Валерий Туринов
Сибирские перекрестки

За столом все сидели, уткнувшись взглядами в свои чашки. В конце завтрака Леонид Григорьевич, оглядев всех припухшими от бессонной ночи глазами, распределил всем обязанности…

Утром Машу нашли быстро: в общежитии у ее парня, того красавчика. После этих событий Леонид Григорьевич по-быстрому рассчитал всех лишних сотрудников партии. Особенно же это касалось женской половины партии. Выдав им зарплату, он с облегчением вздохнул.

– Теперь вы свободны! Полный расчет получите в институте, в Москве!.. Выбираться отсюда просто: садитесь здесь, в поселке Рощино, на автобус до железнодорожной станции Даманский. Оттуда поездом до Хабаровска!.. Из Хабаровска же самолетом до Москвы! Счастливой дороги!..

Девушки, получив деньги, понуро повесив головы, разошлись по палаткам. Надо было собираться в дорогу, хотя они не горели желанием покидать партию. Но их полевой сезон закончился.

– Ну а тебе, Сергей, я предлагаю еще задержаться. Съездим на речку Арму, на рудник Забытый, возьмем там образцы… Да и места там совсем дикие!.. Гарантирую – получишь незабываемые впечатления!..

Сергей согласился. И через два дня их газик, натужно урча, уже пробирался по таежной дороге. Они, геологи, ехали теперь на рудник Забытый в верховьях реки Амгу, все там же в горах Сихотэ-Алиня.

Сергей изредка взглядывал на пару, которая сидела в кузове вместе с ними, с геологами. Их они подвозили на рудник. Точнее, его заинтересовала девушка. Та припала к своему спутнику, цепко ухватившись за него рукой. С ним она ехала на этот рудник Забытый.

«В такую-то дыру!» – казалось даже ему, видавшему виды геологу.

Внимательно приглядевшись, он с удивлением заметил, что спутник девушки был далеко не молод… «Мужик!»…

«Да, ему уже за сорок! – мелькнуло у него. – Но вот ведь поверила в него! Если пустилась в такую даль… А ты-то что? – с сарказмом подумал он о себе. – Женился в одном месте, год пожил и удрал. Все бросил и удрал. Бросил ту, свою девушку, которая, может быть, вот так же, как эта, кинулась бы за тобой куда глаза глядят… Потом еще раз женился… И снова сбежал!.. Затем все повторилось, как в плохом водевильчике!.. И каждый раз все было хуже и хуже… Вот она-то, Сонька, никуда за тобой не поедет, – равнодушно вспомнил он свою последнюю зазнобу. – Да и ни за кем не поедет… А кто за тобой-то поедет?!»

Он зло усмехнулся, искоса глянув в зеркало на стенке кузова и увидев там свое лицо с недельной щетиной и мешками под глазами, рано поседевшие виски.

«Тебе осталось сейчас только одно – все менять, менять и менять… И чаще менять, не привязываться… Клин вышибается клином, – подумал он. – Но сколько их можно бить-то!.. И нигде не задерживаться более чем на два-три месяца… Вот это точно ведь подметила Сонька-то!»…

Через несколько дней он увидел ту девушку еще раз, случайно.

В тот день он остался дежурить в лагере и днем поехал за водой, которую они набирали из ключа немного выше их лагеря. Расположились они лагерем на берегу Арму, которая далеко ниже сливалась с Иманом, а тот впадал в Уссури. Ключ же находился на другом берегу Арму. Чтобы переправиться на тот берег, он накачал насосом резиновую лодку, бросил в нее две полиэтиленовые фляги и потащил лодку за бечеву вверх по реке. Дотянув ее до места напротив ключа, он сел в лодку и, работая веслами, погнал ее, легкую и вертлявую, через стремительную и мутную горную реку. Переправившись, он вытянул лодку из воды, подхватил канистры и пошел по дороге в направлении к ключу, чтобы там набрать чистой воды.

Навстречу ему по пыльной каменистой таежной дороге шла босиком та самая девушка, которая ехала вместе с ними в машине сюда, на Забытый рудник. Шла она к реке, по-видимому, купаться или загорать, так как в руках у нее была сумочка, похожая на пляжную, и здесь, в тайге, гляделась странно.

