Валерий Столыпин
За горизонтом заветной мечты. Сборник рассказов
Всегда рядом
Вадим Клёнов и Женя Соколова знали друг друга настолько долго, что этот срок для молодых людей можно назвать вечностью.
Их родители получили квартиры в одном подъезде.
Клёновы жили на втором этаже, Соколовы на четвёртом.
Отцы служили в одной воинской части, только в разных подразделениях, по службе соприкасались довольно часто, поэтому и в быту старались держаться вместе.
Дети естественным образом составляли друг другу компанию: вместе играли, проводили время, дружили. В их общении не было ничего необычного: дети рисовали, шалили, играли в куклы, участвовали в подвижных играх на улице.
Конечно, случались эксперименты, не имеющие никакого эротического подтекста, когда они с интересом изучали то, что отличает мальчиков от девочек, целовались, играли в обнимашки. Они имели глаза и уши, поэтому старательно подражали взрослым, только и всего.
Всё изменилось, когда Евгении исполнилось четырнадцать лет.
Она влюбилась. Это случилось в пионерском лагере.
Задолго до этого Женя стала вести дневник. Она много читала, поэтому тема любви не была для неё чем-то отстранённым. Девочка мечтала о взрослении, жаждала обрести и пережить то таинственное чувство, от которого героини романов сходили с ума.
Размышления, мечты и грёзы о сказочном чувстве преследовали девочку регулярно. Она уже готова была полюбить любого, кто сумеет сшить хотя бы из кусочков настоящие Алые паруса.
Когда чего-то очень сильно хочешь и ждёшь, оно непременно случается.
Саша был на год старше, казался совсем взрослым. Его благосклонности искали все девочки отряда, в том числе и Женя.
Она ничем особенным не отличалась: такая же голенастая, угловатая и худая, как все девочки её возраста, но Александр обратил внимание именно на неё.
Были поцелуи, объятия, мечты, переживания, слёзы.
Весь отряд знал, что Женя его девушка.
В дневнике появились не только обычные записи, но стихи и признания в любви.
К концу смены, когда девочка окончательно поверила в серьёзность чувств, Сашка неожиданно стал встречаться с Верой, девочкой из старшего отряда.
Состояние Жени было критическим: она пыталась травиться, топиться, резать ножницами вены.
Родители забрали девочку за несколько дней до окончания срока по настоянию педагогов.
Вадиму девочка могла рассказать всё. Он утешал её как мог. Сказать Жене о том, что сам влюбился в неё по уши, он не посмел.
С тех пор Вадик стал верным другом, палочкой-выручалочкой и верным оруженосцем.
С ним Женя беседовала обо всём, даже о том, чего мальчикам знать нельзя, ненужно, даже вредно.
Невольно он стал для девочки лучшей подружкой.
Как и прежде, молодые люди поверяли друг другу всё или почти всё, могли запросто заснуть в обнимку, всюду ходили вместе, даже отрабатывали методики поцелуев.
Разница была в том, что Вадим безумно любил свою подружку, что Женя не воспринимала всерьёз.
Юноша страдал, мечтал признаться в чувствах день и ночь, готов был сделать для неё что угодно даже без взаимности.
Каково это, может понять только тот, кто сам испытал неразделённую любовь.
Женька влюблялась часто. Она погружалась в чувства с головой, страдала и радовалась, выносила мозг себе и Вадику, рассказывая ему детально, чуть ли не по секундам, что, как и когда происходило во время встреч с любимыми.
Девочка тем временем стремительно превращалась в девушку.
Естественным образом изменялось общение с любимыми мальчиками, откровенность интимных контактов. диапазон прикосновений, переживаний и чувств.
Женька могла запросто рассказывать Вадику, как её обнимали, целовали, что чувствует, когда прикасаются к груди. Даже демонстрировала порой, не замечая, какое впечатление производит на лучшего друга, – вот так, представляешь!
С ней постоянно случалось нечто невероятное, что вызывало в душе Вадика бурю противоречивых эмоций.
