Валерий Столыпин
У случайностей в плену
Надо срочно принимать решение – идти в наступление с неизвестным финалом, поскольку мироздание не посвящено в его интимные планы, или с извинением подарить Зое букет, сославшись на забывчивость и коммерческие проблемы.
Красивые романтические истории в его жизни случались, чаще спонтанно, когда события развивались нелинейно, в виде стремительного вихря, не подчиняющегося гравитации желаний. Из слепых капризов судьбы и соткана была ткань трепетно-чувственного опыта, но Павел сумел убедить себя в исключительной силе личного интимного обаяния.
Конечно, это была нескромная фантазия, точнее, облачённая в броню неоправданного оптимизма вера, не подкреплённая ничем, кроме списка побед на ниве сентиментальных воспоминаний, настойчиво возвращающих в самые восхитительные моменты порочных приключений, которым впечатлительное воображение присваивало статус неотразимого покорителя сексуальных вершин.
Когда Пётр увидел девушку на аллее, такую воздушную, яркую, хрупкую – представил робкую скромницу, которую легко сразить наповал дорогим костюмом, шикарным букетом цветов, слегка небрежными тратами в кафе или ресторане, манерным обхождением, уверенным голосом, красноречием.
Он не гусар, кавалерийские методы презирает, но растягивать предварительные ласки надолго не имеет возможности. И всё же, поглощённая иллюзорными сюжетами интимного единения физиология требует немедленных действий.
– Павел Егорович, передумал приглашать меня на свидание?
– Вовсе нет. Просто подумал… кафе – не тот уровень: танцевать негде… и музыка не та.
– Мы же договорились: сначала откровенная исповедь. Должна же я понять, с кем имею дело. Давай начнём с меня.
– Забавно, – неожиданно покраснев, изрёк Павел, теряя самоуверенность, нервно поправляя причёску, – а как же кофе?
– Ну, если ты торопишься…
Отступать было некуда, – тогда прогуляемся вон туда, где нет мамаш с детьми и назойливых старушек.
Павел Егорович напрягся, неуверенно решаясь на дальнейшие действия, но нежно взял Зоеньку под ручку, ощутив плечом и ладонью трепетную упругость молодого тела.
Девушка кокетливо наклонила головку, пощекотала его ироничным взглядом, и дружелюбно улыбнулась, давая безмолвное согласие на сокращение дистанции.
– Вот собственно и всё, что я готова рассказать о себе, – вымолвила Зоя после непродолжительного, но весьма информативного повествования об особенностях биографии и планах на будущее, – алаверды, Павел Егорович.
Мужчина замялся. По лицу его проследовали одна за другой причудливые мимические волны, выдающие неуверенность и смятение, с которыми он не без колебания справился.
– От тебя, золотко, ничего не скроешь. Зачем тебе мои откровения? Да, я женат. Но жизнь – процесс динамичный, непоследовательный. Нас связывала любовь… довольно долго. Обострённые некогда трепетные чувства обветшали, выцвели. Я пустой. И вдруг встретил тебя. Сознаюсь – отнюдь не случайно.
Павел Егорович не ожидал от себя приступа сентиментальной чувствительности. Всё, что он говорил Зое, должна была услышать жена, с которой жил под одной крышей по привычке, не имея на то ни малейшего желания.
Супружеская близость была разновидностью ритуального жертвоприношения, разве что бескровного. Как он не замечал этого прежде?
– Зачёт, – внезапно оборвала Павла девушка, – считай, поверила. Следующая станция – кафе “Шоколадница”.
Идти на свидание, даже такое, ненастоящее, было приятно.
Ровесники не будили в Зое чувственных ассоциаций: общение с ними отдавало вульгарщиной и цинизмом. Павел Егорович был иным. Она понимала, что именно, какие желания будоражат возбуждённое сознание визави, но решила провести эксперимент. Сказать “Нет!” никогда не поздно. Зато можно многое понять из того, что требует обоснований и ответов.
С некоторых пор в её девственное сознание просочились до жути неприличные видения и мысли. Мало того, обжились и не желали покидать.