Он отступил в сторону, пропуская девушку, вежливо поздоровался, как со старой знакомой.

Она улыбнулась ему, тоже поздоровалась, как со знакомым.

– Купаться? – спросил он.

Девушка утвердительно кивнула.

– Не больно по такой дороге-то! – невольно вырвалось у него, и он показал на ее босые ноги, покрытые по щиколотку густой пылью.

– Надо привыкать… Федя говорил, что мне здесь будет тяжело и скучно… После Арбата…

– Так вы с Москвы, с Арбата? – уставился на нее Сергей.

– Да-а! – удивленно протянула девушка, не поняв его.

Сергей подспудно почувствовал в ее судьбе что-то необычное, странное для него, и что-то еще, чего не было у него самого. Что он долго искал, не находил, а теперь совсем разуверился.

– А… Федя где? – запнувшись, после некоторого замешательства, спросил он девушку, чувствуя неловкость, называя, как и она, мужчину за сорок лет Федей, все еще по-детски, или как хорошо знакомого, или родного человека.

– Там, – плавным движением руки показала девушка в сторону от поселка куда-то в тайгу. – На штольне… А может, на канаве, – неуверенно поправилась она.

– И он не боится, что вы уходите так далеко от поселка, и… одна?

– А чего бояться?! – вскинула она вверх тонкие красивые брови. – Здесь же никого нет… Даже тигров…

– А люди?

– Да кругом же все свои. Так говорит Федя… Вот только вы, геологи, приезжие… Ну, я пошла? – вопросительно посмотрела она на него.

Сергею же показалось, что она ждет, чтобы он еще спросил ее о чем-то, о чем хотелось сказать и ей самой.

– Расскажите о нем что-нибудь!

– Ну-у, у него была очень интересная жизнь. До того как мы с ним встретились… Он много уже видел… А я? Что я была тогда… Так – школьница, – сказала она, чему-то улыбаясь развела руками как-то по-особенному, что иногда проскакивает такой жест у детей, в котором столько наивности и простоты бесхитростной природы.

– А почему вы не спросите обо мне? – подняла она лицо и лукаво заглянула ему в глаза.

– Чтобы не разочаровываться…

– Хм! – насупила она брови и от этого показалась беззащитной, как маленький человечек, который хочет нравиться всем, и все эти другие должны обязательно его полюбить, как любили ее папа и мама, и как любит сейчас ее Федя, такой же взрослый, серьезный и сильный, как ее папа. – А почему?! – спросила она. – Я любопытная и… И долго не забуду вас, если вы не скажете мне всего…

– Что у вас все просто, так же просто как и у многих других… И от этого будет скучно! А так – вы всегда останетесь для меня таинственной!

– И вы всегда так поступаете?

– Почти… К тем женщинам, которые мне нравятся.

– Почему?

– Неизвестность – это всегда что-то и бесконечное. Можно сколько угодно выдумывать, фантазировать и никогда не угадаешь и не представишь в полноте того, о ком думаешь!.. И просто не хочется этого. Издали все приятно, вблизи же – скучно, а зачастую пошло!..

– Вы нехороший… – сказала она.

Он, догадавшись, что хотела этим сказать она, улыбнулся, попрощался с ней.

Попрощалась и она, повернулась и пошла.

Сергей пошел к ключу. Пройдя десяток шагов, он обернулся.

Девушка, осторожно ступая на дорогу, шла дальше, к реке. Во всей ее ладной, еще не оформившейся фигуре, напряженной спине и осторожном упругом шаге чувствовалось, что она спешит быстрее испытать себя, привыкнуть к той жизни, которой жил ее Федя, уже немолодой, очевидно, много повидавший в жизни, с наколкой на правой руке, которая отливала синевой букв его имени.

Сергею стало грустно и, странно, впервые жаль себя. Феде он не завидовал, да и не мог бы даже как следует представить его лицо: что-то неясное, загорелое, грубоватое и уже начинающее стареть. Он завидовал ей, тому, что видела она в этом мире… Седые виски, множатся морщины, а он для нее все так же молодой.

