Валерий Столыпин
За горизонтом заветной мечты. Сборник рассказов
Кажется, я влюбился
Алик Рощин, на самом деле его звали Альберт Суровцев, а то имя, которым он представился, был творческим псевдонимом, под которым он публиковал стихи, получил приглашение на слёт молодых поэтов.
Поездка оказалась для него полной неожиданностью. Как и всё, последовавшее в дальнейшем.
Стихи у него были так себе, он их на самом деле стеснялся, именно поэтому спрятался за придуманным лицом.
Поселили их на областной базе отдыха по линии молодёжного турбюро “Спутник”.
Комнаты на два человека были обставлены настолько изысканно, что Альберт боялся пользоваться предоставленными благами. Кормили в столовой, больше похожей на столичный ресторан.
Встречи и семинары проходили в огромной остеклённой аудитории, стены которой были украшены картинами современных художников.
Полукругом стояли кресла с удобными приспособлениями для того, чтобы делать записи, перед каждыми двумя из которых был журнальный столик. На нём ручки, блокноты, типографским способом отпечатанные сборники (когда успели), со стихами участников.
Это должно было быть уютным, но юноша чувствовал себя на этом собрании талантов совершенно лишним.
Ведущий объявлял очередное дарование, вкратце рассказывал его биографию, делал несколько комплиментов.
Поэту передавали микрофон на удобной подставке.
Альберт сначала заскучал, потом начал нервничать.
Стихи были неинтересные, надуманные, никаких эмоций не будили.
Откуда-то изнутри поднимался страх, что следующим могут представить его.
Захотелось провалиться сквозь землю, незаметно исчезнуть.
Окружающие вели себя довольно свободно. Возможно, ему только казалось так, но позы у так называемых поэтов были непринуждённые, расслабленные.
Следующим объявили Северьяна Сухотина. Самоуверенный парень в костюме-тройке с небрежно повязанным шейным платком, смутно напоминал Андрея Вознесенского.
Алику стало интересно. Он прислушался.
Каково же было удивление, когда услышал знакомые стихи.
Совсем недавно ездил в соседний областной центр в командировку, где купил сборник. Именно эти стихи Альберт читал сегодня ночью, книжка и сейчас лежала в походной сумке.
Под произведениями была другая фамилия, иные инициалы. Какие именно – не помнил, но явно Северьяна.
Юноша декламировал громко, артистично, явно подражал Вознесенскому. Читал чужие стихи, выдавая их за авторские сочинения.
Альберт взял со столика брошюру, пролистал до фамилии Сухотин. В голове зашумело. Дальше он ничего не слушал и не слышал.
В нём боролись два волка: высказаться вслух или поговорить наедине?
Решение принять было слишком сложно. В любом случае он оказывался в роли судьи, что было неприемлемо для его ранимой души.
Звери терзали чувствительное сознание. Алик блуждал в лабиринте противоречий, раздираемый жгучим стыдом. Почему именно его корёжило от чужого обмана? Какое в принципе дело до того, что кто-то хочет, чтобы его заметили, не заслужив этого?
Юноша вдруг понял, что если сейчас объявят его, он не сможет произнести ни слова. Лицо его горело от неловкости и смущения.
В это время ведущий представил Алину Маслову, имя которой Алик слышал, словно оно звучало из жестяного ведра.
– Очередная графоманка, – с неприязнью подумал Альберт, – сейчас начнёт читать стихи Ахматовой или Друниной, выдавая их за собственные сочинения.
Машинально открыв её страницу в сборнике, прочитав первые несколько строк, юноша застыл. Это были настоящие стихи.
Девочка встала. Её лицо ярко пылало, руки нервно мяли блокнот в мягкой обложке.
Алина никак не решалась начать.
Поэтесса выглядела потрясающе, хотя одета была просто, наверно даже слишком просто, скорее как школьница.
Русые волосы заплетены в две косы, открытый лоб, очень симметрично, правильной формы лицо, отливающее северной белизной, оленьи глаза, стройный стан.