Радоваться по поводу нескромных поцелуев и более тесных контактов юноша попросту не мог. Его то и дело посещало разрушительное чувство невыносимой ревности.
Женька была влюбчива и чувствительна, возможно, даже чрезмерно. Возле неё крутилось много мальчишек. Вадик мог защитить подругу от любого, не мог только сам увернуться от любви и её влюблённостей, случающихся со стабильной периодичностью.
Мальчики Женькиного возраста хотели большего, чем поцелуи. Им уже недостаточно было прикосновений и прогулок. Мечты простирались в область неизведанных, запретных ощущений, для чего девочка пока не созрела.
То и дело она рыдала на груди у Вадика, сердце которого разрывалось на части. Представьте себе эмоции юноши, который всем телом прикасается к любимой, вдыхает её волнующий запах, даже может поцеловать, но не смеет намекнуть, что чувствует на самом деле.
Минули школьные годы. Оба поступили в институты, яростно, с определёнными целями поглощали знания, мечтая о будущем.
Какое грядущее представляла Евгения, неизвестно. Вадик мечтал лишь о ней одной.
Во сне он видел такое…
Женька опять или снова влюбилась. На этот раз настолько основательно, что подробности общения не могла поведать даже лучшему другу. Однако переживания и чувства она утаить была не в силах, даже дневниковые записи показывала регулярно. Для тайных мыслей, однако, завела отдельную тетрадь, но того, что было в основных дневниках, вполне хватило бы менее стойкому юноше, чтобы покончить с собой.
Вадим страдал безмерно, но дружить не прекращал. Он всегда был рядом.
Теперь ему доставалось гораздо меньше времени, чем любимому, но это было не так важно, как находиться рядом с мечтой.
На третьем курсе случилось то, что рано или поздно должно было произойти: Женя забеременела.
Любовь из неё не просто сочилась, даже не капала, выплёскивалась. Девочку разрывало от чувств на части.
Вадика она посвящала в такие подробности, которые не рассказывают даже маме.
Молодые люди начали готовиться к свадьбе.
Вадим ходил с подругой по магазинам, ателье, помогал во всём, не жалея сил и времени. Он пытался показать, что искренне радуется за Женю. Наверно так и было на самом деле, но на месте этого Игоря должен был быть он.
Как же несправедлива порой жизнь, просто немыслимо жестока, коварна, эгоистична и бессердечна. Истинных чувств Вадим никогда не показывал. В общении был постоянным, спокойным, невозмутимым и рассудительным.
Волю чувствам он давал лишь в полном одиночестве.
Часто по ночам, особенно в тихие безветренные ночи, юноша уходил на пруд, где в это время не было никого, и страдал, глядя, как качается на водной ряби лунная дорожка.
Вадим ничего не мог с собой поделать. Конечно, он желал подруге счастья, но не мог представить его отдельно от себя. Это его женщина, она дана ему свыше. Это же так понятно.
– Почему, почему так странно и несправедливо устроен мир, что даже любимой нельзя сказать откровенно то, что думаешь? Неужели Женька совсем ничего не видит? Может быть, лучше уйти из жизни совсем, чтобы не омрачать радость её любви?
Как и обычно, всё тайное рано или поздно становится явным. Вадим слышал сплетни про Игоря. Правда, не придавал им до поры значения: болтают и пусть. Женьке виднее.
Говорили о том, что этот Игорь тот ещё фрукт, что у него ещё на первом курсе была девочка, с которой тот жил по-взрослому.
Поверить в эти сплетни было сложно. Мальчик был заботлив, нежен, предупредителен. В его глазах светилась неподдельная любовь. Он проводил с Женькой уйму времени. Тратил на неё приработок и стипендию.
Почти всё было готово к свадьбе. Справлять событие решили по-студенчески, ближайшим кругом, в который, естественно, входил и Вадим. Они с Женей шли с покупками по набережной. У Евгении было праздничное, приподнятое настроение.