Ручей Соболий

В начале июня Валдемар собрался в Москву. Он снова отправлялся в Сибирь с московскими геологами, устроившись к ним рабочим на время полевого сезона.

Район, куда забрасывалась геологическая партия, вполне подходил для него. Места должны быть красивыми, с пейзажами. Да и приключений, пожалуй, тоже хватит с избытком. Это он знал по прошлым поездкам. Его уже давно занимали лица, характеры, судьбы людей. Основная же профессия фотографа стала служить только для небольшого заработка на жизнь, на пропитание.

И ему пришлось поневоле искать приработка. Он пошел по газетам, редакциям, предлагал свои услуги фотографа-профессионала на работу внештатником. Поручения внештатникам выпадали спорадические, от случая к случаю. К тому же им стремились спихнуть самую черновую работу. Но все равно он радовался и такому делу, ибо даже пятерка, а то и меньше, которые он получал за снимки, оказывались нелишними в его тощем кошельке.

Из редакции звонили нечасто. Если звонили, то называли адрес, куда нужно было срочно съездить и сделать снимки в номер. Как правило, его посылали на какой-нибудь завод, в совхоз или на стройку. Он ехал туда вместе с корреспондентом, встречался с людьми, с которыми тот предварительно созванивался, фотографировал, печатал снимки и передавал в редакцию. На этом его работа завершалась.

Дело не ахти какое, но помимо заработка его привлекало в нем еще то, что иногда ему попадались интересные люди, интересные внешне и еще чем-то, что потом притягивало взгляд к их фотографиям.

Порой случались неожиданные ситуации, и у него появлялось желание сделать неординарный снимок, выразить больше, чем это может дать обычный бездумный подход к съемке. В основном же, чаще всего, его просили сделать снимки с какого-нибудь производственного объекта.

Техническая сторона съемки была для него уже давно пройденным этапом. Ей он овладел в совершенстве, так же как хорошо знал тонкости обработки фотоматериала. После школы он пошел работать в фотоателье. И еще в то время он обзавелся хорошей аппаратурой, а затем и крошечной домашней фотолабораторией, отвоевав у родителей под нее небольшой чуланчик, крохотный, расположенный в темном тупичке коридора, многие годы хранивший домашнее барахло, накопившееся почти за столетие, еще от деда с бабкой, а затем родителей.

Он пересортировал барахло, немногое наиболее ценное отобрал, а остальным пришлось пожертвовать: сдал старьевщику, выручив за него какие-то гроши.

В чуланчике он сделал несколько полок, тут же заполнив их новым, теперь уже своим фотобарахлом, как называл он свои разношерстные и разновременные по изготовлению фотопринадлежности. Напротив двери, впритык к стене, поставил кухонный стол, наскоро переделав его: снял дверцы, ножовкой подрезал полки, добавил еще несколько, расставил на них коробки с реактивами.

На новую аппаратуру понадобились деньги, и немалые. Он их нашел, но это ударило по его итак скудному бюджету. Он бросился искать другие источники дохода, помимо работы внештатника. И такую работу он нашел. Она устраивала его. Он стал уезжать на лето рабочим в геологические партии.

К тому времени он серьезно занимался фотографией, расширял круг своих интересов, искал новое, пробовал свои задумки найти жилу, еще не тронутую его вездесущими братьями по профессии. Для этого как раз подходили геологические партии.

И он вышел, по своим связям, на московских геологов и уехал с ними в Якутию, прихватив с собой фотоаппаратуру. Затем последовали поездки в другие районы Сибири.

И вот теперь, в этом году, он уезжал в Саяны, куда-то на юг Красноярского края. Что это за район, он толком не знал, но ему подробно рассказал, как туда добираться начальник партии, с которым он предварительно встретился весной в Москве, в геологическом институте. Добираться оказалось не сложно. Неопределенность появлялась там, где кончались обычные транспортные пути.

Вернувшись из Москвы, после разговора с начальником партии, он просидел вечер над картой, изучая район, куда предстояло поехать через несколько месяцев. Восточные Саяны тянулись с востока, постепенно забирались на север, падали по высоте, упирались в Енисей и оказывались намного западнее восточных отрогов Западных Саян, уходящих от них на юго-запад и смыкающихся там с Алтаем.

