Валерий Суховерхов
Мыслители Испании. Г.M. де Ховельянос. Время. Жизнь. Идеи
Доктор исторических, кандидат философских наук, профессор-испанист Суховерхов Валерий Васильевич
«Пристрастившийся к чтению самых разных книг новой порочной духовности и пагубной философии, он столь значительно продвинулся в означенном направлении, что его можно считать одним из теоретиков или заправил партии тех, кого называют Новаторами».
(Из анонимного доноса. 1800 год).
«Политика – не есть наука… её максимы могут быть всегда бесспорными в теории, но мало когда на практике».
(Г.М. де Ховельянос. Письма Лорду Хоуланду, 17 августа 1811 г.).
Предисловие
В российском обществознании Испания XVIII в., несмотря на многочисленные труды отечественных испанистов последнего времени (конец XX – начало XXI вв.) по разным его аспектам, но больше историческим, продолжает оставаться слабо раскрытым научным направлением.
Новая, посвящённая Испании XVIII века работа, написанная испанистом В. Суховерховым, представляя собой серьёзное исследование, в значительной мере закрывает существующий в этом смысле пробел.
В XVIII веке, с приходом на испанский трон французских Бурбонов, в стране начинают происходить позитивные изменения. Обоснованием их необходимости явилась идеология Просвещения, нацеливавшая былую Европейскую Имперскую Испанию на выход из всестороннего упадка и предлагавшая пути государственного развития.
Осмысление этого вопроса соотносится главным образом с деятельностью Г.М. Ховельяноса, выразившего в соответствии с новыми веяниями времени философско-религиозные, художественно-эстетические, историко-политические, правовые, конституционно-парламентские идеи.
Из философско-теологической системы взглядов Ховельяноса следует, что он был сторонником «двойственной истины», признававшим равновеликую значимость и, по существу, автономность бытия божественного и природного миров. Исходя из неё, просветитель писал о непознаваемости божественного, считая в то же время, возможным познание природного мира, по крайней мере, «непосредственных» качеств и свойств его, а отсюда – необходимым.
Смысл своей философии Ховельянос усматривал в практическом её, в отличие от схоластики, социально-ориентированном предназначении – через доказательство о пользе изучения естественных и точных наук и применения их результатов благим целям развития общества.
Между тем как практические науки, делал он вывод, «просвещают разум», морально-теологические – «совершенствуют сердце». Таким образом, в атмосфере «века Просвещения, обстановке поощрения частного предпринимательского интереса и распространения «полезных наук». Когда избавление от существовавших в обществе зол предполагалось осуществить с помощью образования, ведения хозяйства на основе новейших положений экономической науки (А. Смит), Ховельянос был убеждён, что достигнуть этого невозможно также и без формирования высокоморальных отношений между людьми.
С этой точки зрения, литература и театр, в понимании Ховельяноса, – не область «чистого» искусства (Л. де Гóнгора), но проводник просветительских нравственно – политических идей, инструмент социальных преобразований. В литературе и театре мыслитель не видел, однако, возможным, выразить свои мысли адекватным образом тому, как это можно было, по его мнению, осуществить другими интеллектуальными средствами для привлечения внимания к вопросам общественно-политического характера, важнейшим среди которых, считал он, был вопрос о происхождении общества и государства и реформировании их.
Рассматривая человека как социальное и политическое существо, Ховельянос обосновывал свою точку зрения традиционным аргументом о слабости отдельного человека, несовершенстве присущих ему качеств, что требовало создания ассоциаций с людьми, себе подобными. Он резко противопоставлял своё понимание проблемы происхождения общества, выдвигавшемуся Ж.-Ж. Руссо, то есть как состояние абсолютно независимых друг от друга людей. Естественное состояние человека, считал он, никогда не могло существовать в истории, поскольку человек всегда пребывал во взаимосвязи и разного рода и общении с другими людьми, и потому не мог быть полностью независимым. Поэтому, идея» золотого века» человечества с его «естественным состоянием» обязана своим появлением не отклонениям разума от истины, не действительным заблуждениям или ошибкам философов, но преднамеренной их позиции: подготовить и вызвать своими в целом внешне привлекательными идеями революцию, и создать затем свободное от законов общество.
