Валерий Шарапов
Тайник в старой стене
Глава 2
В форменной фуражке и поношенном пиджаке, под которой красовалась заштопанная в нескольких местах и вытянутая на шее тельняшка, Захар Селиванов вышел из дома и направился к пивному ларьку. До ларька нужно было топать не меньше двух кварталов, но Захар преодолел это расстояние за пять минут. Увидев на месте закрытые ставни с прикрепленной к ним табличкой «Пива нет», Захар грязно выругался и обреченно побрел обратно к дому.
Придя во двор, он сел на лавку в тени развесистой молодой березки и в очередной раз пересчитал свою наличность. Получалась лишь пара помятых рублей и какая-то мелочь. Рюмочные были еще закрыты, а бутылку самой дешевой водки под названием «Сучок» можно было купить только за двадцать один рубль двадцать копеек. До положенной Захару Селиванову пенсии оставалось еще не меньше недели, и Захар загрустил.
Он вполголоса обматерил свою соседку тетю Фиму, жившую снизу, у которой он регулярно покупал дешевый самогон и которая частенько наливала ему в долг. Надо же было этой старой карге три дня назад помереть посреди белого дня. Одно хорошо – не придется возвращать червонец, который Захар ей намедни задолжал. На душе скребли кошки.
В этот миг он вдруг вспомнил свою юность и того самого дядьку Прохора. Он вспоминал удивительные рассказы отставного канонира, вспоминал ту самую вырезку из газеты и свою истерзанную отцовским кнутом спину, ну и, конечно, тот самый украденный им полуштоф первача. Вот бы сейчас, так же как тогда, нашелся бы какой-нибудь ловкий паренек, который бы принес ему хоть что-нибудь на опохмел. За это он бы рассказал ему про море, про то, как он шел на штурм Зимнего, про то, как служил младшим боцманом и воевал с англичанами на легендарном линкоре; он рассказал бы сейчас кому угодно и что угодно, лишь бы унять эту жуткую тряску и боль в висках.
– Добрый день! Я ищу Захара Демидовича Селиванова. Я заходил в дом, там одна женщина мне сказала, что видела его под окном на лавке. Это не вы?
Захар медленно поднял голову, прищурился не то от боли, не то от яркого солнечного света и увидел тощенького паренька в пиджаке и кепке с огромным козырьком. Правой рукой молодой человек прижимал к груди кожаный портфель. Поморщившись, Захар сухо прохрипел:
– А ты кто?
Парень достал из кармана красную «корочку» и звучно представился:
– Богданов. Следователь областной прокуратуры.
– Ух ты… важный какой, а с виду и не скажешь. Значит, ты у нас тоже мент!
Паренек был явно ошарашен:
– Я вам никакой не мент! Говорю же: областная прокуратура…
– У тебя деньги есть? – Захар вытер трясущейся ладонью пересохшие губы.
Паренек еще больше опешил:
– Есть немного, а что?
– Ты что, совсем тупой? Не видишь, у меня трубы горят?
– Вы, конечно, извините, но ваш тон… – парень нахмурился и решительно продолжил: – Вы только что оскорбили сотрудника при исполнении! И вообще, я не обязан вам ничего давать, в смысле – никаких денег. А вам дам один совет: если будете так пьянствовать, то долго не протянете! Посмотрите на себя: вы даже на человека не похожи!
– Знаешь что! Сопляк! Молод еще, чтобы таким, как я, советы давать! Говорю же: у меня трубы горят! Подкинь деньжат или дай похмелиться, если есть.
– Я что, похож на того, кто носит в кармане бутылку?
– Что, нет? И там нет? – с последней надеждой спросил Захар, указывая на портфель, который парень тут же еще сильнее прижал к груди.
– Нет, разумеется!
– Ну и черт с тобой! Проваливай!
Парень нахмурился и по-детски надул губы:
– Ну хорошо! Но вы за это ответите!
Он развернулся и быстро зашагал со двора. Захар скрипуче рассмеялся и крикнул вдогонку:
– Катись отсюдова, хмырь! Не боюсь я тебя, крыса сухопутная.
* * *
Зверев оторвался от бумаг, подошел к распахнутому окну и вдохнул полной грудью сладковатый аромат благоухающей сирени. В небесах кружили стрижи, а из расположенного неподалеку парка доносился всеми любимый «Вальс цветов» Чайковского. Паша тут же вспомнил о вчерашнем разговоре с Сонечкой Кравцовой, двадцатидевятилетней вдовушкой с тоненьким голоском и чарующими зелеными глазками.
