Валерий Викторович Бронников
Настенька
– А не испить ли нам чайку? – Иван, занимающийся, как полноправный хозяин в доме, крестьянскими делами, обратился к Северине, – Я думаю, Настенька тоже проголодалась.
– Какая Настенька? – спросила Северина и запнулась. Она вдруг представила, о какой Настеньке идёт речь.
– Почему Настенька? Почему не Колюшка или Акимушка? Почему ты мне ничего не говорил, кого ждёшь? – засыпала Северина вопросами Ивана.
– Как не говорил? Я сказал сразу, ещё там, в лодке, что мастерить буду Настеньку. Я встретил чудо, о котором можно только мечтать – Северину, значит, чудес должно быть много, поэтому – Настенька.
– Ах, ты… нахал! В лодке ты мне ничего не говорил, воспользовался моей слабостью. Знала бы, что ты такой наглый и враливый, ни за что не вышла бы за тебя замуж! Хотя, что ты наглый, я знала с самой первой встречи, – поправилась Северина.
– Вот застрелила бы в первую встречу и избавилась бы сразу от наглеца, а теперь терпи. Теперь только Настюшка! – Иван подошёл к Северине сзади и обнял руками за живот, – Моя Настюшка и моя Северина. Вы обе мои.
Северина умолкла. Она давно заметила за собой эту особенность: как только Иван её обнимет, она теряет дар речи и растворяется в его объятьях. Вот и сейчас все мысли вылетели у Северины из головы. Она ощущала только сильные руки и тепло ставшего ей родным человека. Ей не хотелось терять это ощущение, высвобождаться из его объятий, а, наоборот, хотелось, чтобы это продолжалось вечно: и сейчас, и потом, в другой жизни.
– Ты забыл про чай! – Северина повернулась к нему лицом, – Теперь между нами Настенька. Она всё слышит.
– Разве про чай запрещено говорить? Или запрещено тебя любить? Пусть слышит. Ей полезно знать, какая у неё хорошая мама. А я тебя люблю, и буду любить всегда! – Иван перевёл дух и добавил:
– Если напоишь чаем.
Северина оттолкнула Ивана и сказала:
– Вот всегда ты всё испортишь!
– Ты сама сказала, что я забыл про чай, а я не забыл. Я вообще ничего не забываю. Хорошее помню всегда, но и зло запоминаю надолго, хоть Бог и не велит помнить зло и велит всё прощать. Разве можно забыть всё то, что с нами случилось? Разве участник Отечественной войны Николай Николаевич заслужил такие почести, которые ему преподнесла власть в лице Дерикуйко? Этого забывать нельзя и помнить надо всегда. Другие, может, не такие злопамятные, а я буду помнить. Они всё равно будут гореть в аду.
– Успокойся, дедушка поправляется. Всё наладится и будет, как прежде. Вот и дочку ты хочешь вырастить. Будет по двору бегать маленькое существо, приносить в дом радость. Никакие Дерикуйки не смогут сломать нашу жизнь. Жизнь – она вечна, как наше озеро, как небо, как солнце, как сказочный зимний лес.
– Ладно, Северина Жукова, что это я тебя воспитываю! Мне самому стало как-то неприлично: воспитываю главу семейства.
– Я глава временный. Дедушка выпишется из больницы и будет у нас глава настоящий. Он меня научил всему, но с хозяйством он управляется лучше. Я и Жуковой ещё не научилась быть. Сознанием понимаю, что стала Жуковой, а на самом деле к тебе пока привыкаю. Берегут и Косуха тебя пока совсем не признают. Только Кешка ко всему безразличен, он ластится ко всем, кто его приголубит.
– А ещё я конкурент петуху, – пошутил Иван, – Петух меня тоже не признаёт.
– Ты будешь, конкурент, нас, наконец, поить чаем! – воскликнула Северина, – Самовар давно просится на стол.
С тех пор, как Иван переселился на заимку, он жил в этом, ставшем ему родным, доме, взвалив на свои плечи все домашние дела. На работу Жуков приноровился ездить на автобусе, выходя на остановку ранним утром. Иногда он оставался ночевать в городской квартире, но потом непременно возвращался, убирая горы свежевыпавшего снега, засыпавшего тропинки, и, пополняя запас колотых дров. Живя некоторое время в городской квартире, они осознали, что предали осиротевший дом в лесу и решили туда вернуться, а городскую квартиру навещать время от времени. Так, посчитали они, будет спокойнее деду, который хоть прямо и не говорит, но сильно переживает за своё хозяйство, оставленное без присмотра.