Девочка передвигалась вприпрыжку, то передом, то спиной, беззаботно болтала о том, как счастлива. Её эмоции рвались наружу. Жених, беременность. Родители специально для них сняли комнату, обставили её.
Что ещё нужно, чтобы выстроить иллюзию благополучия?
Время от времени девочка подлетала к Вадику, радостно целовала его. Для полного счастья не хватало разве что самого жениха.
Вадим подошёл к ларьку с мороженым и нечаянно увидел Игоря, который обнимал девочку, явно беременную. Судя по животу, ей вот-вот рожать.
Их общение, поцелуи и объятия были наполнены нежных чувств, но девочка плакала. Не заметить это было нельзя.
Вадим отвлёк внимание Жени, увёл, чтобы не травмировать раньше времени.
Предстояло выяснить, что это за девочка, какое отношение имеет к Игорю. Что, если это сестра или родственница?
Никаких неожиданно приятных новостей Вадим не узнал. Это была его, Игоря, девушка. Он разыскал её, долго разговаривал.
Женькин жених не желал признавать ребёнка. Он вообще отказывался поддерживать отношения с бывшей возлюбленной, не считал, что чего-то ей должен.
Вадим переживал, не знал, как поступить. Не факт, что с Женей тот не поступит подобным образом. Так или почти так, как он думал, и произошло.
Была свадьба. Молодые прожили относительно свободно до родов. Встреч и общения с другом Евгения избегала.
Вадик попытался завязать близкие отношения с другой девушкой, довольно серьёзно за ней ухаживал, позднее извинился и расстался.
Истинные чувства, увы, он испытывал только к Жене.
Незадолго до родов Игорь исчез. Совсем. Даже не забрал документы из института.
Роженицу с малышом встречал Вадим с Женькиными родителями.
Она не плакала, стойко перенесла предательство мужа. Ребёнок отвлекал девушку от депрессии.
На правах друга Вадим поселился у Жени: стирал, гладил, ухаживал за ребёнком, пеленал, подмывал по ночам.
Спали ребята рядом, но не вместе. Жили, словно одна семья, делились всем.
Родители одного и другого качали головами, но не вмешивались.
Время пролетело незаметно. Вадим помог подруге получить диплом, вырастить сына.
Когда и как они начали жить семьёй, никто не заметил.
Родилась дочка, потом ещё одна.
В их квартире всегда уютно.
Браки, в которых супруги становятся практически родственниками, сливаются друг с другом до степени смешения, встречаются редко, но они есть.
Тест на беременность
Суббота всегда была для влюблённых особенным днём.
Игорь работал руководителем отдела продаж в малюсенькой развивающейся компании с ненормированным рабочим днём.
В будни они могли встречаться редко, тем более что Лариса училась в престижном вузе на бюджетном отделении, где состав студентов к концу третьего курса растаял напополам: жёстко отчисляли за малейшие провинности и неуспеваемость. Зато выходные, кроме вечера воскресенья, всегда были праздником.
Где они только не бывали в эти дни: поездки за город, выставки, музеи, премьеры спектаклей, концерты, походы, автобусные экскурсии. Иногда Игорь водил свою девочку в кафе или ресторан. Долго там они обычно не задерживались, уединялись в его комнате.
Жил он в коммуналке, но довольно респектабельной. Большинство жильцов были состоятельными интеллигентами, гордились историями семей, не меняли место жительства по той же причине.
Комната юноши была обставлена старинной мебелью, причём сохраняла некий музейный антураж. Если точно не знать, кто в ней живёт, можно подумать, что принадлежит это жильё романтичной старушке.
Лариса любила рассматривать фотографии на стенах, вязаные крючком салфетки и накидки, живописные вышивки, фигурки из малахита, безделушки, серебряные столовые приборы, каких в современных квартирах не увидеть. Ей нравилось всё, не говоря о хозяине этого удивительного мира.
Комната имела перегородку, за которой находился единственный инородный предмет, не вписывающийся в сюжетную линию обстановки – современную двуспальную кровать.
С пятницы на субботу и в следующую ночь девушка довольно часто оставалась у любимого.