Накануне Зверев вернулся с работы раньше обычного и, чтобы не изнывать от скуки, решил позвонить одной из своих давних знакомых. Сонечка жила одна и была той из немногих подруг Зверева, которым он мог позвонить в любое время, не рискуя поставить свою собеседницу в неловкое положение. Муж Сонечки, лысоватый толстячок, прибывший в Псков из города Коврова сразу же после войны, два года проработал на хлебозаводе в должности главного снабженца. Потом у него прихватило сердце, а подоспевшая «Скорая» уже ничего не смогла сделать.
Сонечка, схоронив мужа, недолго горевала по усопшему, оставившему ей после себя трехкомнатную квартиру в центре города и, судя по всему, немалый капитал. Когда же мужнины денежки стали быстро таять, Сонечка устроилась работать манекенщицей в местный Дом моды. Там-то они и познакомились. Зверев тогда расследовал дело об убийстве главного бухгалтера того самого Дома моды.
Но на этот раз разговор с Сонечкой пошел совершенно по другому сценарию. Этот вечер сулил необыкновенные перспективы и мог бы стать настоящей сказкой для обоих, но когда Сонечка сняла трубку, Звереву, вместо привычного тоненького «алло»», резануло ухо холодное как гранит: «Да, я вас слушаю! Кто это?»
Пашка поначалу опешил и нарочито громко пробасил:
– Раньше ты узнавала меня по голосу.
Ответ не заставил себя ждать:
– Нет, я не смогу! Не смогу выйти! Ни сегодня, ни завтра. Извините, Варвара Михайловна, я немного приболела.
В трубке издалека послышался хрипловатый баритон:
– Кто там, котенок?
– Это с работы! Просят выйти сегодня вечером на юбилейный показ.
– Ты же говорила, что у тебя выходной?
– Так и есть, не волнуйся, пупсик, никуда я не пойду.
Услышав такое, Зверев рассмеялся и пропищал тоненьким голоском:
– Желаю поскорее поправиться, Сонечка. Варвара Михайловна все поняла и обязательно подыщет тебе замену. Можешь не волноваться, юбилейный показ пройдет на высшем уровне!
Приглушив голос рукой, Сонечка тихо прошептала в трубку:
– Иди к черту!
– Пупсику – привет, а котенку – скорейшего выздоровления.
– Говорю же, иди к черту. Какая же ты все-таки сволочь, Зверев! – и Сонечка повесила трубку.
После того как очередная амурная встреча сорвалась, так и не начавшись, Зверев подошел к столу. Там ему на глаза снова попался клочок бумаги, вырванный из Вениного кроссворда. Зверев взял листок, еще раз произнес про себя написанное на нем имя и положил обратно. В эту минуту он убеждал себя, что чертовски вымотался за эти дни. Внушение помогло, и в эту ночь он спал как убитый.
* * *
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Веня Костин, неся в руках дымящийся самовар.
– Ну что, Павел Васильевич, теперь можно и чайку!
– Чайку так чайку, – Зверев отошел от окна и уселся на прежнее место.
Костин вытащил из ящика баночку с рафинадом и пачку грузинского чая.
– Я вот все думаю, почему мы тут с вами бумаги лопатим, а наш Вадик свидетелей ищет! – звеня подстаканниками, заявил Веня.
– Потому что я так решил! – спокойно ответил Зверев.
– Это понятно, но все-таки – почему? Это ведь он у нас следователь, а мы с вами – опера!
– Ну как тебе сказать «почему»? – философски заметил Зверев. – Потому что Вадик у нас еще молодой. Ему опыта набираться надо. Так что пусть «на земле» поработает. А ты чего это? Или чем-то недоволен?
– Да, честно говоря, достали меня эти бумаги! Хочется нормальных дел, а не здесь штаны протирать и чернила переводить!
– Понимаю! Но дай ты молодому шанс, а вот если не справится… – Зверев сделал внушительную паузу.
– И что тогда?
– Тогда я тебя в бой отправлю! Ты не Вадик! Ты у меня настоящий мастер сыска! Мой главный резерв! Моя, так сказать, старая гвардия.
– Опять издеваетесь?
