Валерий Викторович Бронников
Крылья Тайболы

– Поспим пару часиков на берегу, дожидаясь темноты.

– Я ради рыбалки сном могу пренебречь.

– Ну-ну, на сколько тебя хватит, не спавши! – воскликнул Язёв, – Спать надо обязательно, хотя бы немного.

– Зимин догадывается, что я рыбачу, но я ему не говорю.

– Правильно и делаешь. Чем меньше людей будет знать, тем лучше для всех. Завистников очень много, могут позвонить в какой-нибудь ОБХСС.

Во вторую ночь всё повторилось, только рыбина попала не в первый заплыв, а во второй. Также и в эту ночь они увидели ночью спутник, точно так же рыбаки смотрели во все глаза, как он выходит на орбиту. Небо оказалось слегка подёрнуто облаками, поэтому зрелище выглядело даже несколько красивее, особенно во время отделения ступени.

Брызгалов всё время зевал, но держался, стараясь бороться со сном незаметно. Задержались рыбаки на реке на час дольше из-за второго заплыва. Уже совсем рассвело, когда они причалили к домашнему берегу.

– Спать уже нет времени, – сказал Язёв, – Пойдём ко мне, попьём чаю, а потом на работу.

– Пойдём, – согласился Виктор. Всё равно второго подходящего варианта в запасе не имелось. Дома пришлось бы греть чай самому.

– Будешь? – спросил Язёв, доставая откуда-то из своих домашних запасов бутылку «бормотухи».

– Ты что? Сейчас же на работу! Я не буду.

– А я выпью. У меня работа не ответственная.

– Не дыши только на Якутина. Он этого не любит, может и уволить.

– Мне он ничего не сделает, а дышать я не буду.

Рыбаки, не спеша, попили чаю, обсудили прошедшую ночь и договорились вечером ехать снова. Впереди предстоял выходной день, значит, всё можно будет делать не спеша. Может быть, удастся с вечера немного поспать.

Зимин упорно расспрашивал Виктора о том, где тот проводил ночное время, но Брызгалов, зная его особенность распространяться своими мыслями за спиной человека, говорить ничего не стал. В конце концов, отчитываться он не обязан. Неожиданно Зимин попросил у него рыбы:

– Не можешь ли ты, Виктор, найти мне кусок рыбы? – спросил он, – Я поеду в город. Хотелось бы мне Алечку угостить нашей Тайбольской рыбой.

Какую он просит рыбу, Брызгалов понял сразу. Кусками в обиходе измерялась только сёмга, остальная рыба измерялась штуками или килограммами.

– Спрошу у рыбаков, может кто-нибудь одолжит, – осторожно сказал Брызгалов.

– Ты уж спроси, а я в долгу не останусь!

«Знаем мы про твой долг» – подумал Виктор, – «В очередной раз перед кем-нибудь очернишь».

Но кусок рыбы он ему вечером дал, предупредив, что рыба почти свежая. Тем же вечером последним рейсом Зимин отбыл к жене на выходные.

В этот же вечер рыбаки опять отправились на промысел. Уехали раньше, чтобы у костра успеть немного вздремнуть. На берегу никого не было, поэтому они, даже не попив чаю, улеглись спать. Ровно через два часа Язёв стал будить Брызгалова.

– Вставай, всю рыбу проспишь!

Виктор едва разлепил никак не открывавшиеся глаза.

– Разве уже пора? – спросил он.

– Я тебе дал лишних двадцать минут для сна. Чай уже готов. Быстро пьём чай и на заплыв.

Язёв опять достал бутылку «бормотухи». Брызгалов понял, что у напарника это в крови: считать событием каждый свой шаг, а заодно это отмечать соответствующим образом. Язёв опять спросил:

– Будешь?

– Давай! Теперь не на работу.

Ещё через полчаса они выкинули сеть и сразу же Язёв воскликнул:

– Есть!

Решив рыбачить ещё, они не рискнули оставлять рыбу в лодке.

– Спрячь её в кусты, – сказал Брызгалов, махнув рукой на мелкие кустики, видневшиеся на берегу.

– Нет, в кусты не буду. Если появятся «рыбники», вышарят все кусты, а кормить их я не собираюсь.