Наиболее приемлемое функционирование общества, приходил к выводу Ховельянос, непременно предполагает существование государства, источником которого является двухстороннее соглашение или договор составляющих его людей по вопросам жизнедеятельности и полномочий учреждённой ими власти. Договором регулируются отношения между управляющими и управляемыми в обществе. По заключении договора, стихийно возникшая человеческая ассоциация становится подлинным обществом, выполняющим связанные с его существованием функции. Последние оформляются путём добровольного умаления индивидуальных естественных прав каждого из членов вновь создаваемого общества. Передача людьми части своей индивидуальной свободы создаёт институт публичной власти, силы – мощь государства; собственности – совокупное его богатство.
По общественному договору, утверждал мыслитель, наряду с обязанностями людей перед обществом и государством, определяются и закрепляются обязанности государства перед людьми, главная среди которых – эффективная защита как их самих, так и их интересов.
Поскольку такая соотнесённость и регулирование прав и обязанностей не являются характерными для «естественного права», постольку они должны входить в компетенцию позитивного или гражданского права: «либо в соответствии с конституцией, либо законодательства страны». Применение этих основополагающих для общества документов несовершенства жизнедеятельности человеческой ассоциации устраняются успешнее.
Далее, подчеркивал Ховельянос, поскольку всякая законная власть, то есть действующая не авторитарно, но соблюдающая законы, должна быть восприимчива к любому совершенствованию, на которое только способно общество. ибо смысл «социально-политических реформ должен сводиться не к изменению существующих порядков, но обновлению их».
С этой умеренной, компромиссной и в целом лояльно выдержанной к монархическому режиму позиции просветитель трактовал один из центральных в системе его политической философии вопросов – свободы, равенств, братства. Своё понимание их он выразил в полемике с руссоистским тезисом – «люди рождаются свободным и равными», и вошедшим в качестве основополагающей, 1-й статьи, в «Декларацию прав человека и гражданина».
Этот тезис, интерпретируя его в контексте национального просветительского менталитета, Ховельянос определял как «софистику», распространяемую радикальными элементами для достижения разрушительных целей. По его убеждению, это – «политический нонсенс». Человек свободным и равным другому человеку в возможностях, а, следовательно, правах, быть не может. Он, рождаясь застаёт уже некое общество и в течение жизни действует в обстановке существующих отношений…
Однако этот тезис отвечал бы, по мнению Ховельяноса, истине, если бы имелось в виду равное отношение людей к закону. Просветитель впервые в испанской истории утверждал идею правового государства, выступал выразителем антифеодального, буржуазного политико-правового мировоззрения.
Свободы, согласно Ховельяносу, необходимы для созидательного обновления общества, а не разрушения его. С этой точки зрения, он развивал идею предоставления человеку права свободно трудиться, заниматься любым интересующим и доступным его интеллектуальным и физическим возможностям делом, утверждал концепцию «экономического либерализма», необходимость её осуществления на производстве.
Просветитель при этом не заметил противоречия, могущего возникнуть при реализации равных возможностей свободы, но получении разных материальных результатов, превращающих эту свободу в её противоположность. По его мнению, «просвещённый абсолютизм» силой наличествующей у него власти должен сдерживать активность частного интереса, равно как и всякого рода других общественных тенденций, если они преступают меру необходимого их проявления, чем в особенности выказала себя революция во Франции.
Французская революция сыграла решающую роль в выработке Ховельяносом позиции по проблеме «реформы – революция».
Если до её свершения просветитель не соотносил с идеей революции необходимость и возможность осуществления преобразований, то в кульминационный период развития событий во Франции он резко негативно воспринял их, отрицательно расценив право народа на восстание в целом, видя в последнем лишь проявление безрассудной анархии.
