.

Держась рукой за кровать, девушка встала на ноги и осмотрелась. Комната, в которой она находилась, была небольшой и скупо обставленной. Кровать, растения в кадках на полу, шкаф и огромное, почти во всю стену, окно без стекла. Эллин подошла к окну. За ним простирался дикий заросший сад, где отчаянно щебетали птицы. Они-то и разбудили ее, поняла девушка.

Солнце недавно взошло, и стояла умиротворяющая тишина, что бывает только ранним утром, на восходе солнца. Если забыть на миг, где находишься, то можно насладиться и пением птиц, и розовым солнцем. Но Эллин забыть не могла. Она была разбитой, будто провела в дороге несколько суток без сна, отдыха и пищи. Лодыжка болела, и девушка вспомнила, как ей показалось, что туда ужалило что-то.

Она медленно опустилась на кровать и задрала ногу, чтобы осмотреть зудящую лодыжку. В месте, где болело, черным цветом был начерчен незнакомый ей знак: две волнистые линии и круг с точкой в центре. Ей поставили метку, как какому-то скоту!

Неожиданный гнев придал сил. Эллин подскочила с кровати и подлетела к окну. В нем нет стекла – перемахнуть через него и окажешься в саду. А там только бежать, бежать вперед и когда-нибудь она добежит до стены и…

А дальше что?

Но Эллин отмахнулась от этой мысли. Она должна попробовать, а дальше будь что будет. Она живой человек, не чья-то вещь, не пташка, не клейменный скот. Она – свободный человек!

Оглядевшись, девушка перешагнула через широкий подоконник и оказалась в саду. Вокруг не было ни души, если не считать поющих птиц. Густые заросли диких трав, экзотических цветов, кустарников и деревьев скрывали ее от посторонних глаз. Босая, закутанная в простыню, Эллин засеменила на восток, глядя на равнодушное солнце. На востоке безопасно. На востоке нет владыки и его пташек, и охотников на них.

Она бежала, часто оглядываясь по сторонам. Ей везло – никто не встретился по дороге. Более того, этот сад выглядел запущенным – местом, куда много лет не ступала нога человека. Иногда она останавливалась, садилась на корточки, чтобы перевести дыхание и немного отдохнуть. Девушка смутно осознавала, что голодна, но сейчас ее это мало тревожило. Главное – выбраться отсюда, уйти как можно дальше из этого проклятого места.

Внезапно Эллин резко остановилась и чуть не заревела в голос. Ее скрипка осталась там, в этом ужасном месте! Она там, лежит где-то, затерянная в веренице комнат и дверей. Эллин не могла оставить ее. Но и вернуться тоже. Скрипка ее отца, все, что осталось от него…

Две слезинки скатились по щеке, но Эллин упрямым движением стерла их с лица и пошагала дальше, к солнцу. Если бы отец был жив, он бы понял. И никогда бы не стал равнять свою скрипку и свободу дочери.

И все-таки потеря скрипки напомнила ей другую, более горькую потерю…

Наконец, пройдя не одну сотню шагов, Эллин оказалась на аккуратно выстриженной лужайке. Эта часть сада выглядела ухоженной. Вдоль лужайки вились узкие дорожки, выложенные камнем. Тут и там стояли изящные скамейки с мягкими подушками. Где-то журчала вода. Здесь птицы пели тише и меньше.

Оглядевшись по сторонам, Эллин ступила на тропинку. Ее ступни саднили, изрезанные влажной травой и мелкими камнями. Идти по гладкой поверхности казалось почти блаженством. Пробежав на цыпочках, Эллин подняла голову и едва сдержала возглас радости. Впереди виднелась зеленая, увитая плющом стена. А за ней – свобода!

Оставалось пробежать еще триста шагов.

Она подбежала к могучим деревьям, которые словно для того и росли, чтобы спрятать ее от взоров. Касаясь шершавой коры, едва не падая от усталости, Эллин упорно семенила на восток. Туда, где встало солнце. Туда, где высилась спасительная стена. Шаг, еще один.

