Валерий Сосновцев
Имперский раб
Под утро, порубив и разогнав разбойников, бухарцы, ведомые Ефремом, вернулись в лагерь. Все радостно приветствовали друг друга. Хватились Шарифа. Нашли и ахнули. Он лежал между тюков со стрелой в горле.
Ефрем по инерции продолжал распоряжаться. Никто не возражал. Он велел мусульманам помолиться над убитыми и похоронить до заката. Бухарцам это легло на сердце бальзамом. Чужестранец, знающий их обычаи, да еще герой битвы достоин уважения!
Случилось само собою, что люди слушались русского. В его словах и поступках все было разумно. Они не заметили, как забыли, что он раб.
В караване нашлось немало тех, кто знал путь до Бухары. Двигались далее с малыми остановками. Всех, и рабов тоже, посадили на отбитых и освободившихся лошадей и верблюдов, чтобы двигаться быстрее.
Ефрема не покидала мысль: «Как в Шарифа в темноте угодила стрела да еще так метко?».
Он спросил Семена украдкой:
– Ты не заметил, когда нашли тело приказчика, сколько стрел валялось там на земле?
– Ни одной! – щурясь, сказал Семен.
– Выходит, очень зрячий стрелок у туркменов был, как кошка, – Ефрем пристально посмотрел на ухмыляющегося друга.
– Не знаю, – бесшабашно ответит тот, – а может, он шел, шел да и споткнулся. А она тут торчком и лежала. Упал человек и каюк… Нетути теперича.
Семен притворно вздохнул и добавил:
– Хороший был человек или нет – Бог разберет.
Ефрем все понял. Семен улучил момент, чтобы убрать мнительного слугу Гафура. Ведь он видел, как Шариф забрал письмо Ефрема.
– Больше такого не твори. Себя и меня погубишь. Без моего ведома ни-ни! Понял?
Семен кивнул и сказал шепотом с усмешкой:
– А тряпицу твою с Шарифом так и похоронили. Царствие ей Небесное! Почила вместе с супостатом!..
– Аминь, плакальщик! – завершил Ефрем и погрозил беззлобно.
До Бухары добрались благополучно. Ходжа Гафур был так потрясен событиями с его караваном, что чуть было не дал Ефрему свободу. Но вовремя спохватился. Именно такой сметливый и смелый человек был ему нужен. Придумал Гафур приручить Ефрема окончательно и потом подарить правителю Бухары.
* * *
Яков Синильников исполнил просьбу Ефрема. Через приказчиков знакомого вятского купца отправил его отцу весточку о сыне. Сам казак пока далеко от Астрахани ездить воздерживался. Больно уж лютовало начальство поволжских городов после недавнего бунта. Особенно если встречало ненароком казака.
«Да-а, развел всем соли Емелька! Прямо аж до изжоги!» – думал Яков.
Но другого не мог он принять: корили-то за Емельку всех казаков, скопом!
– Ну, дворяне, приказные – этих понять можно! – говорил он однажды знакомому купцу Анисимову из Самары. – Этих Емелька скопом по осинам развешивал. А мужики-то чего на казаков взъелись? Им волю пообещали, вот они своих господ и зачали грабить! Ну ежели мы – казаки – вредные такие, охальники, так ты на нас иди, а ты – в чужой амбар!
– Эх, казак, казак! – вздохнул Анисимов. – Я сам сын крепостного. Знаю что почем… Казаки крови попущали, мужиков волей поманили, а пришли снова баре и что?
– Ну и что? – раздраженно переспросил Яков.
– А то!.. Раньше с мужика три шкуры драли, теперь – тридцать три.
– Ага, а казакам, наверно, пряники привезли, – бурчал Яков. – Кренделя пеньковые да колышки еловые!.. Казаки мужиков в бунт на аркане не волокли…
– Мужик – он темен, забит, захлестан, – гнул свое Анисимов. – Ему такому укажи пальцем, мол, вот виновник бед твоих. Мужик – дубину в руки и айда махать… Мужика пожалеть надобно.
– Жалельщик!.. Я-то спросил, чего вдруг казаки мужику плохи стали?
– Я отвечаю, – назидательно продолжал купец, – вы побунтовали, а как были вольные, так и остались. У вас землица. Ни барщины, ни податей… Вон и торговлишка…
– Ага, – перебил его Яков, – и на талах витушки у нас растут! Сразу жареные! Ты только забыл, что еще кости у нас сеченые.