– Ни капельки.
– А чего ж опять меня Венечкой называть стали? Ведь был же на этот счет уговор.
– Уговор?.. Какой уговор? – Зверев, усевшись за стол, снова уставился в лежавшие перед ним документы. Костин лишь махнул рукой и поинтересовался:
– Тебе, как всегда, покрепче, Василич?
– Разумеется, и без сахара!
Костин протянул Звереву стакан. В этот момент в кабинет ворвался Богданов.
– Это что ж такое делается! Вы только послушайте! – Богданов бросил на стол свой портфель, схватил со стола Костина второй стакан и сделал из него пару глотков. – Ух ты, горячий какой!
– Я вообще-то его не тебе наливал! – возмутился Костин.
– Прости, запарился совсем. Тебе что, чая жалко?
– Не жалко, просто у нас не буфет! Хочешь чая, так заваривай себе сам, самовар только что закипел.
– Так! Хватит про чаи! – перебил Зверев. – Что там у тебя стряслось?
Богданов сел за свой стол, достал из портфеля кипу бумаг и ткнул в верхнюю папку пальцем:
– Вот! Я вчера полдня в архивах просидел. Выяснял тех, кто мог знать хоть что-то про пропажу Малашина и генеральского сына. Искал списки сотрудников райотдела, где наши ребята работали! Нашел аж двенадцать человек и вот итог: трое погибли на войне, четверо больше не служат в милиции и уехали из города, еще четверых я все-таки сумел найти и отыскать – благо вы мне для этого Горячева дали.
– Нехило наша прокуратура живет! Я в свое время по оперативным делам на машинах не ездил! – возмутился Костин. – Все больше ножками или на трамвайчике.
– Веня, заткнись, – прихлебывая из стакана, осадил его Зверев.
Вадик продолжил:
– Так вот, трое из опрошенных понятия не имеют о том, куда подевались Егор и Василий, а четвертый вообще отказался со мной разговаривать!
– Это еще почему?
– Да потому что он форменный хам! Я ему представился, удостоверение показал, а он меня хмырем назвал.
– И как фамилия этого хама? – поинтересовался Зверев.
Веня вскочил, достал из своих бумаг выписку из личного дела.
– «Селиванов Захар Демидович, проходил службу в Шабановском райотделе города Пскова в должности помощника дежурного», – прочитал Зверев. – Этот вполне может знать про наших пропавших архаровцев.
– Вот и я про то, но он гад уперся, а еще «крысой сухопутной» назвал, – обиженно воскликнул Богданов.
Зверев сдвинул брови к переносице:
– Крысой, говоришь? Сухопутной? Так это же хорошо!
– Хорошо, что меня крысой обозвали?
– Да нет, хорошо другое: раз он не уважает сухопутных крыс, выходит, он на флоте служил.
– Да уж явно не в пехоте! Фуражка на нем с «крабом», тельник заношенный. Весь из себя важный такой, а у самого руки трясутся! Пьянь подзаборная! Я его спрашиваю: «Это вы Селиванов?» – а он у меня на опохмел требует!
– Ну и…
– Что «и»?
– Дал ты ему на опохмел?
– Вот еще!
Зверев и Костин переглянулись.
– Ну ты, Вадик, даешь! – хмыкнул Костин. – Трешку для дела пожалел.
– Ничего я не пожалел, – Богданов надулся еще сильнее. – Просто я пьянство не поощряю.
– Ладно, хватит цапаться! – цыкнул Зверев. – Значит, моряк наш Селиванов, ну и хорошо…
– Да что хорошего-то?
– Хорошо, что мы теперь знаем, как с этим мореманом разговаривать.
– И как?
– Раз он у нас настоящий «морской волк», значит, и крутить его будет тоже моряк. А знаешь ли ты, Вадик, где наш дорогой Венечка служил до того, как к нам в милицию попал?
– В Морфлоте! Где же еще? – ответил Богданов.
– Неужели Веня о своем морском прошлом уже похвастаться успел?
– Ничего он не успел! Просто у него якорь на предплечье наколот, а еще походка уж больно вальяжная – вразвалочку…
– Молодец, Вадик, наблюдательность в нашем деле очень важна! – похвалил Зверев и посмотрел на Костина. – Ну что, Венечка, догадываешься, почему этот Селиванов с нашим дорогим Вадиком общаться не пожелал?