Разве это нормально, когда хочется такого… такого… непристойного, безнравственного, порочного: созерцать обнажённые тела, желательно в движении, вызывать в видениях откровенно бессовестные позы, представлять вызывающе вульгарные действия, примитивные в оскорбительной откровенности желания и соблазны. Вдобавок странное до невозможности поведение созревшего для любви тела.
Но всё это… вот это всё пошлое безобразие вызывало сладкое возбуждение, до невозможности приятные судороги и длительное чувственное послевкусие, бесстыдно терзающее пикантным восхищением впечатлительное воображение.
Вот и теперь где-то внутри повисла оглушительная тишина, предвестница чувственного шторма, действующая на неё странным образом. Зоя чувствовала, знала, что следом пронесётся по возбуждённому жаждой влечения телу горячая волна вожделения, дополняемая восхитительно вкусной дрожью, судорожно напрягающая чувствительные сенсоры самых сладких местечек, посылающих сигналы прямиком в нервную систему.
Блаженный экстаз сфокусируется на мгновение внизу живота, включая одну за другой физиологические реакции, ответственные за наслаждение, повинуясь властным импульсам неосознанного влечения, и превратится в затяжной праздник плоти.
Последствия непредсказуемы.
– Только не это, только не сейчас, – испуганно молила она разбушевавшееся воображение, – он же в отцы мне годится, – и тут же противоречила, – могу один раз позволить себе легкомысленное безрассудство? Могу, тем более, он мне нравится, что удивительно и странно! Но почему, почему… что так взбудоражило целомудренное воображение, до сих пор не познавшее вкуса даже наивной школьной любви?
Сознание девушки раздвоилось.
Одна часть поддерживала странного характера беседу с мужчиной, о котором известно лишь одно – его поведением руководит эгоистичное стремление обладать, вездесущий инстинкт размножения.
На этом поле Зоя стойко держала оборону, сознавая уникальность интимной невинности, которая, однако, начинала странным образом тяготить, превращаясь из преимущества в обузу.
Другая половина мечтала с головой нырнуть в пучину физиологической самостоятельности, несмотря на отсутствие серьёзных романтических грёз и гарантии стабильности.
Сделать правильный выбор, устранить очевидное противоречие для девушки без прошлого – миссия поистине невыполнимая, потому и решилась бросить вызов искушающей неизведанными соблазнами судьбе.
– Пусть решит поединок, – рассудила девушка, – победитель получает приз. Или не получает, если окажется недостаточно убедительным.
Женщины, даже такие молодые и неопытные как Зоя, страстно мечтают о любви. Все без исключения. Но боятся поверить в то, что настоящая любовь возможна, что это реальное явление. Потому и устраивают бесчисленные испытания, проверки, желая наполнить жизнь положительными эмоциями в самом соблазнительном варианте.
Беда в том, что альтернатив слишком много и вычислить оптимальный алгоритм благоприятного предпочтения невозможно. Отборочный турнир – занятие трудоёмкое, непредсказуемое и необъективное. Там, где мерилом являются эмоции и чувства, закономерным является лишь элемент случайности.
– Танец я заслужил, – Павел Егорович безуспешно пытался переглядеть Зою, – значит, игра продолжается. Кофе и булочки с корицей отложим назавтра. Сегодня цветы, красное вино и танго. Карета подана. У меня на примете интересный клуб "La Cumparsita", там собираются любители парных танцев и фанаты. Живая музыка, настоящие скрипки, виолончель.
– Не люблю вино. От хорошей музыки и танцев не откажусь, но это наверно очень дорого. Хочешь вогнать меня в долги? Разве нельзя танцевать под записанную композицию в кафе с демократичными ценами, тем более что есть и пить я не очень-то и хочу?
– Сегодня ты моя гостья. Расходы беру на себя. Могу себе позволить.
Зоя представления не имела, что в их городе есть подобное заведение. Танцы она осваивала в детско-юношеской танцевальной студии, не раз выезжала на показательные выступления. Пока не поступила в институт. Танго требует систематических тренировок. За два года из мышечной памяти многое стёрлось, но ритмы должны подсказать, как действовать. Проигрывать дуэль совсем не хочется. Хотя, она уже не знала, чего надо хотеть.