– Я бы на твоем месте не стал этого делать, – раздался чей-то голос у нее за спиной.

От неожиданности Эллин вскрикнула и едва не упала. Держась за дерево, она нехотя обернулась. Перед ней стоял молодой мужчина в рабочем костюме, кое-где испачканном землей. Белые волосы были перевязаны шнурком, в руках – большие садовые ножницы. Он был выше Эллин на голову, и с невозмутимым спокойствием взирал на нее сверху вниз.

Девушка инстинктивно закуталась в простыню и посмотрела по сторонам, раздумывая, что же делать дальше. Мужчина не выглядел опасным, скорее любопытным. И если попытаться проявить сноровку, то можно опередить его и успеть добежать до стены. Вскарабкаться и…

– Ты решила сбежать? – прервал ее судорожные размышления мужчина. Эллин хмуро взглянула на него. Может, попробовать вырвать у него инструмент и ударить его по голове?

Мужчина будто прочитал ее мысли и кинул ножницы в сторону, в густую траву.

– Новая пташка? – сочувственно произнес он и сделал шаг к Эллин, – я Ардел, садовник. Не бойся, я не сделаю тебе больно.

Эллин молча попятилась и уперлась спиной в дерево. План побега провалился с треском, и она еле сдерживалась, чтобы не зареветь.

Ардел вздохнул и посмотрел вниз.

– Твои ноги кровоточат, – сказал он, подняв глаза, – как далеко ты собралась?

Угрюмое молчание в ответ. Может, все-таки сделать попытку. Садовник ножницы убрал, так что большого вреда он ей не причинит. Наверное. Эллин глубоко вдохнула, обхватила крепче злосчастную простынь и побежала к стене.

Ардел догнал ее через несколько секунд. Резко схватил за тонкое запястье и остановил. Эллин чудом удержалась на ногах.

– Тебе, видимо, еще не объяснили, – тихим, но жестким голосом сказал он, – что отсюда не сбежать. Это верная смерть.

Эллин подняла голову и натолкнулась на его пристальный взгляд. Глаза темно-синие, холодные. Но не злые.

– Но если я здесь останусь, – хрипло произнесла она, – то тоже умру. Я хотя бы пытаюсь…Пытаюсь сделать что-нибудь.

Ардел отпустил ее руку и отступил назад.

– Здесь ты можешь прожить очень и очень долго, – сказал он, нахмурившись, – ты станешь пташкой, будешь жить в роскоши. Но если попытаешься сбежать, тебя ждет мучительная смерть. Владыка не знает пощады. За этой стеной, – он кивнул в сторону стены, – еще один двор, где отдыхают гости владыки, а за ним высокая стена. Там всюду люди владыки, и если тебя поймают…

Он не закончил предложение и нахмурился еще сильнее.

Эллин глядела на него, размышляя, сказал ли он правду о том, что находится за этой стеной. Скорей всего. Было наивно верить, что к свободе будет такой легкий путь.

Девушка глубоко вздохнула и плавно опустилась на землю. Она закрыла лицо руками, чувствуя, что вот-вот разревется в голос. Все ее силы почти иссякли. Удивительно, что она вообще продержалась так долго.

К ее плечам прикоснулся Ардел и быстрым движением поставил на ноги. Мягко убрал ладони с лица.

– Идем, – сказал он, – если тебя увидят здесь, то накажут. Я помогу тебе вернуться в твою комнату. Нужно сделать это до тех пор, пока никто не проснулся.

Эллин покачала головой. Она не могла, не хотела возвращаться в эту комнату, в этот дворец, что больше похож на тюрьму. Все, чего она хочет – это оказаться в повозке на пыльной дороге, на пути к очередному трактиру. Она уперлась спиной в шершавое дерево, одной рукой по-прежнему удерживая простынь.

– Упрямая какая, – произнес Ардел и отвернулся. Он поднял свои ножницы и медленно пошел в сторону дворца.