Они-то хотели, как лучше: из городской квартиры навещать деда в больнице удобнее, но дед предпочёл, чтобы они навещали не его, а его оставленный в лесу дом. Прямо он этого не сказал, но Северина привыкла его понимать без лишних слов. Ивану не очень удобно было ездить «за тридевять земель» на работу, но он на эти неудобства согласился. Ничего страшного не случилось. Раньше он ездил раз в неделю, а теперь будет бывать на озере чаще, только и всего!
Самовар, перекочевавший от печки на стол, урчал как-то миролюбиво по-праздничному. Его урчанье походило похоже на созыв гостей к столу. Гостей не было, значит, он звал хозяев. От пузатых боков самовара веяло теплом, домашним уютом и чем-то ещё очень родным и дружелюбным. Такого восприятия нет, скажем, от чайника, кофейника или кастрюли, не говоря уж о другой посуде.
Северина, привыкшая хлопотать по хозяйству, примостилась с краю, не разрешив Ивану в чём-то помогать. Она так и сказала:
– Садись и сиди, жди! Глава семейства не должен греметь сковородками и перебирать тряпки. Твоё дело женщину вдохновлять и делать изредка комплименты.
– Ну, во-первых, говорят не «садись», а «присаживайся».
– Я этих правил не знаю, но слышала, что присаживаются такие, как Дерикуйко, поскольку они чувствуют за собой грехи и боятся сесть не на стул, а туда, куда норовят отправить других. Вот поэтому они и присаживаются, а, во-вторых, ты мой законный муж и выполняй, что тебе приказано.
– Слушаюсь! – шутливо сказал Иван, – Всё ты у меня знаешь. С тобой даже спорить опасно.
– Разве ты до сих пор не убедился, что я лесная хозяйка? Меня даже звери слушаются. Ты сделал великую ошибку, когда на мне женился. Теперь будешь до конца своих дней выполнять мои команды.
– Согласен выполнять твои команды всю жизнь! – ответил Иван, подумал и добавил:
– И Настюхины тоже.
– Тогда готовься. Вдвоём мы тебя всего закомандуем, – Северина как-то тяжело вздохнула, – Вот мы с тобой разговариваем, а я почему-то всё время думаю о дедушке. Как он там без нас? Здесь жил, я как-то не задумывалась, что ему тяжело. Он всегда всё знал и всё успевал за день сделать. Казалось, что так будет всегда. Дерикуйко ходил кругами, но я как-то за серьёзного противника его не воспринимала. Казалось, куда ему против деда! Он против ветерана войны просто хлюпик. А получается так, что послушали его, а не деда. Прошлые заслуги почему-то в расчёт совсем не берутся и никто о них не вспоминает. Партия широкими шагами шагает к коммунизму, не замечая, что у неё делается под ногами и, не боясь запнуться о ретивых исполнителей, перешагивая через простых людей.
– Ты себя не терзай. Тебе нельзя сейчас расстраиваться. А деду, сама видела, уже лучше. Поправится и будет всё, как прежде. Будет жить здесь или у нас в городской квартире. Хотя в квартире он вряд ли жить захочет – это не его жильё, его настоящее жильё лес. Он здесь жить привык.
За разговорами Иван и Северина напились чаю и сидели, отдыхая от чаепития и домашних дел.
– Пойду, уберу лишний снег. Сегодня с утра падает, как будто где-то прорвало плотину. Завтра утром не успею, побегу сразу на остановку, – сказал Иван.
Иван оделся и вышел. Снегу и в самом деле насыпало столько, будто здесь никто его никогда не убирал. Он сыпал и сыпал откуда-то сверху из неиссякаемых запасов природы, щедро посыпая всё, в том числе и те места, где его совсем не должно быть.
Иван взял деревянную лопату и привычно стал выбрасывать снег с тропинок, крыльца, от собачьей конуры, дров, от бани. Эта работа казалась бесконечной. Если она временно заканчивалась, природа тут же щедро восполняла этот пробел, заставляя людей работать, а не сидеть без дела.