Музыка в уютно оформленном зале уже звучала, на подиуме крутились несколько ярких пар, но совсем не так как в студии. Наряды женщин выглядели дерзко, запредельно дорого, экстравагантно; пары недопустимо интимно прижимались друг к другу, принимали бесстыдно-похотливые позы, сливались в объятиях, совершали акробатические па, выставляя напоказ нижнее бельё, слишком откровенно дотрагивались до деликатных пределов… у всех на глазах.
Зрители реагировали не менее бурно: подхватывали своих пассий на руки, кружили, целовали взасос, демонстративно обнимались, не стесняясь, ласкали друг друга.
Смотреть на это безобразие было…
Нет, отнюдь не противно: пикантное действо возбуждало сверх меры; тело само реагировало на ритмы, на неожиданные движения, на провокации и особенно сложные движения танцоров.
– Это разогрев. Позднее начнётся нечто.
– Спасибо, Павел Егорович, – неожиданно сказала Зоя, целуя его в щёку, – фантастика! Наверно я слишком самоуверенно заявила, что умею танцевать.
– Давай займём вон тот столик, закажем что-нибудь. Танец за тобой. Обещала.
То рыдала, то веселилась скрипка, гитары выбивали неожиданно энергичные ритмы, трагические звуки виолончели то и дело вклинивались в ткань незнакомых композиций. Казалось, что воздух клокочет, кипит.
Зоя смотрела и слушала, открыв рот, забыв о присутствии Павла.
– Мы пришли танцевать, – шёпотом напомнил он, – не обязательно выходить в центр зала. Мы люди скромные, будем делать вид, что пытаемся научиться. Не бойся, Зоенька, у меня есть некоторый опыт. Расслабься, я буду вести.
– Вот ещё, – неожиданно взбрыкнула партнёрша, – танец покажет, кто лидер.
Павел Егорович взял девушку за руку, немного смутившись, положил другую на упругую талию, притянул Зою к себе, ощутив мягкое давление девичьей груди. Так они стояли несколько бесконечно долгих минут, пока не заметили, что пары в центре зала – зачинщики, роль которых втянуть в мистическое шоу большинство присутствующих.
Рядом пытались танцевать дилетанты, не имеющие сноровки и опыта. Осознав это, Зоя расслабилась, встала в балетную стойку, расправила плечи, упруго выгнула спину… и повела, с чем партнёр не желал соглашаться, отчего через несколько шагов кого-то задел локтем, направив движение резко назад, где проворно кружилась другая пара.
Девушка была сосредоточена на безукоризненной точности движений, манёвр партнёра не почувствовала.
Пары столкнулись. Зоя упала, неловко подвернув ногу. Павел подхватил девушку на руки, получив в качестве альтернативной оплаты звонкую пощёчину, отрезвившую её моментально.
– Прости, не хотела. Оно… само как-то. Прости!
– Как нога?
– Ничего страшного. Готова продолжить. Веду я… и не спорь.
– Ладно. Но пощёчина… я вправе требовать компенсацию.
– На каком основании!
– Щека горит.
– Вымогатель, – улыбаясь, прошептала Зоя, оглянулась и ответила поцелуем, – теперь быстро заживёт. Танцуем, Павел Егорович. Не отвлекайся, мы здесь не одни.
Парочка довольно быстро уловила экзотический ритм, через несколько удачных шагов партнёры почувствовали уверенность.
Павел не сводил с девушки глаз, она кружилась в полузабытьи, неожиданно позволив быть ведомой, благодарно склонилась к мужскому плечу, щекотала распущенными волосами его щёку.
Руки танцора бесцеремонно хозяйничали на ягодицах и бёдрах, как бы нечаянно, подчиняясь звучанию струн, ощупывали гибкое тело под лёгким платьем, не встречая сопротивления; объятия и прикосновения быстро теряли былую невинность.