Он ушёл по берегу до того места, где кусты отсутствовали, и оставил рыбину лежать прямо на чистом берегу.

– Там её никто не найдёт, – сказал он, вернувшись, – Ищут в кустах и траве, а на чистом месте никогда не ищут.

Во второй заплыв опять попалась рыбина. Язёв отнёс её на то же место. Только он вернулся, подъехала рыбинспекция. Виктор, сообразив, едва успел утащить сетку в дальние кусты. Когда он подошёл, начальник рыбинспекции Колаев разговаривал с Язёвым, достав бланк протокола.

– Никакую рыбу мы не ловили. Ждём рассвет, чтобы идти за морошкой, – донеслось до ушей Виктора.

– А вы зачем приехали? – обратился к нему рыбинспектор.

– За морошкой, – не моргнув глазом ответил Брызгалов, – Только за морошкой мы уже не пойдём, испортили вы нам весь выходной день.

– Протокол всё равно придётся составить, – сказал Колаев, – Вы находились на реке, ночью.

Виктор попытался было объяснить, что никому не запрещено ходить за морошкой и пить чай на берегу реки, но Язёв его перебил:

– Не спорь, он всё равно протокол составит. Я подписывать не буду, а ты, как знаешь.

Виктор подписал, дав письменное объяснение, что никакой рыбалкой они не занимались. Попавшись рыбинспектору первый раз, он ещё не знал, что существенного значения его объяснение не имеет. Рыбинспектору важно получить премию за количество нарушений и нарушителей, а их в данном случае без улик причислили к нарушителям.

Светало. После всех формальностей их отпустили. Оставив рыбу на берегу, рыбаки поехали домой. Виктор, сидя в лодке, долго наблюдал, как напарник Колаева идёт по берегу и обшаривает все кусты, подсвечивая фонариком. До рыбы он не дошёл, кусты закончились. Человек на берегу остановился, будто размышляя, а затем повернул в обратную сторону.

Брызгалов придвинулся к Язёву и сказал:

– Я днём съезжу, заберу её оттуда.

– Я рад, что рыба не досталась хищнику. Они только пишут, что рыба уничтожена. На самом деле они её прекрасно съедают. Трудиться не надо, прошёл по берегу и наловил! Ещё хуже, когда шарят в чужих сетях. Я это всё знаю давно, только это никому не докажешь, как и то, что рыбаков называют браконьерами. Браконьерство – это применение колющих, режущих, взрывчатых и отравляющих веществ; всё остальное называется нарушением правил рыболовства. Мы с тобой нарушители потому, что ловим сёмгу, а не ерша или пескаря, но и те, кто устанавливают правила, сорную рыбу тоже не едят. Они устанавливают такие правила, чтобы человек, живущий у реки или у озера, всё время жил без рыбы, а если захочет есть, может купить в магазине кильку в томате или «Завтрак туриста», где на завтрак наложена смесь от остатков барского ужина. Расстроился? – спросил он.

– Неприятно, но не смертельно, – ответил Виктор, – Завтра поедем?

– Переждём пару дней, а потом поедем.

Днём, после отдыха, Виктор приехал на место рыбалки. Рыбу он увидел издалека. Не зная, её, конечно, можно и не заметить, но он-то знал, где она должна быть, поэтому сразу увидел. Метрах в ста от неё стояла лодка. Людей на берегу не виднелось. Скорее всего, они ушли на болото за морошкой. Брызгалов забрал свой груз и сразу отчалил обратно. У соседней лодки на звук его мотора никто так и не появился.

На рыбалке случился выходной, поэтому вечером Виктор вышел просто подышать свежим воздухом. Приближалась гроза. Огромная лиловая туча закрыла горизонт на юго-западе. Она разрасталась, закрывая всей своей массой голубое небо. Стало заметно темнеть. В этот момент возле подъезда появились Галич и Якутин. Видно они думали о том же, что и Брызгалов.

– Виктор, ты бы проверил, как привязаны самолёты, – обратился к нему Галич.

А Якутин просто в приказном порядке велел идти и проверить все привязи у самолётов.

– Я и сам уже об этом подумал, – сказал Виктор, – Сейчас надену куртку и схожу.