Эллин с отчаянием смотрела то на зеленую стену, которая еще несколько минут назад казалась ей спасительной, то на спину садовника и проклятый замок.

У нее нет выхода, нет. Сейчас, по крайней мере. Глубоко вздохнув, Эллин укуталась плотнее в простыню и засеменила к Арделу. Ей вовсе не хотелось, чтобы он провожал ее, но она боялась, что на обратный путь у нее уже не хватит ни сил, ни воли.

Садовник обернулся и с невозмутимым лицом стал ждать, пока к нему приблизится девушка.

– Сюда, – угрюмо сказал он, указав рукой в непроходимые заросли, – здесь нас не заметят.

Эллин покорно последовала за ним. Больше он не сказал ни слова, а ей поддерживать разговор не хотелось вовсе. Изредка она останавливалась, чтобы дать отдых ногам. Они не устали, но очень болели, изрезанные камнями и острой травой.

Наконец, когда, как ей казалось, прошла вечность, они пришли к стене дворца и ее окну. Эллин вопросительно подняла бровь – она не говорила, в какой части замка находилась комната.

– Все новые пташки живут в этой части замка, – ответил на безмолвный вопрос Ардел, – отдыхай, пташка и постарайся больше не сбегать. Не все такие спокойные, как я. Здесь редко помогают.

– Спасибо, – прошептала Эллин.

Садовник ничего не ответил, круто развернулся и ушел обратно, в сторону зеленой стены.

Эллин осталась стоять перед окном, не решаясь перешагнуть через широкий подоконник. И все же стоять больше сил не было. С трудом сдерживая слезы, она вернулась в свою комнату. В темницу.

Девушка постояла несколько секунд и рухнула на жесткую постель. Состояние у нее было такое, словно она провела несколько ночей без сна. Эллин не уснула, но впала в какое-то странное забытье, она будто оцепенела, уставившись в одну точку на потолке. Ей не хватало музыки. Пытаясь забыться, она стала думать о своих снах, что так часто снились ей. Волшебные края, бирюзовый водопад, песни… Эти видения бередили душу, но и успокаивали. А в этом жутком месте хотелось именно этого – немного покоя и забвения.

5

Когда солнце было в зените, в комнату вошла Мелисса. Одетая в белое платье из тонкой ткани, усеянное звездочками, она буквально сверкала. В руках у нее был серебристый поднос.

– Я решила зайти к тебе первой, – вместо приветствия сказала она и поставила поднос на стол в углу, – скоро придут служанки. Как ты?

Эллин повернула голову и равнодушно взглянула на Мелиссу.

– Меня будто терзали псы, – ответила она слабым голосом.

Мелисса взяла с подноса крохотный флакон и села на край кровати.

– Это все из-за бассейна. Это проходила каждая из нас. Я не знаю точно, то ли дело в воде, то ли в магии, но каждая, прежде чем стать пташкой, испытывала это. Вот, выпей, – она открыла флакон и протянул его Эллин, – это лечебная настойка, ее делает придворный лекарь. Тот же, что осматривал тебя.

Девушку посетили смутные воспоминания.

– Проверял, что я…

– Девственница ли ты, – закончила за нее Мелисса, – да, это тоже проходили все пташки. Рутина. Ну же, выпей.

Она ткнула ей под нос флакон. Эллин нехотя повиновалась. Жидкость на вкус оказалась сладкой и пахла душицей и мятой. Туман в голове сразу ушел, а ломота в теле сменилась слабостью. И проснулся голод.

Оживленная настойкой, Эллин приподнялась и села рядом с Мелиссой.

– Как? – произнесла Эллин, схватив Мелиссу за руку, – как ты можешь быть такой радушной и веселой? Живя здесь, в неволе, с этой меткой, как чья-то скотина?

– Легко, – улыбнувшись, ответила Мелисса, – ты привыкнешь. Все привыкают. Многим даже нравится, многие мечтают стать райской птицей…

– Что это значит? – спросила Эллин.

Мелисса ответила не сразу. Она отвела глаза в сторону, рассеянно теребя подол платья.