Всего этого Алик не заметил. Его поразило впечатление в целом. Ведь они ужинали вместе, знакомились вчера вечером, завтракали сегодня. Как можно было не разглядеть такое… такое непостижимое, безукоризненное совершенство?
Вмиг забылся плагиатор Северьян Сухотин. Альберт смотрел на девушку, ожидая, когда она подаст голос.
Декламировала Алина с таким чувством, что напомнила Алику недавнее посещение московского театра, где давали “Грозу” Островского. Приблизительно так звучал монолог Катерины: “Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела”
В груди у юноши застрял комок. Он слушал, открыв рот.
Стихи были не просто великолепны. Они не были похожи ни на что знакомое.
Альберт смотрел на девочку, переживал вместе с ней и произносимым текстом, и искал глазами соответствующее стихотворение в сборнике.
Эмоции и чувства переполняли. Разве можно после такого…
Если объявят его, откажется, непременно на что-нибудь сошлётся. Например, на то, что болит горло.
Что-то сразу и вдруг изменилось.
Алик не знал, что именно: настроение, обстановка, воздух. Возможно, остановилось время.
Юноша хотел видеть и слышать только Алину, невольно сравнил их имена.
Конечно, Альберт, никак не сочетается с такими музыкальными звуками, зато Алик в самый раз.
С чего ему вздумалось объединять таким замысловатым образом имена?
Молодой человек чувствовал ничтожество своей графоманской лирики в сравнении со стихами этой удивительной девочки, но читать свои произведение пришлось.
Это было мучительно.
Альберт ожидал, что его декламацию встретит гробовая тишина.
Так и было вначале.
Первой зааплодировала Алина.
Странно, но стихи понравились и участником слёта, и организаторам.
Потом были мастер-классы, встречи с областными и столичными знаменитостями.
Мысли Альберта были целиком и полностью заняты Алиной и только ей.
Юноша искал повод, находил, чтобы подойти как можно ближе, чего-либо спросить.
– Алик, Рощин, можно попросить у вас автограф? Мне очень понравились ваши стихи.
Было неудобно и стыдно. Девочка наклонилась почти над страницей, которую Алик старательно подписывал, выводя каждую буковку.
На её лице было сосредоточенное напряжение, словно это она делилась пожеланием.
Алик почувствовал на лице прикосновение девичьих волос, божественный аромат, настолько пьянящий, что начали расплываться буквы.
В ответ Алина подарила свой сборник, маленькую книжицу карманного формата в мягкой обложке, на титульном листе которого красовался её карандашный портрет и рукописными буквами написано “Алина Маслова Лирика”.
Алик неловко прижал подарок к груди.
Потом юноша старательно следовал в фарватере поэтессы, пытаясь развлечь разговором, который не клеился.
Девочка не замечала его неловкости. Рядом с ней хотелось мечтать, грустить, быть самим собой.
Алина вела себя настолько непосредственно и просто, что смущение, робость растаяли в пространстве и времени.
Юноша был беспредельно счастлив от присутствия девушки.
На следующий день молодые люди сидели в столовой и на семинарах рядом. Стихов у Алины было великое множество. Вечером, когда все ушли спать, она принесла несколько потрёпанных тетрадей и увлекла Альберта в дальний угол холла.
Они сидели рядышком на диване при тусклом свете ночника. Алик слышал её дыхание, чувствовал живое тепло, вдыхал чарующий бальзам молодого здорового, желанного тела.
Нет, тогда ему подобное не приходило в голову.
Девочка увлечённо читала, закрывала от избытка эмоций глаза. Свои стихи она знала наизусть. Тетради, видимо они придавали уверенности.
Алик не отрывал от лица поэтессы взгляд. Она казалась юноше ангелом.
– Отчего у неё такие бледные губы, – вдруг подумал он и тут же сам ответил на вопрос, – да она замёрзла.