Сейчас, когда Иван был один, его мысли заняла полностью работа, предстоящий полевой сезон. Теперь он беспокоился за свою новую семью, боясь оставить их одних. Уехать придётся на всё лето, работать без выходных и праздников, вдали от дома, семьи.
Раньше он о семье не беспокоился. Свою бывшую жену Светлану Иван спокойно оставлял одну, зная, что ей будет одинаково хорошо, как с ним, так и без него. А теперь новая семья стала его головной болью. Работа вдали от дома стала его не вполне устраивать. Хотелось быть здесь, рядом со своей женой, видеть появление на свет нового живого существа, своей будущей дочки. А может сына? Сына Ивану иметь тоже хотелось, но больше он хотел почему-то именно дочку, такую же, как Северина, выращенную самой природой без вредных городских привычек, не тронутую цивилизацией и веяниями моды.
Откуда-то появился Кешка. Он ходил по вычищенной тропинке, путаясь около ног, выгибая спину и распушив торчащий вверх хвост. Скорее всего, кот вылез от скуки. Никаких других дел кроме, как путаться под ногами, у него на сегодняшний день запланировано не было. При сытом желудке мыши его не интересовали.
Работу свою Иван любил, но одно дело работать вдали от дома, когда один сам по себе и совсем другое дело, когда есть семья, заботы, домашние дела. Жить вдали от дома, когда обзавёлся новой семьёй, он не хотел. Иван решил твёрдо: если Северина будет против поездки, он останется, а с работой что-нибудь придумает. С его руками и способностями возьмут на любую работу.
Иван дошёл почти до калитки, когда, подняв голову, увидел, что за ним с куста за забором зорко наблюдает зверь, стараясь быть незамеченным. До него не сразу дошло, что это Косуха караулит Северину.
– Иди, к тебе пришли, – сказал он Северине, приоткрыв дверь в дом.
Северина выскочила, накинув на плечи меховую безрукавку.
Иван пояснил:
– У калитки на заиндевевшем от инея кусту сидит чудо, которое признаёт только тебя. А я с ним общаться боюсь, во-первых, не знаю языка, а, во-вторых, не умею подлизываться.
– Косуха, как ты здесь оказалась! – воскликнула Северина, – Вот уж ночью гостью я не ждала. У меня теперь охрана есть в доме. Или ты ему не доверяешь? – покосилась Северина на Ивана, – Он меня не обидит, не переживай. Сейчас я тебя чем-нибудь угощу. Жди!
Северина вынесла из коридора целого мороженого рябчика.
– Это твоё угощение. Я оставлю его под кустом, возьмёшь, когда захочешь. Надеюсь, ты не охотиться пришла ко мне в дом? Я тебя накормлю и так. А Ивана не бойся, он тебя не обидит.
Северина подошла к Ивану и взяла его за руку.
– Видишь, я его не боюсь, ты тоже не бойся, – сказала она Косухе, – Пойдём, – позвала она Ивана, – При нас Косуха обедать не будет.
– Я ещё не весь снег убрал.
– Отдохни десять минут, потом работу доделаешь.
Когда Иван снова вышел во двор, Косухи и рябчика на прежнем месте не было. Перьев он тоже не увидел. «Значит, унесла с собой», – подумал он.
Утро выдалось солнечное и не очень морозное. Вчерашнего сыпавшего снега как будто и не было никогда. Напоминали об этом припорошенные тропинки.
Северина, проводив Ивана, немного заскучала, но потом, нарушив запрет, решила одна сходить в лес. «А что со мной случится!» – подумала она, – «Защитник в лице Косухи у меня есть. Я возьму с собой Тучку, идти буду прогулочным шагом. В конце концов, прогулка для ребёнка будет только на пользу! А силки надо проверить, иначе звери унесут всю пойманную птицу».
В первом же встретившемся силке висел рябчик. «Вот я и вернула вчерашний Косухин ужин!» – обрадовалась девушка. Она положила рябчика в рюкзак и заскользила по присыпанной лыжне дальше. Пушистый снег на лыжне нисколько не препятствовал движению. Северина пошла по короткому пути вдоль ручья. «Дальние ловушки проверим потом», – здраво рассудила мысленно она, – «Когда наступят выходные дни».