И туда, в самую западную часть Восточных Саян, ему предстояло добираться и искать геологическую партию где-то в районе верховьев небольшой реки Сисим, впадающей справа в Енисей. Уже второй год как там, на юг от Красноярска, постепенно заполняли Красноярское водохранилище, перекрыв Енисей плотиной в Дивногорске. И в тех краях можно было получить массу впечатлений, неожиданных встреч и приключений.

* * *

Из Риги в Москву он приехал утром, сошел с поезда на Рижском вокзале, привычно вскинул на плечо рюкзак и направился через площадь к метро.

Вскоре он уже входил в отдел кадров геологического института в Старомонетном переулке, где его дожидалось командировочное удостоверение, оставленное перед отъездом в поле начальником полевой партии Сидориным.

Все складывалось удачно. Вечерним рейсом он вылетел из Домодедово в Красноярск, а рано утром уже был там. Город только-только просыпался. Часы отбивали пять утра местного времени.

Он сразу же поехал на железнодорожный вокзал, хорошо знакомый ему по прошлым поездкам, рассчитывая уехать пораньше электричкой до станции Камарчага, которая находилась где-то между Красноярском и Канском.

В Камарчаге он нашел перевалочную базу, у которой, как советовал ему Сидорин, следовало ловить попутную машину и добираться до места, до поселка геологов, где он стоял с партией.

Водитель бензовоза, доставлявший в поселок солярку, согласился подвезти его.

В поселок бензовоз пришел уже в сумерках. На въезде в поселок шофер притормозил перед крохотной каменистей речушкой.

– Вон там ваши стоят! – показал он рукой в сторону лога, темнеющего расплывчатым длинным пятном. – Целый палаточный городок!..

– Осторожно, не зашибись! – крикнул он выскочившему из кабинки Валдемару. – Топай вниз, прямо по тропе! Перейдешь ручей, там в гору – и выйдешь на них!

– Ясно, спасибо, пока! – прокричал Валдемар из темноты, стараясь пересилить шум мотора.

Махнув на прощание шоферу рукой, он пошел вниз – к ручью. Минут через десять он был в стане геологов. Здесь на самом деле оказался целый палаточный городок. На небольшом пятачке почти полностью вырубленного леса стояло десятка два больших шестиместных палаток, производя впечатление сборища полевых отрядов со всех концов страны. Однако, несмотря на обилие палаток, городок выглядел пустым, безлюдным.

«Разъехались по маршрутам, – подумал Валдемар. – Сидорин, видимо, тоже».

Но ему повезло: отряд Сидорина сидел на месте.

– О-о, Валдемар, какой сюрприз! Не ожидал! – непроизвольно вырвалось у Сидорина, когда он увидел его.

– Я же обещал, – спокойно сказал Валдемар, догадавшись, что про него тут забыли.

«Сомневался, что я отважусь на такую поездку, – подумал он, глядя на начальника полевого отряда. – Пересечь полстраны и искать его отряд где-то в глухомани, у черта на куличках, на такое не всякий решится».

– Как добрался?

– Хорошо, все хорошо… Только что с машины.

– На чем приехал?

– На бензовозе.

– А-а, это зисок – горючку возит… Ты вовремя явился, завтра бы нас здесь не застал. Уезжаем, с утра. Придется и тебе поехать. Ты как – не устал?

– Да нет, что вы, Иван Павлович!

– Тогда пошли, на ночь устрою, а когда вернемся, поселю по настоящему. К тому времени студенты уедут. А сегодня переночуешь у соседей – гидрогеологов. К ним две практикантки приехали, а мест тоже нет. Так их в хозпалатку запихнули – временно. Там еще место есть. Ты как – против девушек не возражаешь?

– Да нет, конечно…

– Прекрасно! От таких девушек и я бы не отказался, был бы помоложе, – рассмеялся Сидорин. – Ты только поприветливей с ними. Ну что – пошли? Рюкзак захвати…

В палатке, куда Сидорин привел Валдемара, на раскладушках сидели две невысокого роста девушки в полевой одежде.