– Мы все – пташки владыки. Если Рикар прав, то ты станешь соловьем. Соловьи поют. Есть воробьи, они помогают служанкам, воробьев очень много. Есть ласточки, они танцуют. А есть райские птицы…Чаще они проводят время в постели владыки.

Мелисса прикусила губу и внезапно покраснела.

– Я не должна была тебе этого говорить, – сказала она и поднялась с кровати, – ты узнаешь все в свое время. Тебя ждет обучение. Никто не станет пташкой без обучения и подготовки.

Мелисса грациозно подбежала к двери.

– Постой! – вскрикнула Эллин и соскочила с постели, – а если я не пройду это ваше обучение, то что тогда?

Мелисса остановилась в дверях. Ее полудетское лицо было серьезным, большие глаза увлажнились.

– Рикар поедет искать новую пташку, – отрывисто произнесла она, – а ты…ты… Исчезнешь.

Мелисса развернулась на пятках и выбежала из комнаты. Эллин неподвижно стояла посреди комнаты. Она не была удивлена. Чего-то подобного она и ожидала. Теперь, когда подействовала настойка лекаря, к ней вновь вернулась способность соображать, несмотря на слабость и голод. Сейчас Эллин понимала, что ее утренняя затея с побегом была обречена на провал, и ей крупно повезло, что ее обнаружил садовник, а не кто-нибудь похуже.

Вошли две служанки. Пробормотав что-то бессвязное, они взяли Эллин под руки и повели в другую комнату, наполненную паром и ароматом сандала. Это была купальня. Посреди комнаты стояла ванна, наполненная горячей водой, в которой плавали листья мирра.

Эллин позволила раздеть себя и усадить в ванну. Горячая вода подействовала расслабляющее, а разум заработал с новой силой. Пока девушки не щадя натирали ее кожу, Эллин пыталась вспомнить все, что слышала о владыке и этом месте.

Помнила она не так и много. Все истории о нем были похожи: они были кровавые и жуткие, наполненные страданиями и мертвыми девами. Владыка любил убивать, он жил за счет чужих жизней. Ничего о пташках она никогда не слышала. Эллин знала, что все девицы, что попадали к владыке, становились рабынями, его вещами. Это несмотря на то, что в их королевстве рабства не было уже тысячи лет. Но только не для владыки. Для него закон не писан. Может, дело было в его нечеловеческой природе (ни один человек не способен жить так долго), может, в его силе, колдовстве или в богатстве. А, может, во всем сразу.

Но всем было ясно: если ты попадешь к владыке, прощайся с жизнью. И истязать он будет так, что смерть даром небес покажется.

Эллин взглянула на вытатуированную метку на лодыжке. Ее клеймили, она уже стала рабыней. И все же те, кого она видела, не были похожи на напуганных, забитых девиц.

«Или еще не пришел их черед», – с горькой усмешкой подумала Эллин, вспомнив слова Мелиссы, что их так же много, как птиц в лесу. А сколько гибнет птиц в лесу? Никто не знает. Никто и не замечает этого.

От этой мысли у Эллин похолодело внутри. А ведь действительно, ее исчезновения никто не заметит. У нее никого не осталось в этом мире, чтобы ощутить утрату, начать искать, в конце концов, скорбеть.

Поэтому Рикар, этот мерзкий охотник за живыми людьми, выбрал ее? Потому что она совсем одна? Мало ли девушек, что умеют петь да играть. Да, поняла Эллин, именно так.

Служанки помогли ей встать из ванны и насухо вытерли тело хлопковым полотном. Надели жемчужно-серое шелковое платье без рукавов. Длина его была такая, что было видно метку на лодыжке. Ноги обули в закрытые туфли, а влажные волосы собрали на макушке, убрав под металлический обруч.

После всех приготовлений, ее снова повели в другую комнату. Ничего, кроме круглого столика и мягких подушек, в ней не было. На столе ее ждал ужин: суп, хлеб, сыр и фрукты. Служанки усадили Эллин прямо на подушки и оставили ее одну.