– Постой, одну минуточку посиди, я сейчас, – сорвался с места Алик и побежал в свой номер, откуда принёс клетчатый плед.
– Вот, Алина, грейся.
Юноша бережно укрыл девочку, которая посмотрела на него с благодарностью. Так посмотрела, что ему захотелось немедленно прикоснуться к её глазам губами.
– Здорово! Этого одеяла на двоих хватит. За мной так никто не ухаживал. Я тебя не утомила своими виршами? Наверно уже спать хочешь. А мне совсем не спится. Так здорово всё. Этот слёт, интересные ребята, ты.
– Что я?
– Меня никто так внимательно не слушал. Наверно дело в том, что ты сам поэт.
Алина поёжилась, сложила руки, подула на них, как делают, когда хотят согреться.
– Залезай сюда. Будем читать стихи и греться.
Девочка забралась под плед с ногами, зажмурилась, прижалась к Альберту.
– У меня такое чувство, что всегда тебя знала. Ты такой милый, уютный, – прошептала Алина и прижалась щекой, – как жаль, что ты живёшь далеко от меня. Могли бы вместе такие стихи написать, закачаешься. Когда мне хорошо, я всегда сочиняю. Когда плохо, ещё больше. Расскажи, как тебе стихи в голову приходят.
– Никак. Я их просто вымучиваю. Какой из меня поэт, так…
– Это ты брось. Мне понравились твои рифмы. Необычные, особенные. Такие мысли в голову приходят, когда влюбляешься.
– А ты влюблялась?
– Ну что ты, только в воображении. Начитаюсь стихов, книжек и выдумываю любовь. Мне ещё рано. Сначала надо образование получить, профессию выбрать.
– Ты же поэтесса, зачем чего-то выбирать, если это призвание?
– Папа говорит, что женщина должна обязательно быть образованная и самодостаточная, чтобы ни от кого не зависеть. Обними меня, что-то зябко. Почитай свои стихи.
– Я наизусть не помню.
– Тогда я.
Альберт несмело обнял новую знакомую и почувствовал, что дрожь только усилилась. Волосы девушки приятно щекотали кожу лица. Было волшебно здорово.
И стихи: такие замечательные, просто дух захватывает.
Алик не заметил, как губы потянулись к девичьей шее.
Он нежно дотронулся до нежной кожи, провёл носом по раковине розового ушка.
– Щекотно, Алик. Мешаешь читать.
– Можно я тебя поцелую?
– Ещё чего выдумал, – напружинилась Алина, – тебе доверилась, так нечестно…
Сердце юноши выскакивало в этот миг из клетки, в которую было заключено, в висках стучало, стало трудно дышать.
– Извини, просто я подумал…
– Ладно уж, целуй. Я потом стихи напишу. Мне с тобой, правда, хорошо. Даже жаль, что завтра расстанемся. Ничего, переписываться будем.
Алина закрыла глаза, вытянула губы слоником.
Алик чмокнул её в губы, почувствовал во всём теле нечто такое, что перевернуло весь мир.
Дальше они целовались молча. Долго, почти до утра. Спугнул их рассвет и чьи-то шаркающие шаги в глубине коридора.
Оставалось несколько часов и разлука.
Алину после завтрака увезёт автобус, который доставит до родительского дома. Ехать ей придётся часов пять. Альберт поедет на поезде в посёлок, который не считает своим домом. Там у него никого нет. Потому и стихи писать начал, что устал от одиночества.
Скоро они разъедутся в разные стороны. Нет никакой гарантии, что в дальнейшем представится возможность встретиться вновь.
Всё утро ребята делали вид, что едва знакомы, прятали от посторонних взгляд.
На улице уже стояли автобусы с работающими двигателями.
Мысли Альберта рвались наружу, завязывались узлом, прятались далеко в тёмные уголки души и снова выпрыгивали.
Алина стояла в стороне, возле своего автобуса, разговаривала с девочками, поглядывая на него украдкой.
Знать бы, о чём она думает.
Организаторы объявили посадку.
