Валерий Столыпин
Любовь на каникулах
Дитя порока
На чёрно-белых снимках сцены детства
Мелькают, как вагоны на вокзале,
В нас не стреляли «при попытке к бегству»,
Мы сами за собой мосты сжигали.
Лилия Скляр
В тот момент я был холост, точнее разведён, имел на попечении двоих детей, которых воспитывал один, работал водителем такси.
Мне было сорок семь лет. Рост, вес, фигура, внешний облик и психологический портрет в данном случае не имели существенного значения.
Интересен сам факт.
Как-то раз я вёз девочку. Это был заказ по телефону, видимо совсем неслучайный, хотя могу ошибаться. Во всяком случае, позже выяснил, что заказывали конкретно меня.
В нашем такси такое практиковалось. Многие водители имели постоянных клиентов, а за звонки на личные телефоны безжалостно увольняли.
Я подъехал по указанному в заявке адресу. Пассажирка вышла минут через пять.
Только открыв входную дверь, девочка расплылась в улыбке, приветственно помахала рукой как старому знакомому, чему я совсем не удивился: современные молодёжные нравы довольно свободны, общительность и темперамент у всех разный.
Я в ответ боднул головой.
Одета пассажирка была довольно ярко: дорого, модно, откровенно, но не вульгарно.
Впрочем, никакого желания детально её разглядывать не было. Смена началась часов шесть назад, я успел порядком устать.
Чувство умеренности и вкуса у неё было отменное, это я сразу отметил по привычке оценивать пассажиров, что в этой профессии довольно важно: если у таксиста не развита интуиция, он довольно часто попадает в сложные, даже опасные ситуации.
На вид пассажирке было лет семнадцать, возможно больше или меньше. Определить точнее возраст нынешних девочек довольно сложно: акселерация, сглаживание у подростков гендерных различий в одежде, манерах поведения и причёсках не дают возможности дать более точную оценку.
Несколько метров до машины девочка преодолела вприпрыжку, как это свойственно беззаботным детям в пору познавания мира.
Я решил не выходить из машины, чтобы встретить.
Пассажирка манерно уселась. Мне показалось, что она намеренно кривляется.
Приготовился к сложному рейсу. Подобные девочки, как правило, дети состоятельных родителей, доставляют немало неприятных хлопот. К ним довольно сложно найти нужный подход по причине уверенности, что деньги решают всё.
Девушка улыбнулась, сняла солнечные очки, опустила светозащитный козырёк, с обратной стороны которого было зеркало.
Посмотрелась, провела тонюсеньким пальчиком с ярко-жёлтыми коготками по губам, намазанным блеском. Несколько характерных мимических движений, какими женщины проверяют, нет ли изъянов в наложенной косметике.
– Можно трогаться, – сказала она, вытянула ножки, поправила подол юбочки, подняв его чуть не до трусиков.
– Я ведь красивая, – с улыбкой спросила юная кокетка, – сознайся, я тебе нравлюсь.
– Несомненно, – наивно ответил я, – юность по определению прекрасна. Увы, красота, привлекательность… и невинность в том числе – лишь приятные бонусы от капризной судьбы. Сей подарочек выдают на весьма короткий срок, можно сказать в аренду. На несколько коротеньких лет. Берегите юную свежесть, леди, берегите очарование.
Разговор с пассажиром – отдельная тема. Он необходим для настройки отношений. Если контакт найден, значит, рейс будет лёгкой и приятной поездкой.
Зачем я обмолвился о невинности и свежести – ума не приложу. С языка сорвалось. Возможно, очарование юности настроило лирический лад. Юностью не сложно восхититься.
– Скажи честно, ты ведь страдаешь от тоски и одиночества?
Пассажирка непринуждённо сказала “ты” мне, мужчине раза в три старше, имеющего дочку её возраста и невинно посмотрела мне прямо в глаза.
В юном взоре плескалось море синевы, плясали озорные чертенята, лукаво на что-то намекающие.
Молодость беспечна, она не признаёт авторитет возраста.
– Почему вы так решили, – сделал я акцент на уважительном обращении.
– Всё просто, дядя. У тебя рубашка мятая, щетина на щеках и уныние во взгляде.