– Потому что гусь свинье не товарищ! – недовольно бросил Костин.
– Это Селиванов, что ли, у нас гусь? Или ты себя имел в виду? Да нет, ты сейчас не на гуся, ты сейчас больше на надутого индюка похож! – продолжал подначивать парня Зверев. – Смотри, Вадик, как он злится из-за того, что я его Венечкой называю! Ну ничего, теперь у него будет возможность отличиться. Выпытает наш Венечка у этого морского волка все тайны, я его опять Вениамином называть стану. Ну, не постоянно, конечно, а какое-то время!
– Как минимум год! – процедил Костин.
– Год, это ты, конечно, загнул. Хотя если ты из этого волчары что-нибудь по-настоящему дельное вытянешь, то будет тебе год!
– Заметано! Все, что помнит и не помнит, расскажет! Уж ты меня, Василич, знаешь.
Глава 3
Весь день Захар Селиванов изнывал от похмелья. Единственное, что ему хоть как-то помогло, это помидорный рассол, который ему поднесла соседка по лестничной площадке Глафира Сердюкова. Дать денег в долг соседка наотрез отказалась, но рассол вынесла, велев непременно вернуть пустую банку.
Обычно в таких случаях похмелье отступало, но сегодня к вечеру Захара затрясло сильнее обычного. Когда по радио стали передавать вечерние новости, Захар выпил остатки рассола и упал на кровать. В этот момент в дверь коротко позвонили. Захар матюгнулся и рявкнул, не вставая с кровати:
– Кого там еще несет?
Непрошеный визитер снова начал звонить и не отпускал кнопку, пока Захар не открыл дверь. На пороге стоял коротко стриженный парень в кепке-лондонке и смотрел на Захара с плутоватым прищуром. Высокий, жилистый, в белой рубахе и широких брюках на подтяжках. В руке парень держал коричневый пиджак, в который было что-то завернуто.
– Здорово, дядя! Тут такое дело…
Захар грубо перебил:
– Ты кто такой? Чего трезвонишь как очумелый, или здоровье лишнее?
Парень беззлобно рассмеялся.
– А ты, я гляжу, дядя, тот еще ухарь! Мне тут твои соседи по ку́барю шепнули, что у тебя можно яшку кинуть?[2]
Захар насторожился, почесал небритый подбородок, его кустистые брови сдвинулись домиком.
– Это кто ж тебе такое сказал? Здесь у меня вообще-то не «Метрополь».
Парень снова гыкнул:
– Да почитай все твои соседи, батя. Тут у вас все семейные живут, а ты вроде как один, вот я и пришвартовался к твоему пирсу. Мне бы только ночку перекантоваться, и я отчалю. Зуб даю! – парень сделал характерный жест, чиркнув ногтем по зубам. Захар увидел на предплечье незнакомца наколотый якорь.
– Где служил? – поинтересовался Захар.
– Отдельный батальон морской пехоты! Балаклава! Черноморский флот!
– Должность, спрашиваю, какая?
– Старший матрос! А ты, батя, я вижу, тоже не из сухопутных…
– А что незаметно? – горделиво выпрямившись, пробасил Захар. – Младший боцман Балтфлота.
– Военный?
– Военный! А ты что подумал, на угольный сухогруз попал?
– Ого! Да тебя, батя, мне сам бог послал. Ты не думай, я не на дармовщинку напрашиваюсь. Вот!
Парень сдвинул кепку на затылок и вытащил из кармана пиджака бутылку «Столичной». Захар тут же схватил ее и, откупорив ее зубами, опорожнил добрую треть прямо из горла. Глухо икнув и занюхав рукавом, Захар крякнул и движением руки пригласил гостя в дом.
– Входи! Раз такое дело, ночуй, места хватит.
Парень повесил на вешалку пиджак, вынул из внутреннего кармана вторую бутылку.
– Так у меня и на двоих хватит!
Захар чуть не прослезился:
– Швартуйся пока, а я пойду стаканы поищу. Ты ведь, салага, небось водку из горла пить не привык.
* * *
Костин ввалился в кабинет и направился к тумбочке, на которой стоял графин. Жадно припал, выпил аж два стакана, потом уселся за стол и только сейчас снял кепку.
– Видок у тебя, друг, мягко говоря, не очень! Что, крепок пить наш волчара? – поинтересовался Зверев.