– Какие такие кости? – удивился Анисимов.
– Такие! Слыхал, что казаки обязаны по первому указу на любую службу, особливо военную, идтить?.. А война – не гулянье… Податей, говоришь, на нас нет? Мы, милок, дань кровью платим. От того и бунты у нас почитай кажинный год… и виселицы.
Оба спорщика замолчали. Потом Анисимов спросил:
– Выходит, ежели случится державу спасать, то казаки воевать не пойдут?
– Сказал тоже! То – держава же!..
– Что-то я не пойму: служить не пойдем, державу защищать станем, – удивился купец.
– Вот, вот! Тут кумекать надо. Держава всех оберегает: русских, татар, казаков, всех. – Яков многозначительно поднял палец. – В державе быть выгодно всем. По одному – все едино кто-то подомнет. Особливо малых, слабых…
– Любо мне тебя слушать, Яков! – восхитился Анисимов. – Ты приходи в вечеру ко мне, где я на постое. Чай бухарский пить да беседы вести.
Слова купца польстили казаку. Он степенно разгладил бороду, ответил:
– Отчего же не прийти, коли зовут. Почет не ярмо, шею не трет небось!
Купец Анисимов выставил на стол несколько сортов меду чистого, меду хмельного, вина зеленые, вина заморские, квасы и наливки. Арбузы соленые и свежие, яблоки моченые, овощи соленые и свежие и еще много чего. Жареный поросенок лоснился от жира. Индейка, гуси, утки… Всякой посуды – и дорогой и не очень – на столе было предостаточно. В те поры редкий барин не возил за собой горы дорогого скарба. Редкий купец не подражал господам.
Яков как увидел это, смекнул:
«Неспроста купец меня обхаживает. Глядишь, барыш какой светится!»
Петр Анисимов не спешил. Он налил в большой серебряный стакан анисовой водки и с почетом поднес гостю. Яков отказался:
– Нет, нам законом Божиим запрещено. Старой веры мы приверженцы. И то грех, что я из чужой посуды есть стану… Да уж это грех малый. Отмолю!
– Уважь, Яков Иванович, – улыбаясь, простодушно просил Анисимов. – Помню я, как при Пугаче-то яицкие казаки гулеванили!
– То охальники! Охальники везде есть… Я тверд в вере и в слове!
– Ну, тогда хоть отведай моего хлеба-соли.
– Ета можно. Ноне, кажись, не пост, – согласился Яков, засучивая рукава рубахи на мощных локтях.
И захрустели на белых казачьих зубах птичьи и свиные сухожилия, овощи и фрукты. Куски нежной осетрины, черная икра ложками исчезали под густыми усами… Любо-дорого посмотреть! Сам есть захочешь!..
Четвертую ширинку, мокрую от пота, сменил гость, так хорошо шел чаек под беседу. Наконец купец сказал:
– Мне велено поклон тебе передать, Яков Иваныч…
Казак удивленно вскинул брови.
– Да, да и вот это, – Анисимов повернулся к маленькому ларцу, стоявшему возле него на лавке.
Яков только сейчас его заметил. Он принял ларец, не переставая удивляться, открыл его. Внутри лежал приоткрытый кожаный кошелек с золотыми монетами и небольшой свиток бумаги.
– Читать-то умеешь? – спросил купец.
– У нас в куренях матери с детства чадов своих псалтири учат. И читать и писать обучены, – бурчал Яков, разглядывая содержимое ларца.
– Тогда прочти грамотку-то.
В бумаге значилось, что дана для беспошлинной торговли на всей реке Волге, по Яику и Дону. Кому дана – вписано не было. Подписано князем Потемкиным и печать приложена.
– Почто мне это читать дал? – спросил Синильников.
– Так привет и бумага тебе же посланы, хоть сейчас вписывай себя.
– За что же милости такие? Ежели мне дадено, почему сами имя не вписали? – сомневался Яков и недоверчиво косился на хозяина.
Купец посерьезнел.
– Скажи, Яков Иваныч, можешь ты мне слово дать на Святом Писании, что сохранишь в тайне то, что скажу тебе.
– Ну… ежели не противу Бога, закона, совести… тогда могу, – осторожно пообещал Яков.