– У меня двое детей, сложная работа и ни минуты свободного времени. Хотя, насчёт одиночества вы, леди, угадали. Есть такая буква в алфавите. Но ведь мы не на Поле чудес, к чему играть в угадайку и ребусы. Давайте поговорим о том, чем интересуется ваше беспокойное поколение, например, о музыке.
– Меня Ирочка зовут. Мне восемнадцать лет… между прочим. А тебя как зовут?
– Извините, девушка, близкое знакомство с пассажирами не входит в мои обязанности, хотя я рад услышать прекрасное имя. Посмотрите на лобовое стекло. На визитной карточке обозначены реквизиты организации, телефон диспетчерской службы, фамилия, имя и отчество водителя.
– Действительно. Какая я невнимательная, Антон Петрович. Антошка! Прикольно. Можно я тебя так буду называть? А ты ничего – симпатичный. И совсем не старый. Мне нравятся крепкие взрослые мужчины со шрамами. С таким не пропадёшь.
– Давайте, леди, без панибратства. Вы пассажир, я – водитель. Моё дело не девочек обслуживать, а баранку крутить. Поговорить можно… если сменить тему. Договорились?
Девочка неопределённо кивнула, закрыла лицо ладонями и тяжко вздохнула.
Я внимательно посмотрел на пассажирку. С чего бы ей вести подобный диалог?
– Я тоже одинокая. Совсем-совсем. Не могу найти с предками общий язык… и вообще. Жизнь – такая гадость! Можно я закурю?
– Я некурящий. Лет семнадцать как бросил. И вам советую. Зависимость появится, сложно будет отвыкать. Никотин коварен. По себе знаю. Лучше не начинать.
– Ну и хорошо… что плохо. Не хочу долго жить.
На её глаза наворачивались слёзы.
Ирина замахала кистями рук, как делают, когда очень больно, принялась часто-часто моргать в попытке остановить поток солёной влаги.
Этими действиями девчушка быстро восстановила обычное состояние, придирчиво посмотрелась в зеркальце, поправила что-то и снова стала прежней.
– Ты же не откажешься, Антон, если я предложу… себя? Да, я согласна стать твоей женщиной. Единственной.
– Мы почти приехали, леди. Осталось совсем немного. Потерпите, милая. Это пройдёт. Поверьте, в жизни каждого бывают моменты, когда хочется выть на Луну, когда кажется, что нет смысла жить дальше. Это мимолётные эмоции, рефлексия. Человек не может страдать долго.
– Зачем ты меня уговариваешь, я всё решила. Да или нет? Мне много не нужно. Ем я мало, одеваюсь, как видишь, довольно скромно. Мои родители совсем не богачи. Эту одежду подарила сестра. И ещё… я ничем таким не болею. Можешь проверить. И мужчины у меня ещё не было. Неужели тебе неинтересно! Почему я должна тебя уговаривать!
– Какие глупости, ну, о чём ты говоришь, девочка! Предлагаешь мне заняться растлением малолетнего ребёнка? Моя дочка, между прочим, лет на десять старше тебя. Вот видишь, я начинаю нервничать. На “ты” перешёл. Что мне с тобой сделать, что? Приласкать, по заднице нахлопать, к родителям за ухо отволочь, что! Поставь себя на моё место, вообрази, что я – это ты. Тебе сорок семь, мне шестнадцать.
– Восемнадцать.
– Не имеет значения. Но тебе явно нет восемнадцати.
Я начал закипать, остановил машину.
Нервы расшалились, начало трясти.
Девчонка упала мне на грудь, разрыдалась, обхватила за шею.
Такого паршивого душевного и физического состояния я не испытывал даже тогда, когда случайно узнал про измену жены.
Шок не позволял двигаться.
Девчонка говорила и говорила: о том, как чудесно мы заживём, как она будет мне верна, как научится любить, готовить, стирать.
– У нас будут маленькие…
– У тебя будут. Обязательно будут. Но не сейчас и не со мной.
В голове поселился густой липкий морок, всё вокруг расплывалось.