Он шёл медленнее, чем надвигалась туча. Виктор не дошёл пятьсот метров, когда от сильного грохота раскололось небо прямо над головой. В этот же момент начал накрапывать набирающий силу дождь. Виктор побежал, боясь не успеть всё проверить до шквала ветра.

Шквал его застал, когда он сделал половину работы.

Сильный порыв ветра взметнул над аэродромом пыль, поднял её свечкой вертикально вверх. Всё зашумело, заскрипело, засвистело. Пыль тут же осела под шквалом ветра и дождя.

Брызгалов работу продолжил. Когда он дошёл до последнего самолёта, выглядел таким же мокрым, как и дождь. Проверив последнее крепление, он встал под плоскость самолёта, пережидая ненастье. Виктор знал, что грозовой дождь быстро закончится. Раскаты грома удалялись. Небо грохотало уже в другой стороне посёлка. Ветер утих, а дождь лил вертикально вниз, поливая всё на своём пути, но вскоре и он стал стихать.

Брызгалов вышел из своего укрытия и направился к дому сушиться.

Остатки выходного дня пришлось сидеть дома и сушить всё, что он успел намочить во время грозы. Володя Аркадьев с женой ушли в гости. Стояла абсолютная тишина, если не считать того, что из-за стен и потолка деревянного дома изредка доносились звуки от соседей. Виктор взял книгу, прилёг и вскоре спал крепким сном.

– Эй! Вставай! Ты чего днём спишь? – услышал он голос, ещё не поняв, кто его беспокоит.

Перед ним стоял Якутин. Сознание реальности медленно возвращалось к Брызгалову. Он и сам не понимал, почему оказался спящим. Что сейчас: день, ночь, вечер? Почему он дома и Якутин у него дома?

В памяти у него почему-то засела рыбалка и встреча с рыбинспекторами. Или, может, это ему снилось?

– Почему я не должен спать? – наконец, спросил он.

– Ха-ха-ха! – расхохотался Якутин, – А мы с Галичем беспокоимся, не растворился ли ты случайно в дожде.

Только сейчас в сознании Брызгалова стали всплывать подробности грозы, его самоотверженного труда и возвращения домой.

– Со мной всё в порядке, промок, сушусь.

– Я вижу, что промок. Одевай тапки и бегом ко мне. Жена приглашает на чай. А потом пойдёшь, навестишь Тайбольских девок, а ещё позже будешь спать. Пойдём, пойдём, – видя, что Брызгалов замешкался, повторил Якутин.

– Мне не в чем идти. Я пришёл насквозь мокрый.

– Ты одет прилично: майка и спортивные штаны. Так и иди, там все свои. Я буду тебя лечить.

Виктор быстро натянул прямо на майку вязанку, и друзья переместились в соседний подъезд.

Галич, по сравнению с основной массой работников, считался стариком. Не таким стариком, как это принято в обиходе, но возраст его сильно отличался. Поэтому, когда решали, кого поставить во главе предприятия, выбор пал на него, как наиболее опытного, рассудительного, дисциплинированного, имеющего высшее образование, которым в то время могли похвастаться немногие. Он привык летать. Любил свою работу, как любят её все пилоты.

С того времени, как он стал руководителем, о полётах Галич стал только мечтать. Окунувшись с головой в массу всяких проблем, он никак не мог из них выбраться. Чем больше барахтался, тем больше утопал в «текучке». Стройки, снабжение, завоз топлива, подбор штатов – всё это и многое другое заставляли ежедневно думать, решать, пробивать, укомплектовывать. Семью он видел вечером, когда ложился спать. Жена всячески старалась его оберегать от сверхплановой работы, встреч с друзьями, но это мало помогало.

В свои сорок лет он выглядел перед подчинёнными руководителем с большим возрастом и стажем. Его побаивались, но и уважали. Он вырос не из тех начальников, которые любят повышать голос при разговоре с подчинёнными. Галич мог выслушать любого «работягу», будь то грузчик или дворник. Он, когда обращались к нему, внимательно разбирался в проблемах, не сваливая эту работу на замполита или своих замов. Галич слушал доводы оппонента, объяснял и, если надо, уговаривал, но не кричал и не выпроваживал из кабинета.