Алина повернулась лицом к Алику, застенчиво помахала рукой.
Ещё мгновение и девушка уедет. Возможно, навсегда.
Сознание рвалось и сопротивлялось. Юноша не знал, что в такой обстановке можно предпринять. Единственное, что кричало внутри, – я же её люблю!
Он рванулся в направлении Алины, схватил сумку и побежал.
Девушка обернулась.
Алик выбросил сумку, раскрыл объятия и полетел…
Алина рванулась навстречу.
Участники слёта безмолвно наблюдали за странной сценой.
Ребята стояли и целовались на глазах у всех.
Когда влюблённые разомкнули объятия, Алик сказал, – пожалуй, с вами поеду. Знаешь, Алина, кажется, я влюбился.
Брак по расчёту
Марина Костюк приехала покорять Москву из Винницы. Тогда ей было восемнадцать.
Амбиции выплёскивались через края сосуда воображения, заставляли рисовать радужные перспективы, одну ярче другой. Ей мерещилась жизнь, наполненная приключениями и счастьем, в том числе семейным.
В восемнадцать все девчонки грезят любовью, подразумевая не только прогулки при луне и робкие поцелуи, но в довесок к ней фату, подвенечное платье, шумную незабываемую свадьбу.
Такие мечты вкладывают в головки ещё малышкам.
Когда родители покупают первую куклу, девочка уже знает, что в жизни самое-самое важное.
Для начала Марина хотела получить образование, чтобы было основание зацепиться в Столице или хотя бы возле неё.
Экзамены в институт сдала легко, потому была уверена, что начало желанному сценарию жизни положено.
Не тут-то было. То ли шестерёнка в механизме судьбы сломалась, то ли мест в институте оказалось меньше, чем абитуриентов: по конкурсу она не прошла.
Сдаваться девочка не хотела. Единственная и главная мечта поплакала где-то внутри души и решила не сдаваться.
Марина нашла работу дворником с предоставлением закутка для проживания в подвальном помещении многоквартирного дома, устроилась дополнительно посудомойкой в кафе, где работала вечерами, захватывая часть ночи.
Дальше события развивались по предсказуемому для приезжих сценарию.
Жизнь перестала казаться праздником, явив вместо волнующих романтических приключений негативную противоположность.
Родителям Марина писала, что учится, наполняла строки сообщений оптимизмом, шутила. Сначала делала это из страха и стыда за свою несостоятельность, потом втянулась в сочинительство.
В институт девушка всё же поступила, на это у неё хватило характера, работу в кафе не бросила. К тому времени она уже была официанткой. Поселилась в общежитии.
Там подружилась, близко сошлась с Тамарой Лапиной, девочкой интересной, жизнерадостной, симпатичной, увлекающейся.
У подружки не было проблем с деньгами, родители присылали регулярные стипендии. Конечно, на шикарную жизнь этого не хватало, но было беззаботно и весело.
Планы у Тамары были схожие, она, как и Марина мечтала о семейном счастье, только легкомысленном, праздном. Возле неё всегда крутились мальчишки, имеющие уже немалые познания в любви.
Подробностями Тамара не делилась, только эмоциями и впечатлениями, удивительно сочными, легкомысленными, игривыми.
Конечно, Марина ей завидовала, пусть и по-доброму. Ей такая красивая жизнь не светила.
Тут она ошибалась. Тамара крутила романы с мальчишками, такими же иногородними студентами, как сама.
За Мариной начал ухаживать сын преподавательницы, коренной москвич, имеющий уже приличную должность и определённое положение.
Леонид Ефремович, так юноша представлялся, хотя было ему двадцать три года, постоянно приезжал к родительнице, вечером увозил её домой на личном авто.
Чем приглянулась ему именно Марина, было непонятно. Если сравнивать с той же Тамарой, девушка, пожалуй, выглядела невзрачно.
Это касалось одежды, причёски, мимики. Разве что глаза, на которые невозможно было не обратить внимания, да губы, настолько соблазнительной формы, что сама иногда заглядывалась.