Долго идти не пришлось. Неожиданно огромный глухарь вспугнул тишину, взлетев откуда-то изнутри ельника. Он уселся на противоположном берегу ручья на самом видном месте.
«Вот это наглец!» – воскликнула мысленно Северина, – «Ну, подожди…», – она медленно потянула ружьё с плеча.
Девушка почти не целилась. Как только вскинула ружьё к плечу, сразу выстрелила. Глухарь послушно упал в кусты там, где сидел. «Надо за ним пробираться через ручей. Он совсем неглубокий, но под снегом течёт вода и вряд ли она покрыта льдом», – опять подумала Северина. Она прошла почти сотню метров вдоль ручья пока, как ей показалось, нашла подходящее место для перехода. Здесь снежный передув, выровнявший русло на уровне низких берегов, казался относительно ровным.
Девушка осторожно направила лыжи на этот переход и, стараясь не топать ногами, заскользила на противоположную сторону. Удалось добраться почти до середины, когда неожиданно весь снег вместе с ней вдруг быстро осел куда-то вниз. Она ещё ничего не успела сообразить, как очутилась в снежном плену. Ноги оказались в промокшей обуви в ледяной воде. Снег сдавил её со всех сторон, не давая двигаться. Самым страшным было то, что ноги, как капканы, держали лыжи.
«Вот это я попала!» – воскликнула мысленно Северина, – «Холод я как-нибудь потерплю, но как мне двигаться, если я сжата со всех сторон?!»
Тучка, отставшая сзади из-за разглядывания места, где упал глухарь, подбежала к ней, завертелась, заскулила, но помочь ничем не могла. Она, решив, что принесёт больше пользы, если найдёт птицу, легко перебежала на противоположный берег.
Девушка медленно стала высвобождать руки. Когда ей это удалось сделать, она стала отгребать снег руками от туловища и ног. Её неотступно преследовала мысль: «Надо достать лыжу и ей, как лопатой, грести снег».
Она не знала, сколько прошло времени, когда вся измученная и замёрзшая освободила ноги из лыж и их достала из ручья. Положив лыжи рядом с собой на снег, она, перекатившись, повалилась на них и достала ноги из ледяной воды, сразу поочерёдно скинув обувь и максимально отжав всё, что возможно от воды. Затем так же лёжа и перекатываясь с одной лыжи на другую и, передвигая их, она выбралась обратно на берег на свою лыжню.
«Теперь надо быстро домой!», – подумала она, – «А как быстро, если я вся замёрзла и промокла?»
Она увидела, как с противоположного берега Тучка, выбиваясь из сил, тащит волоком по снегу глухаря. Глухарь весил чуть меньше собаки. Такую дичь поднять в зубах невозможно. Как ей удалось протащить птицу на такое расстояние, знала только Тучка. Она едва держалась на ногах, но упорно волочила по снегу птицу.
Северине невольно пришлось задержаться, чтобы своим поведением не обидеть собаку. Дождавшись Тучку, притащившую глухаря прямо к её ногам, она подвесила птицу на ближайшую ветку, поставила лыжи на лыжню и заскользила в сторону дома. Лыжи хоть были тяжёлые и мокрые, но, подбитые камусом, они к снегу не примерзали, медленно идти можно. Единственным серьёзным неудобством являлось то, что они заметно потяжелели из-за налипшего и примёрзшего снега к наружной поверхности. Часть снега Северина отколотила, но его осталось на лыжах довольно прилично.
Выбившись из сил и, потратив уйму времени, Северина добралась до дому. Она, плохо соображая и дрожа всем телом, переоделась во всё сухое, натянув на себя одежды в два раза больше, чем обычно. Затем девушка почти автоматически затопила баню, благо там следовало только чиркнуть спичкой; поставила греться на примус воду для чая и, наконец, села отдохнуть. Как только она присела, её неудержимо стало клонить в сон. Отяжелевшие веки закрывались, мешая думать, соображать и что-либо делать.
– Нет, спать нельзя! – сказала вслух девушка, – Иван может и не приехать. Кто мне тогда поможет?