Зоя прижималась к его напряжённому бедру, висла на шее, обвивала мужской корпус то одной, то другой ногой, чувствуя желание немедленно слиться воедино, позволяла касаться губами груди, тереться щекой.
Импровизации становились раз от раза откровеннее. Когда в особенно крутом наклоне назад Павел чувственно огладил её ногу от колена до трусиков, Зоя зажмурила глаза, едва не вскрикнув, до чего было сладко.
Девушка не узнавала сама себя. Неужели так провокационно возбуждающе действуют особенная обстановка и причудливые ритмы?
Обсуждать ощущения они не стали, но Зоя попросила холодного шампанского, – жарко, – оправдывалась она, обмахивая разгорячённое лицо ладонью, и шёпотом, – у нас получилось, получилось!
– Кто же из нас выиграл?
– Я так счастлива! Давай обсудим потом. Танцевать хочу!
– Поздно, может домой? Завтра продолжим, обещаю.
Зоя укоризненно посмотрела на Павла, – спешишь праздновать победу? У меня дома родители, к тебе ехать боюсь.
– Почему, разве я такой страшный?
– Сам догадаешься или через переводчика будем общаться? Я не готова, понимаешь, не го-то-ва!!
– Решение принимать тебе. То, чего ты так боишься, совсем не обязательное условие на первом свидании. Дома у меня домашний кинотеатр, великолепная акустика. Хочешь, будем танцевать до утра? Одни. Никто нас не потревожит. Соглашайся.
Зоя напряглась. Во время танца она лихорадочно думала, перебирала варианты, яростно спорила с внутренним собеседником. Никогда ещё не приходилось девушке принимать столь сложное решение, никогда эмоциональное состояние не диктовало свою волю, а желание испытать запретное наслаждение не обрекало на действия, которые до сих пор числились в списке низменных пороков.
Павел так на неё смотрел, что слова казались ненужной роскошью.
Зоя не могла больше сопротивляться, – поехали.
Она понимала умом на что идёт, улавливала непостижимую нелогичность, двусмысленность ситуации, но условия диктовало не сознание, а тело, которое требовало иной проверки и других испытаний, до сей поры неизведанных. Вопреки вбитым в голову с раннего детства традициям и правилам, Зою неожиданно окунула в пучину страсти муладхара, нижняя энергетическая чакра, ответственная за интимную чувственность.
Квартира Павла Егоровича находилась в престижном квартале почти в центре города. Обстановка была изысканная, непривычная.
Несмотря на тёплую погоду, Зою трясло.
Два бокала шампанского, выпитые залпом, немного сгладили неловкость ситуации. Оба думали только о том, что должно или не должно было случиться.
– Выбери музыку.
– А, что! Я Энигму люблю, самый первый альбом, Mea culpa.
– Одобряю. Боишься?
– Не знаю. Немного не по себе, но это ничего. Нужно привыкнуть… к мысли. Слишком много событий, слишком неожиданно. Расскажи что-нибудь о себе… самое-самое. Про первую любовь. У тебя была первая любовь? У меня не было. Если не считать папиного брата, в которого была влюблена до восьми лет. Теперь смешно, а тогда не до смеха было. Глупая. Ты тоже считаешь, что я глупая?
– Зачем тебе знать о чужой любви?
– Просто не знаю, как это. Любопытно. Расскажешь? А ты, ты бы мог в меня влюбиться?
– Я уже… как мальчишка. Втюрился. Можно про ту любовь, которая когда-то была, в другой раз? У тебя волосы малиной пахнут.
– Обними меня. Давай потанцуем. Мне так хорошо… и так плохо… без тебя.
– Мы же не расставались. Это нервы. Успокойся. Напоминаю – все решения принимаешь ты. Если хочешь – могу отвезти домой.
– Ты же выпил. И потом… я всё решила. Сегодня или никогда.
– Не торопись. Не хочу, чтобы ты когда-нибудь пожалела. Хочешь, сделаю тебе массаж?
– Хочу. Мне раздеться?
– Как хочешь. Не обязательно. Садись на этот стул, закрой глаза, думай о хорошем, расслабься.