Как бы то ни было, больше полугода Леонид оказывал Марине знаки внимания, потом решился и признался в любви.
Жизнь заиграла свежими, до жути яркими, привлекательными красками. Были замечательные вечера, дивные ночи.
Тамара всегда увязывалась с подружкой, веселила их.
Чтобы чаще быть с любимым, Марина уволилась из кафе, зарабатывать на жизнь стала курсовыми и дипломными работами, которые писала для тех, кому нужен был диплом, а не профессия.
Таких студентов было достаточно, чтобы не голодать.
На себя девушка тратила мало, больше копила на будущее. Мама всегда учила думать о том, что жизнь полосатая, поэтому всегда необходимо иметь страховку.
Марина мечтала о свадьбе. Отношения становились всё серьёзнее. В один из вечеров, после посещения модного спектакля, Леонид пригласил к себе домой.
Девушка думала, что любимый будет представлять её родителям, отчего затрепетало сердечко. Оказалось, что родители уехали в пансионат выходного дня.
Пили красное вино, танцевали, целовались. Отказать милому Марина не посмела. Возможно, не хотела. В отношениях вроде всё было предельно ясно.
После этого дня что-то плавно, незаметно начало меняться.
Внешне их встречи, разговоры и ласки оставались прежними, но появилось неоформленное, смутное предчувствие необычных последствий.
Немного позже, когда Марина узнала точно, что беременна, воодушевлённая, она летела, чтобы сообщить Лёне о радостном событии, хотя не могла осмыслить, что будет с учёбой и вообще.
Тамара в тот день не пришла в институт, поделиться новостью было не с кем. Марина уже несколько дней чувствовала себя плохо, её тошнило.
Решила сходить к врачу, отпросилась, и вот…
Леонид не вышел на работу, вроде приболел. Он точно был дома.
Марина решила, что будущий отец должен знать правду. Отпросилась с занятий, поехала по знакомому адресу.
На звонок долго не реагировали.
Леонид вышел взъерошенный, возбуждённый, странно суетился. У него горело лицо, дрожали руки, бегали глаза.
Марину его состояние совсем не удивило, как и то, что любимый босиком, в расстёгнутой рубашке.
Она сходу хотела выпалить новость, но увидела краешком глаза, сначала знакомую шапочку, Тамаркину, потом её пальто, сапоги, сумочку.
Голова пошла кругом, мысли путались. Марина понимала, что происходит, но отказывалась верить.
Лёнька мялся, не знал, как разрядить обстановку.
– Почему, – безвольно, полушёпотом спросила девушка, не рассчитывая на ответ.
У неё не было сил и желания выяснять отношения. Почувствовав, что разревётся, повернулась и выбежала.
Одна новость нивелировала другую, которая моментально из условно радостного события превратилась в жирную как пятно от мороженого на белоснежном платье проблему.
Марина долго совершенно бесцельно бродила по неуютному, враждебному городу.
Ничто теперь не имело смысла: учёба, профессия, ребёнок, ошмётки романтических чувств – всё прах и тлен.
Было обидно, непонятно. Как безбрежный океан благополучия, обещающий безоблачное счастье, мог в одно мгновение превратиться в мерзкое болото, заселённое мерзкими тварями.
– Тамарка, конечно, скотина порядочная, но от неё нечто подобное можно было ожидать, но Лёня, как он мог пойти на такое низкое предательство, – сокрушалась девушка.
– Что теперь, как?
– Аборт, – неожиданно мелькнуло в голове, нельзя испортить жизнь себе и ребёнку, который никому в этом мире не будет нужен.
Тамарка вела себя так, будто ничего не произошло: её жизнь полностью состояла из подобных эпизодов. Впрочем, свой шанс она не упустила. Через два месяца вышла замуж, переехала жить к Лёньке.
Было грустно. Скорбь по нерождённому ребёнку и умершей любви царапала душу.