– Крепок, зараза! Но и мы не лыком шиты! Он первую бутылку почти сразу в одного всосал, вторую уже подольше и на двоих пили, – констатировал Костин. – Пришлось еще и за третьей сбегать, прежде чем он свалился и захрапел. Часов до трех сидели.
– Ну и что узнал? – сгорая от нетерпения, спросил Богданов.
– Он мне битый час втирал, как швартовные тросы и кранцы правильно крепить! Потом учил сходни ставить! Как будто я без него этого не знал, а еще про то, как пацаном из дома сбежал, как в Кронштадт подался и как ранили его на линкоре.
– По делу что узнал? – усевшись на край стола, спросил Зверев. – Рассказывай!
– А ты, Василич, про уговор наш, часом, не забыл?
– Не забыл… рассказывай.
– Так вот! – Костин хлопнул себя по коленке. – Узнал я не особо много, но пару зацепок вроде есть! Когда Селиванов обмолвился, что в Шабановском райотделе служил, я поинтересовался, не знает ли он Ваську Малашина. Сказал, что мы с ним росли в одном дворе, а еще сказал, что видел его как-то в городе, но мы разминулись.
– Так и что?
– А вот что. В тот день наш Селиванов помдежем заступил. Было это девятого июля, как раз в тот день, когда немцы в город вошли. Эвакуация идет полным ходом, кругом суматоха, а тут на телефон дежурного девица позвонила…
– Селиванов сам с той девицей разговаривал?
– В том-то и дело, что нет!
– Откуда тогда он знает, что это девица была?
– Когда звонок раздался, трубку Селиванов взял. Голос, говорит, женский был. Молодая. Потом в соседнее здание снаряд зажигательный попал. Дежурный Селиванову велел на улицу бежать, узнать, нет ли угрозы возгорания. Так что, зачем та девица звонила, Селиванов не знает. Зато когда Селиванов в дежурку вернулся, он видел, как к крыльцу дежурная машина подкатила. Еще сказал, что видел, как оба наших орелика в ту машину сели.
– Егор и Василий?
– Так точно! Селиванов у дежурного спрашивал, куда они, а дежурный ему говорит, вроде как нашли что-то.
– А что нашли?
– Дежурный про это не сказал, его в ту минуту начальник к себе затребовал и отправил куда-то. Потом немцы в город вошли, и такое началось, что времени на расспросы уже не было. Зато перед этим, когда Селиванов в дежурке сидел, он в журнал дежурного посмотрел. Запись, сказал, там была: «Опергруппа в составе лейтенанта Антипова и лейтенанта Малашина выехала на место происшествия по адресу: улица Лесная, дом семь, квартира двенадцать».
Зверев одобрительно кивнул:
– Ну что ж, это уже зацепка! Молодец, Вениамин Игоревич, с задачей справился на пять!
Костин назидательно посмотрел на Богданова, тот тут же насупился.
– Так можем, когда захотим! – стараясь не демонстрировать свое торжество, заявил Костин.
– А ты, Вадик, чего нос повесил? – повеселел Зверев. – А ну, вели Горячеву разводить пары! Остаешься за старшего, а мы с Вениамином прокатимся до улицы Лесной, узнаем, кто сейчас по этому адресу обитает.
Часть четвертая
Гера
Глава 1
Всю дорогу, пока они ехали на Лесную, Костин с трудом сдерживал свою радость. Остатки хмеля из Вениной головы уже выветрились, он сидел на пассажирском месте возле Горячева, всю дорогу рассказывая суровому водиле о том, как он ловко развел бывалого боцмана на нужный разговор.
Прибыв на место, Зверев и его спутник испытали некоторый шок. Дом номер семь – некогда двухподъездное трехэтажное здание – был частично разрушен, и даже сейчас, спустя столько лет, его никто, по-видимому, не спешил восстанавливать.
Порядок на улице, вблизи здания, конечно, был наведен. Обломки стен были убраны давно, но сам разрушенный дом все еще выглядел устрашающе. Покрытые сажей стены, выбоины, оставленные пулями, поваленный забор. В некоторых окнах еще оставались осколки, удерживаемые в рамах наклеенными бумажными крестами.
Зверев открыл дверь и не спеша полез в карман за сигаретами:
– Двенадцатая квартира должна быть на третьем этаже, а вся макушка здания почти полностью снесена взрывом.