Павел чем-то особенным долго массировал голову, нежно расчёсывал волосы, потом собрал их в пучок, перевязал ленточкой, принялся за плечи и спину, потом нежно ласкал шею, щекотно теребил губами мочки ушей.
Зоя долго не могла расслабиться, но уши оказались настолько чувствительными, что она едва не замурчала.
Игра в целебную терапию понравилась, вызвала новый приступ возбуждения. Сладкая горячая волна прокатилась по телу один раз, другой. Желание нарастало как снежный ком. Зоя напряглась, ожидая приближение экстаза. Павел почувствовал импульс влечения, опустил руки в вырез платья, провёл ладонью по набухшей груди, дотронулся до напряжённого соска, вызвав лёгким прикосновением ответный импульс
Девушка сжала кулачки, застонала в приступе трепетного блаженства, судорожно сжала бёдра в попытке сдержать взрыв эмоций, зародившийся в чреве, выгнулась, сжалась как пружина.
– Что это, Паша, – зачарованно шептала Зоя, заставляя его с силой сжимать соски, – мне так хорошо. Что ты со мной сделал? Как мне теперь жить… без тебя!
– Прости! Я не знал… что так бывает.
– Как, Пашенька, как?
– Вот так… серьёзно. Секс всегда был для меня развлечением, разрядкой. Только сейчас понял, что никогда не любил жену. Что вообще никогда никого не любил. Я тебе постелю в комнате для гостей. Хватит на сегодня экспериментов, иначе не выдержу. Хочешь чая? Нет, сначала иди в душ. И умоляю – не думай ни о чём плохом. Тебе нечего бояться.
– Я уже не боюсь. И спать лягу с тобой. Можно?
Зоя внимательно посмотрела на Павла, на его страдальческое выражение, – ты взрослый, тебе принимать решение. Я готова, даже если соврёшь, что разведёшься, что любишь. Пора взрослеть. Засиделась я в девках.
Павел Егорович как-то странно смотрел на неё, едва не расплакался; было видно, как медленно наливаются предательской влагой глаза, как выступают пятна на лице и шее.
Он пытался справиться с позорной ситуацией с помощью резких мимических движений, задержки дыхания, но увидев, как девушка решительно сбрасывает с себя интимные покровы, неожиданно рассмеялся.
– Уморила. В девках боится остаться. В твои-то годы! Живо в душ… и спать… в свою комнату. Утром поговорим. Устал я тебя соблазнять, устал! Пора передохнуть. Какой же я дурак, право слово, какой дурак! Девочка моя, это я фигурально, конечно не моя, как я рад, что не успел сломать твою судьбу.
Дуры мы с тобой, Галюня
Воды в реках от дождя желтеют
И напоминают цветом чай.
Пусть глаза от горечи темнеют –
Засмеются губы невзначай.
Я любовь вымаливать не буду.
Я горда до гробовой доски.
Я тебя так ласково забуду,
Что заплачешь сам ты от тоски.
Наталья Соловьёва
Сначала была любовь. Была, да ещё какая… ах, какая трепетная, какая сладкая была любовь!
Со вкусом спелой антоновки, с запахом резеды и тубероз. С нежными прикосновениями и сладкими поцелуями. С блёстками рассыпанной по небу звёздной пыли. Со скитаниями вдвоём в полубессознательном состоянии по светящейся во мгле лунной дорожке, а потом…
Окрылённые и счастливые, потрясённые неожиданными открытиями влюблённые улетали множество раз далеко-далеко, в затерянный на просторах вселенной изумительный чувственный мир, наивный и трогательный.
Очарованная яркостью впечатлений душа под напором шквала ярких эмоций изнемогала, корчилась в приступах трепетного восторга. Как томно вздыхала Рита в ночи, как ярко мерцал огонёк свечи, чутко реагируя на движение обнажённых тел.
Влюблённые задыхались в волнах ликующего восторга.
Как ловко девичья грудь запрыгивала в его ладони, как сильно возбуждал исходящий от него жар, как чувственно он пил нектар из её губ.
Как горячо было внутри, как бесстыдно волнительно, как влажно.