Им было интересно вдвоём всегда, чем бы ни занимались.
Игорь был стабильно предупредителен, аккуратен, заботлив и ласков, мог начать разговор на любую тему, поддержать дискуссию и даже спор, если чувствовал, что любимую это заводит, но умел вовремя остановиться.
Лариса, напротив, обладала способностью постоянно быть разной. Она могла увлечённо что-то рассказывать, потом неожиданно всплакнуть, после чего декламировала стихи, приглашала Игоря на танец, в котором прижималась к нему настолько тесно, словно боялась, что любимый исчезнет.
Она умела смешить и смеяться, но постоянно с грустным выражением лица вопрошала, любит ли её Игорь.
Довольно часто девушку посещала апатия и меланхолия, когда ей никто не был нужен. Даже любимый в такие минуты вызывал раздражение.
Девушка забиралась с ногами на кровать, зарывалась в одеяло, свернувшись котёнком, отворачивалась лицом к стенке и шипела, если до неё дотрагивались.
Игорь садился в такие минуты у кровати и смотрел на Ларису с мечтательным выражением. Но прежде шёл в общую кухню, заваривал большой чайник крепкого мятного чая, который девочка обожала.
Для подруги Игорь всегда держал шоколад, фруктовую пастилу и цукаты.
Лариса пахла восточными сладостями, настолько экзотическими, что опознать принадлежность ароматов было невозможно. Юноша специально ходил в магазин сладостей, покупал немного каждого вида, пробовал на вкус и запах, но ничего подобного так и не обнаружил.
Он любил девочку беззаветно, хотя она была странной.
Ларису можно было назвать хорошенькой, добавляя к этому умница, скромница и прочие подобного рода эпитеты, которым девочка вполне соответствовала.
Не всегда.
Довольно часто её поведение характеризовали истерические нотки, когда на поверхность вылезали вспышки ревности, нервозность, неприязнь, гнев, раздражение, разочарование, скука.
Лариса страстно любила дождь, особенно грозу: запах насыщенных озоном грозовых разрядов, шум дождевых струй, вспышки молний, световые эффекты.
Она настолько воодушевлялась, что через несколько минут влюблённые оказывались в постели.
Девушка так заводилась смесью стихии и секса, что приходила в полное неистовство. Пока продолжалась гроза, она была ненасытна и счастлива.
С грозы их любовь началась, в момент стихии случилась первая близость.
Игорь не мог не заметить постоянного совпадения бешеной любви с природным неистовством, как и колебаний настроения.
Как и все люди, влюблённые спорили, ссорились, ругались. Лариса могла в раздражении хлопнуть дверью, послать Игоря далеко и надолго, объявить, что всё кончено между ними навсегда. Она выбегала в общий коридор, разражалась громким рыданием, сползала на пол по обратной стороне двери, кричала, кусала ладони.
Игорь никогда за ней не бежал, знал, что любимой нужно время, чтобы успокоиться.
Наплакавшись вволю, Лариса всегда входила обратно, припадала к его груди, долго-долго объясняла особенности своего характера, клялась в вечной и бесконечной любви.
Примирение естественным образом заканчивалось постелью.
Девушка выкладывалась, отдаваясь самозабвенно, пылко, с громкими стонами и феерическим финалом.
Игорь уже привык ко всем этим экзотическим бзикам.
– Ты меня любишь, – спрашивала Лариса после очередной вспышки агрессивности, завершившейся истерикой и апатией.
Выглядело такое поведение странно, словно девочка тестирует, исследует его реакцию, пытается проникнуть в сердцевину мозга.
– Конечно, люблю, глупенькая. Кого же мне ещё любить, как не тебя, – отвечал, не задумываясь, Игорь, пытаясь поцеловать.
Лариса корчила недовольную гримасу, отстранялась, замолкала, внимательно изучая маникюр на крошечных ноготках, словно в этот миг не было задачи важнее.
– А вот мы сейчас это проверим.
