Художественной литературе свойственно романтизировать и идеализировать преступный мир. Начиная с гуттенберговских времен и по сей день эта область человеческого бытия остается книгой за семью печатями. Бравшиеся за «уголовную» тему писатели часто укрепляли у своих читателей ложное представление об этом коварном и отвратительном мире излишне приукрашивая и «наряжая» уголовщину в своеобразную романтическую маску. В своих рассказах «Очерки преступного мира» Варлам Шаламов показывает нам подлинное лицо уголовного мира, не имеющего в себе ничего человеческого.
Об одной ошибке художественной литературы 0:12:14
Жульническая кровь 1:16:00
Женщина блатного мира 0:33:00
Тюремная пайка 0:09:28
«Сучья» война 0:55:00
Аполлон среди блатных 0:24:00
Сергей Есенин и воровской мир 0:12:00
Как «тискают романы» 0:22:00
Пенсионеры
Сидят на дачах старенькие ВОХРы
И щурятся на солнце сквозь очки.
Послушаешь про них – так прямо волки,
А поглядишь – так ангелы почти.
Их добрые глаза – как два болотца —
Застенчиво мерцают из глазниц,
В них нет желанья с кем-нибудь бороться,
В них нет мечты кого-нибудь казнить.
Они не мстят, не злятся, не стращают,
Не обещают взять нас в оборот, —
Они великодушно нам прощают
Все камни в их увядший огород.
Да, был грешок… Такое было время…
И Сталин виноват, чего уж там!..
Да, многих жаль… И жаль того еврея,
Который оказался Мандельштам…
Послушать их – и сам начнешь стыдиться
За слов своих и мыслей прежний сор:
Нельзя во всех грехах винить статиста,
Коль был еще и главный режиссер.
…Но вдруг в глазу, сощуренном нестрого,
Слезящемся прозрачной милотой,
Сверкнет зрачок, опасный как острога.
Осмысленный. Жестокий. Молодой.
И в воздухе пахнёт козлом и серой,
И загустеет магмою озон,
И радуга над речкой станет серой,
Как серые шлагбаумы у зон.
Собьются в кучу женщины и дети.
Завоют псы. Осыплются сады.
И жизнь на миг замрёт на белом свете
От острого предчувствия беды.
По всей Руси – от Лены и до Волги —
Прокатятся подземные толчки…
…Сидят на дачах старенькие ВОХРы
И щурятся на солнце сквозь очки…
© Леонид Филатов, 1987
Также не пропустите ранее вышедшую аудиокниги Варлама Шаламова «Колымские рассказы», «Артист лопаты», «Перчатка или КР-2»
Короткая, но интересная книга. Написано простым , лаконичным языком.
Особенно полезна будет тем, у кого до сих пор радужно-романтические представления о ворах, уголовниках, их жизни.
О том, как попадают в преступный мир, об языке-фене. О том, как относятся к литературе в преступном мире.
О классиках рус. и зарубежной литературы, которые писали об уголовниках, каторжанах. Писали, но не зная «предмета», а c перепевок, поэтому и много неточностей, несоответствий.
Неожиданной оказалась для меня глава об Есенине. Много нового узнала.
О женщинах в преступном мире, об их роли, об отношениях к ним и между собой. О матерях.
Шаламов сравнительно недавно, но уже очень прочно вошел в мою читательскую жизнь.
Не только его необычная судьба, но и суровый, лаконичный стиль покорили мою душу.
В данном произведении практически нет художественного вымысла, ибо автор стремиться показать и рассказать о мире, скрытом от большинства – о мире воров и блатарей.
Прежде всего Шаламов отмечает, что в русской литературе уже не раз делались попытки изобразить этот мир, и всякий раз неудачно. Вместо изображения так, как оно есть, писатели показывали преступников и их мир в ореоле романтизма. В отличие от них Шаламов стремиться показать все так, как есть, без прикрас. Он рассказывает о том, как попадают в этот мир, как живут, как попадают в тюрьму и как живут там, об отношениях с женщинами, с искусством, законом и т.д.
Мир этот суров. Как пишет сам Шаламов: «Карфаген должен быть разрушен!»
Задайтесь вопросом – что объединяет Достоевского, Гюго, Дюма, Чехова, Горького, Бабеля, Леонова, Инбер, Каверина, Погодина, Ильфа и Петрова? Не напрягайтесь, вряд ли догадаетесь. А ответ прост – они писали о тюрьме/зоне/ каторге и все они, по твёрдому убеждению Шаламова, знали эту тему поверхностно, поэтому их произведения излишне романтизируют и даже возвеличивают преступный мир. А мир этот, на самом деле, страшен, грязен и беспринципен. И никакое краткое знакомство, даже с самым великим вором в законе, не откроет писателю этот мир. Потому, что писатель, даже больше, чем просто обыватель, какой бы он ни был знаменитый и лауреатистый, для вора – лох и фраер…NB. Я тут, как-то, сетовал, что каторга, на которой сиживал Фёдор Михайлович, описана им без «должной» жестокости, слишком слащава и прянишна. Так Шаламов всё разъяснил и проанализировал – сидел Достоевский на мужицкой зоне, где настоящих блатарей не было и, посему, страдать он там мог только от недостатка почтения и внимания, со стороны сокамерников. А с воровской зоны, писатель вряд ли бы живым вышел…