Общественные преобразования не обязательно, а то и менее всего, должны сопрягаться с революцией, утверждал просветитель.
Главным социальным инструментом преобразований, неизменно убеждал и утверждал Ховельянос, должно быть развитие и внедрение в самых широких кругах населения просвещения, включая нравственное. Лишь при таком подходе к осуществлению преобразований, – постепенном и последовательном – можно в некоем будущем рассчитывать на создание в обществе атмосферы свободы, равенства, братства людей.
Реформаторский, объективно антифеодальный характер мировоззрения Ховельяноса наиболее полно проявился в понимании им необходимости разрешения стоявших перед страной социально-экономических задач, что, по его убеждению, разрешимо лишь с изменением в обществе «первого класса» – буржуазного сословия, – развитие которого следует всемерно поорять, основываясь на идеях экономического либерализма.
Реформаторские размышления Ховельяноса в данном направлении подкрепила работа А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», под влиянием которой он окончательно утвердился на позициях экономического либерализма – развития предпринимательства, как в сельском хозяйстве, так и в ремесленно-промышленном, дорожном и портовом строительстве, горном деле, торговле.
Ховельянос стал одним из немногих в стране мыслителей, высоко оценивших концепцию А. Смита о свободном от пут феодализма развитии сельского хозяйства, выразив подобного рода идеи в «Проекте… об Аграрной реформе» – «краеугольном камне» испанского Просвещения. Он предлагал осуществить меры, которые при условии их реализации привели бы к преобразованию на реформаторской, компромиссной основе феодализма в капитализм. Этому процессу реформирования в решающей степени должны способствовать приведённые в соответствие с масштабом задач и требованиями времени законы и конституция.
Конституционно-правовая проблема – одна из наиболее привлекавших внимание Ховельяноса проблем. Новые условия, когда Испания лишилась королевской фамилии в результате наполеоновской оккупации, вызвавшей революцию (1808–1814 гг.), выдвинули задачу безотлагательного формулирования конституционно-парламентской идеи.
Позиция Ховельяноса по вопросу о структурном устройстве Кортесов по мере нарастания революционных настроений в обществе менялась: от организации их по сословиям, в соответствии со средневековой испанской парламентской традицией, до учреждения из двух палат. В результате он пришёл к выводу о необходимости принятия двухчленного, наиболее общего характера разделения властей. Таковое, по его мнению – важный и необходимый парламентско-конституционный механизм. Он не был совершенным в прежней, старинной конституции, которая бессильна была перед королевским правом широкого контроля и прямой подмены как судебной власти, так и Кортесов в целом.
Разделение властей, по мнению Ховельяноса, вызывая безусловное и нежелательное для общества соперничество между ними, должно удерживаться в некоем равновесии «определённым промежуточным органом, который, с одной стороны, не допускал бы вторжений верховной власти на свободу народа. С другой, – посягательств народа на законные права Суверена», то есть просветитель предлагал систему «сдержек и противовесов».
Если в прошлой «конституции» Испании в роли дирижирующего, «промежуточного органа» – балансира – выступала в некоторой мере, по мысли Ховельяноса, непосредственно монархия в лице короля, то в новых условиях, когда олицетворявшие монархию испанские Бурбоны оказались в наполеоновском плену, механизм равнодействия властей должен был строиться иначе. Как член Комиссии по созыву Кортесов, Ховельянос приходил к убеждению о целесообразности придерживаться традиций испанской монархической традиционности, но предложив формирование их на двухпалатной основе, куда входили бы представители от трёх «сословий» – дворянства, духовенства и «третьего» или «народного», отказавшись от идеи, выдвигавшейся другими членами Комиссии относительно необходимости созыва однопалатного Учредительного собрания.
В целом конституционно-парламентский проект Ховельяноса объективно ориентировал на создание в Испании умеренной буржуазной монархии. Он отражал потребность феодализма в компромиссе с буржуазией.