Скажу честно, на мгновение душа дрогнула, взыграло ретивое. Бархатная кожа, миниатюрные пальчики, развитая грудь, слёзы, запах созревающей женщины.
Да, она невыносимо резко пахла желанием!
На секундочку представил… представил такое… мне захотелось…
Чего же мне захотелось, чёрт возьми, чего!!!
Как поступил бы другой мужчина на моём месте?
Что если девочка повторит глупую попытку с кем-либо другим?
Что можно предпринять в такой ситуации!
Голова разболелась, затряслись руки. Я буквально вывалился из действительности, не в силах сообразить, что делать, какое принять решение.
Пришлось закрыть смену.
Мы сидели с Ириной в машине часа два.
Сначала говорил я: долго, коряво, сбивчиво.
Рассказывал о свое первой, драматической, но прекрасной любви, про ошибки молодости, про сложности общения с сыном и дочкой, про разлад с женой, про миллион проблем, от которых сбегать не имею права.
Я не педагог, не психолог. Моя профессия в данную минуту – водитель такси.
Естественно, в пафосной речи были поучения, чего никто не любит.
Девочка спорила, доказывала, рыдала, несколько раз порывалась убежать.
Я лихорадочно соображал, чем могу помочь. Выхода не видел.
Когда Ира немного успокоилась, начала рассказывать о своей жизни.
Оказалось, все проблемы скорее надуманы, чем действительно трагичны.
Любой подросток проходит через подобные вехи.
Мы разбирали с ней эпизод за эпизодом.
Девочка нервничала, иногда кричала.
Был момент, когда она чуть не вцепилась своими жёлтыми коготками в моё лицо.
Единственно, чего Ирина хотела на самом деле – чтобы её выслушали и поняли.
Родителям было банально некогда, только и всего. А она приняла их бытовую и профессиональную загруженность за нелюбовь, за чёрствость.
Решение созрело само собой.
Я отвёз девочку к себе домой, оставил её с сыном и дочкой, поставил машину на стоянку, вызвал такси, купил две бутылки водки – этакий коммуникационный ключ к любому русскому мужчине и отправился к её отцу.
Визит оказался удачным. Но двух бутылок не хватило.
А с девочкой и её родителями мы потом подружились.
На свадьбе Ирины я был почётным гостем.
Возраст потерь
Гаснет музыка заката,
Тонкий звук её – как стебель.
Летний день ушёл куда-то,
Может – в быль,
А может – в небыль.
Я забыл – какая жалость! -
Луг, где нас связала тайна.
Где – я знаю, не случайно –
Ты щекой ко мне прижалась.
Вадим Хавин
– Отчего все так настойчиво, упорно ищут стабильности в отношениях, в быту, выдумывают разного рода ритуалы, обязательные действия, смысл которых давно забыт или вовсе непонятен, – раздражённо, не желая выныривать из сумеречного состояния, наполненного нереализованными мечтами, думала Вероника, погружённая на краткий миг в состояние иллюзорного приключения.
Она приходила домой раньше мужа и дочери, потому располагала приятной возможностью, прежде чем приняться за рутинную прозу семейных будней, насладиться безмолвным одиночеством, украшенным неким подобием медитации.
Женщина скидывала с себя одежду до последней ниточки, несколько минут неистово выплёскивала эмоции в танцевальном экспромте, затем увлечённо ублажала весьма восприимчивое к ласкам тело под горячими струями в душе, растиралась, заворачивалась в махровую простыню, расслабленно вытягивала отяжелевшие от восьмичасового стояния ноги, чтобы немного забыться.
Рабочий день в салоне красоты, где она работала, начинался в шесть утра.
Роскошным, по большей части по их собственному мнению, леди, непременно необходимо было придать привлекательность и неотразимый шарм до момента, когда их внешность начнут оценивать публично. Очарование их наружности было рукотворным, обманчивым.
Клиентки по большей части раздражительны, вспыльчивы. Ублажить каждую – особое искусство, требующее немалого напряжения. Сноровки, мастерства и терпения едва хватало до завершения смены.
Переступая порог квартиры, Вероника буквально валилась с ног.