Печальный опыт ничему Марину не научил. Молодость, оптимизм. Ещё долго девушка не могла научиться относиться к людям критически.
Марина влюблялась ещё несколько раз, ошибалась, расставалась. Кто-то уходил от неё, не добившись того, зачем приходил, другие предавали, третьих оставляла сама, потому, что ничего не получалось.
Возможно, что-то внутри перегорело, или печальный опыт прошлого выступал в качестве невидимого адвоката. Не срасталось и всё.
Время шло. Упорство и способности, не истраченные на любовь, пригодились в повседневной жизни.
Марина Викторовна купила большую квартиру, работала начальником планового отдела в перспективном НИИ.
Ей неприкрыто завидовали, за глаза называли стервой.
Мужчинам Марина нравилась, но осторожность не позволяла никому из претендентов заходить за флажки, потому, что женщина не видела в их глазах главного: она им не доверяла.
Слишком жива была память о предательствах.
Наглые предложения, – мы же взрослые люди, неужели вам безразличен секс, – отсекала на корню.
Однако возраст и природа требовали что-то предпринимать.
Без любви, теперь она это понимала, прожить можно, без секса, скорее всего, нет.
Возможно, если бы у неё не было опыта, если бы не познала изначально волшебных ощущений, подобные мысли не приходили бы в голову. Но Марина помнила каждое мгновение того, самого первого в жизни события, за которое была благодарна Леониду.
Часто в тишине одиночества, устроившись как можно удобнее, женщина переживала те сладостные мгновения шаг за шагом, воспроизводила буквально по секундам, вновь и вновь чувствовала каждое движение изнутри и снаружи: предвкушение, возбуждение, желание, прикосновения, звуки, запахи.
Чем старше Марина становилась, тем сильнее и ярче реагировала на воображаемую любовь. Но возраст стучал в мозгах, то и дело напоминая, что ей минуло тридцать лет. Ещё немного и на ярмарке невест за её привлекательность не дадут ни гроша.
Попытки найти любовника в интернете, по объявлениям на сайтах знакомств, важно, чтобы он был холост и не страдал комплексом донжуана, ни к чему хорошему не привели.
Марина подготавливалась к диалогам с претендентами, задавала неожиданные вопросы и отсекала одного за другим.
Большинство из мужчин безбожно врали в анкетах или имели меркантильные цели помимо встреч.
Два раза всё же она решалась на рандеву. Увы, безуспешно.
После свиданий Марина долго смеялась сквозь слёзы, никак не могла понять, на что эти люди рассчитывали.
Влюбляться на работе было немыслимо, хотя был один интересный мужчина. С чудинкой, но он иногда так на неё смотрел, что по телу россыпью начинали бегать мурашки.
Этот взгляд не был похотливым, скорее заинтересованным, но пробирал до самых печёнок, да так, что у неё, взрослой женщины, начинали пылать щёки и намокали трусики.
Павел Антонович, программист, был на несколько лет моложе Марины. Чрезвычайно мозговитый товарищ. От любых компьютерных проблем избавлял моментально, с шуточками и прибаутками, но женщин сторонился, даже опасался.
Он был безнадёжно холост, ни в каких общих мероприятиях не участвовал: работал и работал. На его уме и сообразительности, собственно, весь НИИ и держался.
Этим безбожно пользовались.
Павлу можно было поставить задачу, как бы невзначай, мимоходом, но так, чтобы она заинтересовала его, и можно было не волноваться. То, что не успевал сделать в институте, доделывал дома.
Выглядел он, конечно, не очень презентабельно, как и большинство неприкаянных холостяков, прячущихся от отношений в застенках увлечений, заменяющих им жизнь: худой, небритый, в не очень свежей одежде.
Эти недостатки фатальными Марина не считала, опираясь на глубинную интуицию, которая никаких негативных знаков не посылала.
Свой интерес женщина тщательно скрывала, как ей казалось, просто старалась чаще обнаружить проблемы в компьютере, тормозила их исправление, чаще и чаще бросала мимолётные, но крайне заинтересованные взгляды.