Она, преодолевая сон, встала и заставила себя двигаться. Сходила, проверила, как топится баня, потом выпила горячего чаю с травами и, немного согревшись, занялась мелкими делами, чтобы не уснуть. Наконец, по телу разлилось тепло. Её больше не знобило, но по-прежнему очень хотелось спать то ли от усталости, то ли от пережитых волнений.
Баня хоть и была накануне топлена, всё равно требовалось определённое время, чтобы вытопилась печка и подогрелась вода. Сильно топить печь Северина не стала, решив, что с ребёнком сильно париться вредно. Ей просто хотелось погреться и предупредить возможную простуду, которой, подумала она, ей всё равно не миновать. Мыслимое ли дело в мороз ходить босыми ногами по воде! Ноги хоть и обуты в пимы, но вода одинаково холодная, что в ручье, что в пимах.
Такое, не смотря на многие приключения на природе, с ней приключилось впервые.
«Ну, и растяпа!» – мысленно кляла она себя, – «Всё знаю, но всё равно пошла там, где ходить совсем не безопасно. Тучка и так бы принесла дичь. Зачем мне надо было переходить?»
На этот вопрос она ответа не знала.
Когда баня, наконец, протопилась, Северина ходила, как в тумане, делая обычные дела машинально. Она, быстро раздевшись, плеснула на каменку горячей воды, предварительно настоянной на лечебных травах, и стала греться. «Только бы не заснуть, только не заснуть», – мысленно говорила она себе.
А, когда напарившись, Северина вошла в дом, сил едва хватило, чтобы добраться до постели.
С ней никогда такого не случалось, чтобы так выключиться от усталости. Девушка привыкла к труду с детства и, как бы она не уставала, сил всегда хватало, чтобы контролировать себя и ситуацию. Сейчас же она ничего не слышала и не чувствовала, просто провалилась в тяжёлый, тягучий сон без сновидений.
Очнулась Северина ночью в липком поту, её опять знобило. Одеяло никак не согревало. Хотелось пить, но она боялась вылезти из-под одеяла. «Что это со мной?» – спросила мысленно она себя, – «Неужели я заболела?»
Девушка, пересилив себя, встала и сделала настойку из трав, заставив себя без какого-либо желания выпить это горькое зелье. Она, накинув меховую безрукавку поверх халата, пыталась что-то делать, но всё валилось из рук. В конце концов, девушка улеглась обратно в постель.
«Наверно уже утро», – подумала она, – «Ничего не могу делать. Ладно, пока полежу, может, настойка подействует. Приедет ли сегодня Иван? Хорошо бы приехал. Одной что-то совсем тяжело».
Она вспомнила ручей, себя, стиснутую снегом. Потом увидела глухаря, летящего прямо на неё, и убегающую от него Тучку. Почему-то стоял за ёлкой Иван и смеялся.
«Ты чего смеёшься? Разве не видишь, что я не могу выбраться?» – спросила она. Иван пропал. Тучка убежала. Остались навалившаяся темнота, жуткий холод, головная боль и наваливающиеся на неё бесконечные пласты снега. Она пыталась их отодвигать руками, но руки застревали. Снег не давал им двигаться, засыпал её всё больше и больше. Стало тяжело дышать.
Боясь задохнуться, Северина проснулась. Было темно. Голова болела и кружилась. Озноб не проходил.
«Вставать не буду, просто полежу», – сказала мысленно Северина. Так она лежала, пока не увидела, что в комнате начал сереть рассвет. Проступали очертания стен и мебели.
«Сегодня я переспала, давно уже утро», – подумала Северина, но вставать не стала. Головокружение не проходило, комната медленно вращалась перед глазами. Она их закрыла, чтобы не видеть это вращение.
– Северина, смотри, кого я тебе привёл! – громко крикнул от калитки Иван, хотя понимал, что в доме его голос услышать трудно. Они зашли с Николаем Николаевичем в калитку, заметив, что свежевыпавший снег с тропинки не выметен, что совсем не похоже было на хозяйственную Северину. Об этом подумали оба, но оба промолчали, не выдавая своего беспокойства.
Открыв дверь, Иван почувствовал свежий прохладный воздух, который не нагрела нетопленая печка, и сразу увидел лежащую в кровати Северину.