В душе он, конечно, как любой человек, расстраивался, нервничал, но не показывал это собеседнику. Эта его особенность и подрывала постепенно здоровье. Нина Петровна, его жена, будучи медиком, на дому замеряла давление, пульс и видела, что со здоровьем не всё в порядке. Она всячески старалась ему обеспечить комфортные условия хотя бы в домашних условиях, чтобы муж мог отдохнуть и быть готовым к полётам.

С полётами никак не получалось. Личным налётом Галич пренебрегал, откладывая это на потом или передоверяя выполнение тренировочных полётов Репанову или Раеву. Он им тайком завидовал. Галич не злорадствовал, а просто завидовал, что люди могут летать, не заботясь о стройках, тоннах цемента, машинах, приезжих бригадах и прочих напастях.

Рабочий день Галича длился не менее десяти часов. Он приходил, когда ещё никого не было, а уходил, приняв последнего посетителя и подписав накопившиеся за день документы. Секретарь, как правило, уходила раньше, оставив ему в папке кипу бумаг на подпись.

Среди пилотов друзей у него не водилось. Как-то с самого начала они сдружились с Якутиным, первым секретарём райкома партии Мовилем и с соседом военкомом. Этой компании он и старался придерживаться. Якутин увлекался спиртным в меру, а другие и того меньше, поэтому этот выбор одобрила и его жена.

Штат объединённой эскадрильи увеличивался не по дням, а по часам. Прибывали новые пилоты со всех концов Советского Союза. Брали всех, предупреждая, что дисциплину и порядок надо соблюдать, пропускали людей через замполита, который тщательно всех учитывал, опрашивал, фиксировал личные особенности, агитировал комсомольцев вступить в члены КПСС и отпускал на работу, оставив в своих мемуарах очередные циферки. Количество самолётов тоже увеличивалось. Сначала они пополнялись за счёт других предприятий, а потом уже прибывали с завода новенькие и блестящие.

Галич расширил структуру предприятия, создав на базе эскадрилью из трёх звеньев, эскадрилью в одном из приписных аэропортов, состоящую из двух звеньев самолётов и одно звено в другом приписном аэропорту. Штат увеличился не только работников, но и младшего руководящего состава, который пропускался соответственно через фильтр коммунистической партии и мнение «стариков», специалистов, отработавших на предприятии год и более.

Помощников у руководителя прибавилось, как прибавилось и забот. Чаще стали появляться нарушения дисциплины, о которых замполит регулярно докладывал, как ему, так и «наверх». Галич пытался сглаживать острые углы, становился иногда на сторону этих самых нарушителей, но против партийного мнения он пойти не мог. Все факты нарушений незамедлительно становились известны Мовилю. Звонок из райкома партии известил его и о нарушении правил рыболовства Брызгаловым и Язёвым.

– Язёв рыбак местный, а рыбалка у местных жителей в крови, – сказал он Мовилю, – С этим я ничего поделать не могу, а Брызгалов, скорее всего, попал по глупости, доверившись Язёву. Я скажу Якутину, чтобы провёл с ним воспитательную работу.

Он понимал, что рыбаки, как рыбачили, так и будут рыбачить дальше, но против установленных правил идти никак нельзя. Попались, значит, по всей форме надо провести воспитательную работу. Только такое «нарушение дисциплины» доверить замполиту он не мог. По негласным правилам попавшихся рыбаков больше жалели, чем считали нарушителями дисциплины.

– Ты как-нибудь объясни Брызгалову, что попадаться больше нельзя, – говорил ему Мовиль, – Ещё раз попадётся, даже я ничего не смогу сделать, заведут уголовное дело. Такие у нас законы, а мы должны их соблюдать и исполнять.

– Мне только уголовных дел не хватало! Ты же знаешь, что у нас острая нехватка квалифицированных специалистов, а на Брызгалове сейчас завязан весь процесс технического обслуживания. Разве нельзя приструнить «рыбников», чтобы «не нападали»? Мои же ребята не хищники, а просто рыбаки.

– Я тебя предупредил, а там, как знаешь.

– Ладно, я понял. Только штрафы брать с нищих – это тоже неправильно.

– Такие у нас законы. Я, хоть и первый секретарь, а могу тоже не всё. Есть начальники выше меня, которые и слушать не будут.