– Сколько угодно, родная, это будет тысяча первая попытка изобличить меня. Но сначала приготовлю твой любимый успокаивающий чай с чабрецом и мятой. Вчера купил такие цукаты, закачаешься. Я быстро.
Игорь накрыл девушку пледом, повторил попытку поцелуя, на этот раз удачно.
Внешность любимой вызвала очередную волну нежности. Юноша прижался к телу девушки, провёл рукой по изгибам тела, немного дольше остановился на упругих ягодицах, вдохнул запах волос, зажмурился от удовольствия.
Желание немедленно накрыло с головой.
Уходить не хотелось, но по опыту Игорь знал, любимой нужно время, чтобы забыть причину раздражения. Пусть немного побудет одна.
Юноша ушёл на кухню, заодно ополоснулся под душем, побрился.
Его не было минут десять.
Лариса всё так же лежала и изучала на ногти.
– Чай, цукаты и любовь поданы. Милости прошу к нашему шалашу. Вставай.
– Ты меня точно любишь?
– Несомненно.
– Ты в этом уверен?
– Ещё бы. Хватит допрашивать. Чай остынет. Вставай.
Игорь подошёл, снял плед, наклонился, желая поцеловать. Лариса посмотрела на него так, словно хотела ужалить или укусить.
– Не хочешь чай, не надо. Подвинься, лягу с тобой. Согрею, успокою.
– Ты когда-нибудь думал о нашем общем будущем?
– Будущего нет, оно не настоящее. Я думаю о тебе и себе сегодня, сейчас. Нам хорошо вдвоём, мы любим и любимы. Что ещё нужно для полного счастья? Если у тебя есть вопросы или претензии, это повод для разговора, не более того. Мы способны решить всё, что угодно, но для этого нужно озвучить проблему.
– Хорошо, озвучиваю. Я беременна. Три раза делала тест. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ребёнок от тебя?
– Ты же предохранялась. Как это могло случиться? Нет, это немыслимо. Я не готов. В конце концов, такое не решается единолично. У тебя учёба, у меня карьера. Нам необходимо подождать года два… или три. Нельзя отпускать судьбу на волю случая. Я хочу детей, они обязательно у нас будут, только не сейчас. Ты должна сделать аборт. Боже, что я говорю! Дай сообразить, подумать. Так нельзя, Лариса, нельзя так!
В голове сам собой возник усиливающийся вибрирующий шум, в груди образовалась пустота и холод. Игорь смотрел на Ларису, какую-то отрешённую, безучастную и не узнавал. Мысли путались. Юноша пытался просчитывать варианты, но, ни один не приносил ожидаемого результата.
– Нам нужно подождать, Лариса. Мы не готовы.
– Нет, нет и нет. Я буду рожать. Теперь знаю, ты меня никогда не любил. Тебе нужен секс, но не нужен мой ребёнок. Озвучить проблему, говоришь? Трах тибидох, дорогой, дубль, думаю, не потребуется. Выбор невелик. Или нас трое, или ты один.
– В любой, даже самой сложной ситуации, всегда есть альтернативное решение. Нужно подумать.
– Предложение убить нашего ребёнка отвергается сразу. Воскресный папа нас тоже не устраивает.
Игорь посмотрел на Ларису, глаза которой странно блестели, в них не было даже намёка на боль, и безутешно заплакал.
Прошло минут пять или десять, в течение которых Игорь не сдвинулся с места.
– Ну что ты, любимый, я пошутила. Просто хотела проверить, готов ли ты идти со мной до конца. Мне показалось, что ты стал любить меня меньше, чем прежде. Прости. Я всё выдумала.
Лариса обняла Игоря со спины, поцеловала в шею, прижалась.
– Ты хоть представляешь, что сейчас произошло в этой комнате? Пошутила, да? А я нет. Я только что на твоих глазах убил нашего ребёнка. Теперь его не вернуть, Лариса. До конца, говоришь? Что, если это и был конец?
– Какой конец, Игорёк? Какого ребёнка? Я же объясняю, это была шутка, розыгрыш. Можешь понять, что я тебя постоянно ревную? Ты хотел со мной полежать, любимый.