– Это ваш сосед, девушки! На одну ночь – завтра уедет. Вы не обижайте его. Он хотя и большой, но такой же, как вы – застенчивый, – шутливо подтолкнул вперед Сидорин Валдемара. – Все, отдыхайте… Спокойной ночи, – сказал он на прощание и вышел из палатки.

Валдемар бросил рюкзак в угол палатки, вытряхнул из чехла спальник, который выдал ему Сидорин, разложил на пустующей раскладушке, заправил внутрь белый вкладыш и сел на вьючник напротив девушек.

– Давайте знакомиться, – улыбнулся он. – Меня зовут Валдемар, я из Риги. Только что, в субботу еще, был дома, ездил на море. А теперь вот здесь, в тайге, – сказал он с явным оттенком восхищения быстрой переменчивостью событий своей жизни.

– Лариса! – подняла на него строгие невыразительные глаза одна из девушек.

– Ольга! – пискнула ее подруга с прямыми русыми жесткими волосами и, смутившись, зарделась ярким румянцем.

– Вы откуда?

– Из Новосибирска, – все так же серьезно глядя на Валдемара, ответила Лариса. – Приехали, а наши все в разъездах. Вернутся нескоро…

– И не устроиться и без дела, – подхватила Ольга.

– Не повезло, – посочувствовал им Валдемар.

За стенкой палатки послышался шум шагов и снова раздался голос Сидорина:

– Валдемар, совсем забыл! Тебя ведь накормить надо!

Раздвинув полог у входа палатки, он просунул в щель голову.

– Пойдем на кухню – там Веруньчик поесть приготовила.

– Да я вроде не хочу, – удивился Валдемар заботливости начальника.

– Пойдем, пойдем! Что значит – не хочу? Такого в поле не бывает! Ты где последний раз ел? Наверное, в Камарчаге!

– Нет, по дороге, в поселке. Такой большой – название забыл. На Мане…

– Нарва! Так это когда было-то. Оттуда, знаешь, сколько досюда пилить? Пошли, пошли, а то Веруньчик старалась, не удобно… Девушки, не скучайте, он скоро вернется.

Кухня находилась рядом с ручьем. В огромной полевой палатке, в которой мог бы свободно разместиться на постой целый взвод солдат, стояли два длинных стола, сколоченных из грубых досок и застеленных клеенками. В углу, у входа, был еще один стол, рядом с ним вплотную примостилась плита и большой красного цвета баллон с газом. Над столом возвышалось аляповатое деревянное сооружение, густо облепленное металлическими чашками и кружками.

В палатке было светло: горела лампочка от дизеля, тарахтенье которого доносилось из поселка.

За одним из столов сидела девушка, читала книгу и, видимо, дожидалась их. Вскинув голову, она поднялась из-за стола и посмотрела на вошедших огромными темными глазами.

От этого взгляда девушки Валдемар, неожиданно для самого себя, растерялся и в нерешительности остановился у входа.

– Проходи, проходи, – подтолкнул его сзади Сидорин. – Веруньчик, это наш новый товарищ. Он только что с дороги и его надо накормить. Видишь, какой он большой? И ручаюсь – аппетит у него зверский! – шутливо, подбадривая, подмигнул он Валдемару. – Так что не жалей – накладывай!

Он прошелся по палатке, остановился рядом с Валдемаром.

– У нас повариха местная – из поселка, бывает только днем, – начал он зачем-то подробно объяснять ему хозяйственные дела отряда. – А Веруньчик – лаборантка. Правда, ей иногда приходится заменять повариху, но это редко. Ну, да ладно, садись, ешь, а я к себе… Пока, до утра!

Сидорин вышел. Глухо хлопнул брезент у входа в палатку, за стенкой прошелестели его шаги и быстро затихли в тишине позднего таежного вечера.

Вера пригласила Валдемара за стол.

– Вас зовут Валдемар, ну а меня вы уже знаете… Макароны с тушенкой будете?

– Да мне все равно, – пробормотал Валдемар, смущенно взглянув на девушку.

Вера поставила перед ним полную миску макарон с тушенкой, налила в кружку чай и присела с книгой тут же за столом…

С кухни он уходил в странном состоянии. Его подмывало закричать на всю тайгу или запеть, хотя он никогда не пел, да и не умел. Захотелось жить вот здесь, в тайге, и что-нибудь делать: для людей, Сидорина, Веры. И в то же время у него где-то глубоко зародилась какая-то неясная тревога.