Необходима хоть небольшая, но пауза, чтобы остановить ускорение времени, потраченного на вздорных клиенток, отключить головокружительное вращение событий не своей жизни. Не так просто ослабить неимоверно утомляющие силовые поля их неукротимых потребностей, постоянно рождающих новые проблемы, бурных потоков негативных энергий и выкручивающего все без исключения суставы действия земной гравитации.
Как мечтала Вероника иметь вот это вот всё – собственную отдельную квартиру, созданный своими руками комфортный уют, налаженный до мелочей распорядок дня, в котором есть время и место для себя, любимого мужчину рядом, вселяющее безотчётную радость детское присутствие.
Когда она успела устать от счастливой семейной жизни, от быта, когда!
– Ещё минуточку… нет, пять минут абсолютного покоя. Хорошо-то как! Разобрать сумки, приготовить ужин, пропылесосить…
Проваливаясь в сон, Вероника методично совершала рутинные хозяйственные действия, но в довольно необычной обстановке: вокруг расстилался пляж с горячим песком, на берег размеренно набегала прибойная волна, ослепительно блестела вода, пронзительно кричали чайки, отчаянно ныла обгоревшая на солнцепёке кожа.
Красочные живые ассоциации всплывали одна за другой. Опять вспомнила мальчишку, просветившего относительно правил загара, который намазал ноющую кожу заживляющим кремом, заставил одеться и все десять дней незабываемого отдыха не отходил ни на шаг.
У него были особенной чистоты серые лучистые глаза, дружелюбный улыбчивый взгляд, завораживающий голос, и удивительно нежные руки.
Егор, так его звали, до последнего дня не решился обнять, поцеловать, как-либо выразить захлестнувшие его чувства, оживляющие общение. Он просто был рядом, о чём-то непрерывно рассказывал, лечил бальзамом болезненные ожоги и зачарованно наблюдал за каждым её движением.
Теперь, после стольких лет семейной жизни, Вероника сожалела о не случившемся, пыталась представить, как могла сложиться жизнь, будь парнишка более решительным.
Никита и представить не мог, что переселение из средней полосы в чудесный приморский город произошло отнюдь не оттого, что это ему пришла в голову подобная плодотворная мысль.
Вероника бредила и грезила, вспоминая первый в своей жизни отпуск, и того, кто разбудил её дремавшую женственность.
Это она внушила супругу любовь к морю, она направила ход мыслей, побудила действовать.
Кажется, это был брак по любви. Во всяком случае, неукротимо кипящие страсти долго-долго не давали прийти в себя от неукротимого чувственного азарта и неистового возбуждения.
Что-то важное, цементирующее чувства, сломалось неожиданно и вдруг, хотя обнаружить причинно-следственную связь не удавалось. Кончилась любовь и всё тут.
“День ушёл, и нет возврата, но, как слайд, осталось чётко – нашей юности утрата, нашей памяти находка”, – вертелась у Вероники в голове строчка из однажды услышанного романтического стихотворения, отражающего суть трепетно-греховного томления.
Она обожала мужа, обмирала от его ласк.
Прежде.
Удивительное было время, неповторимое, диковинное. Количество счастья на единицу времени не поддавалось подсчёту и осмыслению: его было очень-очень много, столько, что не умещалось в одном теле. Чем больше тепла и радости Вероника отдавала любимому, тем больше получала обратно.
Теперь же она запросто могла расплакаться оттого, что так и не познала вкус поцелуя того замечательного мальчишки.
– Глупая, – корила она себя, – это было такое настоящее счастье, такое волшебное. А ты… глупапя ты, глупая!
Потребность реализовать опрометчиво утраченное наслаждение, призрачно-блаженную возможность изменить судьбу, медленно, но верно, превращалась в одержимость.
Вот и сегодня Вероника грезила, явственно чувствуя на губах вкус девственного поцелуя, приятно резонирующие вибрации, нарастающий гул прибоя, предвкушение некого почти состоявшегося чуда.
Сладость волнительного момента нарастала, переполняя наслаждением. Ещё мгновение и чудо свершится!
Из сладкой иллюзии её внезапно вырвала совсем некстати прозвучавшая фраза и несанкционированное прикосновение к щеке, – солнышко опять утомилось. Мамочка, любимочка наша, вставай пришёл.