Веня тут же обежал дом, осмотрел его снаружи, потом заглянул в подъезд. Радужного настроения у него поубавилось.
– Вот черт! И лестничные проемы развалило, без лестницы туда не добраться. Неужели опять пустышка?
– Опрашиваем жителей, ищем тех, кто здесь жил до войны. Зря я не взял Вадика, дело пошло бы быстрее…
Пока Костин обходил квартиры, Зверев тоже не терял времени даром. Он посетил злачные места, где можно было почерпнуть сведения о жильцах того или иного дома: дворницкую, здание собеса, опросил сидевших на лавочке старушек. Однако на этот раз старания капитана Зверева успеха не принесли. Дворник, хромой старикан с пропитым лицом, переехал сюда уже после войны; тучная работница собеса наорала на него за то, что он по всяким глупостям отвлекает ее от важных дел; бабушки на лавках у подъездов стали рассказывать много лишнего и неинтересного. Зверев, не дослушав, поблагодарил старушек и пошел прочь.
Вене же сегодня снова везло!
Пока Зверев выслушивал словоохотливых бабулек, к нему подбежал запыхавшийся Костин и сообщил радостную весть:
– Есть одна свидетельница, которая тут жила до войны и помнит, как девятого июля сорок первого сюда приезжала милиция!
– Что за свидетельница? – оживился Зверев.
Костин улыбнулся:
– Ну, такая…
– Какая такая?
– Идите, сами увидите! – с ухмылочкой отмахнулся Веня и двинулся ко второму подъезду шестнадцатого дома. Зверев поспешил за ним.
Вскоре они уже стучались в дверь девятнадцатой квартиры.
Дверь открыла темноволосая женщина с огромными карими глазами, тонким ртом и выщипанными бровями. При виде незнакомого мужчины она расправила плечи, выставив вперед пышную грудь. На вид ей было чуть больше сорока, утянутый на талии халат подчеркивал неплохо сохранившуюся фигуру. Если бы не крупный нос и покрытые пигментными пятнами морщинистые руки, ее можно было бы назвать настоящей красавицей.
– Это Элеонора Святославовна! Она живет здесь давно и хорошо помнит всех, кто обитал в этом доме до войны, – представил женщину Веня, пропуская Зверева вперед.
– Элеонора Святославовна? – с деланым удивлением переспросил Зверев. – Уж не та ли вы самая…
Павел Васильевич понятия не имел, кем на самом деле является эта чопорная красотка, он «выстрелил» наугад и, как это часто бывало, не промахнулся.
– Узнали? – хозяйка сама пришла ему на помощь. – Да, это я, заслуженная артистка СССР Зорина Элеонора Святославовна, первая скрипка областной филармонии. Признаться, сейчас, после этой ужасной войны, люди крайне одичали. Музыку теперь ценят меньше, чем в прежние времена. Не стану лукавить, мне очень приятно, что меня еще узнают!
– А уж мне-то как приятно: встретить такую известную артистку! Я пришел к вам по делу, а тут вы… Рад! Очень рад нашему знакомству, – галантно раскланялся Зверев и подарил кареглазой хозяйке свою самую обворожительную улыбку.
– Вы и вправду работаете в органах? Вот уж никогда бы не подумала, что людям вашей профессии присуще чувство прекрасного, – женщина скрестила руки на груди и склонила голову набок. При этом она продолжала оценивающе рассматривать Зверева. – Да-да… вы совсем не похожи на милиционера! Ваши манеры…
– Я не похож на милиционера? Да полно вам.
Элеонора Святославовна звонко рассмеялась.
– Итак…
– Вениамин Игоревич, продолжайте опрос жильцов! – Зверев ткнул Костина в бок локтем и еще раз учтиво поклонился. – А мы с Элеонорой Святославовной пока побеседуем.
Веня, с трудом сдерживая улыбку, быстро сбежал по лестнице.
Зверев внутренне негодовал. Вот же гад! Хоть бы предупредил заранее, что предстоит встреча с настоящей матроной.
Когда шаги убегающего Вени смолкли, хозяйка поинтересовалась:
– Может быть, чаю? Простите, как вас?
– Павел Васильевич Зверев! Можно просто Павел!
– Павел… Павел! – женщина вскинула глаза и прижала указательный палец к уголку рта. – Павел – от латинского «паулюс», что означает «маленький»! На вид вы не такой уж и маленький!