– Вот перед Писанием… – Анисимов потянулся к полке с иконами.
Яков, потеряв терпение, взъелся:
– Вот что, Петр Сергеич, ежели ты боишься чего, то не неволь себя. Я тебе прямо скажу – клясться не стану!.. Выдавать тебя тоже не буду… Мое слово и пыткой не сломишь! Ты ежели сумлеваешься – возьми ларец и с благодарностью возверни хозяину.
Анисимов смутился. Оба молчали, не зная как поступить. Наконец Яков поднялся и сказал:
– Ну, благодарствую на угощении…
– Постой, казак, не обижайся! – остановил его купец. – Дело больно важное… Да я тебе верю… Ты передавал весточку от русского полоняника?
– Было такое, – насторожился Яков.
– Ну, вот и вышла тебе за то благодарность и деньги от князя.
– Вона как, – протянул Яков. – Вот это батюшка у Ефрема!
Анисимов засмеялся:
– Нет, батюшка его не князь. Но привет от Ефрема и князю передан.
Яков внимательно посмотрел на купца, на ларец, снова на купца, вздохнул и сказал:
– Кажись, я понял! – И замолчал.
Анисимов не ответил, ждал. Яков продолжил:
– Ежели бухарцы проведали бы про эти приветы, то Ефрему кол показался бы щекоткой… Но скажу тебе – он там держится… А что, нужно вызволить его?
– Нет. Князь Потемкин лично тебя просит помочь Ефрему в деле государственной важности, – торжественно изрек Анисимов. – Его сиятельство благодарен тебе за то, что защитил ты его человека, когда на него накинулся бухарец.
«Ого! – подумал Яков. – Так выходит у меня на струге есть доносчик?»
Вслух спросил:
– Как прознали, что помог?
– Твои работники и товарищи хвалят тебя открыто.
Казак еще малость повздыхал и решился:.
– Ладно, говори, что надо вершить? Перед Богом говорю, – Яков встал и перекрестился двуперстием, – ни пытка, ни смерть не остановят меня, коли нашему человеку помочь надобно! Как водится: за своего хоть в ад!
Оба словно ношу сбросили, разом повеселели без вина, разговорились.
– Теперь понял, почему имя в бумагу не вписали? Чтоб тебя загодя не выдать ненароком.
– Другое непонятно – уж больно льгота мне в торговле большая дадена. Для чего? – Почесал в затылке казак. – А ну как всю торговлю в одни свои руки заберу? Разгоню всяку шушеру и зачну цены свои гнуть?..
– Пожалуй, для этого твоих капиталов маловато будет, – усмехнулся купец. – Через тебя беспошлинно торговать многие бухарские купцы соблазнятся. Значит, нужда в Ефреме большая будет. Значит, с нами ему легче будет сноситься. Спрашивать станут, за что милость такая. Отвечай: мол, при бунте услугу князю оказал.
* * *
Якову поручили в общем-то простое дело: возить Ефрему и от него вести на словах или подарки. А ежели понадобится, то и полоняника того вызволить.
Ефрем не знал этого, потому без устали искал способ надежной связи с домом. Ничего придумать не мог. Как-то пришел к нему сам Гафур. Осмотрел комнату. Остался доволен. Стали обсуждать торговые выгоды. Гафур сказал:
– Мне донесли, что объявился на Мангышлакском торгу какой-то казак – купец, у которого есть право беспошлинной торговли чуть ли ни по всей России.
Ефрем удивился:
– Не может того быть. Что-то не верится. Известный должен быть купец. Или знатного роду.
– О-о! – протянул Гафур. – Кошелек раздуется, сразу известным станешь! Меня не титулы его волнуют. Ежели это правда, его заарканить надо бы. Пока иные не опередили. У нас хватов – не занимать!
– Понял, хозяин: он там беспошлинно, а ты здесь! Соединив, можно цены сбить и вдвоем всю торговлю здесь и там в руки взять?!
– Правильно. Поможешь того казака охомутать – еще больше возвеличу тебя! Так вознесу – домой не захочешь!
– Трудно будет, – сказал Ефрем.
– За то и награда велика!
– Эх, как у нас говорят: или пан или пропал! Как распознать того казака?.. Чую, хозяин, знатное дело ты задумал!