– Я понимаю.

Этот разговор оставил у него неприятное впечатление. Ко всем проблемам добавилась ещё и эта, непредвиденная. Галич переживал за своих подчинённых. Оставив все дела, он сел в машину, предупредив по телефону Якутина, что сейчас подъедет.

При случайных посторонних слушателях он разговаривать не хотел, зная, что все немедленно станет известно во всех уголках посёлка. «Сарафанное радио» работало исправно и без перебоев. «Вот у кого надо поучиться оперативности!» – подумал он.

– Ты чего распустил своих подчинённых? – спросил Галич Якутина.

– Да вроде последнее время пьяных не замечал.

– Я не о том. Разве не знаешь, что Язёв с Брызгаловым попались «рыбникам»?

– Пока не знаю, не говорили.

– Они и не скажут.

– А ты откуда знаешь?

– У меня такая должность, что всё должен знать. Я поэтому приехал сам, не стал говорить по телефону. Ты проведи разъяснительную работу. Язёва я всегда могу заменить, а кем я заменю Брызгалова? А может у тебя инженеры лишние? Тогда всех увольняй, и избавимся от проблем!

– Ты, Ибрагимыч, не напирай. Я ничего не знал. А, впрочем, я и сам рыбак, чего уж тут говорить! С Брызгаловым поговорю, чтобы был осторожнее.

– Поговорить мало! Ещё раз попадётся, заведут дело. Никто не поможет и не «отмажет».

– Не могу же я запретить в личное время рыбачить! Я начальник только на работе.

– Как друг, можешь подсказать.

– Это я сделаю. Сам-то как? Не одолели ещё строители?

– «Одолели» – не то слово. Каждый день выколачивают из меня деньги. Бригады работают, а их начальники весь день в конторе, как будто других дел нет. Я и сейчас уехал, чтобы хоть час никого не видеть!

– Поехали тогда обедать, – предложил Якутин, – Приглашаю.

– Нет, я к себе. Кстати, скоро у тебя будет машина. Я заместителю по наземным службам нашёл более подходящую, а его «развалюху» отдам тебе. Вы механики, сами и ремонтируйте.

– Надеюсь, отремонтируем. Я подключу Язёва, он сделает.

– Смотри, как бы совсем не доломал!

– Ему будет наказание за то, что подставил Брызгалова.

– Как с классом? – спросил Галич.

– Пойдём, пока находишься здесь, посмотришь.

Они прошли в помещение. Класс сверкал иллюминацией, новой мебелью, новыми светлыми шторами. Внутри трудились техники, доделывая, отлаживая и устанавливая работающие стенды. Увидев своего начальника, да ещё с командиром, они незаметно все исчезли из класса.

– Впечатляет! – сказал Галич, – Ничего подобного в Тайболе нигде нет. Надо пригласить сюда Мовиля, пусть посмотрит и не думает, что у нас только браконьеры!

– Это всё идеи Брызгалова. Делают ребята, но придумывает он и добывает всё необходимое тоже он, и организовал эту бригаду тоже он, правда, в ущерб производства, но тут уж мы на это закрываем глаза. Самолёты исправные нужны, но и это тоже надо.

– Я в ваши дела вмешиваться не буду. Мне хватает дел своих. Класс понравился, а как вы тут всё будете делать – это ваши внутренние проблемы, но самолёты мне выдавай, иначе накажу! – пригрозил, шутя, Галич, – Пойдем, ещё док посмотрим, а потом на обед.

Фёдор Шилин тут же материализовался из ниоткуда. Он вежливо поздоровался с Галичем, стал показывать и объяснять, чем они в это время занимаются.

– Док должен быть тёплым! – сказал Галич, – Надеюсь, Фёдор, ты это понимаешь? Иначе платить твоей бригаде не буду совсем, – пошутил он.

– Бесплатно мы не работаем, а задачу мне Васильевич поставил сразу. Я знаю.

– Котельная должна быть готова к зиме. Твоя задача – кирпичная кладка, а остальное мы уж как-нибудь сами.

– Я знаю, – повторил Шилин, – Мы здание доделаем, только потом поедем домой.

– Не дожидайся «белых мух». Доделывай котельную, потом всё остальное, – категорично сказал Галич.