– Девочка, что с тобой? Почему ты лежишь? – он потрогал её раскалённый лоб и сразу всё понял, – Дед, наша девочка больна. Не знаю, что приключилось, но врачеванием лучше заняться тебе, а я займусь более тяжёлой работой и затоплю печку. Расспрашивать будем потом, сейчас надо привести всё в порядок и ей помочь.
– Нагрей воды, – только и вымолвил Николай Николаевич.
– Я мигом, – отозвался Иван.
Он через несколько секунд вывалил огромную охапку дров около печки, а ещё через минуту разгорающиеся дрова весело потрескивали в печке. Затем Иван так же быстро поставил воду в чайнике на керогаз и в большой кастрюле на плиту, а ещё поставил греться и самовар. Расспрашивать он не посмел, сколько воды потребуется, поэтому всё сделал с запасом.
Выполнив начальную работу, он пошёл чистить дорожки около дома, понимая, что соскучившийся по домашнему хозяйству Николай Николаевич распорядится дома лучше его.
– Как же ты, дочка, умудрилась заболеть? – спросил Николай Николаевич очнувшуюся Северину.
Она ещё не понимала, откуда здесь взялся дед. Её кошмарные в беспамятстве сны слились с явью в одно целое.
– Я провалилась и вымокла, – прошептала она.
– Никак нельзя оставлять тебя одну, совсем ещё ребёнок. А если бы мы не приехали?
– Ничего, я справлюсь.
– Справится она! Ты теперь не одна. Заботиться о двоих надо. Ну, как же тебя угораздило! Лежи, лежи. Мы сами всё сделаем. Тебя тоже сейчас покормим.
– Я не хочу есть.
– А мы и спрашивать не будем. Накормим с ложечки и всё.
– Позови Ивана.
– Он сейчас и сам зайдёт. Вода на керогазе согрелась. Сейчас приготовлю тебе своё лекарство. Завтра вся хворь вылетит.
Когда вошёл Иван, Северина сказала:
– Ваня, у Гнилой Лывы на дереве подвешен глухарь, сходил бы за ним, иначе звери утащат. Возьми моё ружьё и Тучку, она место знает.
– Схожу. Ты только слушайся деда и ему не перечь. Надо поесть и выпить его лекарство. Я через час приду, тогда и поем.
«Почему-то всё идёт не так, как хотелось бы», – думал Иван, шагая по лыжне, – «Только встал на ноги дед, а тут другая беда. И как её угораздило! Никто в лес не гнал, сама пошла. Я уехал на работу, но всё равно виноват, что оставил её одну в лесу. Как вот она одна вышла из леса с мокрыми ногами и на мокрых лыжах? Не всякий мужик такое испытание выдержит. Где эта Гнилая Лыва? Я места знаю не очень хорошо, думаю ,по лыжне как-нибудь найду».
Через двадцать пять минут быстрой ходьбы Иван наткнулся на следы лыж и ног около основной лыжни, а подняв глаза, обнаружил и глухаря. Он спокойно висел, дожидаясь, когда за ним придут. Быстро нагрузившись, Иван почти бегом отправился обратно.
В доме заметно потеплело. Помещение не пахло сквозняком, а веяло теплом и уютом. На плите урчала кастрюля. Вода ещё на закипела, но кастрюля своим урчаньем извещала о намерении воды закипеть. Кешка улёгся у печки на лавку и сладко дремал в комфортных условиях.
Николай Николаевич, напоив Северину отваром из трав, кормил её подогретой ухой, положив на стул у изголовья тарелку с аппетитной рыбой.
– Ты сегодня не вставай. По хозяйству мы управимся сами, – выговаривал он Северине.
– Что я маленький ребёнок? – пыталась возразить девушка.
– Хуже. Маленькие дети слушаются, а ты одна ушла в тайгу.
– Я не одна, со мной была Тучка. Питанием нас обеспечила, а ты ругаешься. Ничего же не случилось! А заболеть может каждый человек, независимо был он в тайге или нет. Гулянье мне пошло на пользу. Я теперь выспалась на неделю вперёд. Похоже, настойка начала действовать. Я вся в поту.
– Сейчас я принесу тебе переодеться. Сырой не надо лежать. А мы с Иваном тоже пообедаем, с утра ничего не ели.
– Дедушка, как твоё здоровье? – спросила Северина.