– Мне доложили имя его – Яков, по прозвищу Синильников! Он яицкий казак. Удачливый купец.
Ефрем чуть не поперхнулся, решил на всякий случай обезопаситься.
– Да я знаю, кажись, того казака!.. Ну да!.. – Ефрем трепетал в душе.
– Не может того быть! – обрадованно вскричал Гафур. – Откуда? Чудеса-а!
– Точно, хозяин, это с ним последний свой торг вел Шариф. Я просил того казака моему батюшке передать, что жив я.
– Что сообщить? – удивился Гафур.
– Шариф дозволил, хозяин. Всего два слова…
«И правда! Чего тут страшного?» – подумал Гафур. Будущие огромные барыши прощали все сами собой. Он сказал:
– Передавай хоть десять, мне все едино. Ежели что-то сделаешь не так – тебе на колу сидеть, не мне… Пойдешь снова с караваном на Мангышлакский берег.
– Спасибо, хозяин. Я того казака на веревочки подвешу, а ты за концы дергать будешь!
– Не хвались до битвы, воин!.. Лучше помни: дело сладишь – не пожалеешь, что ко мне попал!
Через полмесяца Ефрем сидел на знакомом ему берегу моря как старшина бухарского каравана. В этот раз с ним не было Семена. После боя с кочевниками Гафур сделал его телохранителем и всюду таскал с собой. Ефрему это было на руку – свой человек при хозяине.
Пришлось ждать две недели казака-купца. Гафур же через гонца велел дожидаться хоть до зимы. И вот Яков привел целую флотилию своих земляков. Вел он себя нарочито, словно он атаман или боярин. Никто не удивился, что Яков и Ефрем завели торг только между собой. У кого мошна, тому и выбирать!
Ефрем поднялся на казачий струг якобы товар осмотреть. Там они с Яковом смогли поговорить о своем. Ефрем передал казаку зашифрованные записи на платках. Яков повертел их в руках, пожал плечами.
– Ты их от воды береги, а ежели что, то напротив – швыряй в воду, – сказал он казаку.
– Ежели что, то мы сами с имя в воде будем, так я кумекаю, – ответил Яков.
Они договорились о встрече ровно через год, ежели Бог даст. Сошли на берег. Пошли к Ефрему в шатер. Начали прилюдно торг. Русский-бухарец повел себя так, будто он и есть главный сквалыга ханства.
– Да что ты жмешься-то?! – возмущался Яков. – Помилуй бог! Где ты такие цены видал?
Обоих увлек азарт. Ефрем разводил руками, украдкой подмигивал, но гнул свое. Казак не на шутку иногда злился: «Вот, гад! Своего же и так бесстыдно норовит ободрать! У-у, бусурман!» Но, наругавшись в мыслях досыта, Яков брал себя в руки. Понимал, что иначе Ефрему нельзя. Снова шла ругань, споры из-за каждой полушки. На них приходили посмотреть другие торговые приказчики. Про себя завидовали. Редкостный был торг.
На излете лета Ефрем жалел, что нет у него еще одной надежной оказии связываться с домом. Он уже бегло говорил и читал на фарси. Ходил в библиотеку при медресе. Ходжа Гафур поручал ему разбирать много бумаг, касавшихся торговых дел. Читая их, Ефрем узнавал, как и чем живут соседи Бухарского ханства. Силу их и слабости. Устремления тамошних правителей.
«Как переправить все это в Россию? – думал он. – Ждать год? За год сколь воды утечет!..» Но выхода пока не находил.
Вернувшись от Каспия, Ефрем не нашел своего друга Семена возле Гафура. Выведал, что Семен попал в личную охрану Данияр-бека – бухарского аталыка. Тоскливо и одиноко стало Ефрему. Он не знал, что ходжа Гафур сам подсунул Семена правителю. Сначала обласкал раба, потом решил, что и во дворце свои воины могут пригодиться.
Самого Ефрема Гафур готовил к большему. Муллы доносили ему, как обучается русский. Ходжа был доволен, но не спускал глаз с обласканного раба и потому не стеснял его относительной свободы. А Ефрем упорно искал другие способы связи с Родиной.
* * *
В Астрахани Синильников передал купцу Анисимову Ефремовы «подарки». Якову велено было весной прибыть в Самару, забрать ответные «подарки» для Ефрема к новому летнему торгу на Мангышлаке.