– Хоть я и не гигант, но на свои размеры обычно не жалуюсь! По-моему, во мне все достаточно пропорционально, – продолжая манерничать, выпалил Зверев. – Помнится, кто-то говорил о чае?
Женщина засуетилась.
– Проходите, присаживайтесь! А я поставлю чайник! – Элеонора Святославовна указала Звереву в комнату, а сама направилась на кухню.
Зверев осмотрел небольшую, но элегантно обставленную комнату: изящная мебель из красного дерева, увешанные портретами и фотографиями в фигурных рамках стены. Торшер на столе и, конечно же, две потрепанные скрипки, непонятно каким образом закрепленные на стене. Пока хозяйка возилась у плиты, Зверев успел не только изучить зал, но заглянул и во вторую комнату.
В углу, возле кровати, стоял черный велосипед «Украина» Харьковского велозавода, с поцарапанной седушкой и слегка погнутыми ободами. Вырезанный из дерева парусник стоял под стеклянным колпаком на тумбочке у окна, рядом расположился умело вырезанный самолетик ЯК-9. Глобус на столе и аккуратно заправленная односпальная кровать тоже сразу бросились в глаза. Зверев обратил внимание на фотографию в рамке, стоящую на журнальном столике у изголовья кровати, с нее смотрел сурового вида мужчина в военной форме.
Когда, спустя примерно пятнадцать минут, Элеонора Святославовна вошла в комнату с подносом, Зверев все еще стоял у застеленного бархатным покрывалом дивана и разглядывал висевшие на стенах фотографии. На большинстве из них была запечатлена сама Элеонора Зорина. На одной она была в роскошном креп-жоржетовом платье и в шляпке с темной вуалью, на другой сжимала в руке скрипку, на остальных стояла в окружении облаченных во фраки мужчин.
Оценив интерес гостя к фотографиям, Элеонора Святославовна проследовала к небольшому резному столику и поставила на него поднос с заварочным чайником, двумя фарфоровыми чашками и плетеной вазочкой с овсяным печеньем.
– Чего же вы не садитесь? Прошу вас.
Зверев уселся на диван-софу, хозяйка подала ему чашку и устроилась рядом на розовом бархатном пуфе.
– Итак, ваше имя Павел, фамилия Зверев. Наверное, есть такие, кто зовет вас Зверем, не так ли?
– Вы очень проницательны, Элеонора Святославовна!
– Полно вам, можете звать меня просто Элеонорой! К чему эти формальности?
– Не имею ничего против! – так же дружелюбно ответил Зверев, прихлебывая из маленькой чашки.
– И к какому же типу зверей я должна вас отнести? Вы ведь определенно не травоядный? Да-да… вы хищник, и это сразу бросается в глаза!
Зверев рассмеялся:
– Можете не беспокоиться! Я не ем красивых женщин, в особенности в вечернее время.
– Но вы определенно на них охотитесь! Так?
Зверев потупил глаза, с трудом сдерживая смех, темноволосая хозяйка тоже рассмеялась.
– Итак, – продолжила Элеонора Святославовна. – Судя по тому, что сказал ваш молодой спутник, вы интересуетесь Крапивиным.
– Я интересуюсь хозяевами квартиры номер двенадцать дома номер семь, который располагался как раз напротив ваших окон.
– Эту квартиру занимал господин Крапивин. Я о нем и говорю.
– Крапивин? Господин?
– Ну, если вам будет угодно, – товарищ! – Женщина поморщилась. – Довольно загадочный тип, скажу я вам.
– А вы можете мне о нем рассказать и указать место, где я могу его отыскать?
Элеонора Святославовна усмехнулась:
– Вы его найдете на городском кладбище! Номера могилы я вам не скажу, но при желании, полагаю, вы и без меня сможете его вычислить. Когда эта ужасная бомба угодила в их дом, его нашли мертвым на полу собственной квартиры.
– Что за бомба?
– Немецкая, конечно! В тот день был авианалет. Сначала по радио передали сигнал тревоги, потом мы все спустились в подвал.
– А кто его нашел? Когда? Можно поподробнее?
Рассказ Элеоноры Святославовны был прерван резким звонком в дверь. Женщина вздрогнула, немного смутилась и, пожав плечами, пояснила:
– Это, должно быть, Герман, мой сын! Он должен вернуться из школы, извините.