В качестве теоретического образца для своего проекта он брал идеи Монтескьё, но в большей степени – Локка, а также постулаты неписаной компромиссной монархической, импонировавшей политико-правового развития его аристократическим и одновременно буржуазно-демократическим пристрастиям конституции Англии, как проверенной временем модели политико-правового развития для своей страны, и принципы построения и работы её парламента.
Ховельянос, следовательно, разрабатывал проект не абсолютно новой конституции и структуры Кортесов, сколько модифицировал старую, неписаную, и традиционную структуру, обновляя их, в сущности одним, но существенным элементом, присущим внедрявшейся в Западной Европе парламентско-конституционной системе. – введением верхней палаты, призванной служить в Кортесах балансиром между короной – «soberanía» и народом (нижней палатой) – «supremacía» и короной при выработке и принятии законов.
Предлагавшиеся Ховельяносом основы конституции и структура Кортесов являли собой напластование старых и новых, в том числе заимствованных, но критически переосмысленных монархических форм и постулатов, их сочетания и сосуществования.
Как политический философ, Ховельянос представал монархистом, эволюционировавшим в своих воззрениях от идеи «просвещённого абсолютизма», но до конца её не оставившим, к идее умеренной конституционной монархии.
Продемонстрированная Ховельяносом в конституционно-парламентском вопросе умеренно-буржуазная позиция сильнейшим образом сказалась на его общественно-политической изоляции. Идеалы, которые он убежденно утверждал и принципиальная безошибочность которых была подтверждена затем в ходе испанской истории, не разделялась ни традиционалистами, сторонниками Старого режима, ни либералами, провозгласившими после прихода к власти радикальную Конституцию 1812 года.
Представленное издание позволяет глубоко ознакомиться с существом испанского Просвещения в его высшем идейно-теоретическом выражении. Реформаторской стороной учения просветителя. Прогрессивным, но в то же время компромиссным его характером, в том числе, наиболее актуальном, воспринятом будущим Испании концептуальных аспектов. В свободном, частном, однако, нравственном предпринимательстве. В парламентаризме. В формировании прошедшей через века и в итоге оправдавшей себя идеи выстраивать государственную политику с учётом традиций; без радикального разрыва с прошлым перехода к новому. В тенденции, ориентирующей на согласование интересов различных социальных сил. В проведении между ними сбалансированной политики как наиболее конструктивной. В преемственной связи идей Ховельяноса с компромиссной конституционно-парламентской практикой либерально-и консервативно-буржуазных партий, определивших своей борьбой за власть конституционную историю Испании и в целом историческое развитие страны в XIX–XXI веках.
От Издательства
Введение
Гаспар Мельчор де Ховельянос (1744–1811) (далее – Ховельянос) – наиболее выдающийся испанский мыслитель XVIII века, олицетворивший собой наиболее зрелый круг идей национального Просвещения и его реформаторской сущности.
XVIII век – время существенных перемен в общественной жизни Испании. Он «поставил вопрос перед традиционалистами и либералами… Разум против традиции – одна из характерных» его принципиальных особенностей[1].
Именно тогда в королевстве наметился «научный, … политический и религиозный раскол»… Определилась «ориентация на будущее» и «многие другие задачи», с необходимостью решения которых Испания сталкивалась «на всем протяжении следующего и настоящего веков»[2].
Интеллектуально-теоретической констатацией происходивших в стране процессов явилось возникновение и функционирование идеологии Просвещения, отразившей, в свою очередь, кризис феодального общества в испанском его варианте и предлагавшей реформаторские пути выхода из него. Выступая в общем потоке западноевропейского антифеодального просветительского движения, испанское Просвещение, означая собой по универсальному, в сущности, типическим образом сформулированному определению крупнейшего философа Испании XX века X. Ортега-и-Гассета «стремление к коренному пересозданию», «радикальный реформизм»[3], также выразило себя как течение, объективно направленное против устоев феодального общества.