В таком состоянии – со странной, блуждающей улыбкой на лице, он и ввалился в палатку к девушкам. Неопределенно ухмыльнувшись, он громко, стараясь быть веселым, предложил им:

– Лариса и Ольга, давайте выпьем! У меня есть превосходный напиток! Уверен, вы его даже не знаете! Рижский бальзам! Слышали? Нет!.. Ну-у, вы много потеряли. Давайте отметим как надо начало полевого сезона!

Девушки сразу оживились, полезли по своим рюкзакам, стали доставать что-то, очевидно, припасенное из дома. В палатке стало шумно и оживленно. Они уселись вокруг вьючника^[11], накрыв его вместо стола, и стали пить из маленького колпачка, свинченного с термоса, крепкий темно-вишневого цвета напиток с горьким привкусом неизвестных трав.

Валдемару было приятно в обществе этих девушек, и он шутил, дурачился, стараясь расшевелить их. В ответ они смущенно смеялись, поглядывая блестевшими глазами на его огромную фигуру, крупное белобрысое лицо и, наверное, все еще не могли оправиться от удивления перед этим прибалтом, свалившимся каким-то чудом сюда в тайгу, к ним в палатку. Он им нравился… И это он видел по их глазам, видел, как они следили за его широкими неторопливыми движениями и слушали резковатый с акцентом выговор. Наконец, догадавшись, он достал из рюкзака фотоаппарат и, несмотря на их протесты, полыхнул вспышкой, на мгновение осветив палатку и напряженные, застывшие лица девушек. Такими он их и запомнил, а потом, много позже, печатая дома снимки, увидел на фотографиях в ванночке с проявителем при красном свете фонаря.

Засиделись они допоздна. Уже перевалило далеко за полночь, стала отступать темнота ночной тайги, и появились первые признаки рассвета, когда они легли спать.

* * *

Вера и Женька, студент, уже суетились и грузили снаряжение в машину, когда из палатки, с трудом поднявшись, выполз невыспавшийся Валдемар.

– Ну, ты даешь! – усмехнулся Сидорин. – Действительно, застенчивый… Как и твои подруги… Я часа в три вставал, а вы все еще гудели!..

– А-а! – неопределенно махнул рукой Валдемар, ничего не ответив.

– Сходи к ручью – ополоснись, и крепкого чайку, все пройдет.

Полевой отряд Сидорин поднял с восходом солнца, рассчитывая пораньше сняться с места. Однако сборы все равно затянулись. Погрузив в машину, в уазик с жестким непромокаемым верхом кузова, снаряжение, продукты и бензин, они уложили туда же спальники, баулы^[12] и рюкзаки, заткнув ими пустые места между вьючниками, раскладушками и ящиками с инструментом и запасными частями для машины, крепко привязанными к бортам, чтобы не ползали по кузову в дороге.

– Ну, теперь, кажется, все в ажуре. Веруньчик, список проверила, ничего не забыли? – спросил Сидорин девушку.

– Иван Павлович! – укоризненно посмотрела на него Вера.

– Все, все, Веруньчик, беру слова обратно! – поспешно вскинул руки начальник, заторопился и вдруг, неестественно для своего возраста, с каким-то мальчишеским задором закричал:

– По машинам! – И первым шустро полез в кабинку. Туда же за ним забрался Женька. Валдемар и Вера устроились в кузове.

– Все?! – крикнул Сидорин.

– Да, поехали! – отозвался из кузова Валдемар.

Машина тронулась с места и, переваливаясь с боку на бок по ухабистой, разбитой бульдозером колее, не спешно выползла из стана. Сразу же за каменистой речушкой, где накануне вечером шофер высадил Валдемара, машина свернула в развилке налево и пошла на затяжной, длинный, извилистый подъем, взбираясь все выше и выше на водораздел.