Веронику трясло от прерванного некстати возбуждения. Возвращаться в постылую реальность, не было желания.
– Можно без меня? Хочу спать, не могу проснуться.
– У нас сюрприз. С днём рождения, любимая!
Гостиная была залита светом, стол накрыт деликатесами, украшен цветами.
Как она могла забыть!
Ощущение праздника не приходило. Дочь это сразу почувствовала.
– Мамуль, Васька меня на танцы зовёт, можно, без меня справитесь?
– В десять чтобы дома была.
– Ты самая лучшая мамусенька на свете. Я тебя обожаю!
– Отвернись, Никита, дай одеться.
– Ты чего, Никусь, разве я чего-то ещё не видел, – обиделся муж.
– Поссориться хочешь!
– Напротив, настроен на мирный диалог, на романтическое, в какой-то мере игривое настроение.
– Лучше бы на ремонт настроился. Обои вон отклеиваются. Ешь один, у меня аппетита нет.
– Что-то не так, родная, мы готовились.
– Всё так. Устала я, смертельно устала. Спать хочу
– Понял, – полез целоваться Никита, – самый лучший специалист по расслаблению прелестниц к твоим услугам. Безвозмездно. То есть совсем даром.
– Остынь, Ромео. Нет настроения, нет обстановки, не вижу морковки…
– Есть морковка. Сла-а-день-кая! Мы с Дашулей платье тебе купили. Шикарное! И туфельки. Те самые, что неделю назад примеряли. Они ведь тебе понравились.
– Спасибо, Никита. Я… правда рада, мне всё нравится, но…
– Рекламации и претензии после примерки и тоста.
Вероника сама не могла понять, что с ней происходит. Раздражение захлёстывало, требовало немедленного выхода.
– Можно хоть раз в жизни оставить меня в покое, – вспылила она.
– Извини… я это… в гараж что ли тогда пойду, чтобы не нарваться.
– Вот туда и иди, целее будешь!
– Объясни, что происходит! Чем я заслужил…
– Просто уйди.
– У тебя кто-то есть? До климакса вроде далеко. Живи – радуйся. Ведёшь себя как капризный ребёнок, устраиваешь истерики на пустом месте. Фу, какая ты некрасивая в такие моменты.
– Давай, давай… наговори ещё гадостей… про родителей что-нибудь скверное скажи. Да, есть у меня любовник… молодой, симпатичный, не чета тебе. И что с того!!! Ну, ударь меня, ударь, получи удовольствие!
– Можно подумать, я бешеное животное, а ты беззащитная жертва семейного террора. Положим, я тебе поверил. Левый поворот, возрастной кризис, крушение радужных иллюзий. Есть повод, во всяком случае, так тебе кажется. Хочется найти виноватого… в том, что жизнь не похожа на сказку. Лучший способ наказать обидчика – интимная месть.
Предлагаю поставить на прошлом жирную точку, начать с неё отсчёт иных, более зрелых супружеских отношений.
Обоснуй своё поведение, предъяви объективные претензии, если таковые назрели. Обсудим, набросаем проект приемлемого, удобного для всех нас сторон семейного кодекса.
Нельзя замыкаться в себе, накручивать психику, страдать молча. Нужно взаимодействовать, медленными шагами двигаться вперёд.
Никусь, может, купируем назревающий непонятно на каких основаниях локальный конфликт, отменим едва не начавшуюся дуэль. Я ведь на самом деле тебя люблю! Честно-честно.
Вероника расплакалась, – почему так-то, ну, почему! Мы с тобой стали совсем чужими. Ты даже ревновать меня не желаешь. Мне скучно с тобой, Лобанов. И с собой тоже.
– Мы все родом из детства… где на удивление цветной, объёмный, яркий-яркий антураж, где волшебные звуки и манящие запахи, где постоянно происходили изумительные события, о существовании которых мы даже не догадывались. Каждый миг – приключение, каждое движение – открытие.
Но так не может продолжаться вечно, пойми, родная. Рано или поздно таинственные и волнующие сюжеты становятся обыденными, привычными, замыленными. Отсюда меланхолия, скука. Плюс социальные ограничения и утомительные обязанности.