Яков так и сделал. Весной, когда еще не весь лед прошел по Волге, он подъезжал к Самаре с юга по правому берегу с небольшим обозом.
Верст за пять от города решили отдохнуть. На сухом пригорке, на краю чахленькой рощицы устроили стан.
Солнце было в зените. Небо синее, чистое, словно умылось. Ветерок ласковый по-весеннему. Лошадей выпрягли, напоили, стреножили, пустили глодать весенние побеги с кустов, выщипывать прошлогоднюю траву. На поднятых оглоблях развесили одежду подсушиться. Развели костерок. Стали варить обед.
– Иваныч, – обратился к Синильникову казак-кашевар, – пошто по грязи-то спешил в Самару? Нешто недельку не мог подождать? Тогда дорога бы подсохла. Как по каменной доскакали бы!
Яков, пользуясь потемкинской грамоткой, выпросил у астраханского воеводы себе в спутники десяток своих земляков, служилых казаков – так надежнее.
– Торговые обороты не ждут. Все вовремя делать надо, – уклончиво ответил он.
Кашевар пожал плечами, про себя подумал: «Неделя – срок не велик. Каки таки обороты, что гонят словно на зверя облава!.. Жадность, скажи!»
От телег, где на задраных оглоблях сушились зипуны, крикнул казак:
– Гляньте, братцы, вслед нам верховые едут! Кажись, воинская команда.
Казаки поднялись, стали вглядываться, загораживаясь от солнца ладонями. По дороге ехала карета, окруженная полусотней драгун.
– Не простые путники… – протянул раздумчиво кашевар.
Шагов за двести от казаков отряд остановился. Из кареты выглянула голова в парике. Седок кареты вгляделся в казачий стан и что-то сказал верховому, услужливо склонившемуся к нему. Тот с места в карьер помчался к казакам. Подскакал, резко осадил лошадь и грозно крикнул:
– Кто такие?
Яков выпрямился во весь рост и уставился на молодца-драгуна своими стеклянными глазами. Осмотрел его с усмешкой и густым басом заявил:
– Добрые люди сначала здравствуются, себя называют, опосля спрашивают, а не кричат.
– Ты что, казак, белены объелся? Ослеп? – взъярился драгун. Он показал на карету. – Тебя здешний хозяин спрашивает, помещик Ильин…
Яков, едва сдерживая нешуточный гнев от наглости драгуна, стиснув зубы, ответил жестко:
– Хозяйка здешних мест одна – государыня Екатерина Алексеевна.
– Не умничай, отвечай, кто такие!
Яков решил поиздеваться над нахалом:
– Ты что, не видишь? Казаки! Так и передай своему барину, лакей визглявый! По государственному делу мы, и не твоему помещику ответ даем. Пошел вон!
Драгун чуть не задохнулся от злости. Сопя, он развернул коня и умчался к карете. Синильников велел своим:
– Казаки, сабли подберите на всякий случай.
Его отряд быстро нацепил оружие, приготовились.
– Неужто драчку затеют? – спросил кашевар.
– Всяко может быть, – ответил ему другой казак, – после Емельки они готовы нас всех под корень извести.
– Не бойся, казаки! Не посмеют – мы на службе! – подбодрил третий казак.
– Еще чего! Посмотрим, кто первый в штаны наложит! – возмутился четвертый.
– Хватит хорохориться, – оборвал их Яков, – сейчас узнаем, чего им от нас надобно. Сам барин из короба вылезат!
Из кареты вылез крепыш в ярком камзоле. Легко сел в седло поданного ему коня и в окружении всех своих драгун не спеша подъехал к казакам. Сквозь белесые прищуренные ресницы он брезгливо оглядел десяток путников. Покосился на котелок с начавшим подгорать кулешом, поморщился. Наконец спросил:
– Который негодяй из них ругал моего вестового?
– Вот этот, – услужливо показал на Якова давешний драгун.
Ильин злорадно спросил Синильникова:
– Значит, ты мне указуешь, кто тут хозяин, черная образина? Отвечай!
Не на шутку раззадоренные таким беззаконием, казаки напряглись. Едва сдерживаясь, Яков произнес:
– Остерегись, барин, я по делу его сиятельства, князя Потемкина еду…
– Врешь! Вы воры небось! Почему я должен верить тебе?