Европейское Просвещение – наиболее влиятельное течение философской и общественно-политической мысли переходной от феодализма к капитализму эпохи, – представляет собой одновременно идеологическое обоснование буржуазных революций или реформ.
Отличительной чертой духовного существа его теоретиков была не подверженная сомнениям вера в «мыслящий Разум» как великую преобразующую силу общества, – антитеза религиозной Вере. Стремление высвободить науку и философию от всеобъемлющей зависимости Церкви, её авторитарности и теологической схоластики; преимущественно средствами образования и воспитания, развития, то есть человеческого разума и совершенствования нравственности. Эмансипировать личность от становившихся нежизнеспособными феодальных общественных стандартов. Пересоздать в итоге социальные реалии на основе заложенных в человеке самой природой принципов бытия, неотъемлемых его естественных прав, приоритетное значение в ряду которых отводилось праву частной собственности.
Просветительская идеология – не только обращение к Разуму как к основе социального прогресса, но и его энциклопедичность, многосторонняя система теоретических построений, представленных самым различным образом в индивидуально-авторских идейных и смысловых сочетаниях, – характеризовалась внутренней концептуальной сложностью, противоречивостью, многообразием внешних форм. В любой из европейских стран просветительская идеология, наряду со сходными или родственными ей идеями, имела собственный, тот или иной «мыслительный материал», производный от исторического развития, «эмпирических обстоятельств» и т. д. конкретных стран и определивший, в свою очередь, ту или иную логику её умозаключений и в целом – теоретическую сущность.
Просветители работали не в одинаковой экономической, общественно-политической и культурно-нравственной обстановке, что порождало значительное несходство задач, которые они делали предметом своего рассмотрения или решения, заостряя при этом внимание, ввиду становившегося актуальным французского Просвещения, на национальную проблематику.
Вместе с тем общие для всех просветителей убежденность во всесилии Разума, первостепенной его роли в определении и реализации путей истории, вера в преобразующие способности науки и морали, образования и воспитания, при отсутствии в большинстве европейских стран достаточно развитого «третьего сословия», во многом обусловили и преобладающую умеренность воззрений мыслителей. За редким исключением им была характерна идея о возможности реформирования общества «сверху», с помощью разумных политических средств «просвещённой монархии».
Подобно всем другим идеологическим течениям, Просвещение в целом, так и его национальные варианты в частности, связаны были с предшествовавшей им общественной мыслью, испытывали те или иные внутренние и внешние идейные влияния. Вбирали в себя и перерабатывали наиболее приемлемые из них, развиваясь преимущественно под воздействием локально-местных условий бытия.
Испанское Просвещение, в отличие главным образом от французского, объективно нацеленного на устранение феодализма и его политической опоры – абсолютной монархии, пользовалось субъективной поддержкой «просвещённого абсолютизма», прежде всего в лице Карлоса III (1716; 1759–1788),[4] всячески способствовавшего реализации усилий разделявших просветительские взгляды деятелей по выполнению исходивших от него реформаторских замыслов.
Развитие и специфика испанского Просвещения определялись в первую очередь относительно незначительным экономическим и политическим весом и, следовательно, влиянием национального «третьего сословия». Абсолютизм Габсбургов не содействовал укреплению этого сословия. Он был связан с классом феодалов намного прочнее, чем это исторически сложилось в Англии и Франции. В результате ослабление королевства дошло до такой степени, что Испания на пороге Нового времени должна была заплатить за колонизацию заокеанских территорий статусом независимого королевства от прогрессировавших в буржуазном направлении держав.
Испания, представляя собой одного из активнейших рыцарей первоначального накопления капитала и распоряжаясь громадным количеством драгоценных металлов, пренебрегла собственным производством, утратив в итоге к XVIII веку финансовое преобладание в Европе, а вместе с ним буржуазную хозяйственную перспективу[5].