Когда Эллин уже доедала десерт, в комнату вплыла темноволосая, красивая экзотичной красотой, женщина.

– Ты неправильно ешь, – мягким, с легким акцентом, голосом произнесла она и села на подушки напротив Эллин. Это была та самая женщина, что разглядывала Эллин, когда ее только-только привели в замок. – Это зимний фрукт, его нужно разрезать на небольшие кусочки и есть вилкой, макая в мед.

Эллин демонстративно взяла зимний фрукт в руку и откусила приличный кусок.

– Здесь нет меда, – произнесла она, прожевав, – и вилки тоже.

– Знаю, – холодно сказала женщина, – но ты должна запомнить на будущее, что я сказала. Ты должна запоминать все, что я говорю, понятно? И не совершать нелепых ошибок. Они могут стать роковыми.

Эллин принялась за второй фрукт.

– Я так понимаю, здесь так принято, – сказала она равнодушным тоном, – запугивать, не давая объяснений.

– Здесь принято рассказывать о правилах и соблюдать их. И за любое нарушение правил ждет суровое наказание. Я не потерплю глупости или легкомысленности. Владыка милосердный – он предпочитает прежде предупредить о правилах. Запомни, это птаха.

– Своеобразные понятия у вас о милосердии, – сказала Эллин и вытерла руки холщовой салфеткой.

Женщина сузила глаза и выставила указательный палец перед лицом Эллин.

– Никто не обсуждает и не осуждает нашего владыку. Это первое правило, – полным гнева голосом сказала она, – запомни это раз и навсегда, если дорожишь жизнью.

Она не напугала Эллин, но все же в этот раз девушка решила промолчать и со смиренным лицом кивнула. Порой лучше притвориться, что играешь по чужим правилам, чтобы после придумать свои.

Женщина будто осталась довольна реакцией Эллин. Она встала с подушек и плавно прошлась по комнате, высоко подняв голову. Осанка и походка у нее были величавыми, горделивыми, словно она была королевских кровей.

– Меня зовут Изора, – важно произнесла она, – я слежу за порядком во дворце и буду твоей наставницей. Не каждая пташка удостаивается такой чести. Но если этот охотник прав, то ты будешь соловьем. А соловей должен быть достоин своего владыки.

Она приблизилась к Эллин и критично осмотрела ее.

– Встань, – приказала она.

Эллин нехотя поднялась и скрестила руки на груди. Изора обошла ее кругом, осматривая с головы до ног пристальным взглядом.

– Что ж, – вынесла она, наконец, вердикт, – неплохо вполне, но еще есть над чем поработать. Во-первых, твои волосы, – она прикоснулась к выбившимся из прически прядям, – им не хватает блеска, огня. Твои руки грубы, ты когда-нибудь умащивала их маслами или кремом?

Эллин усмехнулась. Последние два года она проводила либо в пути, либо переодетая в мужскую одежду. Ей точно было не до масел. Она ухаживала за руками – это ее инструмент – но насколько хватало времени и сил.

Изора заметила усмешку Эллин и цокнула языком.

– Относись с уважением к наставнице, это второе правило, – сказала она и больно дернула Эллин за руку, – и никогда не спорь с ней. Усмешки оставь для других пташек.

Эллин с трудом сдержалась, чтобы не ответить что-нибудь колкое. Два года в странствиях и тавернах закалили ее, и она привыкла всегда давать отпор обидчикам. Но сейчас она чувствовала, что лучше стоит промолчать. Она планировала выжить и сбежать отсюда, а для этого не стоит привлекать к себе внимание. Потому Эллин лишь кивнула с кротким видом.

Изора осталась довольна. Она снова обошла девушку кругом.

– Что ж, комплекция у тебя недостаточно изящная, – сказала она, – соловьи нашего владыки всегда были более хрупкими, маленького роста, но, думаю, это не проблема. А теперь самое главное.