– Лора, наверно ты действительно дура. Я себя никогда не смогу простить за то, что сделал только что, но и тебя, наверно, тоже. Мне нужно побыть одному. Уходи, пожалуйста. Уходи.
– Но я… ты меня простишь?
– Не знаю. Сейчас не знаю. Я тебе позвоню. Наверно.
Белые кружева
Вам когда-нибудь случалось выпадать из реальности, совсем, абсолютно, напрочь, чтобы никаких ровным счётом воспоминаний, вообще ничего?
Мишка Самойлов очнулся от громкого окрика, от того, что его трясли.
Сознание возвращалось медленно. Мужчина не мог понять, где находится, почему и зачем. На поверхность выплывала лишь одна догадка: неужели вырубили в драке? Но отчего такая странная одежда, словно с чужого плеча?
Было время, когда он боксировал, причём неплохо, даже вышел на межобластной уровень. За год уделал начисто в соревнованиях двенадцать противников. Пять из них нокаутами.
Наверно слишком сильно поверил в удачу. Решил поучаствовать в боях без правил. В первом и последнем бою получил такую плюху, что очухался в реанимации. С тех пор, как бабушка заговорила: драк избегал любыми средствами.
Мишка потрогал скулы, бровь, переносицу, затылок – ничего не болело, но шумело где-то в мозгах изрядно. Тогда что с ним?
Тряс его молоденький милиционер, совсем юнец с выцветшим конопатым лицом, жидкими рыжими волосами и пустыми, словно совсем бесцветными глазами.
– Сержант Борщ, документики предъявите, гражданин.
– Я что-то натворил? Извините, а где я?
– Понимаю, что вы после недельного, как минимум, запоя, но, не до такой же степени.
– А число, число сегодня какое?
– Ясно. Белый и горячий. Пройдёмте в отделение, там разберёмся.
В голове у Мишки потрескивало, жужжало и вибрировало. Судя по обстановке, это был вокзал, скорее всего железнодорожный.
Возвращение к действительности было болезненным, утомительным и очень долгим.
Сначала он сидел в “обезъяннике” в отделении милиции при вокзале, пока выясняли его личность, потом добирался без копейки денег на перекладных в соседнюю область, чему способствовали стражи порядка, передающие его с рук на руки.
Память к Михаилу вернулась ещё там, где его нашли. Начало истории он вспомнил, но не то, что случилось после. Где и с какой целью скитался целую неделю, так и осталось загадкой.
Хорошо хоть ключи оставлял соседке, чтобы кота кормила. Мария Ивановна посмотрела на него весьма странно, словно не узнала, однако дверь отворила.
В квартире было чисто, только прибрано явно чужой, причём женской рукой. Это видно по кухне и компьютерному столу. Там был полный порядок, такой, что теперь ничего не разберёшь.
Было непреодолимое желание выспаться, но хотелось добраться до сути, хотя бы схематически определить, как попал в историю.
Михаил ходил по комнатам, заглядывал в ящики шкафов, залез в компьютер.
Экран открылся заставкой. Это был портрет Оксаны. Девушка смотрела ему в глаза, обещая поцелуй.
Мишка залюбовался невестой.
– Невестой? Да, да, именно так. У них же должна состояться свадьба. Вот, шестнадцатого июня. Шестнадцатого? Так сегодня двадцать пятое.
Мишка сел в кресло, задумался. В голове было пусто.
Его мутило, от голода сосало под ложечкой, клонило в сон, но желание вернуться в реальность было сильнее.
Юноша решился поговорить с соседкой, встал, но она опередила события.
– Ты насовсем, Миша? А жена где, почему ты один, – напугала Мария Ивановна бесшумным появлением с котом на руках.
– Жена? У меня была жена?
– Должна быть. По крайней мере, когда мы в последний раз разговаривали, ты собирался на собственную свадьбу. Выглядел куда элегантнее, чем сейчас. Невесту звали Оксана, если ничего не путаю. Почему ты в такой странной одежде? Не побрит, пахнет от тебя, мягко говоря, не очень… не понимаю.