А ведь хочется пьянящего чувства свободы, исполнения заветных желаний, приятных сюрпризов, праздничного салюта. Вот мы и грезим. Напридумаем всякой-разной чувственной экзотики и смакуем, рассчитывая в иллюзиях на необоснованное, незаслуженное счастье.
Жизнь – процесс динамичный… и беспощадный. Шанса исправить ошибки, ведь без них никак, создатели не предусмотрели. Шаг – выбор, шаг – выбор. И неминуемые последствия.
Добро пожаловать во взрослую жизнь! Думаешь, мне легко и просто? Так ведь тоже нет. У меня тараканов в голове больше, чем муравьёв в муравейнике. Предполагаю, что тебя, ведь это возраст потерь, мучает, извини за откровенность, вопрос – а тому ли я дала.
– Какое тебе дело до того, чем я в мечтах развлекаюсь, чего ты в мозгах у меня копаешься! Без того муторно.
– Живу я здесь, Вероника Андреевна, одной с тобой жизнью. И судьба у нас общая. У меня о том официальная справка имеется, штамп в паспорте стоит, колечко заветное на пальчике сверкает. Не умеешь ты врать, болезная. Не изменяла ты мне… никогда. Да пусть даже и так. Если есть у тебя такая мечта, такая необходимость. Я и это пойму.
– А ты, ты… изменял?
– Сама-то как думаешь?
– Вот ты и прокололся. Вопросом на вопрос отвечают, когда есть, чего скрывать. Так и знала!
– Что тебя терзает, что гложет, поделись. Мы же семья. Или… давай помечтаем. Неужели нам ничего не хочется, кроме того, что уже имеем? А память… столько всего замечательного произошло.
– Ты же приземлённый, скучный. О чём с тобой говорить, о чём мечтать!
– О красоте, о любви, о жизни. Помнишь тот день, когда мы познакомились?
– День как день. Ничего особенного. Ты мне на ногу в автобусе наступил.
– Вот именно! А ты дёрнулась и каблук сломала. Пришлось до сапожной мастерской на руках тебя нести.
– Больно хотелось.
– Мне казалось, ты была счастлива, обнимала-то по-настоящему. Глаза отворачивала, дышала через раз, но ведь не сопротивлялась. У меня поджилки от блаженства тряслись. От тебя пахло… мандаринами что ли. И чем-то особенным, отчего голова кружится. Я так сразу влюбился… а ты?
– Мне, если честно, хотелось тебя загрызть.
– Странно. А щекой зачем тёрлась?
– Откуда мне знать. Нечаянно. Я про тебя и не думала совсем. Каблук было жалко.
– Ну да, ну да… про каблук, конечно, про что же ещё. Кстати, мы его по пути благополучно посеяли. Пришлось такси ловить, деньги у соседей стрелять, чтобы с водителем расплатиться. А вечером у нас было свидание. Малиновый закат, пустынная набережная, первый поцелуй. Помнишь! Ты так потешно сжимала губы, зачем-то закрыла глаза.
– Ничего интересного. Обслюнявил всю. Мне потом от мамы влетело за то, что поздно пришла. За туфли тоже.
– Я был на седьмом небе от счастья. Нет, на десятом. Я и сейчас… давай поцелуемся… как тогда.
– Вот ещё! Не заслужил.
– А ты глаза закрой. У нас ведь свидание. Лунная дорожка дрожит на зыбкой воде. Ты, я, светляки, цикады, звёзды. Вкусно!
Вероника ни с того, ни с сего расплакалась.
– Такого никогда больше не будет. Возраст. Я почти старуха.
Никита бережно поднял жену, завёрнутую в плед, усадил на колени, поцеловал.
– Чего ты на самом деле, именинница. Всё ты придумала. Любимая!
– Ну-ну, Лобанов, не дети уже, чтобы вот так, в кресле. Дашка может вернуться. Срамота-то какая.
– Это ты брось. У меня и моей жены сегодня праздник. Разврата хочу, наслаждения, страсти. Хватит скрывать свои достоинства. Боже, какая ты у меня красивая… какая юная. Как тогда.