– Вот, читай!
Яков достал из-за пазухи бумагу Потемкина и… сделал ошибку. Он отдал документ в руки Ильину.
Самарский барин побледнел, когда прочел бумагу и увидел подпись с печатью всемогущего князя. Он якобы перечитывал, а сам лихорадочно думал: «Что делать? Назад – поздно. Светлейший не простит… Ежели спущу этому сброду, меня ославят во всем свете…» Вдруг его осенило. Он воскликнул:
– Бумага-то краденая!.. Потемкину незачем такой милостью какого-то казака награждать… Вы, сволочи, натворили такого, что вам одна награда – виселиц на сто лет!
Яков понял свою оплошность, кинулся вырвать грамоту. Ильин попытался пнуть его в лицо… Никто и глазом не успел моргнуть, когда Яков ухватил ногу самодура и пнул под ребра его коня. Животное шарахнулось в сторону, Ильин плюхнулся в подсохшую грязь.
Драгунский офицер не дал зарубить своего начальника. Он бросился на Якова, занеся палаш. Казак увернулся и крикнул своим:
– В сабли, братцы!
Казаки сцепились с драгунами на саблях, не задумываясь, что на каждого из них пришлось по пять конников…
Бой длился недолго. Всех казаков порубили. Яков успел уложить причитавшихся на его долю пятерых напавших, но шестой раскроил ему голову. Другие казаки полегли, прихватив с собой кто двоих, кто троих драгун…
Убавленный на треть отряд Ильина с ужасом взирал на результаты резни. Сам Ильин, перепачканный, трясущийся, громко сказал:
– Вот так им, ворам, за ихний разбой и воровство!.. Что творят – уже грамоты поддельные носют!.. Бросьте их здесь. У них сообщники, наверно, недалеко… Пусть полюбуются!
Про себя подумал: «Всегда сказать можно, что мол, других бил, а этих не я. Мало их в этих местах шляется. Поди докажи… Они сами, мол, начали».
Отобранную потемкинскую грамоту он порвал и бросил в горящий костер. Пламя вспыхнуло, весенний ветерок рассеял легкие перья бумажного пепла по пригорку и телам изрубленных людей. Драгуны подобрали своих, и отряд помещика уехал…
Скоро на окраину рощицы слетелись вороны, а еще немного погодя вышли отощавшие за зиму волки… Солнце припекало, а вокруг была тишина.
Только через год Потемкин узнал, куда подевался казак Синильников. Доискивались тайно. Драгуны Ильина проболтались. В ярости князь хотел было укатать самарского дурака-помещика. Но, рассудив, не стал его трогать. Огласка могла повредить делу. Мстить было некогда, и он велел подыскивать нового посыльного к Ефрему.
А Ефрем целый год перебивался случайно подворачивавшимися оказиями. Когда, случайно от купцов, узнал о гибели Якова, сказал Гафуру. Тот переживал, словно самое дорогое утратил. Может, и так: барыш его – не чужая забота.
Тогда Ефрему невыносимо захотелось домой. Долго еще по ночам он с тоской смотрел на чистые звезды в небе и с комом в горле вспоминал бархатную кожу рук матери. Как ребенку, захотелось ему забраться к ней на колени, уткнуться ей в подбородок и тихо уснуть, спрятаться и все забыть…
* * *
Мулла Ирназар-бай впервые побывал в Петербурге в качестве бухарского посла. Было это в год пленения Ефрема. Теперь сведения о некоторых делах при дворе русской царицы просачивались и в Бухару через казанских, астраханских и башкирских мулл. Данияр-бека интересовала не только богатая торговля с растущей империей. Ирназар-бай донес ему, что вожди туркменских племен, кочевавших на Мангышлаке, просили его, муллу, передать русской царице просьбу о покровительстве. Аталык спросил:
– Выходит, что на Мангышлакском берегу Каспия русские смогут выстроить свои крепости? Как думаешь?
– Думаю, ты прав, мой повелитель, – ответил мулла. – Туркмены для русских будут только предлогом. Торговый путь к русским из Китая и Индии, который идет через нас на Мангышлак, потребует их военного присутствия.
Данияр-бек задумчиво произнес:
– Тогда неизбежно, что они будут давить на нас. Слишком велико искушение завладеть и нашим участком этой золотой дороги.