– Я сам ничего не понимаю. Хотел у вас спросить, разобраться. Ладно, сначала нужно выспаться, иначе совсем с ума сойду. Жена, невеста. Что я ещё о себе не знаю?
Сон был беспокойный. В нём он шёл по длинному тёмному коридору и открывал двери. Одну за другой. Нигде никого не было, однако пустота встречала странным смехом: непристойным, истерическим, вульгарным, можно сказать нахальным.
Этот раздражающий хохот выводил из себя, взвинчивал. Было ощущение, что разгадка таится за одной из этих дверей, но она ускользала, сопровождая напрасные усилия сатанинскими звуками.
Это нечто над Мишкой явно издевалось, не иначе.
Дверей было много, очень много. Что-то гнало его вперёд, заставляло торопиться.
За очередной дверью, у Мишки было предчувствие, что именно она охраняет тайну, был яркий свет. Тишину нарушали мерные шлепки. Где-то он подобное слышал.
Справа стояло существо с рожками в козлиной шкуре. Оно ритмично с силой двигало тазом в направлении стола, энергично помахивая хвостом, а руками с копытами держало женские ноги в знакомых туфельках.
Туфельки. Эти туфельки он сам примерял Оксане.
Оксане. Примерял. Невесте своей.
В это время рогатое повернулось. У него были Витькино лицо. Лицо или маска Витьки Пронина, лучшего друга и свидетеля на его свадьбе.
Мишка закричал, проснулся. Видимо во сне он придавил Чубайса, кота, доставшегося от матери по наследству. Тот взвился, протянул когтищами, располосовал щёку.
Оксана, Витька, туфли, свадьба, – как заведённый повторял Михаил, прижимая к щеке окровавленную подушку.
Сердце билось в предчувствии чего-то ужасного, непоправимого.
Оксана появилась в его жизни чуть больше года назад. Они познакомились у Витьки на дне рождения.
Девушка покорила его сердце сразу, стоило лишь заглянуть ей в глаза.
Они танцевали, разговаривали. От девушки веяло теплом, уютом и уверенностью.
Оксана знала, чего хочет от жизни, по каждому вопросу имела сформированное суждение, была жизнерадостна и легка. И дело не в весе девочки, скорее в её живости, остроумии, дружелюбии и нежности.
Двигалась подруга плавно, по-кошачьи. Так же пластично выгибалась, жестикулировала, посылала мимические сигналы.
Спустя пару часов Мишка уже сходил по ней с ума.
Оксана позволяла за собой ухаживать. А как она пахла! Словно земляничная поляна в хвойном лесу в знойный полдень.
Юноша надышаться не мог.
К тому же девушка позволила проводить себя до дома. Как же застенчиво и скромно она себя вела, даже поцеловать не позволила.
Почти год волочился парень за Оксаной, добивался взаимности. Настойчивость и любовь сделали своё дело – подали заявление на регистрацию брака, обговорили детали, приготовили к свадьбе всё-всё-всё.
Как же сладко было её целовать.
Хрупкое тело в его неопытных руках таяло. Наконец-то Оксана позволила некоторую степень близости.
События минувшего года пролетели в сознании, шурша запоминающимися мгновениями, чудесными переживаниями, увлекательными моментами, непередаваемыми эмоциями, не проходящим состоянием безграничного счастья и уткнулись в нечто ужасное.
Опять это пугающее нечто. Всё, как во сне.
Мишка попытался вернуть обратно в воображение ангельскую внешность любимой, снова включил компьютер.
Оксана была великолепна, хотя позировала, намеренно выдавая себя за опытную, даже немного стервозную женщину.
На портрете в заставке она выглядела той ещё штучкой.
Тут ему в голову пришла идея позвонить.
Телефона нигде не было.
Но ведь есть скайп, одноклассники, наконец. Куда она пропала, почему сам он оказался не рядом? И свадьба…
Рука потянулась к мышке.