Они с Якутиным направились к машине.

Не успели они пообедать, как пришло известие: в Ерзовке самолёт сложил шасси.

– Как, сложил? – кричал Якутин в телефонную трубку.

Экипаж что-то невразумительно отвечал, не зная, что говорить, и, не осмыслив, как следует, случившееся. Пилоты своей вины не чувствовали, но косвенно подразумевали, что их всё равно накажут. За штурвалом сидел пилот, значит, он и отвечал за безопасный исход полёта. А кому же ещё отвечать, если на площадке, кроме пассажиров и начальника площадки никого нет?

– Мы сами не знаем, – отвечал командир самолёта Винокуров, – Стали разворачиваться, а они сложились.

Совсем молодой второй пилот Крынкин в дискуссии не участвовал. После долгих переговоров выяснилось, что менять надо не только шасси, но и две нижних плоскости. Это событие свалилось на Якутина, как снег на голову. Менять сломанные плоскости в настоящее время нечем. Всё надо откуда-то добывать. Коллеги, конечно, помогут, но надо это всё привезти, потом доставить к самолёту, в полевых условиях заменить, оторвав от работы целую бригаду.

Так и не дообедав, Якутин пошёл отдавать нужные распоряжения. Прежде всего, он отчитал Зимина, отвечавшего за качество:

– Делай что хочешь, а вины нашей не должно быть. Если спишут это происшествие на нас, значит, я со всех сниму премию и каждому инженеру сам, лично, выпишу взыскание, а отделу технического контроля в первую очередь.

– Не кипятись, Васильевич, надо разобраться.

– Вот и разбирайся. Сейчас же вылетай для осмотра и определись, что там потребуется. Сам возвращайся, а ремонтом займётся Серый. У него по этим делам опыт большой. Репанов готовит комиссию. От нас я включаю тебя и меня, но воевать за нашу непричастность к происшествию придётся тебе. Я на первых порах буду держать нейтралитет. Репанов сейчас волосы на себе будет рвать, чтобы уйти от ответственности. Прояви всю грамотность, тактичность и напор, сделай обоснование на основании документов. Репанов в документы заглядывать вряд ли будет, он больше старается взять голосом.

– Всё сделаю, Пётр Васильевич!

– Брызгалова я не привлекаю. У тебя опыта и мудрости больше.

Самолёт выглядел удручающе. Он, как балерина, выкинул одну «ногу» вперёд, а другую загнул под себя. Нижние плоскости искорёжены о землю и восстановлению не подлежат. Экипаж молча стоял в стороне, выслушивая всё, что сыпалось из уст Репанова. Пилоты знали, что лучше не спорить и не перебивать, поскольку сами не предполагали, что произошло. Они только почувствовали, как при развороте самолёт вдруг осел вниз, а воздушный винт стал цеплять землю. Двигатель выключили, но лопасти успели загнуться в причудливые лепестки.

– Ой, как хорошо! – воскликнула одна из пассажирок при выходе, – Садились, было так высоко, а выход сделали очень удобным!

В другое время над её словами авиаторы бы рассмеялись, но сейчас, в эту минуту, как-то оказалось не до смеха.

Стало ясно, что некоторые пассажиры даже не поняли, что произошло. «Хорошо, значит, хорошо», – подумал Винокуров, – «Объяснять и что-то рассказывать нет смысла». А ещё он подумал: «Хорошо будет, когда это увидит комиссия. Тогда уж точно нам будет хорошо».

Словоохотливые пассажиры также рассказали, что второй пилот почему-то убежал от самолёта. Зимин сразу понял суть всего произошедшего. Он нашёл половинки оборванных болтов, показал их Репанову и сообщил:

– Явная вина экипажа.

Репанов не знал, что возразить, но оказалось, что свидетелей очень много, желающих подтвердить, что посадка выполнена безупречно. Тогда Зимин сказал:

– Я имею в виду, что предыдущая посадка выполнена очень грубо, а здесь только последствия той предыдущей посадки. Очевидно, что экипаж там, – он махнул рукой куда-то в сторону, – Не осмотрел, как следует, после посадки самолёт.

Репанов, видя такой напор и отсутствие свидетелей предыдущей посадки, сказал:

– Это надо ещё доказать!