Она подошла к дверному проему и что-то крикнула на все том же незнакомом языке. В комнату вбежали две служанки, одна из них несла скрипку и смычок Эллин. При взгляде на нее у девушки защемило сердце. Служанка робко протянула инструмент девушке. Эллин схватила ее и критично осмотрела, любовно пробежалась пальцами по струнам и погладила гладкий корпус. Отцовская скрипка была цела – это самое главное.

– А теперь сыграй, да хорошенько постарайся. Если ты недостаточно хорошо сыграешь, обучение тут же закончится. Навсегда. Ты исчезнешь, пташка, а твои перья растворятся в ветре, – Изора обнажила зубы и села на мягкие подушки.

Эллин поняла намек. Если сейчас ее игра не понравится Изоре, то она умрет.

Девушка взглянула на наставницу, на служанок, стоящих у дверного проема, и с глубоким вздохом подняла скрипку. Что ж, она играла для публики и похуже. Эллин на секунду задумалась, что именно сыграть. Сначала она хотела сыграть известную народную песенку или сонет, написанный иноземным музыкантом. Но неожиданно ей пришло в голову сыграть собственную мелодию, ту, что она написала под впечатлением старого сна. Эллин закрыла глаза и нежно провела смычком по струнам.

Она уже не была во владениях владыки. Не было ничего и никого вокруг, лишь музыка и упругие струны. Мелодия унесла ее далеко-далеко, в те волшебные края, где царят свобода, счастье и покой. Она представляла себе золотистые холмы, деревья с розовой листвой и журчащий водопад, что так часто снился ей ночами.

Выкрик Изоры вернул ее в реальность. Эллин раскрыла глаза и опустила скрипку. Наставница прогнала служанок, и они снова остались вдвоем в этой тесной комнате.

– Неплохо, – задумчиво произнесла Изора, в ее суровом голосе слышалось едва заметное одобрение, – что это за мелодия? Я никогда не слышала ее.

– Её написала я, – тихо ответила Эллин, и необъяснимая грусть уколола ее сердце.

Изора неопределенно хмыкнула и какое-то время молчала, расхаживая по комнате.

– Свое умение петь продемонстрируешь завтра, когда мы начнем обучение. Прежде тебя надо привести в порядок.

Она снова позвала служанок и дала им какие-то указания на каркающем языке. И величаво вышла из комнаты, оставив после себя едва уловимый аромат сандала.

Вбежали служанки и, смущенно улыбаясь, взяли под руки Эллин. Они пытались взять у нее и скрипки, но девушка сопротивлялась, упрямо вцепившись в инструмент.

Ее снова повели сквозь вереницу комнат, коридоров и залов. Перед глазами мельтешили двери, окна, незнакомые женские лица. Наконец, ее привели в очередную купальную комнату, небольшую, но роскошно отделанную. Ванна, наполненная горячей, обжигающей кожу водой, уже ждала ее. Эллин аккуратно положила скрипку на резную скамейку и, стянув с себя платье-тунику, без лишних слов нырнула в воду.

Следующие несколько часов ее уставшее тело намывали, умащивали его ароматными маслами и мазями. На каштановые волосы нанесли дурно пахнущую смесь, а волосы на теле удалили с помощью мягкого воска. Через какое-то время смесь с волос смыли, и они приобрели яркий вишневый оттенок и блестели как водная гладь.

На нее надели другое, голубое с золотистой каймой, платье, на ноги – простые сандалии. Влажные волосы тяжелой волной ниспадали на спину. На губы нанесли густой бальзам с ароматом малины и подвели к зеркалу. Поначалу Эллин не узнала своего отражения. Волосы по-прежнему были темными, но этот новый цвет изменил ее, сделал ярче, губы казались пухлее, а кожа – светлее.

– Госпожа приказала отвести вас в комнату и оставить там до завтра, – с легким акцентом прощебетала одна из девушек.

По дороге Эллин пыталась расспросить у служанок о владыке, Изоре, но девушки упорно молчали.

Вскоре они пришли к массивной красной двери.

– Сюда, – сказала служанка, указав на дверь, – мы придем за вами завтра.