Гул в голове набирал обороты, словно реактивный самолёт разгоняет двигатель. Мишка даже схватился за уши, чтобы хоть так заглушить непереносимый шум.
Вдруг всё стихло. Слышно было, как Чубайс лакает что-то из блюдечка рядом со столом. Этот звук напомнил то, что испугало, что вывело за пределы сознания, потому, что поверить в это было невозможно.
Там, в той комнате…
Оставалось несколько минут до регистрации. Торжественный акт у предыдущей пары подходил к завершению. Жених волновался. Невеста, видимо, тоже.
Оксана в облаке фаты и свадебных кружев улыбнулась мило, передала Мишке свадебный букет, чмокнула в губы, – я скоро. Ты даже не успеешь соскучиться. Как же я люблю тебя, плюшевый мой пупс.
– Давай провожу.
– Ну что ты, неудобно оставлять гостей в такую минуту. Я так счастлива.
Мишка посмотрел, как невеста подобрала платье, как ловко, словно плыли по блестящему паркету, переступали малюсенькие туфельки.
Как же ему хотелось, чтобы всё это ненужное торжество быстрее закончилось. Юноша мечтал о первой брачной ночи, о том, с каким наслаждением будет знакомиться с обнажённым телом жены.
Мишка чувствовал каждой клеточкой тела, как прикасается губами к животу любимой, как опускается ниже, ниже, ниже…
На этом месте ему стало неловко, потому, что желание явно угадывалось по выпирающему бугру в брюках.
Жених посмотрел на гостей. Им было не до него.
Из зала уже выходили новоиспечённые молодые супруги: раскрасневшиеся, уставшие, но весьма довольные, что торжественная церемония позади. В зале их ждали накрытые столы с конфетами, фруктами и шампанским.
Невесты всё не было.
На него начали шикать гости и родственники. Хотели было послать на поиски свидетеля, но тот тоже испарился.
Мишка побежал искать невесту сам.
Сам побежал.
Коридор был длинный, направо и налево комнаты.
Жених открывал все подряд. Нигде никого не было. В туалете тоже. Мишка даже в дамскую комнату заглядывал. Там Оксаны тоже не было.
Оставалась всего одна дверь.
Жених уже хотел повернуть назад, но чего-то такое услышал. Кажется голос.
Мгновение он колебался, открывать или нет, нужно было торопиться. Если пропустят свою очередь, ждать придётся до окончания всех регистраций.
За последней дверью жених увидел то, чего не должно было быть в принципе, чего просто не могло быть. Не мо-г-ло!
Но было.
Белые кружева, миниатюрные туфельки на высоком каблуке, летающие в воздухе, стройные ножки невесты в ажурных колготках.
Его невесты, которую держали за щиколотки, вколачивая…
Витька Пронин со спущенными брюками вилял голым задом, отчего раздавались шлёпающие звуки. Оксана громко стонала. Оба были предельно увлечены.
Мишка кинул в спину Витьке свадебный букет, хлопнул дверью и побежал. По дороге схватил с чужого стола бутылку шампанского, выбросил в мусорный бак пиджак.
Ещё он вспомнил, что пил прямо из горла, что метался по шоссе в попытке броситься под колёса.
Потом его погасили. Или сам себя вырубил.
Что было дальше, скорее всего, восстановить не удастся. Наверно его увезли на скорой помощи, без документов, ведь паспорт был на регистрации брака.
Мишка не хотел верить.
– Нет, нет и нет, – кричал он, – этого просто не может быть.
– Чего раскричался, – спросила неожиданно вошедшая Мария Ивановна, – потерял чего? Почему дверь нараспашку? Ого, кто это тебя разукрасил, c Чубайсом чего не поделил?
– Потерял, Мария Ивановна? Скорее нашёл. Только понять не могу, зачем Оксанка свадьбу затеяла.
– Может, объяснишь. Одни загадки у тебя нынче.
– Всё хорошо. Наверно так лучше. Холостой я, Мария Ивановна, холостой и свободный. Совсем свободный.