– Докажем, – спокойно сказал Зимин, не забывая, что ему наказал Якутин, – На основании документов и инженерных расчётов, а болты я тебе уже показал. Такие болты при нормальной посадке не рвутся.

– Я считаю, что вины экипажа нет. Ищите проблему у себя, – не сдавался Репанов.

– Сейчас мы ничего не будем здесь обсуждать. Для меня картина ясная. Мне надо решать вопрос с самолётом. Вы сломали, а нам восстанавливать, – уколол напоследок Зимин Репанова.

Репанов шевелил мышцами лица, пытаясь что-то говорить, но звук не вырывался. Он сознавал, что за штурвалом находился экипаж, и против этого возражать ему трудно. Мирной беседы не получилось, поэтому все разборки отложили до лучших времён.

Зимин составил список необходимых запасных частей, инструмента и приспособлений. Комиссия, оставив охрану у самолёта и захватив экипаж, улетела обратно. До доставки плоскостей здесь делать больше нечего.

Брызгалов увидел Зимина уже в кабинете. Алексей Александрович сидел, зарывшись в бумаги, в клубах табачного дыма. Столько дыма около него ещё не скапливалось.

– Произведена грубая посадка, – сказал он Брызгалову, ответив на его вопрос.

– Как ты это определил? – спросил Виктор.

– Якутин сказал, что вина должна быть экипажа. Сейчас я подвожу под это то, что предписывают документы.

– Написать можно что угодно, но грубую посадку никто не видел.

– Мне задача поставлена, я её выполняю, – ответил Зимин, вдыхая в себя дым от папиросы.

– Я твои действия не оспариваю. Просто пострадает невиновный экипаж. Тебя, Алексей Александрович, совесть мучить не будет?

Зимин внимательно посмотрел на Брызгалова. Он соображал. Имея привычку быть осторожным во всём, а особенно в разговорах с коллегами, Зимин долго вымучивал из себя ответ:

– Тут два варианта: или страдает экипаж, или страдаем все мы, которые недосмотрели. Если Репанов докажет невиновность экипажа, мы как раз и пострадаем. Только я не дам ему это сделать. А если ты не согласен, задавай вопросы Якутину.

– Ну-ну, – сказал Виктор, – Работай, не буду мешать. Я не в комиссии, поэтому вопросы задавать больше не буду.

У Брызгалова остался неприятный осадок от этого разговора. Якутин потом ему объяснил ситуацию:

– Если мы возьмём этот инцидент на себя, пострадаем не только мы, но и уроним престиж Главного инженера управления. Он прямо мне никаких указаний не давал, но я и в паузах между словами понял, чего он хочет, поэтому терпи. В жизни не всё получается по прямой линии. Иногда бывают такие зигзаги, что нормальные люди не выдерживают, сходят с ума. Мы-то с тобой пока не собираемся сходить с ума, как думаешь?

– Думаю, не сойдём. Я не специалист по подобным расследованиям, но удивляюсь, как из очевидного факта, стряпается то, что необходимо.

– Привыкай. В жизни ещё много чего узнаешь нового, а Зимину не мешай. Видишь, он завис в облаке своего дыма. Я заходил, в дыму его едва разглядел. Он докурит все папиросы и у него будет готовый акт, где нашей вины не увидишь, а Репанов будет рвать на себе волосы, но ничего сделать не сможет. Он прекрасный лётчик, но по составлению документов Зимин его переплюнет. Скоро должен быть вертолёт, который доставит плоскости. Он некоторое время будет работать в нашем районе, поэтому я собираюсь за морошкой. Лесоохрана нам предоставляет такую услугу. Полетят и Мовиль, и Галич, все с жёнами. Ты уж извини, я тебя взять не могу. Большие начальники компанию себе выбирают сами. Только об этом не распространяйся, криминала никакого нет, но, сам понимаешь, сразу аукнется в другом конце деревни.

– Я уже забыл. Лети, отдохнёшь от всего этого, но не забудь угостить морошкой!

– Думаешь, я буду собирать? Я не любитель сборов, лучше на природе почитаю у костра книжку.

– Только не прилетай слишком начитанным! А морошки немного ты привези, кружку, я думаю, насобираешь без проблем. Тебя увезут и привезут, по болоту бегать не надо. С вертолёта выйти можно прямо на морошку.