– Сейчас не о моём здоровье надо спрашивать, а о твоём. У меня всё в порядке, раз выписали, значит, здоров, другое плохо – нашумели мы с нашей этой историей. Теперь люди интересуются, как мы тут живём. Чувствую, что летом будет наплыв туристов. Не будет больше в лесу тишины и порядка.
– Если слышали о нас, значит, слышали и о Косухе. Не каждый отважится идти в лес, где водится такой зверь. Ничего, туристы нам не помеха, приедут и уедут. Иван тоже бывший турист. Он же нам не мешает!
– Ты ещё шутить изволишь! Пока болей, разговоры оставим все на потом. Иван пришёл, мы будем обедать.
Трапеза проходила в молчаливой обстановке. Завьялов по традиции налил Ивану и себе фирменной настойки, на что Иван заметил:
– Дед, ты бы осторожнее с этим. Тебе наверно нельзя. Врачи разве не запретили?
– Я сам доктор. Видел, как я лечил внучку? С другой стороны, старшим замечания делать нельзя!
– Ну, как знаешь…
Выпив свою стопку, Завьялов сразу налил по второй.
– Давно я не сидел так за столом в домашней обстановке. Больше двух стопок я не буду. Нам за больным ребёнком надо смотреть. Сейчас всё приберём, и я немного отдохну. А ты занимайся, чем хочешь и за женой присматривай. А завтра пойдём обходить наше огромное хозяйство.
– Завтра мне на работу. Отгул я ещё не заработал, – ответил Иван.
– Значит, отложим работу ещё на один день. Завтра я поработаю доктором, схожу в баню. И потом, надо оживить наш «Газон».
– Я воду заливать не рискнул, а антифриза нет.
– Что-нибудь придумаем. Наш самогон тоже антифриз, будет даже лучше настоящего, безвреден и не ядовит, – Завьялов кивнул на стопку.
– Теперь, когда ты вернулся, переделаем все дела, – рассудил Жуков, – Мы всё время разрывались между домом и городской квартирой. Боялись тебя надолго оставлять одного в больнице. С другой стороны, мне не очень удобно ездить отсюда на работу. Работу ещё никто не отменил. Надо вместе со всем народом строить коммунизм. У нас грандиозные планы на летний сезон. Стране нужны полезные ископаемые. Для этого нужна геологоразведка, значит, и я тоже нужен. Мы с Севериной об этом говорили. Она отпускает, но я сказал, что, если не отпустит, я останусь. Страна как-нибудь обойдётся без одного человека. Я не коммунист, партия мне приказать не может. Я вас нашёл и не хочу терять. Мне с первой женой было как-то не очень уютно, поэтому я уезжал, не задумываясь и ни о чём не жалея. Она о детях даже не мечтала. Её больше интересовали собственная внешность и мой заработок. Я поэтому и на выходные дни уезжал на озеро, чтобы побыть одному и не смотреть, как она раскрашивает себя перед зеркалом.
– Жену сам выбирал, – заметил Завьялов.
– В том-то и дело, что не выбирал, как-то так получилось между делом. Я всё время в разъездах. Подвернулся случай, вот я и женился, чтобы быть не хуже людей. А её моё отсутствие вполне устраивало. Что-то мы не то обсуждаем, – спохватился Жуков, – Это от твоей настойки потянуло на разговор.
– А ещё от переживаний. Когда зашли в дом, я тоже испугался. Врачи не велели волноваться, а как тут не волноваться? У меня кроме внучки никого не осталось. Теперь вот хорошо ты появился, о ней беспокоишься. Я своё отжил, а у вас пока всё впереди. Перенимай навыки лесной жизни, будешь на пенсии заниматься моим бывшим хозяйством.
– Я думаю, что не дадут. Цивилизация наступает, как бульдозер на лесную делянку. В лес всё больше и больше наведывается городских жителей. Им жизнь в четырёх стенах после работы надоедает, ищут отдушину, общение с природой, разнообразие. Все стараются забраться в самую глушь, где никто не будет мешать, не задумываясь о том, что оставляют после себя неубранные груды мусора и охотничьи трофеи в виде расстрелянных бутылок – это люди делают не по злобе и без умысла, просто привыкли жить среди городских свалок. Мусор навален во всех дворах, а, если бы его время от времени не убирали, выросли бы целые горы. У нас соседи выбрасывают весь хлам прямо из окна. Люди так привыкли. Никто их не воспитывает и не делает замечаний, поэтому они и в лесу ведут себя так же естественно, как дома, выбрасывая всё под ноги.