В сложившейся таким образом чреватой угрозой национальным интересам ситуации «просвещённый абсолютизм» Карлоса III переставал всецело быть политическим инструментом традиционной аристократии. В итоге идеология испанского Просвещения акцентировала внимание общества, но главным образом высших его слоев, на необходимость развития «третьего сословия» в целях упрочения государственности «просвещённого абсолютизма».
Испанское Просвещение, в отличие от французского, не было производным от общественно-политической ориентированности «третьего сословия», но от различных группировок реформофильской преимущественно аристократии. Объективным их стремлением было соединить новые просветительские и отчасти консервативно-либерально-буржуазные ценности с патриотическими традициями; провести модернизацию общества с учётом национальной специфики; приблизиться в своём хозяйственном развитии к европейскому уровню, не разрушая при этом сложившихся в королевстве религиозно-бытовых традиций.
Просветительско-рационалистическая мысль Испании при всех её положительных сторонах в хозяйственно-практических и культурно-образовательных устремлениях соседствовала и переплеталась, в отличие от французского рационализма, с католическо-теологической догматикой, не порывая с ней, искала компромисс между Знанием и Верой, в котором предпочтение не всегда и не во всем отдавалось Знанию.
Проповедь безбожия, воспринимавшаяся и получавшая отклик в Париже, не находила места в Испании с её сильнейшим католическим менталитетом, и к тому же и вследствие того – её некому было распространять и не к кому с нею обращаться.
Почти не поколебленная рационалистическими, материалистическими идеями или сомнениями приверженность Церкви составляла неотъемлемую черту и прагматических экономических обществ, и университетов, часть которых или часть факультетов которых, несмотря на исходившие от королевской власти предписания идти в учебном процессе в ногу с веяниями времени, продолжала вращаться в сфере средневековой схоластики[6].
Более того, сами просветители-теоретики, в том числе Ховельянос, не преодолели в себе теологического мировоззрения и рассматривали в качестве истинной веры веру римско-католическую. Философской формой выражения их неярко проявлявшегося свободомыслия являлись деизм, частично пантеизм, крайне неглубокий и непоследовательный материализм.
Половинчато-умеренный характер мышления и практических целей просветителей обнаружился и в области социально-экономической и политико-правовой. Являясь убежденными сторонниками реформ, они возложили все свои надежды на осуществление проектируемых преобразований на «просвещённого» монарха, идеальным, в сущности, олицетворением которого, с их точки зрения, был Карлос III. И в этом смысле испанское Просвещение, ориентировавшееся и ограничивавшееся верхними слоями общества, имело в значительной мере компромиссный, аристократический и вместе с тем консервативно-либерально-буржуазный характер, с недоверием, а то и с опасением, относившееся в лице ряда основных своих представителей к «черни» как социально-активной силе, отличаясь, однако, скептическим к дворцовой элите настроем.
Идеи зрелого национального Просвещения – органическое продолжение идей Просвещения раннего, I-й половины XVIII века, развивавшегося также под знаком рационалистической критики всех сфер общественной жизни Испании, прежде всего, хозяйственной и научно-образовательно-педагогической.
Критика хозяйственного упадка Испании вызвала интерес к экономической литературе и, соответственно, – сочинению такой литературы. Авторы экономических трактатов стремились разрабатывать и обосновывать идеи, воплощение которых в жизнь объективно способствовало бы развитию в Испании буржуазных отношений. Основу методологии их сочинений составлял преимущественно кольбертинский меркантилизм[7].
Сущность раннего испанского Просвещения определена была воззрениями монаха-бенедиктинца Б.Х. Фейхóо-и-Монтенегро (1676–1764), профессора университета в Овьедо и его ректора, ознаменовавшими собой высшее достижение просветительской мысли Испании в 1-й половине XVIII века и возвестившими начало нового периода в духовной жизни страны[8].
Б.Х. Фейхóо-и-Монтенегро, «гражданин республики Знаний»[9], «умел объединить живой дух устремленности к обновлению с покоем прошлого»[10], соединяя в себе искреннее желание видеть свою страну в общем потоке передовой хозяйственной и культурно-интеллектуальной жизни Европы и в то же время сильную веру в католические догматы.