Женщина встала и направилась к двери.
В комнату вошел мальчик лет двенадцати, круглолицый, с забавным прищуром – Герман Зорин внешне очень мало походил на мать. Увидев Зверева, он не выказал особого удивления.
– Здравствуйте! – устало произнес он. – Вы тоже музыкант, как моя мама?
Зверев поднялся и протянул пареньку руку.
– Нет. Я работаю совсем в другой области.
– В какой?
– В милиции.
Глаза мальчика сверкнули пытливым огоньком:
– А звание у вас какое?
– Капитан.
– А папка мой – майор! Он летчик! А вы воевали?
– В разведке служил.
– Ух ты, ничего себе! Разведка – это сила! А я, когда вырасту, в летчики пойду, как папка! А у вас пистолет есть?
– Есть.
– А покажете?
– Так! Довольно! Мне тут только пистолетов не хватало, – прервала их разговор Элеонора Святославовна. – Иди на кухню, поешь и садись за уроки! Мне с Павлом Васильевичем поговорить нужно.
– Мама, учебный год уже закончился и нам ничего не задали! Есть я тоже не хочу! Можно я с вами посижу, мне интересно, зачем к нам из милиции приехали.
– Вот еще! Иди в свою комнату и займись чем-нибудь полезным. Почитай что-нибудь или порисуй… – Элеонора Святославовна запнулась. – Одним словом, не мешай нам разговаривать.
Увидев погрустневший взгляд паренька, Зверев вступился за него:
– Элеонора, а можно ваш сын побудет здесь? Мальчики его возраста обычно любопытны и знают все и про всех. Герман, ты ведь хочешь помочь расследованию?
– Если я что-то знаю, конечно, расскажу! – мальчик уже смотрел на Зверева с обожанием. Элеонора обреченно отмахнулась:
– Ну хорошо! Присядь и постарайся без нужды не встревать, когда говорят взрослые.
– Я и сам взрослый, мне уже тринадцать… почти. – Мальчик взял второй пуф и уселся в угол, как раз за спиной у матери.
Элеонора Святославовна развела руками и закатила глаза:
– Несносный мальчишка – весь в отца.
Герман за спиной матери скривил рожицу, Зверев в ответ незаметно подмигнул мальчику и вернулся к делу:
– Итак, мы выяснили, что напротив вас на третьем этаже жил некий господин Крапивин. А имя и отчество этого человека вам известно?
– Если мне не изменяет память, его звали Михаил Семенович. Сразу видно – интеллигент! Он мало с кем общался из здешнего окружения, а со мной всегда здоровался при встрече. Оно и понятно, он тоже любил музыку. До войны я пару раз доставала ему контрамарки, он ходил на мои выступления.
– Можете его описать?
Женщина задумалась:
– Седовласый, довольно крепкий старик… высокий, морщинистое лицо, бородка. Ах да, чуть не забыла, у него же был шрам на левой щеке! Если бы не этот шрам, его вполне можно было бы назвать привлекательным мужчиной.
– Я уверен, что это сабельный шрам, – вмешался в беседу Герман.
– Хочешь сказать, что он когда-то служил в кавалерии? – уточнил Зверев.
– Шрам как шрам, может, он просто на гвоздь напоролся, – беспечно вставила Элеонора.
– Так-так, все это очень интересно! – задумался Зверев.
– Вы видели написанный Ильей Репиным портрет Тургенева? – поинтересовалась Элеонора. – Так вот, когда я с Михаилом Семеновичем общалась, он мне всегда этот портрет напоминал.
– А мне всегда казалось, что он на Билли Бонса[3] похож! – оживился Герман.
– А это кто? – уточнил Зверев.
– Не знаете? Это же пират из «Острова сокровищ», книга такая! Неужели не читали?
– Я же тебе говорила – не вмешиваться! – цыкнула на сына Элеонора Святославовна. – Начитался ерунды, а теперь несешь всякую чушь! Похож – не похож! Тебе всего шесть лет было, когда Крапивина мертвым в собственной квартире нашли, как ты вообще можешь помнить, был или не был он похож на Тургенева. А уж про твоего Бонса я и слушать не желаю! Ты мне про своих пиратов все уши прожужжал. Еще раз меня перебьешь, уйдешь в свою комнату.