На пике восторга остановилось время. Слышно было, как гулко ухает кровь в ушах.
Неистовая дрожь проникала в тела через кончики пальцев, через взгляд, через губы. Живот, лопатки, плечи, шея – куда бы он ни дотронулся, откликались беспричинной радостью, соблазнительно вздымалось изумительной формы налитая грудь с тугими от избытка впечатлений ягодками сосцов.
Из резервных хранилищ всё прибывала и прибывала жизненная энергия, нагнетая давление в системе кровообращения, ответственной за влечение, за интимное сближение.
На бледном теле бестолково суетилось пламя свечи, указывая единственный путь через тёмное отверстие пупочка вниз, где призывно топорщится ёршик интимной причёски, который любовники обязательно причешут.
Девушка боялась вдохнуть или выдохнуть невпопад, чтобы не спугнуть блаженное состояние переполняющего всё её существо безграничного счастья. Ей нравились все его движения, все ласки. По телу разливалось восхитительное блаженство, особенно в тот миг, когда любимый проникал куда-то внутрь, где напрягалось, сотрясалось в сладких конвульсиях что-то, о существовании чего она даже не догадывалась.
Тогда они разговаривали исключительно шёпотом, хотя рядом не было никого-никого.
Рита готова была на любые лишения и жертвы, лишь бы милый всегда был рядом.
Потом у Лёшика появились серьёзные намерения, а у Риточки веская причина прислушаться к желанию любимого, возникшая неожиданно в глубинных недрах её спелой женственности.
Воспитанный юноша сжал кулаки, глубоко вдохнул и повёл Маргариту регистрировать брак.
Наверно с этого момента и начались странности.
Как кораблик назовёшь, так он и поплывёт.
Рита тогда не знала, не догадывалась, что брак, это не только законно оформленные супружеские отношения, а ещё и продукция, не соответствующая установленным нормам или имеющая производственные дефекты.
Лёша не спрашивал, хочет ли Рита замуж: он всё решил сам.
Переживал, что несвоевременно, рано, боялся ответственности, но поразмыслив, обнаружил массу неоспоримых преимуществ семейных отношений.
У реального мужа, тем более в его нежном возрасте, столько бонусов: независимость от родителей, эмоциональные преимущества совместного проживания, приятный и насыщенный досуг, доступный хоть тысячу раз в сутки секс, возможность экспериментировать с телесными и духовными практиками.
Лёша настроил себя оптимистически и нырнул с головой в омут.
Рита боготворила мужа: старалась угодить ему каждую минуту, подстраивалась под его настроение, под привычки и вкусы.
Девушка была уверена, что романтические отношения день ото дня будут насыщеннее и интереснее. Ведь у них любовь и всё такое.
Они встречались с Лёшиными друзьями, ходили компанией в походы и на слёты исполнителей авторских песен. Вечера и выходные проводили с ними же.
Через год, когда схлынули волшебные волны гипнотического очарования и туманный флёр безмятежной сентиментальности, Рита начала замечать, что Лёша уже не так мил и доброжелателен, что он может быть грубым, раздражённым и даже злым.
У мужа появилась скрытая от Риты личная беззаботная жизнь, в которую у жены не было пропуска, властные планы на своё и её свободное время, на семейный бюджет, на бытовые вопросы, обсуждать которые с женщиной Лёша не намерен.
Конфликтов не было, но исчезла откровенность, а следом самое важное – доверие.
Ладно бы только это. Постепенно из отношений исчезали нежность, влечение, совместные интересы и страсть.
Зато появился едкий сарказм в суждениях, ироничная нотка в суждениях, необоснованные претензии, и беспричинная ревность.
Лёша забывал её целовать, говорить милые приятные глупости, всё чаще приходил, когда Рита уже спала, не объясняя причину задержек, но от неё требовал безукоризненно исполнять супружеские обязанности, поддерживать идеальный порядок в доме и подчиняться.
Позже выяснилось, что он эгоистичен, вспыльчив и довольно скуп.
Да, упустил важную деталь: Лёша тогда, сразу после свадьбы, уговорил любимую сделать аборт.