– Мой господин, я думаю, что воевать они с нами долго не станут. Дорого! Их войска будут удалены от своих… Какие-то силы они сюда перебросят, конечно… А это значит, что придется русским замириться с турками…
– Знаю, знаю, – перебил аталык. – Все эти рассуждения – только сладкие миражи!.. Почему ты так уверен, Ирназар-бай, что турки не воспользуются ослаблением русских войск, а непременно повернут оружие против Персии? Ты всегда именно это утверждаешь.
Мулла с мягкой настойчивостью ответил:
– Туркам в соперничестве с Россией далее того, чем они владеют, уже не продвинуться – слабы. Как мне доносят лазутчики, они сами ищут мира с Екатериной. Потому что все их последние войны с русскими ставили Стамбул на грань краха. Персия сейчас слабее Турции. Они старые соперники за тамошний участок торгового пути из Индии в Европу.
Данияр-бек всплеснул руками.
– Это называется: хочу так хотеть!.. Желание, чтобы персы с кем-нибудь воевали, чтобы нас не трогали. Уважаемый мулла, ты же мудрый человек! Это только дикие кочевники думают, что они в безопасности, если им обещают покровительство сильные. Они уверены, что их мелкая уловка – есть великая хитрость… Подумай хорошенько, не сказку ли ты сам себе сочинил?
Мулла Ирназар-бай подумал, повздыхал и согласился:
– И турки на персов не пойдут и русские. Если же поставят свои гарнизоны на Каспии, то не ради защиты туркмен…
– Персия сейчас и без турок нам не страшна, – перебил его аталык. – Слишком слаба. Других соперников наших прибирать к рукам нужно: Самарканд, Коканд… Единую державу собирать! А Россию нужно использовать для торговли. Это же бездонный сундук с богатствами!
– Как прикажешь поступить с просьбой туркмен, мой повелитель? – спросил мулла, низко склонившись.
– Обещать! – решительно велел Данияр-бек. – Обещать и ничего не делать! А русских всеми путями подводить к мысли, что Мангышлак – это гиблое место. Нет пресной воды, сплошные разбойники, жара, пески… А мы тем временем будем строить свой путь торговый от афганских гор до Каспия…
Правитель спохватился, что слишком расфантазировался и потому замолчал, успокоился и продолжил:
– Просьбу дикарей храни в строгой тайне. Не стоит давать поводов русской царице. Нам же стоит выведывать ее мысли про нас.
– У меня есть свои люди в ее холодных столицах, – сказал мулла.
– Вот пусть и стараются! – велел аталык.
* * *
Не прав был Данияр-бек. Туркмены не все и не всегда жили грабежами на торговых путях. В их владениях были города со множеством ремесленников и торговцев. Оазисы с богатыми посевами. В город Мерв, помнивший еще Александра Македонского, стекалось множество купцов, развозивших потом товары во все концы мира. Туркмены знали пустыню, как дом родной, и многие нанимались караванщиками. И на Мангышлак не все они приходили грабить. От них-то и узнал Ефрем о просьбах некоторых племенных вождей туркмен к русской царице. Скоро узнал об этом и князь Потемкин, живший в то время в Зимнем дворце в Петербурге.
В будуаре у властительницы России и своей тайной жены Григорий Александрович с горячностью поведал ей, какие грандиозные возможности откроются перед Россией, если удастся выйти в Азию, за Каспий.
– Остынь, остынь, Гришенька, – мягко успокаивала его царица.
– Матушка!.. – Потемкин порывисто взял ее руку.
– Успокойся, милый мой. Да, прожекты твои велики, смелы и неглупы. Но ты подумал, сколько денег на все это надобно? Сколько войска?
– Матушка, ежели туркмены мангышлакские добровольно просют…
Екатерина перебила его:
– Как ты вызнал об их просьбе? Прямо никто не обращался к нам.
– Тайно вызнал.
– Вот видишь. Раз ты тайно узнал, значит, кто-то хотел скрыть сие. Кому выгодно скрыть?
– Как мне доносят, тамошние ханы и беки все самовластцами быть хотят. Всяк соседа своим вассалом видит.
– Стало быть, без войны они никому ничего не уступят, – заключила царица.
Потемкин вздохнул:
– Верно… Но пока можно малые гарнизоны там обустроить.