Стоял июль – макушка лета. Сухая жаркая погода, необычно надолго затянувшаяся в этих краях, высушила тайгу. Гладкая, укатанная, выбеленная солнцем дорога, петляя по склонам, казалось, манила быстрее и быстрее бежать машину куда-то в неведомую даль…

Оказавшись в кузове наедине с Верой, Валдемар сначала молчал, но затем, сообразив, что молчание принимает неестественную натянутость, которую чем дальше, тем труднее будет разрушить, предложил девушке:

– Может быть, мы перейдем на «ты»? А то, понимаешь, как-то не по себе…

– Да, конечно, – согласилась Вера. – Мне так тоже будет удобно, – непринужденно улыбнулась она.

Помолчав, она спросила:

– Иван Павлович говорил, что ты занимаешься фотографией, профессионально?

– Да, есть немножечко, – ответил он, нажимая на акцент, с едва уловимым намеком покрасоваться.

«Ну, словно кокетка!» – подумал он, поймав себя на желании понравиться ей.

– У меня есть такая маленькая-маленькая комнатка. Как это, по-вашему, – щелкнул он пальцами, стараясь что-то вспомнить.

– Лаборатория? Студия!..

– Нет. Похоже на мастерскую. Там все для работы и ничего для бизнеса.

Он повернулся в ее сторону, стараясь заглянуть в глаза, но, встретившись с ней взглядом, почувствовал, что проваливается в какую-го темную бездну, не в силах отвести от нее взгляд.

– Мой отец тоже был фотограф, – тяжело вздохнул он и посмотрел вперед, на дорогу. – Еще при Ульманисе. Я этого не помню, так как родился, когда пришли Советы… Тебе не интересно? – спросил он ее специально, чтобы снова заглянуть в жуткую и одновременно сладкую бездну.

– Нет, почему же! – поспешно ответила Вера. – Я ни разу не была в Прибалтике!

– Вот когда-нибудь ты приедешь ко мне и я покажу тебе все-все! – вздохнул он и снова отвернулся. – У отца была маленькая-маленькая мастерская. Он делал бизнес и работал фоторепортером… Но у меня нет такой мастерской, – усмехнулся он. – Просто комнатка, где я работаю. Сделал из чулана… Езжу, вот так, как сейчас с вами, и снимаю. А печатаю дома. У меня много снимков о Сибири…

– Да, тебе здесь будет интересно…

Валдемар оживился, предложил поснимать ее, подумав, что как приятно будет потом, сидя у себя в закутке и печатая снимки, смотреть на нее, зная, что уже никто и никогда не отнимет ее у него.

– Я не люблю…

– Почему? – вскинул он брови. – У тебя очень… фотогеничное лицо! – воскликнул он, проглотив чуть не сорвавшиеся слова о том, что только что подумал, почувствовав, что сейчас они прозвучали бы фальшиво.

– Спасибо, не надо, – натянуто улыбнулась Вера. – Знаешь, я на фотографиях всегда получаюсь… Куклой. Такой обыкновенной куклой из детского магазина: длинные ресницы, носик пуговкой и пустые глазки.

– Тебе просто не везло!

Машину качнуло на повороте, и сила инерции на какое-то мгновение прижала Веру к Валдемару. Он почувствовал рядом теплое, упругое плечо девушки и, словно испугавшись чего-то, поспешно отстранился, сделав вид, что выглядывает в крохотное окошечко впереди, подле которого они сидели… Машину затрясло на ухабах, словно на какой-то гигантской терке, неприятно отдаваясь внутри…

– Тебе попадались ремесленники, – поправился он. – Чтобы раскрыть человека, нужно ловить момент, когда он чем-нибудь отвлечется и перестанет контролировать себя, скинет маску. Вот тогда он будет истинным. Тем, кто он есть на самом деле. Не прикидываясь! Это… Как момент истины у разведчиков. Раскрылся – щелкай! А нет – промахнулся. А те что? Они ведь снимают как на документ: «Поверните головку чуть в сторону, не хмурьтесь, улыбнитесь… Снимаю!»

– Я об этом как-то не задумывалась.

– Потому что маски привычны для нас. Ты знаешь, мне кажется, взрослые всю жизнь строят друг другу рожицы, как дети. Только сознательно… А тебя я буду снимать без предупреждения – когда увижу момент истины! – засмеялся он.