И, больше не говоря ни слова, они убежали по коридору. Эллин осторожно толкнула дверь. Она ожидала увидеть очередную скупо обставленную комнату, но ошиблась.

Эта комната размерами больше походила на танцевальный зал. На полу – тонкие коврики и подушки, на стенах – гравюры и картины птиц, зеркала и полки. Широкие окна с выходом в сад. И много узких односпальных кроватей. Некоторые из них были застелены, на некоторых лежали какие-то побрякушки, платья. Но кроме нее, в комнате никого не было.

Девушка подошла к окну. Ей никто не запрещал выходить в сад, не так ли? А воздуха ей сейчас особо не хватало. Все еще держа скрипку и смычок в руках, она раскрыла окно и проскользнула в сад. Близился вечер, и стояла приятная прохлада, которая бывает только летним вечером. Этот сад выглядел ухоженным, повсюду росли ровные ряды выстриженных кустарников и цветов. Эллин прошлась немного по каменной дорожке и села на скамью, скрытую под сенью дерева.

Куда бы она ни посмотрела – повсюду была зелень да стены дворца. Он был огромным, будто целое государство уместилось внутри другой страны.

«И как сбежать отсюда? Как сбежать? – думала Эллин, с тоской глядя на небо, – должен же быть какой-то выход».

Ее беспокойные размышления прервал шелест травы, девушка вздрогнула и подскочила с места. С другой стороны сада шал садовник, тот самый, что застал ее сегодня утром.

Глядя на него, Эллин пыталась вспомнить, как его зовут.

«Ардел», – подумала она с каким-то странным облегчением, не отрывая от него глаз. В этот миг мужчина и заметил ее. Он медленно оглядел ее с ног до головы, на мгновение губы озарила хитрая улыбка. Зрачки расширились, а брови приподнялись.

– И снова здравствуй, утренняя пташка, – сказал он уже с серьезным лицом и остановился.

Эллин нахмурилась и поджала губы.

– Я не пташка, – тихо, но твердо сказала она, – а человек, у которого есть имя.

Ардел улыбнулся одними уголками губ и сделал шаг вперед.

– Я бы назвал тебя по имени, – сказал Ардел, – если бы знал его.

Он скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на нее. Эллин на миг растерялась. Она вовсе не собиралась заводить знакомства здесь с кем бы то ни было, особенно с мужчинами. Но, с другой стороны, он не выдал ее сегодня утром, когда застал в саду. А еще его глаза… Эллин казалось, что она видит в них что-то, похожее на участие.

– Эллин, – ответила она, глядя прямо ему в глаза. – Зови лучше меня так.

Ардел улыбнулся и подошел к ней почти вплотную.

– Как скажешь, Эллин, – сказал он и неожиданно прикоснулся к пряди ее волос, – тебе изменили цвет волос… Прежний мне нравился больше.

От его внезапной близости девушка шумно выдохнула и попятилась. Ардел пристально посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Сделал шаг назад и скрылся за живой изгородью. Послышался странный треск, и вскоре появился мужчина. Он нес в руке три огромные, переплетенных между собой, магнолии. Сощурив глаза, садовник приблизился к Эллин и воткнул цветы ей в волосы.

Все это время девушка стояла, не шевелясь. Будто завороженная, наблюдала за уверенными движениями Ардела. Его губы тронула легкая улыбка. Он пронзительно смотрел на нее. Выдохнул. И внезапно намотал локон ее волос на палец.

– И не пташка, и не цветок… – задумчиво, словно самому себе сказал он.

Эллин хотела спросить, что он имеет в виду, но он резко отпрянул от нее и быстрым шагом скрылся в чаще сада.

Девушка с удивлением смотрела ему вслед. Удивил не его нахальный жест или внезапный уход, нет. Удивило ее собственная реакция. Она не отпрянула, не вздрогнула и не оттолкнула его, как это бывало с другими мужчинами. Более того, она не хотела этого делать.

