Ваня Кирпичиков
Качели
Душа Аполлинария была разорвана на части. Он был растерзан противоречиями – с одной стороны страшился собственных изображений, а с другой – желал увидеть своего доппельгангера. Из-за постоянных тревог постарел – внутренние страдания дали о себе знать. Смотря в зеркало, стал заикаться и нести какую-то фантастическую ересь, шизофреническую чушь, метафизическую ахинею. Явно превратился в сумасшедшего космонавта, который бесконечно надевает и снимает скафандр в надежде найти нечто инопланетное. Со стороны представлял жуткое зрелище. Пациент всевозможных клиник. Одержимый своими фобиями и тайными желаниями, мучил свое зыбкое я, такое слабенькое, такое убогонькое, такое эфемерное и такое… любимое.
Аполлинарий погрузился в непознаваемое я. Сумрачное. Коварное. Затаившись, он вжался в угол комнаты и занял минимальный из минимальных объемов пространства. Все его пугало. Он хотел раствориться в тумане сознания и быть невидимым для всех. Никаких тайн, которые манили его ранее, никакого искомого умиротворения и ответов на вопросы уже не надо было. Он грезил о пустом, небытийном мире, где нет ничего – двойников, зеркал, пространства…и его самого вместе с любимой всеобъемлющей ненавистью. Стремился провалиться в бездну бездн, пропасть пропастей. В безмолвные катакомбы мироздания. Все воспоминания – хорошие, плохие, нейтральные – гнал от себя. Старался не двигаться – считал, что так быстрее к нему придет хоть какое-нибудь спокойствие. В подобном окаменевшем состоянии он находился столь долго, сколько ему было позволено или самим собой, или еще кем-то.
Очнувшись, Аполлинарий, измученный темными сторонами своего разума, выскочил на улицу и снова принялся искать своего двойника. Теперь его поиски приобрели настойчивый характер. Появилась какая-то мистическая система, сотворенная скорее всего не им, а данная свыше. Результат не замедлил себя ждать – на перекрестке улиц стоял двойник. Точная копия.
Не раздумывая, Аполлинарий подошел к доппельгангеру и посмотрел в пучину его глаз. Не побоялся. А чего бояться самого себя?
Их зрачки столкнулись и пришли во взаимодействие. Изучали друг друга. Тестировали. Сканировали. Аполлинарий не увидел ничего необыкновенного в двойнике – все, как всегда – знакомые черты лица, полная схожесть. Так и стояли они, как манекены, без эмоций. Завороженные встречей. Скованные ситуацией. Сведенные в союз.
Наконец, что-то произошло, и Аполлинарий уловил первую реакцию двойника – злорадство! А далее – хихикающую подленькую насмешку, пренебрежение, неприязнь…Жуткий страх охватил Аполлинария, и он панически бежал прочь – не ожидал такого приема от своей копии – надеялся, как минимум на приятное знакомство, а как максимум – на дружбу, ведь что же еще можно ожидать от собственного дубликата. Однако все ожидания рухнули в миг – доппельгангер оказался испепеляюще-злым существом, несмотря на потрясающее внешнее сходство с Аполлинарием. Такого ехидного запредельного злорадства Аполлинарий не ведал. Был сокрушен и сломлен. Немедленно убежал к себе в жилье. “Как же так такое возможно???” – негодовал он в бреду, свернувшись калачиком в небезызвестном углу. “Какой холод небытия от него идет! Еще хуже, чем от чужих людей! А насмешка? Он смеется надо мной! Он считает меня последней тварью! Как такое может быть – мы похожи, как две капли воды? Вместо родства и братства – отчуждение и зло, а вместо доброжелательности и уважения – мерзость и язвительный хохот. Мы должны быть равными, едиными, цельными, добрыми, семейными, родными, но мой дубликат – противоположность – сплошная злая насмешка и пренебрежение. Каково, а?.. Он меня ненавидит и за что-то осуждает! Ненавидит!!!.. А я его?” – здесь Аполлинарий внезапно замолк и впал в полудрему в углу, где пытался спрятаться от зла и изнурительных вопросов.