И натыкалась на встречные.
– Ты чего, подруга, – сказала ей как-то заместительница, – никак влюбилась? Он же того, ку-ку. Хочешь, я тебе такого жеребца подгоню, пальчики оближешь.
– Не хочу, Инна Сергеевна, не хочу облизывать то, что уже тысячу раз до меня облизали. Как ты определила, что с ним что-то не так?
– Ну, разве это мужик? Ни баб, ни интересов. Или маменькин сыночек, или того хуже, импотент. И денег у него никогда нет. Зачем тебе такая кила?
– Зачем и почему, я не размышляла. Собственно, нет мне до него дела. Никто мне не нужен, Инна Сергеевна, тем паче жеребцы и самцы кролика.
– Как знаешь. А то у меня освободился. Жгучий брюнет, знатный любовник. Со средствами. Правда, слегка женат.
– Спасибо! Я одна привыкла.
Легкомысленные связи Марине ник чему.
Благотворительностью она не занимается, гуманитарную помощь голодающим сексуальным гигантам не оказывает. Ей бы проще, чтобы надёжно и без драматических последствий. Пусть без любви, но предельно честно.
Марина много раз приходила к мысли, что от хорошего человека не прочь родить, исключительно для себя, без обязательств с его стороны. Но должна быть уверена в безупречной репутации потенциального папочки, безупречном его здоровье, взаимопонимании, наконец.
И ещё одно: отношения не должны быть достоянием общественности. Пусть интимная связь останется интригой, тайной.
Когда люди шепчутся, не имея достоверной информации, любые поползновения можно отбить при помощи стервозного, уничтожающего взгляда.
Случай познакомиться с Павлом Антоновичем ближе представился вскоре. Сломался домашний компьютер, а без него, как без рук.
Марина теперь боялась одиночества. Чтобы заполнить пустоту, всё свободное время курсировала по интернету.
Мысль, использовать подобный повод для разговора, пришёл уже после просьбы о помощи.
К приходу Павла Антоновича она испекла шарлотку, сделала мясо по-русски с белыми сушёными грибами в керамических горшочках, купила красное сухое вино, коньяк и водку, на выбор. На всякий случай.
Марина волновалась так, что всё валилось из рук. Несколько раз чуть не дала задний ход, даже попрятала приготовленные с таким усердием блюда.
Вопрос решился сам собой. Звонок в дверь раздался раньше оговоренного времени. Изменить ход событий стало невозможно.
Павел Антонович был, как никогда прежде, серьёзен, но допустил вольность – протянул хозяйке букетик из трёх разного цвета хризантем.
В комнату мастер проследовал прямо в ботинках, бросив по ходу движения куртку и шапку на пол.
– Ну-с, Марина Викторовна, показывайте капризное железо, приступим к реанимации.
– Можно полюбопытствовать, по какому поводу цветы?
– Гм, кх-кх, не мог же я прийти в гости к обворожительной женщине совсем без подарка. Извините мою дерзость. Больше подобное не повторится.
– Павел Антонович, эпитет, которым меня пришпилили, это серьёзно?
– Вполне. Очарован, околдован. Дальше как в песне. Пациент где?
– Я вполне здорова, чего и вам желаю.
– Ремонтировать будем? Не хотел вас обидеть. Вы мне действительно нравитесь.
– Тогда оставляйте чемоданчик и мойте руки. Компьютер подождёт. У меня к вам деловое предложение.
– Я же ничего такого не имел в виду.
– Имели, Павел Антонович, имели. И не спорьте со мной. Ванная в коридоре налево. Ваше полотенце в полосочку.
– Моё?
– Не придирайтесь к словам… и не путайте. Думаете, мне просто, вот так, запросто?
Павел пришёл в кухню, где был накрыт по-настоящему праздничный стол, чувствуя себя явно не в своей тарелке, даже было подумал уйти от греха подальше, но любопытство оказалось сильнее страха.