Аналогичными идейными особенностями отличалось испанское Просвещение и в период высшего своего развития, во II-й половине XVIII в.
Несмотря на воздействие сравнительно умеренной английской просветительской мысли, отчасти итальянской и немецкой, но в большей мере – французской, правда, через сверхкритическое восприятие или вовсе резкое отторжение её, в особенности идей Ж.-Ж. Руссо (1712–1778), теоретическое оформление идеологии испанского Просвещения совершалось самобытным путём. На основе всякого рода национальных источников, «что было бы ошибочным игнорировать или же забывать об этом»[11].
Испанские просветители при выработке своего «глубоко национального»[12] мировоззрения опирались в первую очередь на богатые отечественные и европейские философские традиции, в том числе «светские», материалистические их начала; традиции исторической, социально-экономической, политико-правовой, естественнонаучной, культурно-педагогической, эстетической мысли…, разделяя в то же время религиозно-богословские и христианско-этические концепции многочисленных теологов, включая иноземных[13].
Объединив в своём творчестве противоречившие друг другу концепции, в основном социально-политические, просветители исходили из конкретной ситуации хозяйственного и культурно-образовательного кризиса, в котором оказалась страна. Концептуальная двойственность испанского Просвещения придавала ему одновременно и своеобразную духовную самобытность. Выразившие его идеи, как сформулированные на национальной интеллектуально-нравственной почве, так и почерпнутые, но творчески переосмысленные и приспособленные к условиям жизни Испании, составили оригинальное явление в общественно-политической и философской мысли страны и в целом Западной Европы.
Несостоятельность и идущая от неизученности проблемы «антинаучность»[14] об отсутствии в испанском Просвещении национальной идейной основы, полной, по существу, его зависимости от французского просветительского, в том числе конституционно-парламентского менталитета, в частности, что получило своё отражение в термине «офранцуженность»[15], были опровергнуты всем творчеством Ховельяноса, включая конституционно-парламентскую его концепцию.
Своеобразие позднего испанского Просвещения концентрированно и в радикально преобразованном виде воплотилось позднее в Конституции 1812 года. Оно складывалось из идей, которые выработали под влиянием исторически сложившихся особенностей духовной и общественной жизни страны П. де Аранда, П. де Кампоманес, П. де Олавиде, X. де Флоридабланка – «наиболее видные государственные деятели XVIII в., определившие развитие Испании в XIX веке»[16].Они, отчётливо осознавая требования времени, стремились убедить общество в необходимости проведения в королевстве, преимущественно в социально-экономической сфере, объективно буржуазных по содержанию, но эволюционных, путём образования и просвещения по форме преобразований, реализуя которые, вывести Испанию из состояния «декаданса»[17].
В плеяде национальных просветителей основная роль в многостороннем обосновании и наиболее радикальном формулировании этих вопросов принадлежит Ховельяносу, одному из ярких и в высшей степени из-за противоречивости его воззрений сложных представителей европейской общественно-политической мысли Нового времени[18].
В самом деле, если культурная сторона жизни Испании XVIII века отождествляется с художественным величием Ф. Гойи, то её общественный аспект – с идейным новаторством и энциклопедизмом Ховельяноса в самых различных в его эпоху областях интеллектуальной деятельности.
Для известного итальянского специалиста по проблемам европейского Просвещения Ф. Вентури, например, Испания XVIII века – вообще страна исключительно «Гойи и Ховельяноса»[19]
Творчество просветителя имеет, однако, не только страноведческое, касающееся одной Испании значение: показать Ховельяноса мыслителем, духовное наследие которого представляет собой вершину испанского Просвещения, основной в него теоретический вклад. Его рассмотрение делает возможным полнее, более универсально представить теоретическое и практическое существо европейского Просвещения, которое не может восприниматься в качестве целостного без учёта идей Просвещения испанского как важной его составной части.