– Мы так молоды, сначала нужно встать на ноги. Рёбёнок – это оковы. Обещаю – года через три-четыре мы обязательно станем родителями. Клянусь, не пожалеешь. Я ведь тебя так люблю!
Молодожёны не разговаривали почти неделю. Слишком драматичным для женщины был повод: она успела почувствовать себя матерью, сжилась с фантазиями, распланировала жизнь на годы вперёд.
Рита не спала ночами, то и дело, когда никто не видел, ревела.
Справилась, наступила на горло личным желаниям в пользу счастливой семейной жизни.
Теперь она жалела, что поступила тогда легкомысленно, уступив мужу в таком важном вопросе: быть или не быть самому дорогому на свете – своей маленькой копии.
Наверно Лёша воспринял её готовность к компромиссу как обязательство и впредь соглашаться всегда и во всём.
Они так и не стали похожими друг на друга, не сблизились настолько, чтобы стать семьёй.
Что-то мешало супругам превратиться в соратников, единомышленников.
– Так бывает, – не оправдываясь, а констатируя свершившийся факт, сказал муж, вызвав её однажды на серьёзный разговор, – я влюбился, прикидываешь!
– Я должна издать воинственный клич, душераздирающий вопль, разразиться обличающей бранью, перерезать себе вены, выпрыгнуть из окна, упасть в обморок? Как я должна реагировать на предательство!
– Не усложняй, какое ещё предательство. Ну, разлюбил. Дело-то житейское. Ничто не вечно под луной. Дозу счастья ты получила. Нам ведь было хорошо. Не драматизируй. Кто сейчас не разводится! Считай, что закончился пробный период.
– Теперь это так называется! Чего же ты хочешь от меня?
– Получить развод, только и всего. Имущество разделим по справедливости. Детей у нас нет. Всё предельно просто.
– У меня другое мнение, но оно тебе вряд ли интересно. Не стану спрашивать – зачем тебе срочно понадобилась другая женщина, почему обязательно необходимо расставаться. Допускаю, что упустила что-то важное, что невольно дала повод…
– Ну что ты, что ты, просто мы… просто у нас разный темперамент, несовместимые характеры, моральные принципы и привычки.
– Я всегда поступала так, как хотел ты.
– Этого недостаточно. С Юлькой я на все сто чувствую себя мужчиной. Хочу её двадцать четыре часа в сутки, постоянно, всегда и везде.
– Рада за тебя. Избавь, пожалуйста, от пикантных подробностей. Говори по существу.
– Она меня вдохновляет, возбуждает, будоражит, пьянит, если хочешь. С тобой я давно ничего подобного не испытываю. С этой девочкой интересно, весело, с тобой – нет..
– С девочкой… она что – школьница?
– Не так, чтобы очень, но… да, она моложе тебя.
– Если ты не в курсе, мне двадцать три года. Это пик привлекательности, вершина трепетной женственности.
– Согласен… разве я спорю. Ты всё ещё хороша. Но не настолько, чтобы составить конкуренцию ей. И вообще, какого лешего ты переживаешь, если настолько хороша? Сделаешь царский подарок кому-нибудь другому. Всё, разбежались и забыли. Не унывай – ещё влюбишься.
– Для тебя всё просто: забежал в песочницу, налепил куличиков, а когда надоело играть – хлоп-хлоп по всей конструкции лопаткой. Вон его сколько – песка вокруг. Главное, чтобы лопатка была прочная.
Мы могли бы поговорить, обсудить, и не сейчас – когда ты это почувствовал, когда первые щекотливые мысли появились, когда что-то можно было исправить, изменить. Тогда было бы правильно, справедливо. А теперь… в чём, скажи, заключаются противоречия, что конкретно я делаю не так? Мы притирались, учились взаимодействовать и любить, пять долгих лет. Многому научились. У тебя гормональный бунт, я могу это понять. Ты изменил, но это ничего… я переживу, справлюсь, честное слово. Даже не напомню никогда. Не руби сплеча. Рожу я тебе ребёночка…
– Мы слишком разные. Я просто устал… от тебя, от однообразия, от рутины. Мне нужно встряхнуться, напитаться новыми впечатлениями.