– Почему? – прошептала она, все еще глядя в ту сторону, куда ушел садовник. Будто листва и цветы могли дать ответ.

– Разговариваешь сама с собой? – раздался за спиной звонкий голос.

Эллин вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла Мелисса с широкой улыбкой, от которой все так и светилось вокруг. Эллин неопределенно пожала плечами.

– Тебя преобразили, – сказала Мелисса и села на скамью, – это со всеми делают. Мне пытались отбелить веснушки, но ничего не вышло.

Эллин улыбнулась и села рядом.

– А мне очень нравятся твои веснушки, – сказала она, – и мой прежний цвет волос тоже нравился. И прежний образ жизни – тоже.

Мелисса звонко рассмеялась, встряхнув мелкими кудряшками.

– Ты привыкнешь, – сказала она, – как и все мы. Здесь может быть не так уж и плохо. Многие жили в нищете до того, как попали сюда. А теперь им не стоит задумываться о пропитании или крыше над головой. У нас есть то, чего нет у многих.

– Но у вас нет свободы, – жестко сказала Эллин.

Лицо Мелиссы стало серьезным.

– Ты думаешь, она есть у тех, кто живет за стенами этого замка? – произнесла она и посмотрела по сторонам, – Нет, на свете мало по-настоящему свободных людей. И тебе лучше не говорить об этом. Это опасно.

– Почему? Меня убьют?

Мелисса несколько секунд молчала, а затем едва заметно кивнула.

– Ты исчезнешь, – прошептала она, – и никто о тебе не вспомнит.

От ее слов у Эллин пробежал мороз по коже. Она схватила Мелиссу за тонкое запястье.

– Это он делает? – прошептала она, – он убивает девушек, как говорят?

Мелисса замерла, широко раскрыв глаза. Несколько долгих мгновений она не шевелилась, а затем перевела взгляд налево.

– Как тебе новая спальня? – нарочито громким и веселым голосом сказала она, убирая с запястья руку Эллин, – уже познакомилась с остальными?

Эллин недоуменно смотрела на Мелиссу, а затем огляделась по сторонам. Вокруг не было ни души. Мелисса испугалась, что их могут подслушивать? Она не стала отрицать, что владыка убивает девушек, думала Эллин, и это пугало больше всего.

– Мне понравилась спальня, – отрывисто ответила Эллин. Мелисса с облегчением выдохнула. – Но я еще никого, кроме тебя, не видела и ни с кем не познакомилась. Ты тоже живешь здесь?

Эллин очень надеялась, что да. Мелисса – единственный человек здесь, что ей нравился. Она словно приносила свет с собой каждый раз, как появлялась в комнате.

– Нет, – прежним веселым голосом сказала Мелисса, – это – обитель соловьев. Я живу в другом крыле замка. Я дружу с несколькими воробьями, они и сказали мне, где тебя можно найти. Скоро вернутся остальные девушки, и ты с ними познакомишься.

– А сколько у владыки соловьев? – спросила Эллин и оглянулась. Ей показалось, что кто-то следит за ней, но вокруг никого не было.

– Это знает лишь сам владыка, – с легким благоговением в голосе сказала Мелисса, – у него всегда много пташек…Очень много.

Она внезапно смолкла и глубоко вздохнула.

Эллин разглядывала ее из-под опущенных ресниц. Мелисса казалась такой хорошенькой, милой, почти как ребенок. И Эллин так и подмывало спросить, а кем же является она, Мелисса, в этом диком, извращенном саду? Ласточкой? Совой? Но что-то удерживало ее от этого, заставляло тактично молчать. Еще не время, поняла Эллин. Вскоре она все узнает.

Она поднялась на ноги и неспешно прошлась вдоль скамейки. Мелисса, глядя на нее, тоже встала и взяла Эллин под руку.

– Расскажи о своей прошлой жизни, – прошептала Мелисса, удивив Эллин своей просьбой, – кем ты была до того, как Рикар нашел тебя. Где жила, чем занималась? Расскажи мне все-все-все, пожалуйста. Пожалуйста!