– Как в ковбойских фильмах? Будешь стрелять на звук, на тень…

– И на запах! – пошутил он. – Только так! Жизнь – она сложная штука и, как жар-птица, вся твоя или только перо в руках!..

Машина внезапно резко затормозила и остановилась. Из кабинки донесся голос Сидорина:

– Валдемар, смотри – у дороги глухари! Стрелять будешь?

Валдемар выглянул в окошечко. В сотне метров от них, на сухостоине, почти на самой макушке, сидели два глухаря. Взлетев с дороги, они с любопытством смотрели на машину, которая, вспугнув их, притягивала своим необычным видом и странным рокочущим звуком.

– Ну как, что молчишь?! – крикнул Сидорин.

– Далеко, не достать!.. Давай поближе! – крикнул Валдемар и потянулся за двустволкой, которая лежала за ним в кузове.

– Вот и представляется случай ударить без предупреждения, – сказала Вера, и в ее голосе послышались нотки укора за то, что он сейчас будет стрелять по доверчивым птицам, не подозревающим, чем обернется для них эта встреча.

Машина тронулась с места, медленно двинулась вперед, но Валдемар не спешил поднимать ружье. Что-то удерживало его оттого, чтобы спокойно выставить в окошечко стволы и ждать, когда расстояние до птиц сократится настолько, чтобы можно было стрелять наверняка.

«Что она подумает обо мне, – мелькнуло у него. – Ведь это не охота… Стрелять или нет?.. Сидорин ждет, машину притормаживает… Пускай подъедет ближе…»

«Ну-у, ты-то не возьмешь, – подумал он, заметив ствол мелкашки, высунувшийся из окошечка кабины с той стороны, где сидел Женька. – Не выдержал. Баловство это, Женя!»

Не зная, что делать, он тянул до последнего момента, надеясь, что все разрешится само собой, без него.

Видимо, не доверяя странному животному, медленно приближающемуся к ним, птицы решили не искушать судьбу и убраться отсюда подальше… Вот с ветки сорвалась одна из них, расправила широкие крылья и, планируя, пошла куда-то далеко вниз лога. Сразу же за ней последовала другая.

Валдемар с облегчением поспешно сунул ружье за спину.

Сидорин дал перегазовку, включил скорость, и машина, слегка дернувшись, резво побежала дальше по щебенистой таежной дороге, петляющей по склонам хребта.

Вера повернулась к Валдемару, посмотрела на него своими бездонными темными глазами и спросила:

– Что же ты не стрелял?

– Далеко было…

– Да-а! – протянула она так, что ему стало ясно – она поняла его колебания.

На некоторое время в кузове установилась приятная и волнующая доверием тишина. Они ехали и молча смотрели в окошечко. Впереди, насколько хватал взгляд, по обеим сторонам дороги сплошным густым зеленым валом стоял кустарник. За ним – направо, вверх по склону, ползли заросли черемухи и рябины. С другой стороны огромной открытой чашей вниз падал крутой склон лога, поросший остроконечными пихтами с островками кудрявой зелени осинников и редкими тупыми вершинами кедров.

Отсюда, с вершины хребта, на который они взобрались, во все стороны волнами до самого горизонта разбегались горы, густо поросшие черневым лесом. Нигде не было ни малейшего намека на большую реку или человеческое жилье, с непременными пашенными и сенокосными угодьями. Кругом была одна тайга. Однако они знали, что там, куда сейчас катила машина, был Енисей, большая вода – Красноярское море, причудливо выглядевшее на карте в виде громадного безобразного спрута с множеством щупальцев-заливов, цепко запущенных водохранилищем в тело тайги.

– Куда мы едем? – просил Валдемар девушку.

– К местным геологам, в партию. Раньше она была в деревушке, которая стояла на самом берегу Енисея. Когда начали строить плотину, деревушку снесли, а партию перекинули вот в эту, куда мы едем. Иван Павлович заглянет в управление, а уже потом – в маршрут… Тебе Иван Павлович уже говорил, наверное, что наш лагерь стоит, да и мы сейчас едем по древнему огромному кратеру вулкана. Размером он не менее пятидесяти километров. Потух же он миллионы лет назад.