– Это не повод для развода. Отдохни. Ну, оторвись, в конце концов, если твой конь свободу почувствовал.
– Юля беременна от меня.
– Я тоже была беременна… и родила бы. Ты был против детей, обещал вернуться к этому вопросу через три года. Прошло пять. Что со мной не так!
– Всё не так! Я тебя больше не люблю. Мне с тобой скучно.
– Давно ты это понял?
– Не знаю… давно, недавно, какая разница… всегда знал. Я ведь по залёту на тебе женился.
– Это что-то новое. Она тебя надоумила?
– Пусть будет так. Неважно. Прощай. Успокоишься – приду за вещами.
Так и расстались.
Через год Лёша приходил, стоял на коленях, извинялся.
Не простила.
Перегорело всё: ни чувств, ни эмоций не осталось, ни воспоминаний.
С тех пор прошло без малого семнадцать лет.
Рита так и не встретила никого, кто по достоинству оценил бы её привлекательность, её желание и способность любить.
Были в её жизни мужчины, но в каждом из них выпирали наружу острые края Лёшкиной кобелиной сущности, которые настораживали, пугали и отталкивали.
Если бы бросили ещё раз – пережить такое унижение Рита не смогла бы.
Лучше одной жить, чем постоянно замирать от предчувствия, что тебя вот-вот разлюбят, что сообщат об этом без эмоций и угрызений совести, словно рассказывают о чём-то отвлечённом, незначимом.
У Риты был один единственный родной человечек – такая же неприкаянная, несчастливая подруга, почти ровесница, как и она, Галина Юрьевна.
Подружки сидели в одном рабочем кабинете, гостили друг у друга по очереди, делились впечатлениями, планами и воспоминаниями.
Галю никто не бросал. Она сама подписала себе приговор: не справилась с чёрной ревностью.
Подружка была бездетной. Возможно, оттого в её внутреннем мире возникла пустота, чёрная дыра, которая словно пылесос засасывала внутрь негативные мысли и эмоции.
Женщина изводила себя безумными страшилками по поводу возможной измены, тревожным предчувствием, что муж вот-вот загуляет.
– Может, уже связался с молоденькой хрупкой кралей, которая забеременеет, заманит его в любовные силки, заставит бросить её, неудачницу, – накручивала она себя на пустом месте.
На самом деле она всё придумывала. Такой уж характер у неё, такое воображение.
Муж любил только Галю, склонности к разнообразию в сфере отношений с женщинами не имел.
– Но ведь мог, мог изменить, подлец… не верю я ему, не верю!
Фантазии жгли напалмом душу, вызывали раздражение, дыхательные спазмы и беспричинный страх, переходящий в панику.
Семейная идиллия постепенно превратилась в поле боя. Истерики и скандалы взрывали тылы и фронт ежедневно, превращая добродушную, счастливую молодую женщину в сварливую, уставшую от жизни старуху.
Сил переносить нестерпимую сердечную боль становилось всё меньше.
Муки ревности поглотили душу и тело целиком, и полностью.
Галя никак не могла удалить из головы буйные порождения безумных мыслей.
Недаром говорят, что сон разума рождает чудовищ.
Они расстались.
С тех пор Галину больше не мучили галлюцинации и химеры.
У неё тоже кроме Риты никого не было. А желания были.
В мечтах обе женщины любили, были любимы и счастливы.
Не так, как когда-то.
Подругам нравилось накануне праздников бродить по магазинам в поисках нарядов и аксессуаров к ним. Важно было не купить, а разглядеть, потрогать, примерить, прицениться.
Их вкусы почти совпадали, во всяком случае, в главном: нечего особенно молодиться, но и в старухи записываться рано. Бальзаковский возраст, наступающий после тридцатилетнего юбилея – печальная реальность. Ещё молодая, но уже не модная. Сколько же дам сходят с ума в этот цветущий, но роковой период – жуть. Всё потому, что нежная природа не позволяет в полной мере перенести однажды испытанное состояние влюблённости повторно.