– Гарнизоны малые, а деньги большие! Меня со всех сторон оглушили прошениями и прожектами, и везде – дай денег… Недавно купцы сибирские сулились вдесятеро возвернуть, коли помогу им берега американские нашими гарнизонами укрепить… Заманчиво! Только сначала надо им денег дать. А где их взять?
– Вот и нужно прибрать торговые пути азиатские! – горячо воскликнул Потемкин. – Деньги сами потекут.
– Воитель ты мой, – Екатерина погладила своего самого любимого мужчину по щеке. – Ты пока все про те края проведывай, а мы силы и казну копить станем. Придет и тем местам пора.
– Выведываю, матушка. Хоть и не просто моим людям пробираться в те места…
– Твой тайный посланник в Бухарии, о котором давеча говорил, надежен ли?
– Молод, смел и умудрен не по годам. Истинно, из пекла сведения нам шлет! Топор над ним ежеминутно. Милости для него прошу, государыня.
Потемкин нежно целовал ее ладони, плечи, локоны, заглядывал в глаза.
– Ты же знаешь, Гришенька, что я скупа на звания раньше срока, – сказала она, обвивая его шею руками.
Прижавшись щекой к его щеке, запустив под воротник ладони, она гладила его широкую спину. Целовала грудь, шею. В истоме шепнула на ухо:
– Хватит дел… я хочу просто Катей побыть…
Всем российским послам и консулам за рубежами была отправлена депеша с двумя нарочными. Первый нес письменный приказ об оказании всяческой возможной и невозможной помощи российским людям. Второй гонец следом привозил какую ни-то малозначащую бумагу, а на словах передавал заученный на память список тех россиян. Русским послам надлежало список выучить и письменный приказ строжайше исполнять, коли надобность возникнет. Первое послание без второго ничего не обнаруживало.
* * *
Татжи-бай, купец из города Оша, не первый раз возил товары в Россию. Не самый заметный торговец, но и он имел свои лавки во многих городах и странах. В российских городах его дела вели приказчики из татар. Лавки были небольшие. Товар сразу скупали русские купцы. Обороты были прибыльные. Тем более что немало щедрот сыпалось на Татжи-бая от разных правителей и ханов. К ним он возил тайные сведения о соседях.
В быстро растущей России буйно крепло и канцелярское дело. Много жадных до чинов обывателей и дворян, тех, на кого не хватило поместий и работных душ, только так и могли выбиться в люди. Капиталов на честной службе государевой не сколотить, вот и пускались чиновники кто во что горазд. Пользовали все – от замызганной скамейки подьячего до массивного сенаторского кресла.
В маленькой московской лавке Таджи-бая, торговавшей шелком, сидел приказчиком московский татарин Кадым. К нему приходили чиновники прикупить шелк или парчу. Кадым мог устроить шитье мундира подешевше, дать надолго в займы. У него можно было посидеть и отведать разных сладостей. Ну а ежели удовольствий иных кому захочется, то и это добродушный татарин устроит приватно. В лавке чиновники расслаблялись, сплетничали, выхвалялись друг перед другом.
Кадым нравился всем. Он не льстил открыто, не лакейничал. Да и трудно ему ходить полусогнутым. Был он высок, широк в плечах, с сильными руками, говорил баском, но мягко, по-доброму.
Зимним утром, когда еще мало посетителей, в лавку Кадыма вошел гусарский секунд-майор.
– О-о-о, гость дорогой! – вышел к нему навстречу Кадым.
– Здравствуй, здравствуй, Кадым! – заулыбался майор. – Как поживаешь, торговая душа? Ух, как я продрог!.. А у тебя тепло-о! С морозу-то, ух!
Майор зябко ежился, топал и потирал руки. Кадым услужливо предложил:
– Вот сюда пожалуйте, любезный Александр Николаевич, к печке ближе…
Пока майор устраивался, Кадым говорил:
– На жизнь жаловаться грех! Аллах не велит!.. Давно не заезжали, любезный Александр Николаевич.
– Служба, брат, служба! На одном месте воину сидеть не пристало. Сейчас снова проездом – спешу. К тебе по делу заглянул, знаешь, долг отдать.
– Ну-у, стоило ли спешить, – пожал плечами Кадым, – я могу и подождать! Слава богу, у нас тоже все крутится. Вот товар новый вчера привезли.