– Так и будет. Вечером нас привезут обратно, когда вертолёт будет возвращаться с точки.

Серый готовился к отлёту в командировку восстанавливать самолёт и готовил себе бригаду, подбирая техников, которым приходилось менять плоскости. Эта работа обычно делается на заводе, а в производственных условиях такие случаи бывают очень редко. У Брызгалова такого опыта пока не имелось вообще. Зимин имел огромный опыт, но его из уважения к возрасту пока не трогали, оставив писать бумаги. Проконтролировать он сможет и после прилёта самолёта на базу – так решил Якутин.

Наталья Алексеевна готовила документы для восстановления самолёта, получилась внушительная пачка. На все технологические операции выписаны карты, где техники и инженер ОТК будут расписываться за каждую выполненную работу. Она морщилась от дыма, которым её окуривал Зимин, но замечание сделать не смела, понимая, что он занят какой-то важной и ответственной, судя по количеству дыма, работой. Иначе она думать просто не могла, поскольку понимала только в том, чему её научили. Всё остальное сейчас пока непостижимо её разуму. Гончарова считала, что без папирос Зимин не сможет написать нужные бумаги. Она встала со своего места, подошла к столу Зимина и взяла переполненную самодельную пепельницу, выполненную из самолётной детали, затем также молча она вынесла её к мусорному баку и вернулась на своё место. Больше ничем женщина помочь не могла.

Путешественники вернулись к вечеру. Вертолёт высадил всех метрах в двухстах от производственного здания. Подъехали две машины: лесоохраны и Мовиля. Люди, не мешкая, погрузились в эти машины и убыли с территории. За прилётом вертолёта наблюдали все, кто был на работе. Устойчивый слух, что начальники едут за морошкой, распространился с быстротой молнии. Каждый считал своим долгом сообщить это тем, кто новость не знал, а некоторым сообщили об этом от трёх до пяти раз – это уже являлось гарантией, что человек не забудет и поделится ею с другими. Новость сообщали вполголоса, чтобы «враг» не подслушал, а слышали только свои доверенные люди. «Своими» считались все работники предприятия, а остальная часть Тайболы являлась родственниками, знакомыми, друзьями, поэтому делились этой новостью практически со всеми при встрече на улице, в магазине, в детском саду и в конторах.

К прилёту вертолёта о полёте знали все. Люди не завидовали, не злорадствовали, а их просто распирало любопытство – сколько наберут путешественники морошки? Такая удача, когда за ней не надо топать по болоту и искать своим ходом место с обильным количеством ягод, выпадает раз, два в жизни. Обычно, к тому времени, когда люди выходят, утопая по колено в трясине, к ягодному месту, наступает такая усталость, что работать уже не хочется, но сборщики упорно собирают ягоды. Набрать за день на хорошем месте можно ведро. К вечеру ломит спину так, что на ягоды и смотреть не хочется. А потом надо полную тару вынести по болоту в обратном направлении к транспорту, на котором люди прибыли – обычно это моторная лодка. На лодке надо прибыть до деревни, всё выгрузить, прийти пешком домой и потом вспоминать весь год путешествие за морошкой до следующего подобного похода. А кому очень повезёт, тот попадает сразу по приезду домой в жарко натопленную баню смыть с себя пот, а особенно усталость.

Так морошку собирают обычные жители. Поэтому становится понятно, что, когда людей высаживают на место на вертолёте, а потом забирают обратно, является для населения Тайболы большим событием. К прилёту путешественников любопытство жителей достигло наивысшего предела. Все понимали, что перевозка этих пассажиров получалась нелегальной, но об этом как-то не принято сильно распространяться. Оказаться в роли такого пассажира мог каждый. Для любопытных оказалось большим разочарованием увидеть, как люди со своим грузом быстро исчезли, а количество собранной морошки осталось временной тайной. Люди Тайболы так устроены, что прекрасно понимали, что через полчаса родственники путешественников по большому секрету похвастают ближайшим друзьям о собранной морошке, а ещё через час узнают об этом все жители, но узнают не только о количестве ягод, но и во всех подробностях о проведённом дне на болоте.