– Ты-то же не выбрасываешь! – возразил Завьялов.
– Я привык жить на природе, как и вы, поэтому наверно и не разбрасываю.
Где-то на крыльце загрохотало, упало пустое ведро. Иван и Николай Николаевич поднялись из-за стола и вышли на улицу. Около крыльца стоял олень Берегут.
– Как же ты вошёл через изгородь? – недоумённо спросил Николай Николаевич, – Чувствует он наверно, что его хозяйка заболела, – сказал он Ивану, – Сейчас чего-нибудь тебе вынесу, жди! – а Ивану сказал:
– А ведро он опрокинул в поисках пищи!
Северина, услышав, что пришёл Берегут, хотела встать с постели.
– И не думай! – сказал Николай Николаевич, – Тебя потную мигом прохватит. Сегодня лежи и не вставай. Угощу я твоего любимца, не беспокойся.
Он вынес приличный ломоть хлеба.
– Вся семья собирается вместе, – проговорил Николай Николаевич.
– А, может, он не к Северине, а тебя пришёл встречать? – спросил Иван, – Все соскучились по настоящему хозяину.
– Я вот даже петли и капканы из-за него боюсь ставить, – сказал Николай Николаевич, – Вроде бы животное, а, как член семьи, дом не забывает, впрочем, как и Косуха.
– Дом есть дом. Дома всегда хорошо, среди близких людей, среди привычной обстановки. Ладно, я пойду к Северине, а потом займусь делами, а ты отдыхай.
В этот обычный, но насыщенный событиями, день Иван ещё долго занимался физической работой, стараясь переделать всю мужскую работу, чтобы Северина и Николай Николаевич могли отдохнуть и не надрывать своё здоровье.
Николай Николаевич оживил радиоприёмник и слушал какой-то спектакль. Радиоприёмник без него никто не включал – это была его любимая техника, которую он берёг, изыскивал на замену радиолампы. Он умудрялся где-то их находить, но точно не в магазине, в котором нужных ламп никогда не было. Где-то хозяин покупал батареи, которые в магазине бывали очень редко. Скорее всего, он добывал батареи с истекшим сроком хранения, но которые были вполне пригодны и годились к использованию в домашних условиях. Они водились в многочисленных организациях, затаривающихся этим товаром впрок и пылившимся на складах в ожидании своего часа.
Так делали многие хозяева. Изыскивать то, что не продавалось в магазине, стало у населения привычным делом. Люди спрашивали друг у друга, просили спросить у родственников и знакомых. В конечном итоге нужная вещь всегда находилась, не всегда новая, но вполне пригодная к использованию. Кто-то отдавал вещь взаимообразно, а кто-то менял на что-то другое, очень необходимое в его личном хозяйстве. Такой порядок личных экономических отношений между людьми сложился независимо от существующего строя, существующих законов и других внешних условий.
– Мы передавали спектакль по заявкам наших радиослушателей… – донеслось из радиоприёмника.
Радиоприёмник зашипел, извещая о том, что на текущей волне все передачи временно закончились. Его никто не выключал. «Значит, Николай Николаевич спит», – подумал Иван. Он тихонько подошёл и выключил приёмник. «Пусть спят», – мысленно сказал Жуков, – «Сон лучшее лекарство».
Дел ему одному хватило на весь вечер. Иван на всякий случай наколол впрок дров, а перед этим затопил баню. «Пока занимаюсь делами, баня и истопится. Николай Николаевич наверняка захочет сходить, помыться», – рассудил Жуков, – «Хочется на рыбалку, но придётся потерпеть, приеду на выходные дни, тогда и порыбачим. Рыба сидит в сетках, ждёт, когда её вынут. Николай Николаевич сам о бане не напомнил, значит, самому топить тяжело, а просить не стал, да и переволновался опять: приехал, а внучка не откликается. Вот и выполняй советы докторов! Доктора бы сами попробовали не волноваться. И как это её угораздило провалиться? Моложе была, никуда не проваливалась, всему обучена, знает, где есть опасность, а где её нет».
