Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий – Валерий Шубинский

Ходасевич был из тех поэтов, кто мог не писать. Он создал за жизнь не так уж много стихов. Возможно, он написал бы их больше, если бы не болезнь и ужасная нищета в конце жизни (Ходасевич умер в 53 года). Жизнь его не баловала – ни в личном, ни в материальном плане. Пожалуй, его молодость была счастливее второй части жизни. Ходасевич с самого начала был вхож в круг символистов и на равных общался с Брюсовым, Белым и другими сегодняшними классиками. Официально был женат три раза и десять лет прожил вне брака с Берберовой, которую сильно любил. Конец жизни принес разочарование – в поэзии, в эмиграции, в России, в любви, во всем. Поэт, желчный на словах, пессимист в стихах, в жизни был, как это часто бывает, ранимым и несчастным. В книге Шубинского особенно основательно и глубоко раскрывается личность Ходасевича-критика. Близкий по творческому методу и восприятию искусства к Набокову, он, однако, весьма превратно постигал идею романов последнего – скажем, в «Приглашении на казнь» он видел чуть ли не противоположное тому, что желал сказать автор.Что же касается личности Ходасевича-поэта, Ходасевича-влюбленного, она от нас ускользает. И этот тот предел, до которого мы можем дойти в понимании Ходасевича.

Открывать в науке до сих пор почти не початую тему – дело трудное. Столь же трудно, впрочем, и содержательно высказаться на тему уже разработанную. Серия «ЖЗЛ» в обоих случаях в последние годы знает удачи и провалы. Жизнеописание Ходасевича – несомненная удача и одновременно первая попытка такого рода в отечественном литературоведении (впрочем, и в мировом – поскольку три предыдущих монографии о Владиславе Фелициановиче, написанные зарубежными исследователями, сосредотачивали своё внимание на его творчестве).

Автор её по изначальному роду занятий поэт, а не специалист-филолог. И в то же время к своей задаче он подошёл всерьёз, не просто изложив вехи жизни и впечатления от творчества своего героя (как, к сожалению, в последнее время написано немало ЖЗЛ), а собрав немалое количество редкого материала в старинных журналах, малотиражных книгах, прошерстив немало архивных документов, попытавшись установить и какие-то спорные биографические вопросы, и литературные связи поэзии Ходасевича с предшественниками и современниками не только знаменитыми, но и малоизвестными, но образовывавшими ту питательную среду, в которой и росли крупнейшие таланты Серебряного века. Но одновременно знание литературного ремесла изнутри помогает ему разобраться и в эстетико-философской системе Владислава Фелициановича, столь тесно (как показывает Шубинский) завязанной именно на рефлексию о миссии поэта, его восприятии собственного творчества. И, пожалуй, можно сказать, что Шубинскому удалось построить убедительную систему эволюции взглядов Ходасевича, опираясь именно на его стихи и уже только подтвердив письмами и литературно-критическими высказываниями, столь зависимыми порой от хода полемики. Здесь он, пожалуй, следует по стопам своего героя, чьему уму была столь мила идея о преображении в пушкинском творчестве пушкинской же биографии при неразрывном их слиянии.

Писать о человеке творческом, находившемся к тому же в центре сразу двух важнейших эпох русской литературной жизни и оставившем колоссальный биографический материал о современниках и себе, промелькнувшем и в изрядном количестве мемуаров своих современников – дело сложное. Нельзя, конечно, сказать, что в этой книге использован весь массив свидетельств чужих, тому ограничением служат и самые рамки книги, долженствующей все-таки дать общий обзор ходасевичевой жизни для широкой аудитории. Однако данные самого Ходасевича проанализированы со всем тщанием. Тут-то биографа обычно и подстерегает главная опасность – чрезмерно довериться своему герою, особенно значительная с таким человеком, как Ходасевич, благородным и принципиальным, но вспыльчивым, злопамятным и, в общем-то, тяжёлым. Здесь и проявляется исследовательская честность Шубинского, не пытающегося спрятать неблаговидных порой поступков Ходасевича или попытаться максимально комплиментарно их объяснить. Герой книги становится живым человеком, со всеми достоинствами и недостатками. Автор же не углубляется в скандальные истории, но и не игнорирует их целенаправленно, не стремится детально реконструировать те эпизоды, где данных недостаточно, и сам признаёт свою скованность в этих случаях. Сложнее с восприятием окружения Ходасевича, на которое неизбежно накладываются не только высказывания самого Владислава Фелициановича (от которых Шубинский стремится дистанцироваться), но и личные симпатии и антипатии, которых не чужд, в общем-то, каждый читатель. Возможно, отсюда порой поспешные личностные оценки тех или иных коллег Ходасевича по перу, отсюда и попытка сопоставить его именно с теми литераторами, кто особенно интересен самому Шубинскому, например, с Николаем Гумилёвым. Вообще порой параллели, стремление сопоставить Ходасевича с теми или иными современниками или героями пушкинского времени, немного лишку заметны, но они находят себе аналогии в критике собственно современников Ходасевича, также любившими сопоставлять друг друга между собой и с предшественниками. Точно так же в общей концепции книги находит свое место и анализ всегдашней антитезы Москва – Петербург и её отражения в жизни Ходасевича, успевшего пожить в обоих городах.

В конечном счёте цепь рассуждений Шубинского, изящно перемежающего биографические главы анализом стихотворений и критических статей Ходасевича, складывается в чёткую инженерную конструкцию, а претензии, которые хочется предъявить по ходу чтения, снимаются сами собой. Книг без недостатков нет. Рецензенты отмечали в труде Шубинского отдельные фактические неточности. Безусловно, дальнейшими специальными исследованиями будут уточнены отдельные биографические моменты. Вполне возможно, появятся и другие концепции творческой эволюции поэта.

Однако для научной дискуссии всегда нужен почин. Вызов коллегам. И этот почин теперь сделан, причём оставляющий своим преемникам не так уж много шансов себя дополнить, написанный изящным языком, нашедший баланс между увлекательным повествованием и серьёзным научным исследованием, историко-биографической и литературоведческой сторонами, личным отношением и исследовательской объективностью автора.

Очень академичная, точная биография. Мне лично хочется какой-то эмоциональности. Вот Быкова ругают за излишнюю субъективность и предвзятость. Шубинский – прямая противоположность. Здесь только объективность и факты, полное отсутствие личности биографа, оценок и домыслов (зато оценок современников достаточно). И, конечно, в своем жанре и в его правилах это книга на пятерку.

В списке к «хочу прочитать» у меня все-все книги автора.

Читая биографии персонажей Серебряного века, всегда чувствую уныние, как только дело доходит до эмиграции. Все эти склоки и копошение в тот момент, когда они по сути стали ненужными без своей страны. С Ходасевичем особенно. Интересно, как бы все сложилось в творчестве, останься он каким-то чудом здесь. Хотя, понятное дело, оставаться было нельзя и это чисто теоретический вопрос.