– Наливайте. Что будем пить: вино, Коньяк, водку?
– А компьютер…
– Я вас за язык не тянула, сами сказали, что нравлюсь. Или это не так?
– Ну, как бы… не настолько, чтобы… как любая привлекательная женщина.
– Любая?
– Как обаятельная, привлекательная. К чему этот допрос?
– Ладно, не буду смущать расспросами, допросами. Всё просто. Я устала от одиночества. Женитесь на мне.
– Так сразу?
– Вы мужчина или нет? Сколько нужно времени, чтобы дать ответ: неделю, месяц, год? И вообще, сколько можно выкать. Я буду называть тебя Паша.
– Да, я не против… имени. Паша, так Паша. Но с чего вы, ты решила, что мы… разве можно вот так, без любви?
– Попробуем жить вместе. Пока без обязательств. Представим себе, что давно знаем друг друга, что нам хорошо вдвоём. Разве сложно? Свободный союз взрослых, ответственных людей. Не понравится – разбежимся и забудем. Факт сожительства должен остаться между нами. На работе никаких нежностей.
– Я, пожалуй, водочки налью. А вам, тебе?
– Так мы уже начали или как?
– Прежде, чем ответить, нужно прояснить… пользовательские, так сказать, соглашения. Дело в том… я уже был женат. Однажды. Кажется… да, так и было, мы любили друг друга. Но у Ларисы со временем появилось много претензий, не вполне обоснованных. Характер у меня, видите ли, сложный, замкнутый. Она нашла более подходящую кандидатуру. Вот. Но женщинам с тех пор я не доверяю. Боюсь… повторения.
– Я тоже не девочка. У меня был гражданский муж. Подруга увела. С другими мужчинами вообще ничего не складывалось, хотя монашкой не жила. Думаю, в отношении любви, браков и секса на стороне мы разобрались. Можем смело обнулять. Что ещё смущает?
– Понимаешь, Марина… Викторовна, я чувствую некий дискомфорт, настороженность, даже страх. Что, если ничего не получится?
– Ничего. Совсем ничего. Ты будешь жить у себя с собой, я у себя… тоже с собой. К одиночеству нам не привыкать. А вдруг это шанс?
– Немыслимо! Меня… чёрт возьми, сватает женщина. Какая женщина. Подарок судьбы, сектор приз! Как думаешь, кем я выгляжу в своих глазах? Катастрофа!
– Не преувеличивай. Итак, с организационными вопросами мы закончили. Сделай же и ты чего-нибудь, Паша. Если ты муж, веди себя соответственно.
– То есть… хочешь сказать, что нам пора…
– Тебе виднее, как муж должен выражать свои чувства. У тебя есть чувства? Мне коньяк.
– Не представляешь, как давно хотел признаться…
Вот так, без любви, они начали жить.
Через три месяца справили свадьбу.
На работе никто не удивился. Такой исход предполагали давно, даже пари заключали.
Павел Антонович похорошел, стал одеваться соответственно положению и возрасту. Про Марину Викторовну и говорить нечего: на крыльях летала, на землю забывала спускаться.
Со временем молодожёны обросли имуществом.
Они и не предполагали, что полноценной семье может понадобиться машина, дача, что из двух маленьких квартир можно сделать одну большую.
Сына, которого назвали Антон, тоже заранее не планировали. Он просто захотел и родился, на радость папе и маме.
А любовь, спросите вы?
Кто его знает, существует ли она на самом деле.
Соединяют люди судьбы по большой и страстной любви, а в итоге получают страдания и измены.
Ошибочка, говорят, вышла. Характерами не сошлись. Оба несчастны. Расползаются по сторонам, раны зализывают.
А случается: никто не планировал, а она бац, и вылезла откуда-то, любовь.
Без страстей, без пламенных эмоций, вроде, как по расчёту. В итоге – крепкая семья, преданность и верность.
Написал вот последнюю строчку, сижу и думаю: сказать-то чего хотел?
